Девочка с севера

Рита шла домой под тяжёлым северным небом. Серые тучи окутали город, лёд сковал дороги, вот-вот должен был выпасть снег. Катя уехала домой раньше, так как ей надо было забрать младшего брата из садика. Рита шла одна, слушая музыку и утопая в серых хрущёвках по обеим сторонам улицы. Грязные бетонные стены внушали девушке отвращение и одновременно привлекали её, затягивая в дыру наслаждения самобичеванием. Рите казалось, что вся атмосфера её города состоит из этого — мрачная эстетика провинциальных российских городков, которую многие так любят романтизировать. Рита видела это каждый день и не могла не признать, что есть в этом какая-то поглощающая радость романтика, но это чувство было сродни наслаждению от страданий. Рита думала о сегодняшнем дне, о том, как же её глаза устали видеть всё это, о том, что ей хотелось спать. Хотелось лечь, закрыть глаза и не проснуться. Так и лежать всю жизнь в тёплой темноте, ничего не ощущая, ничего не решая и не вставая каждое утро в колледж. Рита любила и фотографию, и Катю, но смутно чувствовала, что где-то глубоко внутри души она сотню раз плевала и на колледж, и на город, и на родителей. Это чувство, что ей плевать на всех, даже на лучшую подругу, пугало девушку своим безразличием. Она не хотела быть такой. Она хотела быть радостной, счастливой, тонуть в лучах солнца, захлёбываться весельем, задыхаться от смеха. Девушке хотелось лета. Рита любила лето, любила мягкий плотный ветер, окутывающий лицо, любила шелест листьев, любила горячие лучи солнца, когда ты лежишь под ними и засыпаешь, разморившись. Рита хотела лето, а у них была почти поздняя осень. Долбанный город. Она тысячу раз честно пыталась найти причины любить его, если она пока не может уехать, но ничего не получалось. Здесь не было ничего, что она любила бы. Ни солнца, ни ласкового ветра, ни нормальных условий для комфортного досуга. И самая главная причина — сюда никогда и ни за что не приедут ребята из Импровизации. Рита уже давно смирилась с этим, но иногда всё же в её душе вставала волна недовольства. Девушка сама не заметила, как дошла до дома. Остановилась у входа в свой двор и помедлила, собираясь с силами войти. Потом сделала один шаг, второй, третий. Рита не поняла, как так получилось, что она бегом бежит мимо страшного фонарного столба, который по иронии судьбы стоит прямо у окна её комнаты, и фонарь светит ей в лицо каждую ночь. Каждую чёртову ночь этот фонарь напоминает ей о том страшном, что случилось так давно, что казалось неприятным кошмаром. Казалось давно забытым плохим сном. Но иногда эти забытые воспоминания вылезали во сне — только Рита засыпала, как перед её глазами появлялись картинки. Картинки пугали её, и тогда девушка с приглушённым криком просыпалась и потом долго лежала, роняя слёзы в подушку и боясь снова закрывать глаза. Как будто бы ей снова десять лет. Рывком раскрыв железную побитую дверь, Рита заскочила в подъезд и бегом взбежала на первый этаж. Быстро и лихорадочно забежала в свою квартиру. Огляделась. Прислушалась. Никого не было. Слава богу, значит, можно хоть поесть спокойно. Переодеввшись, Рита заварила себе ролтон, потому что готовить было лень, нарезала пару бутербродов и уселась у себя в комнате, укутавшись в плед и включив Импровизацию. Эти ребята каждый раз заставляли её улыбаться и чувствовать себя счастливой, помогая забыть о проблемах хоть ненадолго. Пока она смотрела, как они шутят и радуются жизни, и сама радовалась жизни, разрешая себе хоть немного спрятаться от реальности, хоть ненадолго. Вдоволь налюбовавшись на булочку Шаста, Рита вздохнула и легла в кровать, решив забить на немытую посуду и неповторённый материал прошедших лекций. Сегодня она разрешила себе отдохнуть. Сил держать себя в руках не было никаких. Проснулась девушка под вечер, когда домой пришли родители и снова учинили мелкую ссору на кухне. Вздохнув, девушка перевернулась на бок и уставилась взглядом в стену, думая о них. Почему почти все родители такие? Почему почти все российские подростки имеют предков, которые не любят друг друга уже к десяти годам их детей? Что случалось с их вселенской любовью, из-за которой они поженились, когда были молодыми? Куда она пропадала? Исчезала, пропадала, ломалась под грузом семейного