«Ложные надежды на судьбу Я ебал твою одежду, бабки и твою мечту Мои парни хотят есть, они кричат, что я иду И я иду, и за мной флаг, и я проклят в этом аду»
— Харе лыбиться. Стартер пак Вани, или же многоуважаемого ёбанного в очко Ивана Сергеевича: здоровая куртка с «03» на проекции сердца, на спине и на изнанке, что б не забыть, и застолбленное нимбом место над головой. Слоновье спокойствие, верблюжья выносливость, долбоёбская готовность прощать братишке многие «шалости». Боженька губы поджимает, планирует выписать мужику пару выходных за лишнюю порцию смирения. Тут и преподобный переосмыслил бы пару основополагающих принципов, выслушав визги директрисы. После тяжёлой трудовой. Во вторую же учебную неделю. Преподобный покаялся и застрелился. Вдобавок у ворот простоял Ваня Сергеич добрые двадцать минут, будто все вокруг — Артёмовы секретари. И Иван, как обычно, прямо с работы, в форме, в комплект которой входит взгляд «последние выходные у меня были в прошлом году», с душком «не появлялся дома неделю». Артём реально не может сдержать лыбу, глядя на брата. И это, походу, нервное. — Заебись, я только утром узнал, что ты-то, оказывается, «болеешь». — И ожидаемый подзатыльник от тяжёлой руки Ивана ощущается головокружительно. Причину отсутствия нимба пояснять не надо? — Ты вообще дебил, что ли? С прошлого года тебе восьмая школа машет ручкой… Восьмая, эта точно с дебилами, думает Артём. Вряд ли она будет чем-то отличаться от нынешней, но попробовать всегда стоит. — Я ходил… — Артём призадумывается с усилием, — в прошлом году точно здесь был пару раз, да. — Как ты заебал меня… То-то я думаю, точно не руку мне тут пожать хотят, а яйца схватить. Крепко так. Ладно, пошли. На стуле в кабинете директрисы Альтеев-старший влитым смотрелся. Был с Ильёй, с Артёмом. Гордо сам сидел лет десять назад в последний раз. Как родной, а женщина ощущалась старой знакомой. Разве что чай не предлагает, но и это, возможно, сбудется, настрогай маманя ещё парочку вот таких вот выродков. Важная тётя, которая «всё прекрасно понимаю, но…», напомнила, что за всё время обучения Артёма, а это аж добрая декада, родителей на радарах замечено не было. В местных стенах — байка, типа НЛО. Вот прям чтобы ни разу — явное преувеличение, на первых порах сосед Степаныч под видом отца заявлялся. Давненько это, пока ещё не спился. Тон её мозгоебучий, взгляд твёрдый, губы надутые. Вот с таким вот видом девчонки спрашивают, чё это в друзьях за Алина. И смотрит мать, наверное, когда плов тебе не зашёл или типа того. И преподаватели, которым глубоко плевать на тех, кто их парты сменяет. Время тратят на формальности. В коридоре простаивает ещё пара таких «семей» – остаток из опаздавших и наплевавших. Тётя то и дело поправляла спадающие кокетливые очки и в поломанной дужке была заинтересована больше, чем в происходящей в кабинете ситуации. Всё, вынужденное находиться в стенах этого помещения, в руках детей ломается рано или поздно. Хорошо, когда поздно. После выпуска желательно. — А вам не кажется, что я просто эту школу перерос? — посмеивается Артём, откидывая в скуке голову и разглядывая потолок, отчего Ваня только более удостоверивается, кого же Боженька в их семье реально обделил. — И не советую вам очки на столе оставлять. На будущее. Когда возьмёте себе получше. Директриса посмотрела на него вот этим своим чуть раздражённым, чуть сочувствующим, а Артёму похуй. Все на него так смотрят. Так, будто все, блять, умнее его. — Ну, когда в монастырь собираться? — отойдя подальше от несчастной учительской, полюбопытствовал школьник, отгораживаясь привычным безразличием. — Не возьмут. Только за деньги, а