Девочка с севера

Он шёл по ночному городу, а внутри всё разрывалось на части. Душа рассыпАлась, как хрупкий карточный домик, на частицы, на молекулы — не соберёшь. Он нервно выдернул из кармана пачку сигарет и судорожно закурил, даже забыв нажать на кнопку. Не до понтов. Он нервно затянулся до боли в лёгких, а потом резко, неровно выдохнул дым изо рта в чёрное небо. Всё неправильно. Всё не так. Он знал, что так бывает, что иногда бывают ссоры, недопонимая, но вместе с тем он знал, что она у него девочка умная, что поймёт, не может не понять. И такая глупость — приревновать к сумасшедшей фанатке. Антон с досадой выдыхает дым из распахнутых губ. Они красные, потому что искусаны до трещин, и сейчас болят, но ему всё равно. Он ненавидел эти состояния — когда он снова тот самый мальчишка из Воронежа. Он остановился на мостовой и посмотрел вниз на реку. Прыгать не хотелось, но вода почему-то манила, звала, ждала. Он ещё пару секунд смотрел на центр города, а потом чуть ли не бегом бросился к метро. Прочь отсюда, прочь от огней, от вечного шума, от толпы. В любой спальный район, в любой двор, в любое захолустье… В метро было мало людей, но некоторые всё равно узнали его, и Антон пожалел, что не подумал поехать на такси. Привычным движением сунул наушники в уши и накинул большой капюшон худи, показывая, что не хочет общаться. Краем глаза заметил, как к нему подсела девушка в короткой юбке и что-то начала говорить, бесстыдно касаясь его коленки. Он резко вскочил, даже не пытаясь держать себя в руках, и выбежал из вагона. Вот из-за таких, как эта, он сейчас вынужден шляться по ночному городу, вместо того, чтобы спать после концерта. Он не хотел сидеть дома сейчас, когда в голове шумно от злости, когда руки такие горячие от кипящей крови, а с губ готовы сорваться самые нехорошие слова. Он отлично понимал, куда его может завести эта дорожка, поэтому предоставил Ире остаться в квартире, а сам поехал кататься по ночной столице. Антон выбежал на улицу и вдохнул летний прохладный воздух. Странно, вроде недалеко от центра, а уже народу меньше. Никто не ходит, лишь слышится откуда-то издалека приглушённый гогот неспящей компании. Антон оглянулся и пошёл, куда глаза глядят — по широкой улице, мимо домов, и с каждым шагом всё больше погружался в воспоминания. Воронеж. Ночь. Очередное недопонимание с родителями. Такой пустяк — он курит. Боже мой, конец света — пацан курит! Что за бред. Он поплотнее натягивает на голову капюшон потрёпанной толстовки и кутает своё худое тело в кофту. Назло всему миру достаёт сигарету и курит, курит, курит, выдыхая буквально в окна людям. Трудно сдерживать свои чувства, когда всё внутри кипит с температурой в тысячу градусов. Антон специально курит ещё одну. А потом ещё. И ещё. Просто идёт, быстро огибая дворы и проулки, а где-то алеет заря, а ему всё равно. Он доволен собой и одновременно недоволен родителями. Что им мешало просто промолчать? Что? А вот папа тоже курит, но мама почему-то к нему не придирается. Неужели они не понимают, что Антона уже не перевоспитать? Ему семнадцать, и он вполне себе сформировался, как человек — спасибо дворовому детству за это. Своими советами и приказами они не улучшат ситуацию, а только оттолкнут сына от себя. Он останавливается в каком-то дворе, достаёт разбитый самсунг и набирает номер замёрзшими пальцами. Кусает губы, слушая гудки и понимая, что вряд-ли ему сейчас ответят. — Да? — сонно и немного испуганно. — Что случилось, Тош? — Да так, с родителями повздорил. — Бывает, — она, видимо, успокаивается и расслабляется. — Я на улице, — говорит он и ждёт, что она ответит. — Что? — она тут же снова просыпается. — Ты не дома? — Нет. — Ты дурак, — констатирует она. — А ну иди домой. Замёрзнешь. — Не-а. А рассвет такой