быта? Слушая тихое ворчание мамы на папу, Рита думала о том, что никогда не выйдет замуж и уж точно не будет иметь детей. Она не хотела для своего любимого человека участи мужа, оказавшегося в немилости. Если дело пойдёт к свадьбе, она сбежит, она это твёрдо решила. Ничего, он помучается и успокоится, но по крайней мере, Рита не будет той, кто будет пилить его до старости, нет. О детях девушка тем более не думала. Точнее, думала, но в другом ключе. Ей не хотелось рожать ребёнка, чтобы потом орать на него от усталости. Не хотелось рожать ребёнка, чтобы всё равно воспитать его неправильно. Не хотелось портить ещё одному человеку жизнь. Не хотелось, чтобы ещё один человек на этой планете оказался несчастным. Родители закончили склоку и сели ужинать. Рита снова закрыла глаза. Рита проснулась в два часа ночи. Под окнами, как всегда, слышалось бормотание и невнятные разговоры. Вздохнув, девушка встала и тихо пошла на кухню за чаем. Всё Ритино детство половицы ужасно скрипели, но девушка знала, на какую и как наступить, чтобы не разбудить родителей. Тут была специальная комбинация, которую Рита выучила ещё давно, лет в пять. Зайдя на кухню, она прямо в темноте набрала чайник и села на стул в углу, ожидая, пока он закипит. Пока достала телефон и забила в поисковую строку название фанфика, который читала последние дни вместо книги. Грешила иногда таким делом, да. Не заметив, как прошло время, Рита очнулась только минут через десять. Чайник уже закипел, и девушка, поняв, что спать больше не хочет, заварила себе пакетик латте. Прихватив со стола какую-то печенюшку, она снова, таким же макаром переставляя ноги через отдельные куски пола, вернулась к себе в комнату. Включила свет на столе, устроилась поудобнее, поджав одну ногу под себя. Раскрыв полузаполненную тетрадку, Рита продолжила писать историю, которую отложила с позавчера. Конечно, в тетради писать медленно, но на телефоне ещё неудобнее. Девушка мечтала о ноутбуке, но родители, к сожалению, не могли позволить себе такую покупку даже на пятнадцатилетие дочери. Вообще, у Риты был старый задрипанный ноут, но он настолько тупил и зависал, что писать на нём что-то было совершенно невозможно и к тому же опасно — в любую минуту он мог вырубиться, и текст тогда бесследно пропал бы. Рита провела пальцами по выпуклым от следов ручки страницам тетради, наслаждаясь этим ощущением на кончиках пальцев. Рита писала сказку. Это помогало ей отвлечься от той херни, которая творилась вокруг. Можно было хоть ненадолго выпасть из непривлекательной реальности и напридумывать красивых и умных парней, благородных принцев и решительных принцесс. Можно было хотя бы на два часа снова поверить в сказку, погрузиться в волшебный мир, где существуют магия и любовь, где за друга отдают жизнь, а не телефон, где добро побеждает зло, а не наоборот, как обычно работало в её стране. Сказки Риты были несколько абстрактные, расплывчатые, как будто бы составленные из ярких пятен краски, но девушка об этом, конечно, не знала. С мышлением у неё всё было в порядке, родилась она здоровой, но почему-то всегда сильно реагировала на такие вещи, как, например, любой, даже самый незначительный, запах. Могла почувствовать, какого он цвета, вкуса, как ощущается воздух. Риту это не пугало, Рите это нравилось. Хоть в чём-то она была особенной. Она знала, чем пахли её сказки. Её сказки пахли корицей, ванилью и немного гвоздикой. На цвет они были коричневыми, бежевыми, золотистыми, как свежий мёд на свет. На вкус… сладкие, но не слишком, с небольшой горчинкой на дне бокала. Ручка быстро скользила по бумаге, оставляя на разлиновке в клетку синие витиеватые следы. Рита существовала отдельно со своим телом, оно как будто бы само двигалось, как надо. Воображением девушка была в большом и светлом замке, она быстро шагала по белому мрамору, от движений пышная юбка её платья шелестела, а где-то там, впереди, в конце коридора во всём белоснежно-чистом стоял золотоволосый принц, высокий и лучезарный, прекрасный, как само солнце, и улыбался ей весенней улыбкой, играющей на нежных, нецелованных губах. Солнечный луч бил из всех витражных окон, заливая пол золотистым светом. Рука устала, и ручка отлетела на край стола. Застонав, Рита откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Принц