у меня столько нет. Проще самому до школы довозить. Хочешь, за ручку и до дверей? — точно так же отзеркалил Иван — семейное. — Предпоследний год. Если ты проебёшь в следующем ЕГЭ и не поступишь в ебучую Бауманку… — О-о-о, время грязно пофантазировать. Ты сам-то со средним специальным, не забыл? А на меня хочешь взвалить свои наивные мечты. — Чё протявкал? Это мечты, потому что дома меня ждали два мелких говнюка, которых желательно было иногда кормить. Не забывай это, блять, когда со мной разговариваешь. — Его мутные голубые глаза ещё больше заволокло дымкой, а лоб исказили гневные уродливые морщины. Брату даже тридцати нету. Ещё так близко клонится, оставляя мизерное пространство, где спичкой чирканёшь — не избежишь ядерного взрыва. Да-а, фигура отца из Вани выходила сомнительная. — Мне вообще похуй, Тёма, как ты будешь выкручиваться. Ещё один косяк, и в прямом, и в переносном, и она вышвырнет тебя отсюда, ты понял? А там смело можешь топать на сварщика. Или кем ты там вообще быть хочешь? Братишка пропускает школу — цветочки. Драки на площадках, шмале-волокно по карманам по соседству с холодным оружием — тоже так-себе повод. По мнению Вани, разумеется. Только сейчас уже не те годы. Не так, как когда в пору его юности. Проще было, учителей уважали. Друг на друге отыгрывались зато со всей бычьей дурью. Вёдра мусорные красовались на тыквах одноклассников, никак не на светлых головах старых географичек. Что-то об иерархиях и уважении, необходимая школа жизни. А нынче детишек оберегают, будто кому-то не насрать. — Вот почему не ходишь? Одноклассники пиздят? — с явным интересом спрашивает Ваня, теперь уже даже беззлобно. Сомневается, что у кого-то настолько недостаёт мозгов, чтобы обижать его брата. Артём был… Тяжёлым. Ребёнком назвать так вообще язык не поворачивался. Ваня открыто признавать не хотел, но улавливал душащие волны чего-то ненормального… Клиническая картина перед глазами представала бесподобная, только описать не мог. Это ещё повезло, что мелкий кошек из подъезда не потрошит. Наверное, именно так и думали мамаши Эрика и Дилана. Фуф, повезло. — Хуйню не неси, — плюётся Артём чисто инстинктивно, а сам думает, что «те, кто хочет денег много получать, сварщиком, конечно, пусть мечтает стать». Он и не против совсем. Он знает, что реализовать себя сможет в любой из сфер. — Ты будешь так пиздеть со своей шпаной, а не с человеком, который тебя кормит. Ну да, что-то типа синдрома героя. Да я, да вас, да так и сяк. Про "кормит" аж два раза упомянул. Артёма это морозит. Школа морозит. Ему в ней тесно, ему с этой тюрьмой для мозга срастаться не хочется. Выбирай: ради премии для классухи подправлять оценки или для осуществления влажных фантазий твоего старшего брата?***
Свой «первый» учебный Альтеев выбирает благополучно проебать, желая как следует надышаться перед смертью. Начинать нести ответственность не хочется — плечи слабоваты. Артём педантично огибает лужи, роняет в диалоговом окне Славе: «нахуй надо с ними связываться». Есть у Альтеева Артёма такой друг, как Славка Бакшеев. Характеры у них рассматривались в разных плоскостях, да и по интересам не сходились, но как-то само собой получилось сконнектиться: Альтеев привыкает к гипертрофированному любопытству, поперёк кишки вставшему, и удовлетворяет эту любознательность, как может. Начиная с того, какая хуйня дома творится, что Славе интереснее всего, и заканчивая аэродинамикой, что случается в разы реже. Ведь друг его — парень «свой», чилловый, незапаристый, нравится ему весело время проводить в тесном кругу занимательной компании, а не наслаждаться умственной деятельностью и всем таким