По тёмной аллее парка, спрятанной между голыми чёрными деревьями, быстро и неровно передвигались два стройных силуэта.
— Дурак Якушев, — выругалась одна из девушек, одной рукой придерживая рюкзак, а другой — руку подруги. — Опять задержал допоздна, чтоб его… Конечно, ему-то ни разу не приходилось обсираться от страха, возвращаясь домой вечером!
— Не поскользнись, — предупредила её Катя, но было уже поздно — Рита не удержалась на тонкой корке льда, растянувшись на дорожке. — Чёрт бы побрал этот лёд! — прошипела она, поднимаясь на ноги.
Где-то на другом конце парка, за их спинами, послышались тихие низкие голоса.
— Ёб твою ж, — Рита быстро встала на ноги. — Побежали отсюда.
— Если побежишь, они заметят, — сказала Катя, стараясь сохранять спокойствие. Она знала, что хоть кто-то не должен паниковать при критической ситуации.
— Вообще-то, наверное, будет неудобно — у нас такие куртки большие, пока их сорвёшь, — Рита нервно хихикнула и быстро заковыляла по льду в сторону автобусной остановки. — И кто придумал наш город, — чертыхалась девушка, проносясь мимо низеньких пятиэтажных домов.
Из окон квартир лился мягкий жёлтый свет — все жители уже давно вернулись с работы, и только они с Катей, как две лохушки, бегут сейчас на последнюю маршрутку. Чёрт бы побрал этого Якушева! Он постоянно придирался к закадычным подругам из-за их нескончаемых разговорах на парах. Только Якушев, как последний дебил, додумался мешать Рите и Кате, остальные преподаватели даже не пробовали их разлучить — если уж результаты ОГЭ им не помешали остаться вместе. Дело в том, что Рита и Катя сдавали разные предметы, и Рита собиралась поступать в университет, а не в колледж после девятого, но в последний момент она передумала и прорвалась за подругой. По-началу её не хотели брать — предметы-то не те, но Рита доказала свои способности, пробилась с боем и её взяли (а может, помог ужасный недобор, приключившийся вдруг в колледже…)
Учились Рита и Катя на фотографов, хотя Рита вообще-то собиралась быть журналистом и писателем. Но потом в школе, ближе к концу девятого класса, девушка поняла, что без Кати два года этого шлака она не выдержит, поэтому приняла волевое решение уйти в фотографы. Когда родители об этом узнали, был скандал. Они и так плохо ладили, но мама с папой хотя бы более-менее одобряли профессию журналиста. А вот когда Рита пришла домой и объявила, что её приняли на фотографа, началась вселенская катастрофа.
— Фотограф — это не профессия! — злился папа. — На кнопочки тыкать! А жрать ты что будешь? Гречку?!
— Уж точно не как вы всю свою жизнь — гречку! — выпалила Рита и тут же заперлась в своей комнате от греха подальше.
Девушка сползла на пол, опершись затылком на постер «Импровизации». Родители постоянно пытались сорвать с двери этих «мудаков с ТВ», но девушка не давала. Когда мама однажды почти отодрала плакат от двери, Рита пошла на крайние меры и приклеила его на клей-момент. Теперь его совершенно невозможно было оторвать. В тот раз Рита победила. Девушка сидела на полу, опираясь на плакат с любимыми мальчиками, фонарь в окне расплывался от слёз, заполнивших глаза, а дыхание постоянно сбивалось на всхлипы. Рита тёрлась головой о плакат, подливая масла в огонь — ещё одной заветной мечтой было попасть на концерт «Импровизации». И даже если бы ребята собрались в её Мухосранск, то родители точно не дали бы денег на билет. Своих у девушки не хватило бы.
Так и получилось, что Рита пошла учиться на фотографа. Фотографировать она любила, так что нельзя сказать, что она сильно изменила своим вкусам. Лишь немного сдвинула приоритеты. Девушка понимала, что без Кати она не продержится ни в одном учебном заведении — она всегда некомфортно чувствовала себя в компании людей, а подруга придавала ей уверенности. Поэтому лучше ж учиться на что-то другое, но вместе, а журналистика…журналистика подождёт.
Сейчас главное — выжить. Рита не успела заметить, когда её жизнь из приятной и весёлой игры превратилась в игру на выживание и фильм ужасов. В жизнь, полную страхов и комплексов, в жизнь, полную ненависти.
