Джинн

— Ты можешь сгореть.  — Я знаю. Запах сандала и полыни. Льдистые огоньки в меланитовых зрачках, пристальный, гипнотизирующий взгляд. «Ты мой». Сопротивляться этой магии невозможно, Иблиса окутывает тёплым, вязким, сводящим с ума; он впадает в некое подобие транса — и просто не успевает ничего сделать. Стремительное движение, нежное прикосновение тонких холодных рук, острая боль в месте укуса, ненадолго проясняющая сознание. В глазах темнеет, всё расплывается, огоньки свечей и фонариков раздваиваются. Лилит медленно отстраняется, давая «жертве» возможность обессиленно рухнуть на мягкие садовые качели. Облизывает испачканные багровой кровью губы. Шепчет:  — Мой ангел… В расширяющихся зрачках вместо привычных голубых искорок разгорается ало-рыжее пламя. Лилит падает на землю и сворачивается в клубок совершенно змеиным движением. Сердце Аш-Шайтана сжимается, он слишком хорошо знает, что сейчас чувствует демоница. Лилит никогда не кричит. Ни от боли, ни от удовольствия. Это не самообладание, это сама её природа. Отнимать, забирать, впитывать, не отдавая ни капли — даже такой малой. Он пытается погладить её по голове, как-то успокоить если не физические страдания, то хотя бы страх.  — Не… не трогай… Хочется сказать: «Скоро пройдёт», но Иблис не знает, пройдёт ли вообще. Выживет ли Лилит, или кровь Аш-Шайтана превратит её время в вечность, полную мучений. Такую же, какая ждёт его самого, в которую он, несмотря на память о неугасимом огне и невыносимой боли, наверное, совсем скоро кинется сам. Не уберёг. Не предотвратил. Бесполезен. Бесполезен. Бесполезен! *** Хриплый шёпот на грани слышимости:  — Иблис? Демоница с трудом садится, откидывает назад копну спутанных медных волос. Глаза совершенно шалые; Лилит ещё не до конца пришла в себя, но в зрачках уже нет ужасающих алых отблесков.  — Там так же?  — Если ты про джаханнам, то да.  — Сколько ты был… в этом месте? Иблис пожал плечами. В аду нет и не может быть времени.  — Ли, прости. Я не хотел. Лилит улыбается уголком рта.  — Думаешь, не заслужила?  — Никто не заслуживает. Вдалеке кричит сова. Иблис встаёт, наливает вино из кувшина — себе и Лилит, обнимающей его за плечи и шепчущей:  — Мой ангел…  — Не называй меня так. Я отказался им быть ещё тысячи лет назад. Я джинн, который не может даже исполнять желания. У которого не осталось ничего, кроме надежды.  — И меня.  — И тебя, Ли. И тебя…