сложным. Потому и Артём научился на себя роль заводилы и общительного простого чувака натягивать. Нечто поверхностное и неискреннее, доброжелательное тоже получается с натяжечкой, но пока девчонки в восторге и тусят с ними, Бакшеев старается не замечтать. Альтеев понимает, что и тому пришлось с каким-то его говном мириться. Они друг друга раскусили уже давно и приняли определённые роли. Друг для друга. Наверное, именно поэтому их и считают охуенными кентами. И Артём напоминает в очередной раз, что этот статус кое к чему обязывает, заявляясь на порог. Это не его спасательная шлюпка. Артёму вообще не шибко район Славы нравится. И особенно то, как здесь несёт дымом с завода за городом. Артёму больше никакой запах так в ноздри не бьёт, даже то, как в подъезде воняет и пивом, и мочой одновременно. Первым понятно почему, а второе уже из-за мелкой славкиной псины, которая от страха перед движущейся вверх-вниз коробкой под себя ходит. Хотя и тут Артём сомневается, критически осматривая стонущую на лестнице тушу. Мужика бухого. Не собаки. В общем, в городе у них не очень развита инфраструктура. Но квартира у Славы была ничего так. Уютная со всеми своими безделушками, магнитами с отпусков и совместными фотками. Да даже не в этом была суть, главным, что отличает эту квартиру от квартиры Альтеева, был простой факт: доёбывать никто не будет. Даже Слава может отъебаться. Артёму с ним удобно, а этого достаточно, чтобы называть другом. И мамка у Славы классная, никогда не возникала по поводу того, что одноклассник засиживается. Она вообще, кажется, из тех отбитых, кто людей любит. А семью свою — в частности, пускай и специфично. По вечерам они делают такую дружную хуйню, как «посидеть вместе» или «посмотреть дружно фильм», а утром она ебёт сыну мозги из-за немытого стакана. Но казахи, видать, тот самый народ, ценящий семейные узы. Русские на этом хуйца соснули. Мать Артёма, без преувеличений, оставила мелкого Ваню на автовокзале, когда хотела прогуляться в гости с похмелоса, а на дэрэ Ильи укатила в неизвестном направлении, оставив балласт на неделю в запертой квартире. Праздник ведь, гулять – так гулять! Жаль только, что одному было семь, а другому… Сколько Илье сейчас вообще лет? Но Ваня, на её везение, всегда был сообразительный и живучий. А Илья по жизни как муха прихлопнутая. Артём уже даже не жалуется. Сухие факты. Жизнь — тяжёлая штука, вся хуйня. У них вообще весь спальный либо бухает по-чёрному, либо принимает. На полпути к двенадцатиэтажке Артёма стоит несколько дешёвых общаг, а там уже шприцы, трупы иной раз и закладки — уже веселее. Ладно хоть ему самому понятно, что грязью играть — руки марать. И вот в таком идеальном в своём пиздеце мире жить легко, потому что Артём знает, как тут вертеться. Вертеться и в него не вляпываться. — Сегодня опять мамку твою смущать буду, — Артём, ковыряя носком кроссовка в земле, обращается к другу и косо улыбается, растягивая угол губ. Скучно — пиздец. Хочется вывести друга на перерыкивания, хочется движа и нюхнуть жизни. — Останешься всё-таки? — Угу. Планирую тесно с ней пообщаться. Слава неглядя пихает его в плечо. Это всё днём: разговоры о девках и отдельных частях девок, шуточные (и не очень) подколы и живой весёлый Слава. А сейчас время позднее, они сидят около подъезда и слушают молчание друг друга. Псина нагулялась, лежит головой на лапах, дрожит. Сквозь тишину невысказанная просьба: пошли уже домой. Улица, настырная сука, наперекор их молчанию живёт: где-то вдали слышен вой сигнализации, а ещё орёт стоящая на площадке толпа с алкашкой, да и просто город гудит машинами. Потому и сам Артём какой-то крайне загнанный, будто предчувствует наступление некоего коллапса. Ночь перед боем. И сорваться хочется. Слава его таким редко видит. — Завтра я пойду в школу, — ответно махнув кому-то знакомому в толпе, без какого-то интереса к разговору начал Артём. Кивает на понимающий взгляд друга: вот, типа, да. Облажался. — Со мной? — уточняет он, глядя на Славу, который в телефоне смс-ку за смс-кой печатает и дрыгается от смеха. Без его автоматной очереди из идиотских идей после столовского кофейка там тоскливо. — В школу, что ли? Не, друг, я всё ещё «болею». Когда матери станут звонить, уже и посмотрим. — Черноволосая горбящаяся фигура теперь вертит в руках телефон, будто в ожидании. Перед собой он стал что-то задумчиво рассматривать: то ли жёлтый фонарь, то ли стоящих возле него элегантно блюющих дам. — Харе меня туда тянуть. Экзамены эти уж как-нибудь сдам. — О-о-о, умник, полегче. Чтобы сдать «экзамены эти» нужно хоть что-то знать, — не то чтобы Артём намекал на крайне «выдающиеся» способности товарища. Хотя да, именно на них и намекал. — Ну так, я много о жизни знаю. Артём на это пренебрежительно улыбнулся. Так он явно не считал. Вряд ли человек, выросший в милом уютном гнёздышке и оберегаемый матушкой, мог и правда что-то знать. Слава жизнь хорошо вывозил: каждый новый отчим задабривал подарками, мама и её подруги откармливали так, будто к зиме собирались резать. — А о тригонометрии? На это Бакшеев сам по-дебильному улыбается, ведь в душе не ебёт даже, что такое «тригонометрия», и теперь уже его карие глаза встречается с тёмной гладью асфальта. Ему отчего-то вмиг стало неприятно, будто на язык наложили стирального порошка. Поэтому Слава ловко, по своему мнению, сворачивает с темы: — И чё мне, типа, в школу с тобой ходить? Оценки эти… Потом ведь никакая тригономуть не пригодится. Лучше я сейчас потрачу время на что-то материальное, чем этот надуманный успех после школы. — Паузу Славка делает для того, чтобы мобильный сунуть в карман и повернуться к внимательно следящему за ним блондином. — Вот алгеброй своей ты точно не залезешь к девке в трусы. — Выставив два пальца рогаткой перед лицом, Слава высовывает язык и поднимает брови. Артём флегматично отводит взгляд, делая вид, что этого дерьма не видел. — Как там, кстати, Лиза? Артём уклончиво ведёт головой. — Друг, она же с тебя так прётся, что смотреть больно, — Славка теперь сам улыбается и хлопает по передним карманам в поиске, наверное, ключей от подъезда. В конце-то концов, — просто в рот заглядывает. — Шатапнись уже… — Нет, отвечаю, она тебя хочет. Очень горячая сучка. — Слава, всё накидывая и накидывая своим недогеттовским сленгом, явно перебравший с ГТАшкой, встаёт с лавки и отряхивает свою тощую задницу в излюбленно шутовской манере. На ладони остаются частички грязи и облупливающейся краски — её он вытирает о живот. — На твоём месте я бы давно сделал, что нужно. Вот, к чему Слава ведёт. Секс. На этом всё и завязано. То, что нужно. Знать, что Артём чуть ли не с первой недели знакомства пристроился к её влажной дырке, другу точно не стоит. Блоха — трепло. — Но ты не на моём месте. — Теперь этот просто серьёзный настрой сменяется раздражением и скрытой угрозой. По телу Славки от такого тона мурашки пробегают. Друг становится похож на кружащего в небе ястреба, который вот-вот готов спикировать вниз, чтобы подхватить чью-то тушку. Тушкой будет, скажем, тот случай, когда из-за косяка Славы продула целая команда. Когда из-за его сраной закладки в «бобике» рассвет встречали. Или ещё что похуже, Артём — парень с творческим подходом: умеет не только искусно пристыжать, но и блещет оригинальностью. Артём его лучший друг.