— Побежали, там маршрутка наша! — Катя ухватила Риту за руку и кинулась к остановке.
Рита неуклюже бежала за ней, постоянно спотыкаясь о ледяную корку и поправляя сползающий с плечей рюкзак.
— Ненавижу это пальто, — бухтела она, придерживая рюкзак, — я в нем, как пингвин шамаханский!
Катя прыснула и, выкинув руку вперёд, закричала:
— Подождите, не уезжайте!
Водитель, заметив двух припозднившихся девушек, и правда подождал их. Катя остановилась у дверей, ожидая подругу. Та, задыхаясь, приковыляла через несколько минут. Тяжело ввалившись в маршрутку, она сунула потную сторублёвку в руку водителю, и, забыв про сдачу, плюхнулась на свободное место у окна. Катя села рядом с ней, протянув подруге забытую мелочь. Рита умирала от чувства холодного воздуха в горле (при беге она всегда дышала ртом) и от жары из-за чёртового пуховика.
— Пипец, — прокомментировала Рита, откидываясь на спинку сидения. — Ещё и от родителей прилетит за поздний приход. Кайф!
Катя понимающе кивнула — слова о том, что её задержал преподаватель, родители подруги не принимают. Они считают, что их дочь шляется где-то с каким-нибудь отморозком. Но такого быть уж точно не могло, потому что у Риты были
стандарты. Ещё одной проблемой девушки стали
идеалы. С детства Рита много читала, и с детства у неё составился образ правильного, нужного именно ей парня. И чем старше она становилась, тем больше мечты о принце рассыпались в прах, разбивались о реальность. Чем больше Рита общалась со сверстниками, тем больше понимала, что не существует таких парней. Тем больше она понимала, что никогда не найдёт себе пару.
Маршрутка остановилась, и девушка вышли на морозную остановку. Покрытые инеем покосившееся столбы, дырявая крыша, старая скамейка — вид этого «великолепия» приводил Риту в тихое отчаяние.
— Давай, — Катя крепко обняла подругу. Ей не хотелось отпускать Риту в это «логово», но что же поделаешь, если она всё равно никак не смогла бы противостоять её родителям. — Позвони мне, когда будешь в своей комнате.
Рита кивнула, ещё раз обозвала преподавателя, добавившего проблем ей в жизнь, и пошла к железной двери подъезда, слабо освещённой фонарём. Проходя по двору, Рита вздрогнула, как от страшного сна, но потом лишь опустила голову и так дошла до подъезда.
— Не упади! — обеспокоенно крикнула вслед подруге Катя, идя к выходу в свой двор. Им повезло жить рядом.
Рита открыла дверь и зашла в грязный, грязнющий подъезд. Пахло протухшей едой, грязью и, кхм, испражнениями. Зажав нос рукой, девушка бегом кинулась по старым потёртым ступенькам на самый верхний, пятый этаж. Лампочки на лестницах, конечно же, не работали, поэтому второй рукой девушка держала телефон с включенным фонариком. Вынув из кармана ключ, Рита сделала два лихорадочных оборота в замке и ввалилась в квартиру. Сразу пахнуло старыми вещами ещё из СССР и гречкой. Девушка нажала на выключатель, и прихожую осветила тусклая лампочка. Скинув ботинки и пуховик, Рита постаралась поскорее прошмыгнуть в ванную, чтобы помыть руки, но тут её заметила мама.
— Где ты была? — она стояла, опершись плечом о дверной косяк.
— Преподаватель задержал, — ровным тоном ответила девушка.
— Точно? — требовательно спросила мама.
— Зачем мне тебе врать, — Рита со вздохом обернулась и посмотрела на родительницу. Под её глазами залегли тёмные круги, выглядела она совершенно измотанной.
— Обед на столе, — сказала мама и ушла.
Девушка подняла брови — обычно допрос идёт дольше и не заканчивается так мирно. Помыв руки и согрев замёрзшие щёки горячей водой, девушка взяла с кухни тарелку с гречкой, рыбой и кабачковой икрой, кружку чая и юркнула в свою комнату, предварительно закрывшись на замок. К сожалению, её родители давно забыли, что такое стучать в дверь и как это в принципе делается.
Нажав на на звонок, Рита поставила телефон на громкую связь и принялась за ужин.
