ОДИН ВЗДОХ ДО РАССВЕТА

– Ой, Мако-чан, сколько у тебя всего вкусного! – Минако с энтузиазмом копалась в пакетах. – А… что ты сейчас готовить будешь? Та только хмыкнула в ответ, деловито расправляя новый фартук – вышитый, зеленый, который так приглянулся Нефриту, что он настоял на его приобретении (Ох уж эти мужчины! Никакого представления о практичности. Но красиво, ничего не скажешь…). Потом обернулась к подруге и многозначительно сложила руки на груди. – Мина, это вопрос, или замаскированная просьба? – Ну-у… – Давай говори уж! – рассмеялась Воительница Юпитера. – Не первый век знакомы, чего стесняться-то? – Кто стесняется?.. Мако, а ты лимонный пирог готовить будешь? – Хм. Ну, можно и пирог… – Ой, здорово! Мако, слушай, а имбирные пряники еще можно? Артемис их обожает. – Что-то не вижу я здесь Артемиса… – Ну, я ему потом отнесу. Можно? – Да все можно… – Ой, правда? А пирожки тоже можно? – Все можно. Только ты, Минако, знаешь что?.. – Что? – Во-он те лимоны помой. И шкурочку на терке потри. И во-он ту мисочку с полки достань… – У-у-у… – Не мычи. Любишь печенье, люби и посуду мыть. – Какая ты вре-едная, Мако… – Мина… а ты точно Мина? Ты уверена, что ты не замаскированная Усаги, а? – Да ну тебя… Усаги сегодня вообще не будет. У нее… – понижая голос: – …Романтическое Свидание. – А-а, понятно. Значит, пирожков надо готовить вдвое меньше. – Мако, нас вообще-то шестеро будет… – Ну, я и говорю, вдвое меньше… …Веселый смех вырвался из-за полуоткрытой оконной рамы и рассыпался по саду солнечной пылью. Джедайт нахмурился, не открывая глаз, и удобнее устроился на изогнутом древесном корне. Чуть наклонил голову – полуденный свет бил в лицо, мешая думать. Сейлоры не переставали удивлять. И Литана, так естественно занявшая кухню, будто прожила здесь уже не один год, и Минория с ее лучезарными улыбками. Последняя – особенно. Спрыгнув с рук Кунсайта посреди холла и отмахнувшись от снежинок (конечно, этот вечноледяной гордец не мог упустить шанса покрасоваться перед девушкой и вывел окно портала прямо в дом), она огляделась, одарила всех жизнерадостным: «Привет!», и… И с этой минуты события были целиком под ее контролем. Причем никто так и не мог понять, каким образом ей это удалось. Веселая, беззаботная, она разбрасывала вокруг улыбки, словно солнечные зайчики, постоянно что-то спрашивала, болтала о пустяках, и лицо ее сияло. Совсем не то, что неделю назад, когда она походила скорее на безжизненную статую, чем на человека… Джедайт внутренне поражался этим переменам – ровно до того момента, как поймал ясный, внимательный и абсолютно серьезный взгляд Воительницы Венеры. Взгляд, слишком много знающий для семнадцати лет. Похожие глаза он уже видел недавно. У Серенити. Да, они ничего не забыли. Они все понимают. И принимают – их четверых. Без лишних вопросов. Третий Лорд внутренне улыбнулся, подивившись мудрости этих девочек-женщин, которые без видимых усилий и слов делали так, чтобы вновь возвратившиеся почувствовали себя дома. Почувствовали себя нужными. Своими. Ему оставалось только восхищаться их способностью так легко и естественно принимать жизнь. Так доверчиво. Так… радостно. Их способностью прощать. Сохранять лучшее в себе. Как им удается? После всего, что было, как? …Звонкие голоса ворвались в его мысли, рассмеялись, затормошили. – А все-таки бессовестная ты, Мако! Пропала на целых два дня… – Вообще-то, на полтора. – Неважно. Мы волновались, между прочим! – Ох, Мина, кто бы говорил! Сама на этой неделе в школу не пришла, не буду говорить почему. – Ох… Ну… это как-то само получилось… – Вот-вот. Именно «само». И, кстати, я звонила Усаги, она не передала разве? – Ой, ну ты же знаешь Усаги… Она сказала, что ты не