был прекрасен. Принц был чудесен. Принца не было. Вздохнув, девушка посчитала количество написанных страниц, похвалила себя за большое количество продолжения, захлопнула тетрадку и осторожно спрятала её в ящики стола. Посмотрела в окно. Рассветом и не пахло. Не осознавая, что делает, Рита быстро, лихорадочно оделась и, захватив рюкзак, выбежала из дома, накинув тёплую куртку. На улице было морозно, стыли пальцы, а изо рта девушки вместо дыхания вырывались небольшие облачка пара. Поёжившись, Рита быстро выбежала из двора и побежала на автобусную остановку, надеясь, что маршрутки уже ходят. На остановке Рита стояла одна, не было никого, и только далёкий побитый фонарь освещал столб с полусодранной краской, корку ломанного льда на асфальте и Ритин ботинок — чёрный, обычный, безрадостный. Уткнувшись носом в шарф, девушка включила себе в наушниках музыку, боясь, как бы проводки на таком морозе не застыли и не перестали работать. Она смотрела на спящие вдалеке панельные дома, утопающие в тусклом свете фонарей и близящегося рассвета, и думала. Думала о том, как прекрасна эта унылая эстетика российской провинции. Думала о том, как она любит и ненавидит свой город. Думала о том, что хочет уехать и не пожалеет. Думала о том, что пожалеет и вернётся. Думала о том, что не знает, что и думать. Подъехала маршрутка, и Рита зашла внутрь, заплатив за проезд. Непослушными закоченевшими пальцами высыпала звенящую мелочь в карман и села к окну. Она не особенно понимала, куда едет, но понимала, что не хочет находиться дома, особенно, если там родители. Это плюс тысяча к и так постоянно напряжённым нервам. Лучше пересидит в какой-нибудь кафешке, почитает фанфик, хоть откуда-то получит любви. Любви ей не хватало. Не хватало до зубовного скрежета, до царапин на руках, до сжимающей боли внутри. Не хватало так, что хотелось выть на луну и жрать землю, кидаясь на неё грудью. Делать что угодно, лишь бы заглушить эту пустоту. Рита столько раз пыталась самостоятельно заполнить эту пустоту — набить уроками, домашними работами, заботами, помощью по дому, ссорами с родителями, прогулками, книгами, Катей, колледжем, самой собой, наконец. Но у неё ничего не получалось. Если вдруг девушка чувствовала какое-то время, что внутри всё полно, то тут же случалось что-нибудь такое, что выбивало из колеи, и эта пустота возвращалась, будто говоря: «Я здесь, я никуда не уходила, лишь ненадолго подвинулась, спряталась в тени. А знаешь, почему я никогда не покину тебя, почему ты никогда не убежишь от меня? Потому что я — это ты.» И тогда Рите хотелось кричать от страха, долбиться в стены, спрятаться в шкафу, плакать до истерики, умереть от слёз, спрыгнуть из окна, делать что угодно, лишь бы избавиться от осознания того, что эта пустота — и в правду она, и пока девушка не справится с ней и не заполнит её по-настоящему, эта страшная чёрная жижа внутри будет пугать её. До тех пор, пока Рита не справится с этим чудовищем, это чудовище, пожирая её энергию, будет жить в ней. Маршрутка остановилась, и Рита выскочила на улицу. Пока она ехала, рассвет уже разгорелся. Кафе, конечно же, ещё не были открыты. Ну, может хоть где-то есть что-нибудь круглосуточное? Любая забегаловка подошла бы сейчас. Оглядевшись по сторонам, девушка увидела небольшой ларёк с парой стульев и столиком внутри, и поспешила на тёплый свет из-за витрин. Войдя внутрь, девушка как будто бы почувствовала себя защищённой и наконец, смогла более-менее спокойно выдохнуть. — Латте, два сахара, карамельный сироп, — выдавила она из себя и через силу улыбнулась милому продавцу. — Спасибо, — девушка взяла большой картонный стаканчик и села на один из стульев, спрятанный за гирляндами. Сняла куртку, достала телефон, открыла вкладку с недочитанным с ночи фанфиком, продолжила читать и тут же застонала от нахлынувшей обиды — произведение оказалось буквально стеклянным… Рите показалось, что она натурально прожевала и проглотила тарелку битого стекла, пока читала концовку. А она так надеялась на хороший финал! Осознание того, что фанфик написан очень жизненно и что в жизни хороших концов тоже не бывает, просто ударило её по голове наотмашь, со спины. Рита была убита внутри, она чувствовала себя растоптанной. Словно она