красивый… — он запрокидывает голову, и длинные пшеничные волосы волной спадают на шею. — Алый и… — Романтик недоделанный, — она хмыкает, зевает и, судя по звуку, садится, поджимая под себя ноги. — Пошли ко мне? — Мне нельзя, ещё поздно, — возражает она. — Или рано, — ухмыляется он. — Я в твоём дворе. Девушка молчит. — Что скажешь? Я у твоего подъезда, — парень делает пару шагов. — Пошли со мной встречать рассвет? Я знаю одну крышу… — Тош, мне нельзя, — жалобно говорит она. — Тебе уже семнадцать, в чём проблема? — Я боюсь… — Ты мне не доверяешь? Мы год в отношениях, — хмыкает он. — Но я не уговариваю. Она закусывает губу. Ей хочется. Хочется увидеть его прямо сейчас. Хочется увидеть рассветные блики на его светлых волосах. Хочется поцеловать именно в тот момент, когда солнце взойдёт над землей. Она быстро встаёт и, накидывая старые джинсы и толстовку, открывает окно. — Тебе повезло, что я живу на первом этаже, — улыбается она, когда парень обхватывает её обеими руками за талию и ставит на землю. — Я скучал, — он напористо накрывает её губы своими. Девушка не сопротивляется, чувствуя на себе запах его сигарет пополам с дешёвым одеколоном. От неё пахнет ландышами и свежим постельным бельём. Они такие разные. И такие счастливые… Антон сглотнул и сам не заметил, куда зашёл. Сейчас он стоял на большой заасфальтированной площадке, где-то сбоку бежали между деревьями параллельно друг другу две дорожки, впереди тускло светил вывеской супермаркет. Хм, странно. Он вообще-то любил Москву, и ночные прогулки по ней, и был уверен, что исходил её всю, но сейчас над ним возвышалось коричнево-серыми стенами незнакомое и величественное здание. Ради интереса и от нефиг делать Антон подошёл поближе, увидев на дверях табличку. Это был явно не жилой дом — стоял не во дворе, на отшибе. Антон подошёл ещё ближе и в мигающем свете лампочки над крыльцом прочитал «Общежитие №4». Оценивающе поджал губы и вспомнил, как и сам в первые годы в Москве скитался по похожим госучреждениям. Поёжился, осознав, что скучает. По парням, по свободе, по молодости. Затянул верёвки на худи и пошёл прочь, повернувшись к зданию спиной. Вздрогнул, увидев на асфальте какое-то полустёртое пятно. Что за бред? Ему показалось, или это кровь? Нет, бред. Он на ходу достал из кармана новый айфон и посмотрел на время. С момента ссоры прошло часа три, пора бы и возвращаться. Наверное, Ира уже успокоилась. Её можно было понять — сейчас у неё были те самые дни, когда эмоциональное состояние совершенно нестабильно. Всё раздражало, во всём виделся подвох и диверсия. По дороге к метро Антон зашёл в подвернувшийся супермаркет и купил её любимый торт. Пусть поест сладкого, порадуется. Он зашёл в квартиру и прислушался, замерев. Везде был выключен свет, только лучик от ночника слабой полосой падал из-за приоткрытой двери в спальню. Антон тихо снял кроссовки и ушёл на кухню, оставив торт на столе — Ира проснётся утром, увидит, и тогда сюрприз точно получится. — Тош… — его окликнул голос, неестественно хриплый для неё, без обычной усмешки. Он вздрогнул, сгорбился, а потом обернулся. В его душе витал ураган из эмоций — нежность, умиление, жалость, любовь, раздражение на себя и на фанатку, но всё это прекратилось, как только он посмотрел в её глаза. В них хотелось утонуть и больше ничего никогда не чувствовать, кроме спокойствия. — Ты прости, я… — она потёрла ладонью предплечье, и ткань милой пижамной кофточки задралась, оголяя кисть. — Я ни за что сорвалась, я…виновата, я… почему ты не отвечал на звонки? — она вскинула на него взгляд, и в больших глазах стояли слёзы. — Я переживала, я боялась, что ты навсегда, я… — её голос сорвался. — Тш… — успокаивающе произнёс он и подошёл ближе. — Ну как же я брошу такое солнышко? — он спрятал её в