Рождённая под знаком Хагалаз

      Кафе давно опустело, деревянный пол желтел под тусклым светом электрических ламп. Официантов видно не было, только молодой и ссутулившийся от усталости бармен за стойкой протирал стаканы, вымученно глядя в зал. Лишь пожилая женщина со скучающими глазами сидела над чашкой кофе. Волосы цвета вороньего крыла свисали на бежевое пальто. Она часто сидела здесь, на одном и том же месте. Сначала на неё смотрели с интересом, потом шептались, а сейчас… Она давно стала чем-то вроде мебели.        Дама неспешно допила остывший напиток, опустила взгляд в чашку. Ритуал, повторённый ею в тысячный раз. Ровно тысячу вечеров она провела в этом кафе, ровно тысячная чашка кофе. А до этого было другое кафе, до него – ещё одно… До этого был другой город, до того – ещё один, и даже не одна страна. Но женщина ждала. Кроме этого она давно ничего не умела, только ждать.        Бесконечное ожидание утомляло. В этой стране и в этот год она звалась Ольгой. Это имя было похоже на то, что когда-то было дано при рождении отцом. Имя, которое она всё ещё помнила, несмотря ни на что.        Взгляд коснулся дна чашки, так привычно. Так же, как миллион раз до того. Но сегодня всё было иначе. Ольга моргнула, думая, что ей почудилось, но посмотрев на дно более осознанно, она не поверила глазам. Кофейная гуща, как обычно, лежала чёрной и блестящей от влаги смолой на дне чашки, но в отблеске тусклой лампы на миг она увидела знак, похожий на латинскую букву «Н» – первую букву её имени. Родного, данного отцом при рождении, отцом всего и всех: отцом магии, отцом людей, отцом лжи. Руна Хагал блеснула на дне. Ольге стало дурно. Схватившись за грудь пальцами, она сжала ткань так сильно, что на коже остались красные борозды. Сквозь плотно стиснутые кривые зубы она расхохоталась натужно, сдавленно. Любого бы испугал этот безобразный гортанный смех, но сейчас она была одна. И слишком счастлива, чтобы думать о ком-либо.        Она сама не поняла, как её рука сжала чашку. Пальцы на миг сжали сосуд, на долю секунды они налились прежней силой. Фарфор жалобно треснул. Едва осколки керамики упали на столешницу с тихим стуком, Ольга, швырнув несколько крупных купюр на стол, выбежала прочь в объятия ночного города, который никогда до конца не засыпал. Пальто развевалось за её спиной, грудь в кой-то веке вобрала воздух. Ей нужно было бежать. К воде. Как можно быстрее.        Смертная пыль, которая несколько лет покрывала Ольгу, спадала на ходу, развеваясь по ветру блестящими искрами, похожими на снег. Морщины разглаживались, она молодела на глазах, пальто слетело ненужной тряпкой на стылую землю. Ночь надёжно скрывала женщину от людских глаз, но окажись рядом хоть кто-то, помнящий старый мир, он бы увидел два сверкающих холодным синим пламенем крыла, распахнувшихся за спиной женщины. Их мощь была неоспоримой, своим видом они внушали благоговейный ужас, заставляющий покорно склонить голову. Но вместе с тем ни одно живое существо не могло сравниться с их гордым великолепием.        Мгновения вернувшейся силы стоили веков ожидания. Крылья медленно расправились во всю необъятную ширь, и один взмах оторвал Ольгу от земли, поднимая её к небесам. Касаясь тёмных облаков, она пронеслась над светящимся разноцветными огнями городом и остановилась на припорошенном снегом берегу пруда. Там её уже ожидали. Сложив крылья за спиной, она направилась к двум женщинам, стоявшим у зеркальной глади воды. Белёсо-золотой свет луны отражался в пруду и падал на их бледные холодные лица. Они снова были вместе. Три сестры, три забытых Богами души, ненужных в новом мире.        — Вот и пришла пора, сёстры. — дрожащим голосом бросила одна из них. На ней было длинное чёрное платье, небрежно собранные в высокий хвост волосы, которые огненно-рыжим водопадом струились по тонким плечам.        — Да, — бросила Ольга, вынимая нож, — Не будем терять времени.        Чашу держала третья женщина, хранившая молчание. Она встала напротив сестёр, из-за света луны казалось, что длинные светлые волосы тускло светились. В чашу полилась бурлящая кровь. Женщины, не щадя себя, вскрывали вены на запястьях, наполняя чашу алой жидкостью. Древние Боги ушли, века сменились, но три верные дочери Отца Всех всё ещё были живы. Кровь севера заполняла исписанную рунами чашу. Три Валькирии собрались сделать невозможное. Хотя… какие они теперь Валькирии?.. Тогда, раньше, много веков назад, они служили Одину верой и правдой. Но время ушло так же безвозвратно, как покинул их Отец. А сейчас… сейчас они собирали павших и несли победу. Сейчас они творили самую чёрную волшбу, пытаясь сделать то, что когда-то сделали Боги.        Три старые ведьмы: Хельга, Брунхильда и Рогнеда, лишь на мгновение вернувшие истинный облик, отдавали свои жизни, чтобы вернуть хоть долю того, что они помнили.        Обессилив, Хельга рухнула на колени. Едва шевеля губами, она начала писать пальцами на земле руническую вязь, щедро поливая её остатками крови. Она молила в душе мёртвых Богов дать ей силы закончить. Вторая сестра – Брунхильда – подняла чашу к небу, выкрикивая мольбу на старом, ныне неизвестном для многих языке. Она просила об одном: открыть ей двери, открыть ворота, которых нет! И небо вняло молитве. Луна осветила тонкую тропу. Лебединая дорога была открыта. Последняя из сестёр – Рогнеда – взяла на себя самую страшную часть. Новому миру нужны души. Нужны силы существовать.        Валькирия выкрикнула заклятие так громко, что по воде побежала тонкая рябь, её голос разнёсся многократным эхом. Небо на миг озарилось вспышкой зигзагообразной молнии, и та с оглушающим грохотом ударила в многовековой дуб, расколов дерево пополам. От потоков ветра дуб жалобно поскрипывал, умоляя сестёр прекратить невыносимые страдания. От поломанных ветвей вился едва заметный дымок, приятно пахло костром. Сёстры подошли к дереву и покорно склонили головы, встав на колени.        Смерть получила своё одобрение.