протянула кому-то своё потресканное сердце с просьбой залечить, а его только сильнее разбили. Всё кончилось. А она-то думала — хотя бы там… в виртуальном мире… всё будет хорошо… С совершенно безразличным лицом девушка отхлебнула горячий кофе, почти не почувствовав его восхитительного вкуса. Из радио тихо играла «Dior». Рита скривилась выбору диджея на радио, подумав, что под её ситуацию нужна, как минимум, просто Лера, если не Кошелёва или Нервы. А может, вообще Рауф и Фаик. Допив кофе, девушка попрощалась с продавцом и вышла на улицу. Стало теплее, и Рита, расстегнув куртку, медленно пошла к остановке, по дороге набирая Катю. — Привет, что-то случилось? — зевнула подруга. — Езжай сегодня в колледж без меня, — сказала Рита. — Боже, что случилось? — перепугалась та спросонок. — Я не дома, гуляла с утра, я сама приеду, — фыркнула Рита. — Не пугай так больше, — зло бросила Катя и кинула трубку. Рите понравилось, что за неё переживали, пусть это и было получено умелой манипуляцией. Девушка усмехнулась и села в подъехавшую маршрутку. Очередной бессмысленный день начал своё существование. Сегодня утром Рита умерла и снова воскресла. Потому что по-другому нельзя. Потому что так живут все её сверстники. Потому что это уже привычный образ жизни. В колледже Катя внимательно присматривала за подругой, не сводя с неё внимательного взгляда. Ко второй паре Рита угадала её чувства и рассержено нахмурилась: — Да не собираюсь я умирать, блин! Не собираюсь! — она посмотрела на Катю. — Не хочу я умирать, понимаешь? Я ещё не все мечты исполнила, я ещё на концерт ребят не сходила, не сфоткалась с Шастом, не стала писателем, не издала книгу! Я не буду умирать, не хочу умирать. Я не хочу так жить. Это разное. Катя пристыженно замолчала, ругая себя за мысль о суициде подруги, которая пульсирующей болью отдавалась в её голове уже несколько дней против её воли. Рита пугала её — романтизация самоубийства в коротких видео, которые она снимала, стихи о том, как хорошо не чувствовать… Катя знала, что самоубийцы часто перед смертью упоминают о суициде. Рите было стыдно за то, что она так пугала подругу. Ну как ей объяснить, что она никаким макаром не согласна умирать хотя бы до сорока? Не надо было присылать эти стихи и видео, ну правда… Катя и так очень много внимания ей уделяет, и если и стоит пугать такими штучками кого-то, то её, Ритиных, родителей. Катя не заслужила всей этой жести. Рита почувствовала себя слабой, потому что она не смогла сдержать всю свою боль в себе, потому что перекладывала её на другого человека. Заставляла самого лучшего человека на свете волноваться за неё, дуру впечатлительную, которой просто не повезло в этой жизни. Зато ей повезло родиться с прибамбасом в виде образов в голове и нестабильным эмоциональным состоянием. Иногда Рита чувствовала себя Разумовским из недавнего фильма, который весной этого года крутили в кинотеатрах. Рита чувствовала, что у неё тоже есть такая Птица. И эта Птица такая же страшная, как и в фильме. Рита боялась второй стороны себя, несомненно существующей где-то внутри. Рита догадывалась, что пустота — это Птица. Просто она пока бездействует. А если Рита тоже двинется разумом и начнёт в очередном приступе злости и отчаяния сжигать ненавистный город? Да нет, бред, у неё же не костюма с этими ампулами. Ампулы… какое красивое слово… — Новикова, ты вообще слушаешь? — недовольно спросила Бобр, как её окрестили в колледже, — преподавательница литературы. Рита поморщилась — она вообще не понимала, зачем на факультете, где учат на фотографов, учить литературе. Что они, в школе не наслушались этой нудятины о бренности бытия и прелести самоубийства? Рита задумалась: как же им, российским подросткам, вырастать нормальными, если их с детства пичкают нездоровыми рассказами неудачников, где дело почти всегда заканчивается смертью, а весь рассказ — это размышление о серости и ненужности жизни? Чего тогда хотят от них, нафаршированных этой русской литературой перепуганных подростков, ничего не понимающих в этом мире? Иногда Рита чувствовала себя котёнком, который не умеет плавать и которого выбросили в воду с криками «плыви!». Ведь именно такой стала жизнь после десяти лет. — Новикова, — снова грозно одёрнула преподавательница. — А, — безразличным голосом откликнулась девушка. — О чём думаешь? — О русской литературе, — честно ответила Рита, даже несколько радуясь, что нарывается на спор. — Приятно, на предмете думаешь о предмете, — искусственно обрадовалась Бобр. — И что же думаешь? — А ничего хорошего, — хмыкнула девушка, складывая руки на груди и чувствуя, что уже начинает зарываться. — Правда? — преподавательница вскинула нарисованные брови. — Представляете, — искусственно удивлённым тоном ответила девушка. — А ты не хами и выскажи свою точку зрения, — ехидно предложила женщина. — С радостью, — Рита явно нарывалась на ссору. — Не надо, — попросила откуда-то сбоку Катя, но Рита чувствовала, что нужно куда-то девать всю злость, обиду, боль, ненависть, непонимание, которые копились внутри неё долгие годы, так вот, надо всё это выплеснуть сейчас, или она кукухой тронется, ну если не всё, так хоть одну десятую, ну хотя бы сотую, ну хоть немного… У Риты бешено колотилось сердце, она чувствовала, что вот-вот откинется, но она начала: — Я считаю, что русская литература прививает самые страшные страхи, самые сильные фобии и самое сильное чувство ненависти. Как будто бы литература родной страны должна прививать любовь к родине, да? Нихера, — преподавательница хотела открыть рот, чтобы возмутиться нецензурной лексике, но Рита говорила быстрее, не давая ей и слова вставить. — В сочетании с видами за окном, когда каждый день видишь эти долбанные серые потрескавшиеся от времени дома, когда каждый день ходишь по грязным улицам, когда каждая автобусная остановка выглядит так, будто её строили до нашей эры, когда с крыши домов наблюдать за жизнью города гораздо приятнее, чем снизу, когда не хочется возвращаться в свою квартиру, потому что боишься, что рухнет потолок, тогда эта русская литература добивает своими сюжетами: почти каждое произведение показывает безысходность жизни, говорит о том, что все мы всё равно умрём и от нас всех всё равно не останется и следа, что все мы однажды сдохнем, кто-то раньше, кто-то позже. Она показывает, что все мы, русские, только и умеем, что бухать, а когда главный герой застреливается, чтобы не видеть этой херни, которая творится — это вы считаете нормальным? Вы думаете, испуганный с детства подросток именно это хочет услышать? Вы думаете, каждый из нас не любил в детстве жизнь? Я уверена, что и вы любили её в детстве. А потом выросли. И превратились в то, во что вы превратились. Вас никто не любит, и Вы никого не любите. Я не знаю, как Вас допустили преподавать, но вы же своим видом каждый божий день доказываете мне, что нет в этой жизни выбора в сторону счастья, что я всё равно стану такой же, что эта серость всё равно поглотит меня, что быт заест меня до смерти, до дыр в сердце, что я тоже стану такой же бесчувственной и закостенелой, как и вы, как и все взрослые вокруг! Да я уже с пятнадцати лет боюсь жить. Эта тупая политика, о которой только и болтают по вечерам с экранов, эти разговоры о близящейся войне. Вы думаете, мне приятно обсуждать с вами возможность нападения Америки на Россию? Нихера. Мне это нихера не нравится. И в итоге я плачу ночами в подушку, потому что не хочу войны, потому что наслушалась ваших рассказов о второй мировой, потому что знаю, что будет ещё страшнее, чем тогда, потому что чувствую, что ещё слишком молода, чтобы умирать. Чёрт возьми, вы сделали из меня долбанную наркоманку! Я не могу без успокоительных! Я пью по полпачки в день! Я закидываюсь этими таблетками, как какой-то ненормальный, чтобы хоть как-то успокоить нервы, по-другому я уже не могу справляться с тем всем стрессом, что получаю из-за вас! А знаете, что? Мне кажется, что у каждого из нас есть секретный сундучок, в котором мы все храним свои детские мечты, и у Вас этот сундук спрятан, видимо, слишком глубоко. Вы в этом виноваты лишь отчасти, но всё же виноваты. Но мы, мы, наши сундучки ещё здесь, близко, и я не хочу, чтобы произведения, сочащиеся мыслями о суициде, убивали во мне веру в мою жизнь! Это моя жизнь! И я хочу, чтобы она была яркой, цветной, радостной и счастливой, и я бы и делала её такой, если бы не зависела от вас, глупых взрослых, которые закопались в политике, ценах на гречку и приближающейся зиме! Вы не даёте мне выпускать мой творческий и креативный