объятиях. — Я же ясно сказал, что прогуляться. Доверяй мне больше, ладно? Она промычала что-то нечленораздельное, уткнувшись лицом в его тёплую худи. — Звонки я не брал, чтобы не сорваться на т… — он замолк, чувствуя, как кофта стала мокрой. — Эй, ты что, плачешь? — он отступил на пару шагов. — Ир, всё хорошо? — Я просто…я думала…что ты…можешь не вернуться, и я…я-я…так… — Так, — он пождал губы и усадил её за стол. — А я тебе рассказывал, как у нас Арс однажды на сцене лоханулся? Он начала рассказывать истории — любые истории с гастролей, любые смешные моменты со сцены, о которых Ира по каким-то причинам не знала, он говорил всё смешное, что приходило в голову, импровизировал, шутил, кормил её тортом и поил чаем. Он делал всё, чтобы его Ира, его милое солнышко Ира поскорее забыла про ту фанатку, которая буквально впечатала Антона в стену своим поцелуем, забыла про то, что через полчаса её снова скрутит от боли в животе, забыла о тысячах хейтеров ни за что. При мысли о тех, кто готов ненавидит её просто за статус «Девушка Антона Шастуна», Тоша сжал зубы, но вида не подал. Улыбался и смотрел, как она измазалась в креме, словно ребёнок. Взял её на руки и медленно понёс в спальню. Принёс грелку, потому что живот снова заболел. Скинул одежду и лёг рядом под одеяло так, чтобы держать её за руку и медленно поглаживать пульсирующее болью тело. Шептал что-то на ушко. Где-то за тучами поднималось солнце, и воспоминания об инциденте и о детстве притупились, заросли травой и заволоклись туманом. На душе снова стало спокойно и хорошо. В этот раз не будет той ошибки, что в юности. В этот раз он сделает всё, чтобы удержать ту, которую любит. На утро Антон проснулся первым и, тихо встав, чтобы не разбудить Иру, которая еле-еле уснула, прошлёпал на кухню. Приготовил её любимый кофе, уложил на блюдце остатки торта. В комнате за стенкой зашевелились. Он положил две ложки сахара и вошёл. — С добрым утром, — он улыбнулся так, что у Иры что-то в груди защемило. — Как спалось моей принцессе? Ира улыбнулась и приняла из его рук горячую чашку. — Почти хорошо. — Сейчас как? Может, обезболку? — Нет, не стоит, — она улыбнулась так, что у него внутри всё каратнуло, и отпила кофе. Он сел на краешек кровати. — Давай-ка лучше подумаем, куда поедем после гастролей, — сказал он. — Через пять дней я вернусь из тура по югу, а ты пока выбери, куда полетим, — он улыбнулся и встал. — Сегодня вечером поезд, я, пожалуй, соберусь сейчас, а ты пока завтракай. Антон открыл шкаф, привычным движением приготовил чемодан. Пара футболок, рубашка, джинсы, штаны, сменное бельё, носки, шорты, кепка — обычные мелочи, так необходимые в поездке, одна за другой летели в чрево сумки. Ира доела торт и встала, уйдя в ванную. Антон посмотрел ей вслед и улыбнулся — она в этой пижамке, как плюшевый мишка. Так не хотелось снова от неё уезжать… Каждая поездка, словно впервые, и можно было бы уже привыкнуть к этим расставаниям, но ему каждый раз было так трудно прощаться с ней. Так сложно было засыпать без её сопения под боком. Просыпаться без её сонной улыбки. Антон встал и включил телевизор. День сегодня свободный, так что можно провести его, как угодно — поезд только в восемь вечера. В кармане завибрировал телефон. — Да, Поз? — Паспорт не забудь, — начал он, даже не поздоровавшись. — А то будет, как в прошлый раз. — Ну ладно тебе, с кем не бывает, — фыркнул Антон, закатив глаза. — Действительно! — возмутился Дима. — Да положил я паспорт, — усмехнулся Шаст, шарясь по каналам. — Таблетки? Костюм? У нас дресс-код чёрный… — Мы, блять, столько лет выступаем, Поз! Ты что, думаешь, я могу забыть не то, что костюм, а даже его цвет? Оба прыснули, вспомнив, как Серёжа забыл костюм и спешно покупал что-то похожее за полтора часа до концерта. — В