— Ты как? — спросила Катя, чем-то шурша на фоне.
— Да как-то странно. Мама даже не приставала с вопросами, — пробормотала Рита, жуя гречку.
— Хм, и правда странно, — Катя, видимо, что-то заклеивала — раздался задумчивый треск скотча.
За стенкой послышался бубнёж родителей. Стены в доме, конечно же, были картонные.
Рита вздохнула и пожаловалась:
— Знаешь, я чувствую себя, как в каком-то плохом фильме. Вот это долбанное клише — свинарка и принц. Бедная девушка живёт в грязи и бедности, а потом вдруг встречает герцога, богача, мажора, актёра, уставшего от лжи и притворства, и — ОП! — все её желания исполняются. Вот только принца не будет. Я просто в грязи. Я просто в бедности. Я просто в полной дыре. Ты видела наш город? Конечно видела, блин! Ну что это такое? Как можно прожить в нём
всю свою жизнь? А как же карьерный рост, успех, не знаю, может, немного славы?.. Новые знакомые, каждый день лица, которых ты не видел раньше, чистые площадки, не замызганные подъезды, метро, нормальный транспорт… Как можно не хотеть всего этого, а?
— Не знаю, — Катя на том конце трубки пожала плечами. — Я пока не хочу.
— Ну, это понятное дело. У тебя хотя бы отношения с родителями нормальные. А мы всегда в контрах. Постоянно. Просто так надоело всё это. Когда уже всё это кончится… Мне на днях восемнадцать исполнится, а они всё ещё думают, что могут меня контролировать! Да они эту способность потеряли, когда мне стукнуло пятнадцать и у меня появились свои мозги!
— Видимо, они этого не понимают… — пробормотала Катя.
— Ну и дураки, — буркнула Рита. — Они не слышат моего мнения, даже не хотят его выслушать! Они считают, что их мнение — единственно правильное, а это очень глупо! Интересно, в какой жопе был бы сейчас мир, если бы правители не слышали друг друга?
— В той, в которой мы сейчас, — мрачно хмыкнула Катя.
Рита закрыла глаза. Фраза подруги её добила. Слёзы тихо покатились по щекам. Ей было страшно жить. Она правда боялась жить. Она боялась жить в этом мире, где вот-вот может грянуть общая война, где президенты не хотят понимать друг друга, где какие-то люди считают себя умнее других. Ей было страшно жить в этом мире, где всё почти доведено до экологической и финансовой катастроф. Ей было страшно жить в стране, в которой жизнь существует только в столице. Тихая паника поднималась в её душе, как большая душащая волна, сметающая всё на своём пути. Горло перехватили ледяные пальцы страха и безысходности.
— Рит, всё хорошо? — заволновалась Катя, потому что подруга молчала уже минуту.
— Да, — тихо ответила Рита. — Я просто устала, спокойной ночи.
— Спокойной.
Береги себя.
Рита стукнула пальцем по кнопке, обрубая разговор. Щёлкнула выключателем на настольной и осталась в почти полной темноте. Где-то внизу завизжала сигнализация автомобиля. Фонарь отбрасывал слабый свет на ковёр. Горячие дорожки слёз текли по щекам девушки. Рита закрыла глаза, прислушиваясь к тихим препирательствам за стенкой. Где-то у соседей снизу заорал ребёнок. Сосед справа слил бочок в туалете. Алкаши под окнами начинали свою каждодневную арию из ругательств пополам с гоготом. Какофония звуков, таких разных и одновременно таких одинаковых, резко резонировала по ушам девушки, пульсировала в висках Ей вспомнилось детство. Она задумалась — когда та самая весёлая и беззаботная девочка превратилась в вечно запуганную и затравленную девушку, уже прощающуюся со всеми своими мечтами? Когда её жизнь пошла под наклон, дала трещину? Когда наступил тот переломный момент? Она не могла сказать точно. Она тихо плакала, сидя на старом коврике у письменного стола. Когда ей было невыносимо плохо внутри, она всегда садилась на пол, инстинктивно желая казаться меньше, незаметнее. Звуки вокруг громко отдавались у неё в голове. Но когда стрелка часов доползла до двенадцати, и все вдруг затихать. Родители, надувшись друг на друга, разошлись по разным концам комнаты. Сосед и ребёнок, видимо, уснули. Машину отключили разозлённые хозяева. Тихое бормотание алкашей не прекратилось, но