***
Вечер. Москва мерцает фонарями. Желтоватые и белые размытые кругляшки на фоне тёмного неба танцевали своеобразный вальс. На улице лето, теплынь, но такая влажность, что у Егоровой голова кружится. Дожди идут настолько беспощадно, что и сейчас окна покрылись каплями, а на душе скребли кошки. Она, заведующая отделения неотложной хирургии НИИ Склифосовского, поджав ноги под себя, сидела на диване, укрыв ноги и плечи пледом. Вино настолько плохо справлялось с ролью душевного обезболивающего, что женщина уже битый час смотрит неподвижно в окно под шум дождя. Сегодня единственный в своём роде выходной, дома пусто, она одна. Одна среди всех проблем. Её боль нельзя передать даже через текст, это несравнимо ни с чем. Мне непосильно, к сожалению, это описать. Ничего совершенно блондинку не радовало, недавний приезд Геннадия Ильича дал спокойно вздохнуть, но ещё в парке он осторожно ушёл от вопроса ночлежки, не торопя события. Чудо. Вспоминая то, как она беззаботно склонилась к его груди, внутри разгорался тот самый огонёк. Ирина слегка улыбнулась в уголок губ, но в грустной манере. Неужели в свои годы всё, что может порадовать — просто мужские объятия? Ирина Алексеевна задумалась над тем насколько долго ещё будет её радовать только это. За окном дождь усилился ещё больше, ударил с новой силы, деревья гнулись, дорожные знаки выворачивались, люди теряли зонтики на улице. Ничего не напоминает? В её душе также, поэтому никакой жалости к прохожим не испытывала.— А я любил тебя. — Ах, ты любил…
Геннадий приехал. Он рядом. Единственная радость, лучик света. Никто возможно пока не готов начинать что-то новое. Ей льстит то, как он это понимает. То, как он любит — контраст. После мучительных месяцев отношений с тем, кого когда-то любила, но поняла, что ошиблась. Это было ясно и ещё, когда жили втроём. Ирина, воспоминая приехавшего в срочном порядке Кривицкого, вообразила себе за окном солнце, на секунду казалось, что вот-вот и станет всем тепло, но как только она закрыла глаза и услышала стук капель, то медленно с надеждой заснула. Только вспоминая о чём-то хорошем можно заснуть. Только под солнцем ей будет тепло. Ужасы. Кошмары. Кровавые руки. Опять. Ирина сжалась в клубочек, который является сейчас самым беззащитным на Земле. Её мозг вырисовывал картину кровавых рук и бледное лицо Аленикова. Женщина, смотря на эти дрожащие руки, услышала голос. В её снах Алеников встал. Он выглядел всё таким же милым на вид, но таким козлом в душе. Его тихий злобный шёпот эхом прошёлся по телу, вызывая мурашки. — Что ты наделала, Ира? — спросил он, взяв её, как однажды, за затылок. — Я просто защитила себя, — твердила она, а по щеке покатилась слеза, и не во сне, а в реальности. — Ты считаешь, что моя жизнь стоит твоей защиты? — он сжал её шею, смотрел ей прямо в глаза, пытаясь высосать душу. — Пожалуйста, оставь меня, я тебя прошу. — Он не заменит тебе меня. Я тебя любил больше чем кто-либо! — глаза его краснели, наполнялись слезами. Вероятно от того, что сам знает — это ложь. Ира беззащитно вытянула руки вперёд, твёрдо держалась и по второй щеке покатилась слеза. — Я тебя никогда не оставлю больше, понимаешь? До конца жизни, Ирка. Запомни меня и мои слова. По телу прошла неконтролируемая дрожь, одеяло совсем уже не спасало, а лишь играло роль слабой защиты, которая не поможет в таких случаях. Казалось, что во сне она умрет или вовсе и в жизни. Ничего не давало надежды, но её последние слова вырвались сами перед тем как Алеников замахнулся рукой. — Гена! И крик раздался по всей квартире. Пронзительный до глубины души крик, который был признаком бессилия. Сердце бьётся с бешеной скоростью, Ира старается отдышаться, а потом повторяет вновь, но тихо, осматривая мрачную комнату. — Гена… Именно его она зовёт, когда чувствует безысходность. Как ни странно, это помогло. Кодовое слово её оживления: «Гена». Павлова укрыла лицо руками, вытирая подступающие слёзы, она неровно дышала, всхлипы были похожи на рыдания, она, как сильная женщина, пыталась остановится, но его рядом нет. Он точно не зайдёт, не позвонит ей. Не потому что не думает о ней, а потому что оставил ее в покое. Не зайдёт, потому что, иначе поторопит события.