общем, ты меня понял, — серьёзно сказал Дима. — Перепроверь всё. Ире привет. — Кате тоже, — улыбнулся Тоша и положил трубку. Было скучновато, и телек не показывал ничего стоящего… Антон зевнул. Из ванной вышла Ира, на её лице блестели капельки влаги после умывания, и выглядела она уже бодрее, хоть и держалась по-прежнему за живот. — У меня есть идея, — Антон забил на скучный телевизор. — Что будешь — пиццу или роллы? *** Было темно, ужасно темно, и даже не понятно, где какой вагон. Дима ворчал, что не видит номер вагона, Стас его успокаивал, Арс, как всегда, отшучивался каким-то дурацкими шутками. А у Антона до сих пор на губах был вкус губ Иры, и ему казалось, что воздух на перроне пахнет её духами. — Вон наш вагон! — Серый указал куда-то вперёд, и все поспешили за ним. — Костюм не забыл? — Арс заботливо покосился на друга. — Да нет, сколько же тебе можно повторять! — взорвался, наконец, Матвиенко. — Стоит один раз забыть костюм… — Или паспорт, — вставил свои пять копеек Шастун. — …как все вопросы о том, не забыл ли ты это повторно! Я вообще ответственный, так что не надо тут мне. — А вот интересно получается, — ухмыльнулся Стас, поправляя лямку рюкзака, — Тоша может забыть дома даже паспорт, но ни одной цепочки. — А что, если ввести паспорт в виде специальной цепочки? — предложил Антон, посильнее дёргая чемодан за ручку. — Ага, у тебя бы тогда их было дохуя, органы бы путали, какой из них паспорт, — прыснул Серёжа. — Серёг, вот честно — импровизатор из тебя хуёвый, — покачал головой Арс. — Готовь шутки заранее, — он хлопнул друга по плечу и ушёл вперёд. — Да в смысле? — возмутился тот, разведя руки. — Шучу! — бросил Попов через плечо. — И кто из нас хуёвый импровизатор? — возмутился Матвиенко, поправляя лямку наплечной сумки. — Паша, он вообще с нами не ездит, — со знанием дела кивнула Оксана, и на её лице было столько серьёзности пополам с угаром, что Серый прыснул. Наконец, ребята подошли к вагону, и Оксана пропустила всех вперёд, проверяя, чтобы все мальчики зашли. Это уже вошло в привычку — следить за каждым, как за ребёнком, потому что любой из них мог что-то потерять или даже потеряться сам. — Ребят, у вас десятое купе, у меня со Стасом одиннадцатое, — сказала она в проходе, идя за парнями, как пастух за овечками. — Ну вы приходите, — всё равно пригласил Серёжа, хотя и так было ясно, что они придут. — Спасибо за приглашение, — фыркнул Стас. *** — Кать, — шикнула Рита, садясь на своей полке. — М, — отозвалась та, сонно чмокнув губами. — Ты что, спишь что-ли? — возмутилась подруга и одним махом перелезла к ней на полку. — Не, ну ты даёшь, я не могу. — А что ещё делать в поезде? — недовольно осведомилась Катя, пихая Риту ногой. — Да тише ты, а то упаду, — прыснула она и закрыла рот ладонью, потому что на прошлой станции две нижние полки заняла пожилая пара, любящая образцовую тишину, и теперь подруги могли общаться только тихо. — Чё будила-то? — подруга села и недовольно воззрилась на неё. — Давай болтать. — О чём это? — Да какая разница, — фыркнула Рита. — Нам что, мало о чём поговорить, что-ли? А ещё лучше, пойдём выйдем, а то я сейчас задохнусь. Грымза старая, — прошипела она, свесившись вниз. — Дует, дует… — передразнила девушка манеру вредной старушенции. — Пошли подышим, я сейчас тоже сдохну, — Катя вытерла потный лоб и подтолкнула Риту слезать. Тихо, стараясь не шуметь, они вдвоём упёрлись в тяжёлую дверь и еле-еле сдвинули её с места. Та опасно скрипнула, словно кто-то мазнул вилкой по тарелке. Вжав голову в плечи, Рита замерла, закусила губу и приготовилась ждать расправы. — Да иди ты уже, — пропихнула её в щель Катя, и вылезла следом. Тихо закрыла дверь, чтобы свет из коридора не дай боже не разбудил ворчливую особу с нижней полки и с облегчением