девушка к этому уже привыкла. Через силу она встала, скинула с себя одежду и в старой футболке юркнула под одеяло. Упёрлась взглядом потолок, по которому пробегал свет от фар проезжавших мимо машин. Где-то там, в стороне, недовольно бурчал город. Осень правила сегодняшней ночью — сильный и шумный ветер в ветвях, треск льда. Скоро выпадет снег… У них он рано выпадает. Взгляд Риты перешёл на серую стену, которая виднелась между плакатами. Потом перекинулся на старый, ещё советский шкаф. Она постоянно пыталась его реабилитировать, но ничего не получалось — он всё так же пугающе чернел в тусклом свете фонарей и фар. Этот шкаф всегда пугал Риту. В детстве ей казалось, что там живёт чудовище, и она боялась, что чудовище её утащит. Теперь девушке хотелось, чтобы оно её утащило. Хоть бы и сожрало — лишь бы не жить так, как она живёт. Жить не то, чтобы не хотелось… Жизнь Рита любила — землянику летом в ближайшем лесочке, купание в речке, книги… Не хотелось жить
так, как она сейчас жила. А как по-другому? Слёзы тихо текли по щекам девушки. Нет, так больше нельзя жить. Если каждый день уже с утра в голове пульсирует мысль «боже, как же устала», а перед сном «не хочу завтра просыпаться», то это неправильная жизнь. Рита это знала. По словам родителей это было нормальным явлением взрослой жизни, но девушка верила, что есть ещё какой-то другой способ жить. Какая-то другая жизнь. Где можно всё. Где получается всё. Машины всё также проезжали мимо их дома. Девушка вставила наушники в уши. Под музыку лучше плачется. Рита уже давно смирилась с тем, что ей нравится страдать и травить себя. Нравится лежать в таком состоянии унылой амёбы, слушая Лазарева и Алексеева, нравится думать, что её жизнь загублена на корню и горевать обо всех потерянных мечтах. Она думала о снеге в океане, которым она никогда не станет. Думала о том, что никто её никогда не полюбит, ведь есть Леры, Вики и Дианы, которые гораздо красивее и более раскрепощённые, интересные и опытные.
В наушниках заиграло «Порнофильмы — Я так соскучился». На припеве у Риты случилась внутренняя истерика. Она буквально чувствовала, как где-то внутри она с силой швыряет стулья об стену, бьёт посуду об пол, орёт, падая на колени, роет землю руками, а под ногти забивается грязь, но ей всё равно, она кусала свои руки, царапала предплечья, до скрипа сжимала зубы, чтобы не заорать по-настоящему.
Дайте мне белые крылья,
Я утопаю в омуте.
Через тернии, провода,
В небо, только б не мучиться…
Рита растворяется в сером небе. Тучи опускаются настолько низко, что, кажется, поглощают девочку совсем. Рита лежит на большой седушке, привязанной за верёвки к ветке дерева (эта незамысловатая конструкция заменяет ребятам Воркуты качели), и смотрит в небо. Дома никого нет, и Рите страшно туда идти. Ей кажется, что стены зло смотрят на неё и хотят съесть. Странно, конечно, но от серых подранных обоев так и веет советчиной. Веет страшным прошлым несчастной страны, и веяние это настолько сильное, что впечатлительная девочка просто не может его выдержать. С родителями спокойнее. Они придут, зажгут свет, мама приготовит ужин. Да, ужин не такой богатый, как хотелось бы, но здесь все так едят. Рита не знает ни одного ребёнка, который был бы богаче неё. Может только Катя, но её родители просто хорошо обеспеченны. Рите повезло, что она дружит с Катей — у неё много хороших кукол. Катя даёт Рите ими играть.
Небо серое, как грязная вата. Выпуклое, неровное, угрожающее. Наверное, будет дождь, думает Рита, раскинув руки и свесив их с качелей. А может, даже гроза. Ничего, ещё можно полежать здесь, не думая ни о чём. Просто смотреть на небо. Небо… Рита медленно моргает и дивится, какое оно неоднородное — кое-где оно словно набухает чёрным, а где-то наоборот такое светлым, что режет глаза.
Рита расслабляется и разрешает себе забыть о настоящем мире. Иногда можно…
— Рита! — кричит кто-то, и девочку словно выдирает из какого-то другого, страшного, неизведанного мира, к которому она уже успела прикоснуться.
Под утро Рита, измученная болью и убивающими её воспоминаниями, всё же задремала ненадолго, еле дыша раскрытым ртом вместо носа, потому что от слёз его заложило. Будильник зазвенел, как обычно, в шесть утра. Девушка, чертыхаясь, подняла опухшие от слёз веки и, постанывая, сползла с кровати на пол. Посидела некоторое время на ковре, тупо пялясь в простыню. Мозг не грузился. Рита чувствовала себя мёртвой. Через силу подняла себя и понесла своё отяжелевшее тело в ванную. Девушка еле-еле двигала руками, намазывая пасту на щётку. Вместо того, чтобы чистить зубы, слизала пасту с щётки и проглотила. Подняла покрасневшие глаза к зеркалу, снова непонимающе пялясь на своё отражение, не узнавая себя. Вздохнула, снова намазала пасту на щётку и наконец почистила зубы. Медленно пошлёпала на кухню, заварила чай. Как сомнамбула она глотала горячую жидкость, даже не чувствуя того, что обжигается язык. Рита медленно прожевала крекер, просто чтобы поставить галочку. Есть не хотелось. Надев свитер и тёплые джинсы, потому что на улице уже морозы, она тихо вышла на лестничную площадку. Дверь, как всегда, заскрипела. Рита безразлично спустилась вниз, даже не зажимая нос рукой, как обычно бывало раньше. Ничего не различающим взглядом она пошарила по стенам с неумелыми граффити и неприличными надписями. Вышла в ещё тёмный двор. Заметила фонарь, и ей захотелось кричать, но она лишь молча сползла по стене. Она ненавидела этот двор, ненавидела всей душой. Катя нашла её, сидящей на корточках, облокотившись о стену подъезда, прямо у двери.
— А если бы тебя пришибли? — возмутилась подруга.
— И хорошо, — пробормотала девушка, и, опираясь на руку Кати, поднялась.
— Даже слышать не хочу! — разозлилась та. — Что произошло, Рит?
— Ничего.
— Тебя вчера снова ругали?
— Нет.
Катю напугал бесцветный голос подруги.
— Мы сегодня не идём в колледж, — категорично заявила она, буквально таща Риту мимо злосчастного фонаря.
— А куда мы идём? — тупо спросила девушка и, наконец, немного пришла в себя. Через силу вернулась в этот мир, вылезла из липкой и засасывающей лужи, в которой так приятно было лежать…
— Ко мне. Родители уже ушли. Тебе нужно отдохнуть.
— Нет, — Рита покачала головой. — Если мои узнают, что меня не было в колледже, будет ещё хуже, чем когда они вообще узнали про колледж. Едем.
— Точно? — Катя заколебалась и с сомнением посмотрела на подругу.
Та заметила её испуганный и решительный взгляд и тут же надела маску своего стандартного, чуть уставшего лица.
— Да, — кивнула она, и на лице у Риты появилось обычное выражение небольшой усталости вместо той заезженной тупости, что было с утра. — Поехали, а то пропустим все маршрутки. Чёрт бы их побрал, они такие дорогие! И почему в наш колледж не ходят автобусы?
Катя молчала.
— А если мне начать ходить пешком, тогда я буду экономить пятьсот рублей каждую неделю, — как ни в чём не бывало рассуждала Рита, поправляя рюкзак. — Тогда в месяц у меня будут две свободных тысячи. На них столько всего можно купить… Новые джинсы, наконец-то рубашку в клеточку, или, может, чехол на телефон, или новый плакат с «Импрой»…
Катя поддержала разговор, ругая цены на проезд, и колледж, и Якушева, который их просто убьёт, если они снова будут болтать на парах, и морозы и приближающуюся зиму. Катя говорила обо всём, что приходило в голову, порола любую чушь, лишь бы увести мысли Риты от размышлений бренности бытия и бессмысленности жизни. Катя очень боялась, что однажды Риты не сдержится и шагнёт за окно. С пятого этажа-то, да прямо на асфальт… Катю передёрнуло сильнейшей судорогой, когда она представила окровавленное лицо подруги на земле. Нельзя о таком думать, нельзя, нельзя, нельзя! Они поймали последнюю маршрутку, заплатили за проезд и сели в самом конце.
Начинался новый бессмысленный и серый день.
Осень победила.