придешь, что у тебя очень важное дело, но чтобы мы не волновались, потому что все будет хорошо. – Пауза. – Мако… Все ведь теперь хорошо, правда? – Да. – Мягко, едва слышно. – Теперь все хорошо. Короткое молчание. Потом тихий, очень долгий вздох. – Теперь бы еще Ами и Рей… …Да, они все те же. Их болтовня, шутки, нелогичные девчачьи глупости. И древние, мудрые сердца, помогающие всегда, не задумываясь, выбирать правильный путь. И их дружба. Не та, что обычно бывает у девушек их возраста, совсем другая. Единство, что делает их сестрами более близкими, чем родившиеся в одной семье. Узы сильнее уз крови. То, что отличает их от всех остальных людей на Земле. То, что помогает им всегда оставаться самими собой. Всегда оставаться вместе – как и их планеты, невидимо взявшиеся за руки там, в холодной темноте. Вечно юные – и древние, как Система. Все делящие поровну – и сладости, и проблемы. И врагов. И смерть, и возрождение. Побеждающие – но беззащитные перед болью. Хрупкие – но такие сильные. И такие дорогие для них четверых. – Подслушиваешь? Тень прохладно скользнула по лицу, загораживая от яркого полудня. Хранитель Земли, как всегда, возник рядом совершенно беззвучно. – Размышляю. – Джед, не оборачиваясь, повел плечом. – Я не перестаю удивляться, Энд. Тот посмотрел на приоткрытое окно, откуда в этот момент донесся новый взрыв смеха. – Да. – Он слабо улыбнулся. – Я тоже сначала не мог понять. Они воспринимают мир иначе, чем мы. – Они так беспечны. – Лорд Иллюзий нахмурился. – Словно обычные девочки. И сегодня, при встрече с нами… Они даже не упоминали, не задавали вопросов. Словно ничего не произошло. И не скажешь, что… – Да, не скажешь. – Блики солнца бесследно тонули в полуночно-синих глазах. – В самом начале я думал, это у них от неопытности, и пройдет со временем. Но нет. Даже после Галаксии они остались такими же. Повзрослели, конечно, но все же… Из-за приоткрытого окна снова раздался смех, потом фырканье и чей-то укоризненный голос. Кажется, Литаны. Джедайт покачал головой. – Как им удается, Энд? После всего, что было, как им удается выглядеть такими… беззаботными? – Они не выглядят, Джед. – Эндимион пожал плечами. – Весь секрет в том, что они такие и есть. Это не маскировка, а их истинное «Я». Они без оглядки бросаются в битву, жертвуют собой – а через минуту смеются и беспокоятся о невыученных уроках. Они стоят насмерть, теряя последние силы – но при этом улыбаются и шутят. Они идут сражаться, зная, что могут не вернуться – и тут же обещают друг другу полакомиться пирожными, когда все закончится. Они такие, Джед. Они… – …настоящие. Смешные. Милые. Мудрые. И непобедимые. – Да. Непобедимые. – В улыбке Хранителя Земли странным образом смешались мягкость и горечь. – Знаешь, на самом деле это удивительно. Безумно, но удивительно. Они ведь не допускают мысли, что могут проиграть. В этом их сила. И поэтому тьма не оставляет на них следа – они просто не признают за ней подобной власти. Они не верят в смерть. Лорд Иллюзий опустил голову, что-то вспоминая. – В смерть не обязательно верить. – Слова срывались с его губ медленно и тяжело. – Она и без того приходит. А следы… Бывают следы, которые даже Хронос не может стереть. Они ведь все носят внутри шрамы, Энд. Все, даже Серенити. – Да, – выдохнул Эндимион. По его лицу прошла короткая, болезненная судорога. – И поэтому иногда мне хочется прямо сейчас закрыть ее в том хрустальном замке, из будущего – чтобы никакая мерзость даже не посмела… Или схватить на руки и больше не отпускать. Или хотя бы взять с нее слово, что она больше не будет сражаться. – Она не даст такого слова. – Да, не даст. – В синих глазах плеснулось что-то яростное. – Не даст, потому, что ее долг – бороться и защищать, и исцелять, и возрождать, и снова и снова спасать этот прогнивший мир, который, Хаос его раздери, все время ввязывается в переделки! Одна девочка – на весь мир, Джед! – Она не одна, – тихо сказал тот. – И она – они – сильнее многих. Хотя ты прав, от этого не легче, – быстро добавил он, видя, что собеседник хочет что-то возразить. – Но вспомни, ведь нас когда-то тоже было только пятеро. Пятеро – против обезумевшей планеты. И мы выиграли. – Мы – воины. – Они тоже. – Скажи это себе, когда будет сражаться твоя Рейана. – Эндимион сухо улыбнулся. – Поверь, ты не сможешь видеть это и оставаться в стороне. Не сможешь – не защищать. – Нет. – Джедайт откинул голову. Твердый ствол упирался в затылок. – Не смогу. Но не смогу и запретить ей быть тем, кем она рождена. – Это философия, Джед. Она мало годится для жизни. Поверь, когда видишь, как самое дорогое для тебя существо каждую секунду рискует жизнью… – Принц зажмурился. – Это невозможно принять. Понять – можно. Объяснить себе – можно. Принять – нельзя. Лорд Иллюзий опустил ресницы, о чем-то вспоминая. – Знаешь, тогда, два года назад, я никак не мог понять тебя, – негромко произнес он. – Все мои расчеты не сходились. Враг – не враг? Ты вмешивался в битву, но при этом явно не желал сражаться. – Я не желал сражаться с вами, Джед. Я не помнил, почему, но точно знал, что это неправильно. Просто… дико. – Да. – Голос Джедайта даже не дрогнул, но в глазах что-то метнулось и затихло. Некоторые воспоминания было еще больно тревожить. – Но ты все-таки вступил в эту игру. И не из-за мести или справедливости, ведь так? И даже не из-за Серебряного Кристалла, что бы ты там ни говорил. А только ради принцессы. – Ты слишком хорошо меня знаешь. – Хранитель вздохнул и, последовав примеру друга, прислонился головой к твердому стволу. – Причина в Усако, это верно. Но потом… Мне казалось, что я отвечаю за них всех. Они ведь четырнадцатилетними во все это ввязались, Джед. Они тогда совсем не чувствовали опасности. Не знали смерти… не помнили. – Последнее, может, и к лучшему, – тихо сказал тот. – К лучшему, если бы их не заставили воевать, не дав закончить школу. Они не понимали, с кем имеют дело. Для них это было… не то, чтобы игра, но… Все эти матроски, бантики, возвышенные речи… Против юм и Берилл. – Ну, по части возвышенных речей и ты у нас не промах, – усмехнулся Третий Лорд. – Как начнешь, бывало, вещать с очередной возвышенности, так просто пятый угол найти хочется… – Так на то был и расчет. – Ответная усмешка Эндимиона была похожа на стилетный укол. – Деморализация противника – залог успеха на поле битвы. Кроме того… мне было выгодно, чтобы меня не воспринимали всерьез. – Только поначалу не воспринимали, – заметил Джед. – Мы, может, память и потеряли, но не опыт же. Воин всегда узнает равного. – Ну, пока вы это поняли, у меня была фора, не так ли? От шута с красивыми речами не ждут смертельного удара. – Тем более розочкой, – добавил Лорд Иллюзий, пряча улыбку. Эндимион небрежно пожал плечами. – Роза не хуже всего остального. Кроме того, магию Иллюзиона еще никто не отменял. Да и девочкам нравилось… – И последнее было решающим аргументом, верно? – невинно поинтересовался Джед, прикрыв глаза. Будущий король обреченно вздохнул. – Зой прав, – заключил он. – Ты научился шутить. – Да я в общем-то всегда умел, – мягко улыбнулся лорд Востока. – Просто повода не было. Хранитель Земли только хмыкнул в ответ, но ничего не сказал. – А про их неопытность – это ты зря, – задумчиво произнес Джедайт. – Они ведь были не просто детьми, попавшими на войну. За ними стояли силы Внутренних Планет. И они победили, если ты помнишь. – Невозможно огромной ценой. Все висело на волоске, Джед. – Волосок на самом деле очень прочный, – усмехнулся тот. – Хотя, на первый взгляд он таковым и не кажется… – И на второй тоже. Я уже потом много раз думал, почему именно они? Почему не Внешние? Уж кто-кто, а эти-то разделались бы с Берилл без труда! – Не думаю, что справиться с Берилл было бы так просто, даже Воинам Стихий, – медленно проговорил Третий Лорд. – У нее свои методы. И сила в борьбе с ней – не всегда главное преимущество. – Возможно. – В синих глазах Хранителя сверкнули мрачные искры. – Но Внешние умеют сражаться едва ли не с рождения. У них ведь, в сущности, нет возраста. Они – стихии в облике людей. Совершенные орудия уничтожения. А они – они были детьми, Джед. Несмотря на все их способности, просто детьми. Девочками четырнадцати лет, которые совершенно не заслужили того, чтобы их швыряли в это пекло. По лицу Третьего Лорда скользнула странная гримаса, будто от боли. – Я думаю… это было из-за нас, Энд. – Из-за вас? – Синие глаза сузились. – Косвенно. – Джедайт запрокинул голову, подставив лицо солнечным бликам. – Расчет Хроноса был верен. Если кто и мог вернуть нас тогда к миру живых, то только они. – Он зажмурился – остро-золотые иглы кололи зрачки. – Я думаю, это был шанс, Энд. Второй шанс, который мы так и не использовали. Эндимион выдохнул сквозь сжатые зубы. – Хватит уже рассуждать о шансах, умник. Неважно, сколько их мы упустили. Важно, сколько сумели удержать. – Да, – рассеянно протянул его собеседник. – Важно, сколько мы сумели… сумеем удержать. Они замолчали. Теплый ветер осторожно шевелил волосы. Из кухни доносилась веселая болтовня вперемешку со сладким, золотистым ароматом печенья. Лита, как всегда, была на высоте. – Скажи… Рей, она… тоже такая же, как ее подруги? Этот вопрос вырвался у Джедайта почти помимо воли, и получился невразумительным, что было ему вообще-то несвойственно. Но Хранитель понял. Он всегда хорошо умел читать между строк. – Да, – медленно сказал он. – Такая же. Вспыльчивая, но веселая. Любит лыжи, хорошо поет. Одноклассницы в прежней школе ею восхищались. Характер у нее, это да. С Усако они часто ссорятся, но не всерьез. Им нравится препираться, но на самом деле они лучшие подруги. – Она… – Джед прокашлялся, – …счастлива? Принц обернулся, и полуночный взгляд мгновенно стал остро-пристальным и внимательным. Однако непроницаемое лицо его друга сейчас было похоже на страницу с иероглифами, не поддающимися расшифровке. Ресницы чуть полуопущены, губы сжаты. Левая рука стиснута до побелевших костяшек. – Джед, – очень мягко спросил Эндимион. – А почему ты не пойдешь и сам не спросишь ее об этом? Джедайт молчал. Долго. Потом, закрыв глаза, ответил: – Энд, тебе когда-нибудь приходилось клеить расколотую вазу? – Нет, – усмехнулся тот. – Только расколотую жизнь. – Тогда… ты понимаешь. – Я понимаю, что пока ты будешь сидеть и думать, ничего не изменится. Левая ладонь сжалась еще крепче. – Она сейчас уязвима, Энд. Одно неосторожное движение… – Иногда отсутствие, как ты говоришь, движений, уязвляет еще больше. И потом, – черная бровь чуть приподнялась, – по-моему, ты недооцениваешь Сейлор Марс. Она самая стойкая из четверых. – Нет. – Джедайт покачал головой. – Я знаю Рейану. Она настоящий воин… даже слишком. Не позволяет себе слабости. Не выпускает на волю страх. Не показывает слез. И именно поэтому она чувствует острее прочих. – Тогда ты тем более нужен ей, – тихо сказал Эндимион. – За те два с лишним года, что я ее знаю, она никого не подпустила близко. А ведь желающие были. Но такая, как Рей, примет лишь того, кто будет достоин ее. Того, кто ей не уступит. – Он помолчал. – Лишь тебя, Джед. Тот наклонил голову. Между ресницами блеснула голубая полоска. – