***
На следующее утро Уилсон рано приступил к работе, намереваясь разобраться с накопившимися документами. Проходя мимо кабинета Хауса, он остановился как вкопанный, когда понял, что жалюзи были задвинуты. Его первой мыслью было, что уборщики закрыли их на ночь, но он не мог понять зачем. Проходя мимо конференц-зала, он увидел, что на стене, разделяющей его и кабинет, жалюзи были подняты. Это могло означать только то, что Хаус был там, по-видимому, желая не отвлекаться. Но что он мог делать в столь ранний час? Уилсон знал, как сильно Хаус ненавидит вставать поутру, а тем более приходить на работу раньше, чем нужно. Когда Уилсон открыл дверь и вошёл в свой кабинет, начались подозрения. Даже если Хаус действительно хотел поработать, и чтобы его не беспокоили, — сегодня утром эта часть больницы практически пуста. Подозрение быстро переросло в беспокойство, поскольку он считал, что Хаус может делать что-то опасное и/или незаконное. Но у него возникла идея, когда он краем глаза увидел стеклянную балконную дверь. Уилсон вышел на свою сторону балкона, вздохнув с облегчением, когда через стекло увидел Хауса, сидящего в своём кресле. Тем не менее это не отвечало на вопрос о том, что он делал, поэтому Уилсон тихонько перелез через стену между балконами и подошёл ближе. Хаус откинулся на спинку стула с закрытыми глазами, его лицо направлено к передней части комнаты. Уилсон ненадолго задумался, не было ли у него бессонницы и почему он пришёл сюда спать. С другой стороны, подумал он, Грег наверняка воспользуется для этого удобным креслом в углу. Затем Хаус открыл глаза так, будто только что знатно выспался, и что-то похожее на гримасу появилось на его лице. Уилсон застыл, когда правая рука Хауса скользнула между ног, сильно потирая перёд штанов, когда Хаус снова запрокинул голову, глядя в потолок. Он знал, что должен уйти, но не мог пошевелиться, и какая-то часть его мозга говорила, что Хаус услышит его, если он сейчас попытается вернуться к себе. Он молился, чтобы Хаус не посмотрел в его сторону. Уилсон тяжело сглотнул, наблюдая, как ресницы Хауса начали трепетать, а от довольного выражения на лице друга кровь приливала к члену с досадной быстротой. Он почувствовал лёгкое головокружение от крови, покидающей мозг, когда понял, что Хаус расстёгивает штаны. Когда Хаус натянул боксёры на член, Уилсону пришлось подавить стон при виде этого, когда волна возбуждения прошла и через него. Почти болезненное выражение лица Хауса, когда он наконец обхватил себя рукой, заставило Уилсона понять, что он сам уже полностью затвердел. Он обхватил свой член дрожащей рукой и начал медленно двигать ею. Хаус ритмично, тихо закусывая губу, стонал. Глядя, как он дрочит себе в том же темпе, Уилсон не мог не задаться вопросом: не пришёл ли Хаус сюда только для этого? Конечно, он мог делать это дома… может быть, он пришёл на работу, но отвлёкся просмотром порно. Но если это так, подумал он, подавляя стон, когда Хаус переместил руку, чтобы погладить кончик члена, распределяя предэякулят по всей длине, — почему он всё ещё наблюдает за этим? Хаус начал тихо скулить и слегка двигать бёдрами, коснувшись себя талантливыми пальцами. Уилсон отчаянно хотел, чтобы на нём была рука Хауса, хотел прикоснуться к члену Хауса и взять его в свой рот, и остальное. Его член изнывал. Уилсон представлял, как трахается Хаус, слышал, как он стонет, хнычет и скулит ему в ухо, когда он толкается в это тугое… горячее… Хаус издал пронзительный стон, его лицо исказилось от удовольствия — и он ещё больше откинул голову назад, поглаживая себя всё быстрее и сильнее, ноги дрожали от удовольствия. Уилсон видел, как он ухватился за подлокотник другой рукой, чувствовал, как его член болезненно пульсирует от дразнящего давления собственной руки. Он смотрел на самую горячую сцену, которую когда-либо видел. Хаус хныкал, его лицо покраснело, а глаза зажмурились, когда он так же отчаянно поглаживал свой твёрдый член, время от времени облизывая губы, когда он передвигал руку, чтобы потереть кончик. Как только Уилсон перестал трогать себя, чтобы не кончить в штаны, лицо Хауса исказилось в экстазе, его бёдра дрожали, и он, тихонько скуля, закусил губу, достигая оргазма. После того, как Хаус расслабился в кресле, довольный и усталый, Уилсон быстро перебрался через стену балкона, как можно быстрее и тише открывая и