вдохнула свежий воздух. Рита уже задыхалась от запаха травы из приоткрытого окна, мазута и ветра. Она стояла прямо у форточки и вдыхала, вдыхала, вдыхала так рьяно и жадно, что Кате подумалось, не токсикоман ли она. Странно, почему она не задумывалась над этим раньше? — Да, я токсикоман, — словно прочитав её мысли, сказала подруга. — Я люблю нюхать клей, краски, бензин и остальную токсичную фигню. А ты что думала? Так и до снаффа недолго, да? — она ухмыльнулась и обернулась на подругу. — Если на снафф, то только вместе, — самоотверженно кивнула та и встала рядом. В коридоре было хорошо — сверху дул кондиционер, из окна ветер. Все спали, и от этого было тихо и спокойно. — Я раньше никогда на поездах не ездила, но теперь определённо буду путешествовать только так, — Рита прижалась носом к стеклу и всмотрелась в тёмную полосу деревьев. — Здесь так атмосферно и сказочно… Так хорошо… Катя стояла, опершись спиной на дверь их купе, и смотрела на Риту, улыбаясь своим мыслям. Она была неимоверно счастлива за подругу, потому что та, несмотря на всё пережитое ей дерьмо, до сих пор умела радоваться жизни и находить прекрасное в мелочах. Рита сейчас показалась Кате такой хрупкой, что плакать захотелось. Непонятно было, откуда в ней столько силы… Катя тут же решила, что больше никому не позволит играть с её сердцем, что больше ни один Димон и ни один Коля не посмеет так поступать с Ритой, и что Катя поручит подругу только в самые надёжные и тёплые руки. Потому что она заслуживает любви. — Хочу в тамбур, — Рита обернулась, и у неё в глазах заиграли чёртики. Катя покосилась на неё: — Там свалиться можно. — Попробовать стоит, — заверила её подруга и, схватив Катю за ладонь, потащила мимо туалета к стыку между вагонами. — Попробовать свалиться? — Катя выдернула руку. — Да нет же, попробовать постоять! — Рита снова поймала её ладонь. — Ты хочешь прям на ту железку встать? — Катя округлила глаза. — Давай не надо, Рит, а? Пошли обратно. — Нет, до той, пожалуй, не дойду, но хоть посмотрю в приоткрытую дверь, — Рита дёрнула за ручку, и сильный поток воздуха рванул дверь вперёд. Катя еле удержала подругу за кофту, потому что дверь начала тянуть её за собой. Рита чуть не свалилась на тот самый пресловутый стык, зато теперь стояла, крепко припёртая к стенке. — Посмотрела? — судорожно выдохнула Катя, упершись ладонями в стену по обе стороны от подруги. — Блять, Рита, а если бы меня рядом не было? Слушай, однажды ты на свою башку такое найдёшь, что не отделаешься. Рита сглотнула: — Пойдём обратно в коридор. — Неплохая мысль, — процедила сквозь зубы перепуганная Катя. У неё сердце ушло в пятки в тот момент, когда Рита полетела вперёд. Но через какое-то время напряжение спало, и вот уже девочки хохотали в кулаки, пытаясь не перебудить весь вагон. *** — Поз… — М?.. — сонно, распластавшись щекой по подушке. — Пойдём покурим, а? — Тебе что, не спится, Шаст? — он глубоко вздохнул и сел, потирая глаза. — Что-то типа того. — Пошли, — он хрипло прокашлялся и первым вышел из купе. — Кто-то дверь в тамбур не закрыл, придурки блять, — из-за того, что он никак не мог уснуть, Шаст был злым, как не в себя. Он медленно вынул свой Парламент и закурил, выдыхая дым в раскрытое окно. Позов тоже курил, искоса поглядывая на друга. — Тош… — М? — Всё ок? — В каком смысле? — В смысле… ты так давно ничего не рассказывал о себе. — Всё хорошо, — он улыбнулся. — Устал немного, но ничего, скоро полетим с Ирой отдыхать. Они ещё немного поболтали о дежурной ерунде и ушли спать. После разговора с Димой Антону стало легче, и он быстро уснул, укутавшись в тонкую простынку. Впереди был трудный день — завтра концерт в Геленджике, послезавтра — в Анапе, после-после завтра — в Сочи. Наезженный годами маршрут. Ничего необычного.