потенциал, не слушаете, считаете это дуростью, а, между прочим, не только я, но и все остальные в этой аудитории — перспективные фотографы, которые хотят делать снимки не грустных панельных домов, а живые, смазанные фотки, пытаясь поймать, запечатлеть, сохранить счастье. Мы хотим счастья! Я хочу счастья! — заорала Рита на всю аудиторию. — А вы, суки, душите во мне жизнь и любое проявление человечности! — Ну хватит! — заорала в ответ преподавательница и ударила кулаками по столу. Её лицо стало фиолетовым, как свёкла, и ребята начали переживали, как бы её не хватил инсульт. Группа притихла, офигевая от смелости Риты и от того, как же зла Бобр. Они ещё никогда не видели её такой разозлённой и бешенной. — К директору! — она попыталась схватить Риту за запястье, но та выдернула руку и отошла на пару шагов назад, прошипев: — Ну нет уж, я вам не маленькая семилетка, которую можно этим напугать! Мне восемнадцать, я совершеннолетняя, и могу сама решать, к кому я пойду и когда! Группа всё больше охреневала от смелости Риты. — Я здесь больше не задержусь ни на секунду, мне надоел этот фарс! — проорала Рита и пулей выбежала из аудитории. С грохотом сбежала по лестнице, перепрыгивая через одну ступеньку, и прижалась лбом к холодной каменной стене первого этажа. Её всю трясло. Она впервые в жизни решилась высказать взрослому недовольство той жизнью, которую они, взрослые, придумали для них, своих детей. У неё подгибались колени, отнимались руки, в висках бешено стучала кровь, зуб на зуб не попадал от той крупной дрожи, которая била девушку. Где-то рядом послышался топот, и Рита решила, что это Бобр бежит за ней, если не ещё кто-то из преподавателей. Но это была Катя. — Я гордо плюнула ей на ботинки и ушла за тобой, — подруга протянула Рите забытый рюкзак. — Спасибо, — пробормотала девушка заплетающимся языком и с вызовом посмотрела на подругу. — Я полностью на твоей стороне, — кивнула та. — Более того — я восхищена тобой! Как же здорово, что ты, наконец, решилась высказать то, что все мы так давно хотели сказать этим тварям, — зло выплюнула она. — Пошли, пересидим где-нибудь. Рита трясущимися руками начала натягивать на ноги ботинки, и никак не могла попасть носком ступни в проём. Катя помогла ей одеться и, прихватив за плечи, вывела подругу на свежий воздух. Впервые в жизни Рита обрадовалась осеннему холоду, который приятно обхватил разгорячённое лицо и немного успокоил. Голова ужасно болела и кружилась от пережитого стресса и шока, но конечности уже приходили в норму. — Тебе нужно выпить кофе, — решила Катя, ведя её к автобусной остановке. — Или нет, лучше чаю. Дома. — Только не домой, — Риту чуть не вырвало от этого слова. Удивительно, как же иногда бывает, что только при мысли от места, которое называют её домом, хочется блевать. Рита подумала, что так не должно быть. — Тогда посидим у меня, — решительно сказала Катя. Рита подумала, что Катину квартиру можно было назвать настоящим домом. Они ехали в маршрутке, Рита думала о том, как же так получилось, что да, при нехватке средств, но не при нищете, её родители умудрились растерять понятие уюта, дома и семьи. Всего этого в их квартире не чувствовалось ни на грош. Родителям Кати в последнее время тоже понизили зарплату, но они всё так же любили друг друга, продолжали радовать себя и детей, у них всегда было лампово, и жёлтый свет люстр был приятным и домашним, а не как у них — отчуждённым и пугающим. Каждый раз, когда Рита приходила к ним в гости, родители Кати очень мило её принимали, кормили, участливо задавали вопросы и хвалили её за успехи. В каком-то смысле, они были немножко и её родителями тоже, но это всё равно было не то. Рите всё равно не хватало внимания. Рите было больно и одиноко. Рита не понимала, в чём она виновата перед родителями. В том, что всю жизнь была тихим, никогда не мешающим ребёнком? В том, что всегда приносила домой хорошие оценки? В том, что была молчаливой и замкнутой? Нет? Тогда что же, сука, происходит??? А можно немного сбавить обороты? Подправить канон? Убавить рейтинг? Можно историю без смерти бабушки, без вечно уставшей мамы? Можно без Воркуты, без взрослых, которые вечно прикапываются? С чего началась вся эта фигня в жизни, эта чёрная полоса? Со смерти бабушки?.. Рита запуталась.