***
В нескольких километрах, в кабинете ординаторской седой мужчина с добрыми глазами пил чай, разворачивая конфету, позаимствовавшую у Павловой. Зато они очень вкусные и по вкусу напоминали вкус её… Геннадий Ильич сожмурил глаза и повертел головой, выбрасывая глупые мысли. «Так нельзя», — твёрдо напомнил он себе. Да что уж там, Генка, губы у неё такие же сладкие, и поцелуи после кофе отдавали именно этими конфетами. Даже пока пил чай, то думал о ней. Сердце кольнуло в один момент так, что мужчина не ожидал и придержался за грудь в удивлении. Такого не было уже полгода. Пришлось принять одну таблетку на всякий пожарный. Прекрасно, что в ординаторской никого нет, тишина и спокойствие. Внутри что-то колеблется, в предверии звонка он сидит уже полчаса. Может позвонит? Попросит что-то, указание даст. Гена готов хоть цветочек Аленький достать. В кабинет зашёл прекрасный мужчина, который уже работал со всей мочи с утра. Олег был в хорошем расположении духа после перемирия с Мариной. Да и горы готов ради неё свернуть. «Ещё и Кривицкий приехал Павлову спасать, сплошная благодать». — Чего так пригорюнились? — спросил Олег, наливая себе чай. — Вам ли не знать, Олег Михайлович, — со вздохом сказал старший. — Всё у неё хорошо, Геннадий Ильич, она наверняка спит, поэтому вы тоже, давайте, покимарьте и через полчаса у нас плановая операсьон, вы мне нужны с полной батарейкой жизненной энергии. — Хорошо, — натянув улыбку, сказал Гена. Брагин спокойно похлебывал чай, наблюдая, как Кривицкий послушно лёг на кушетку, закрывая глаза. «Ясно теперь отчего она любит вас так, уже приручила, как ласковый кот», — эта мысль его только улыбнула. Ясно, что он не уснёт, челюстно-лицевой хирург смотрел в стенку и обдумывал, чем действительно Ириша может сейчас заниматься. Олег уже сам успокоился после тяжкого рабочего дня, как вдруг телефон Геннадия Ильича стал разрываться от звонка. Мужчина сразу же подскочил с кушетки и вгляделся в имя абонента: «Ира Егорова». Сердце его замерло. Он моментально ответил и ждал голос на той стороне, но никто не отвечал. — Алло. Брагин внимательно следил за происходящим, но, решив, что это только их дело, Кривицкий вышел и завернул за угол, прикрывая рукой динамик для лучшего эффекта. — Алло, Ир, ты меня слышишь? Женщина вытирала слезы трясущимися руками и глубоко дышала, стараясь, чтобы её голос не вздрагивал. Оставалось только отвечать короткими предложениями, чтобы не разреветься. — Да. Гена отдалился совсем, зайдя в рабочее помещение, где хранились швабры, ведра, тряпки и прочее. — Что случилось? Ирина отвела телефон в сторону и закрыла глаза, пытаясь восстановить дыхание, чтобы объясниться, что-то придумать. — Ничего, — ответила она, но потом продолжила, — ни мог бы ты… Ответа не было около минуты и Геннадий нервно расхаживал по пяти квадратным метрам комнаты. — Что ни мог бы я? — Приехать ко мне. Кривицкого это насторожило, что бы могло такого произойти. — Могу, через три часа смогу, у меня смена. После слова «могу» её немного отпустило, но Ира сделала ошибку и закрыла глаза. Померещились опять эти кровавые руки и пришлось прикрыть рот, чтобы он не услышал всхлип. — Ира, — позвал он её, — ты где там? Утерев ещё подступающие слёзы, она всё-таки шмыгнула носом и не смогла больше удержаться. Егорова ощутила, что ему можно доверять и нужно, тогда с дрожащим голосом и всхлипами Ира вновь ответила. — Пожалуйста, Гена, приезжай скорее. Ты мне очень нужен. Его это вогнало в ступор, его нижняя губа сама стала трястись, никогда ему не приходилось слышать такую Иру. — Ириша, тише-тише, ты чего? Мне казалось, что ты спишь, радость моя. — Гена… — она заплакала ещё сильнее, — я тебя умоляю, приедь… ко мне. — Хорошо, миленькая, я услышал тебя, — он старался выглядеть спокойным, но нервный голос выдавал его, — не переживай, пожалуйста, я скоро буду. Выпей пока пустырник или валерьянку, хорошо? Геннадий уже разгонялся, прибавлял ход, пробегая до ординаторской. — Хорошо. Он вбежал в ординаторскую, напугав появившихся Ханину, Куликова и Брагина. Ирина съёжилась, убрала руки в рукава и всё ещё не отключалась, пытаясь успокоиться, но тише. — Только быстрее, Ген, а то я не выдержу ещё час одна. — Я прилечу за двадцать минут, маленькая моя, только, пожалуйста, сделай, что я сказал, договорились? — Да, — ответила она, кивнув. — Бегу. Он выключил телефон, судорожно запихал его в карман, быстро переоделся, даже не прикрываясь дверцей от шкафчика и вылетел как ошпаренный, оставив все вопросы от коллег на Брагина. Было некогда даже расписаться у Нины, он вышел на улицу, поправил свои карманы, осознал, что не забрал сумку, но да и ладно. Нужна ли она ему? Стоя на крыльце, он замер, увидев этот проклятый ливень. Находясь в пиджаке, рубашке и брюках, было легко осознать последствия такой прогулки под ливнем. Махнув на всё рукой, Геннадий насколько мог бежал самым коротким путем через дворы и закоулки к дому любимой женщины. Сама же она так и не встала с дивана, ей было невмоготу сделать даже это. Всё тело словно парализовано. Перейдя просто на быстрый шаг, люди кругом смотрели на него, особенно водители машин. Вся вымокшая шевелюра распласталась на его голове, пиджак всочил в себя всю ледяную воду, на улице от такого дождя даже запотели все окна магазинов и кондитерских. Бежать. Одна цель. Даже и не смотрел кругом, людей особо нет, все стоят под навесами, знали бы они, что он боится упустить хотя бы минуту её слёз. Конечно, то, что он сказал ей выпить настойки — пролетело мимо её ушей. Гена прекрасно это понимал и не осуждал её, но для какой-то собственной видимости он это сказал, пытаясь помочь словом или советом. А вдруг за нож возьмётся? В ванную пойдёт, закроется там. Окно откроет, выйдет. Таблеток переест… «Лучше бы вообще про медикаменты не говорил!». Свернув уже у очередного переулка, он увидел заветный подъезд, из которого вышел маленький мальчик и мать, он их чуть не сбил, но извинился. Забежал в лифт и нажимал на кнопки по сто раз. В туфлях хлюпала вода, по лицу стекала холодная струя, а вытереться даже нечем, ни сухого места нет на нём. Уже подойдя к её квартире, Гена постучался, позвонил в звонок ещё раз пять. За дверью Ирина медленно, но верно собралась с мыслями, укутавшись пледом, и подошла к двери, вытирая слёзы. Даже не смотря в глазок, она открыла. Кривицкий сразу же увидел её дрожащую из-за неровного дыхания, все глаза красные, а руки она просто скрестила, надеясь выглядеть хотя бы на секунду уверенной. Войдя в квартиру, ему хотелось сразу её обнять, прижать к себе, но учитывая, что он весь мокрый, то дал ей довольствоваться только его грустной улыбкой и руками, что гладили её предплечья. — Ты весь промок, — констатировала она факт, и сквозь всхлип промелькнула ответная грустная улыбка. — Знаю, ничего страшного, Маша-умняша. Смотря друг на друга, они успокаивали свои нервы. Ира уже начала расстёгивать его пиджак и рубашку, но руки редко попадали по пуговицам. — Господи, — огорчённо прошептала она, — давай лучше сам. Снимай всё, — Ирина заикнулась, — и вешай сушиться, я тебе сейчас одежду найду. Не став упрямиться, он кивнул и снял с себя всё мокрое, развесил на двери и сидел, съёжившись, на диване. Павлова переворошила весь шкаф и нашла его совсем старую футболку и портянки. Гена оглянул кухню и выдохнул, не найдя никаких признаков крепкого алкоголя, таблеток и острых предметов. «Ты же моя умненькая девочка». Ира вернулась и подала ему одежду. — Должны подойти, ты их в корзинке из-под белья давно оставил. — Спасибо. Она щёлкнула чайник и ставила чашки, достала затесавшееся варенье, утирала нос и глаза, медленно и глубоко дышала, пока чайник кипятился. Всё это ей далось намного легче, когда ощутила руки Геннадия на своём животе. Она ни секунды не думая, поддалась его объятиям и развернулась, уткнувшись лицом в мужскую грудь. Гена медленно гладил ее голову, пронизывая пальцы сквозь локоны волос, вдыхая аромат любимой женщины. Руки оказались сложены на его груди, солёные капли с её глаз вновь потекли, он ощутил это и уже перестал робко её обнимать, а укутал объятиями, оставив одну руку на плечах, а вторую на талии. Кривицкий сам готов расплакаться только из-за её переживаний. — Ты у меня такая сильная, Иришка, я горжусь тобой, — шептал он ей на ухо. Это заставило её ещё сильнее плакать, но каково было его удивление, что Егорова как беззащитный котёнок прижималась всё сильнее и сильнее. — Я безумно скучал, боялся за тебя, если бы я только знал, радость моя, — с досадой говорил он, но потом вздохнул и понял, что делает только хуже. Ира просто ощущала, что может плакать рядом с ним бесконечно. Не потому что грустно, а потому что безопасно, можно выплакать всё, что накопилось. Ощущать его объятия это верх её желаний за последнее время. Так хочется, чтобы Гена остался рядом, чтобы ничего, что было не случилось и вовсе, чтобы всё забылось как страшный сон. Чайник вскипел, пар обильно выходил из носика устройства. Она только рыпнулась, хотела наливать чай в таком состоянии, но Геннадий Ильич не позволил, прижав обратно к себе. — Не надо, отдыхай, я сам. — Так говоришь, словно я инвалид, — всхлипнула она, но потом повисла на его шее и начала отходить. Дыхание восстанавливалось, а слёзы она вытирала рукавом кофты. Придерживая её рядом с собой одной рукой, второй Гена разливал из заварника чай, а следом кипяток, параллельно успокаивая её, целовал в макушку и шептал: — Сейчас как выпьем чая, то сразу же лучше станет, потом поваляемся на диване, спать тебя уложу и завтра с новыми силами на работу, позвонишь мне, я тебя провожу до дома, могу и до Склифа. Слушая его грандиозные планы, Ира слабо улыбалась, ощущая внутреннее тепло, маленький огонёк появился и давал неограниченное тепло по всему телу. Гена уже ставил чай на стол, но всё ещё с ней в обнимку. — А захочешь, то сходим завтра погуляем, в ресторан сходим, в цирк, как ты любишь. Чай манил своим запахом, и только усмехнувшись после упоминания цирка, Ира отпустила его, пригладив неровности футболки. — Хватит с меня цирка в этой жизни, — сказала она, вздыхая и утирая последние слезинки. Он сел напротив и отпил уже пару глотков чая, но следом опомнился и укрыл её пледом. В знак благодарности Ира кивнула и продолжила пить чай с пледом на плечах. Гена открыл варенье и удовлетворительно закивал. — Вкуснятина какая, — сказал он, направляя в рот ложку варенья. Ирина сделала глоток и подставила голову на руку, смотря на него. Надо хотя бы как-то отвлечься. Блондинка уже готова опять впасть в глубокое раздумье, но ложка нацеленно поднесена к её рту. — Давай, попробуй. Она повертела головой и спокойно сказала: — Нет, спасибо. — Да, пожалуйста, — передразнил он, — надо, Ириш, я не отстану. Павлова приоткрыла рот и ощутила сразу же кусочки малины на языке. Кривицкий тем временем съел ещё одну ложку и направил ещё одну к её губам. Она покорно съела ещё. — И никакой алкоголь не нужен. — Возможно, но не в нашем случае. Вино я уже выпила. Геннадий Ильич убрал в мойку ложку и со вздохом сел обратно. Ира выглядит уже намного лучше, не дрожит, не плачет, но глаза от накопившейся усталости красные. — Не надо, ничему это не поможет. — Я знаю, но не сигареты же мне курить? — сказала она, идя к шкафчику с алкоголем. Успокоилась. Это понятно, но надо же чем-то закрепить, чтобы уснуть нормально, а уснуть нормально она может только в двух случаях. Если выпьет хорошенько или если он останется… А просить его остаться для неё — верх наглости, гордость не позволит. Ира и так уже не удержалась и позвонила ему с просьбой помочь, а тут ещё просить уснуть с ней. Нет, строить из себя жертву — не по-павловски. Геннадий стоял, облокотившись на столешницу и наблюдал, куда она лезет. Ручки её потянулись к заветному шкафчику. Тогда Кривицкий взял её аккуратно за руку. Молчание. Стоят в сантиметрах друг от друга. Смотрят друг другу в глаза. — Не стоит, Ира, мы справимся. Павловой после этого «мы» на душе так тепло стало вновь, будто подбросили спасительное полено в разгорающийся костёр. И Геннадий заметил её реакцию на «мы», её брови не хмурились, а глаза засеменили в сторону. — Мы? — тихо повторила она. — Ты меня однажды спасла, теперь я пытаюсь наверстать упущенное, — повторил он хриплым голосом, а потом закашлялся, пытаясь не говорить так откровенно, словно он уже от неё что-то хочет и считает своей. — Гена, — она вздохнула, прикрыв глаза, продолжая держать руку над шкафом, — я не усну. Он моментально ответил, словно это отточенный ответ, который знает годами, как мантру. — Я сделаю так, что уснёшь. — Кривицкий… не надо делать так. Пройденный этап, — робко ответила она, смотря ему куда-то в грудь. — Я не в этом смысле. Не думай, что я приехал ради выгоды. А рука его всё ещё удерживает хрупкое женское запястье. После всевозможных контактов с Алениковым, когда он мог её грубо схватить за затылок или просто сжать лицо в руке, касания Гены были для неё такими лёгкими и даже приятными, потому что он никогда не применит силы. Сколько раз она могла его унизить, повысить голос, заставить стоять на коленях, а потом послать, но он ни за что не сожмет до белых пятен её кожу. Голос его казался совсем другим. Теплота в каждом слове и взгляде не могли ей ничего заменить. Кривицкий, кажется, даже сам с собой разговаривает полутоном, а не самокритично, как это делает Ира. — Не думаю, — проговорила она, подняв взгляд на его губы, а потом на глаза. — Тогда давай обойдемся без пьяного лепета? — Хорошо, — впервые за долгое время ей надоело отстаивать свою позицию, и она сдалась. Её рука уползла обратно под плед, мужская рука себе же не могла найти места, то он ею потёр нос, то волосы поправил. «Лучше бы меня обнял». Геннадий Ильич нежно ей улыбнулся и посмотрел на часы. — Пойдем, тебе уже спать нужно. Ты же обычно долго засыпаешь. «Всё-то ты уже знаешь, Гена». Ирина Алексеена осмотрела гостинную и диван, на котором сидела, проводя кошмарный вечер. И вдруг в голове промелькнула надежда, что это будет последний день её страданий. Хватит уже, просто хватит. Не может судьба так много послать трудностей, не может. Почему только, когда Кривицкий рядом, то Ира может надеяться, подчиняться? Да потому что только он научился управлять её характером. Конечно, это стоило ему годы опыта и тренировок, но это стоит того. Она уже сама не помнит как быстро оказалась в лежачем положении на кровати, укутанная в одеяло. На столе мирно стоял стакан воды на случай кошмара, а рядом сидел на второй половине Гена. Ира лежала, смотрела на его спину, пока он дожидается её мирного сопения. Ей уже даже жалко его стало, что она точно знает при каких обстоятельствах уснёт. — Ген… — устало сказала Ира. — М? — откликнулся тот, встряхнув свою сонную мордашку. — Иди, я тебя отпускаю. — Нет, Егорова, ты не уснёшь. — Я знаю, у тебя завтра рабочий день, поэтому иди, ложись спать, спасибо за помощь. Опять она жертвует своим ментальным здоровьем из-за гордости. А чего стоит просто попросить его об одолжении уснуть рядом? Если он примчался в ливень, то согласится на всё. — Ир, не за что, но ты перестань смотреть мне в спину и закрой глазки. — Бесполезно, Генка, пыталась уже. Кривицкий встал с кровати, подтянул штаны и потёр глаза, потом смотрел на неё, думая, куда её деть. — Что мне ещё сделать? — Не могу, то, чего я хочу, не поддаётся логике, пожалуйста, иди, — без эмоций говорила она, уже смирившись со своими хотелками. — Ясно. После вздоха Кривицкий отпил из её стакана воду и лёг рядом с ней. Как он догадался? Да легко и просто. Читает её, сколько можно думать, что у каждого действия есть последствие? Есть, но не сегодня и не для неё. Он это точно учитывает. Геннадий заправил в щёлки её одеяла, а сам лежал без него, а потом обернулся спиной, выключил ночник и оставил Иру при этом без ступора. Она просто довольно улыбнулась, потеревшись щеками об одеяло, и уткнулась носом в его спину. — Ты такой бесячий, — усмехнувшись, проговорила Ира. — Да я уже понял, — пробормотал он и поёжился от холода. Мужчина уже закрыл глаза, но тут его укрыли одеялом и женское тело обвило его сзади. Пришлось открыть глаза от такой новости и улыбнуться. — Развернёшься? — А надо? — Не знаю надо ли, но я хочу. «Я хочу» всегда быстро влияет на такой типаж мужчин как он. Он повернулся и остановился около её лица, поглаживая короткие волосы, но которые ей так идут, что сводит с ума. Ира поддавалась вновь каждому его действию, но потом разулыбалась, что было ей не свойственно за последние дни. — Ты похож на кота. — Да? — наигранно удивлённо сказал он. — Теперь понятно, почему все женщины хотят забрать тебя домой. — Главное, чтобы в этот контингент всех женщин входила ты. — А вот это лишнее, Генка, говорил, что без выгоды. На его лице образовалась ухмылка, а на её — искренний взгляд. — Хорошо, тогда спать. Мне рано вставать. — Спокойной ночи. — Спокойной, радость моя, — сказал он совсем тихо, уже впадая в сон. Его слишком сильно клонило в сон, потому что невозможно много за сегодня важных решений и поступков, много смысловой, физической и эмоциональной нагрузки. Сегодня он забрал на себя её боли и страдания, выступил защитником, доказал им двоим, что способен быть сильным. Ирина же уже была готова уснуть, но так не хотела упускать этот момент. Такой герой и такой умный. Такой тёплый и добрый. Невозможно устоять и не погладить его по щеке, не обнять его за шею. Вот и она не устояла. — Спасибо, — тихо раздалось в комнате уже спокойным женским голосом. А за окном всё ещё идет дождь. Беспощадно льёт. Пусть тоска пытается проникнуть везде, не проникнет больше. Его Егорова уснула безмятежным сном, никто её больше не звал, не обвинял, не оскорблял, не бил. Сквозь сон она ощущала неземные объятия, которых ждала, кажись, вечность.