закрывая балконную дверь. В ту секунду, когда дверь закрылась за ним, Уилсон пошёл запереть дверь кабинета и сел в своё кресло, неуверенно расстёгивая молнию и стягивая штаны с нижним бельём, прежде чем взять со стола немного лосьона для рук и вылить на пальцы. Он представил, как Хаус ухмыляется, подумал о реакции на стихотворение накануне, вспомнил, как его губы были слегка приоткрыты, а глаза широко распахнуты, почти покраснев от смущения. Он представил, каково было бы подойти к нему и страстно поцеловать на глазах у всех. Внезапно, ему отчаянно захотелось поцеловать его, захотелось оставить метки на шее. Одна из причин, по которой он нашёл чтение стихотворения настолько забавным, заключалась в том, что он наконец смог сказать Хаусу, как сильно он его хочет, не рискуя ничем. Меньше чем через минуту он уже был близок к тому, чтобы кончить снова, думая о тихих стонах, которые издавал Хаус, и его лице, когда он кончал. Он прикрыл рот другой рукой как раз перед тем, как ощутил волну удовольствия, почти невыносимую, и беспомощно стонал. Очнувшись, он смутно подумал о том, как Хаус любит зелёные галстуки, и о том обнадёживающем выражении лица, когда онколог читал ему стихотворение.***
Каким-то образом Уилсону удалось не видеть Хауса до обеда, что, вероятно, было к лучшему. Ему нужно было время, чтобы прийти в себя, прежде чем смотреть ему в глаза (во всяком случае, не краснея). Когда Хаус не пришёл в его кабинет как обычно, он решил, что тот в кафетерии. Однако, как только онколог прошёл через очередь и обнаружил стол пустым, он начал волноваться. Когда он собрался достать телефон и позвонить другу, чья-то рука протянулась через его левое плечо и схватила одну из картошек фри. Он вскрикнул от неожиданности, в то же время его сердце трепетало, а грудь наполнялась облегчением и теплом. Он повернулся, чтобы взглянуть на друга фальшиво раздражённым взглядом, и обнаружил, что Хаус гордо ухмыляется, держа поднос. — Кадди нашла меня, — объяснил он, обходя и усаживаясь за стол. — Мне не удалось убедить её, что я был занят днём, так что теперь с утра у меня дежурство в клинике, — драматично простонал он. Уилсон отчаянно пытался игнорировать его. Хаус был в удивительно хорошем настроении, достаточном, чтобы не жаловаться на то, что ему приходится покупать себе обед. Понимая, что он, вероятно, не был бы слишком счастлив, если бы узнал, что его лучший друг смотрел на то, как он дрочил, без его ведома, Уилсон почувствовал укол вины. Он знал, что ему не следовало оставаться, но он не смог сопротивляться. Он так сильно хотел Хауса, так сильно о нём заботился, что его сердце таяло от того, что он был рядом с ним. Теперь он просто растаял. Может, он всё-таки всё испортил. Уилсон внезапно запаниковал, когда понял, что ничего не ответил, а просто смотрел на свой поднос. — Извини, задумался, — быстро сказал он, снова глядя на Хауса, настроение ухудшилось. Когда он наконец встретился с ним взглядом, Уилсон был удивлён, увидев беспокойство, а не замешательство или обиду. Однако, через секунду после того, как Уилсон встретился с ним взглядом, лицо Хауса расслабилось и сменилось ухмылкой. Взгляд стал спокойным. — Ну, что думаешь? — спросил Хаус, небрежно откинувшись на спинку стула, в то время как его глубокий провокационный голос мог значить что угодно, только не… Уилсон чуть не подавился едой. — Что? — пропищал он. Ухмылка Хауса росла и становилась всё более похотливой. — Тебе понравилось то, что ты видел утром? Уилсон почувствовал, как его щёки покраснели, а член затвердел. — Да, — сказал он, затаив дыхание. Он с удовлетворением отметил, что зрачки Хауса расширились от признания. Уилсон чуть не заскулил, когда Хаус непристойно облизнул губы. — Насколько? — пробормотал он хриплым голосом, наклонившись вперёд и пристально глядя на Уилсона. Уилсон заглянул в эти тёмно-синие глаза и позволил собственным губам растянуться в ухмылке. — Сильнее, чем ты можешь себе представить, Хаус, — соблазнительно прошептал он, не сводя глаз с тела диагноста. Его, казалось, смутила смелость Уилсона. — Хочешь занять меня сегодня днём? Уилсон почувствовал, как во рту пересохло, а глаза потускнели. — Боже, да. Они вернулись к своей еде и сменили тему, когда Хаус через полчаса, посмотрев в глаза, снова наклонился и промурлыкал: — Буду аккуратен. Уилсон не мог подняться двадцать минут.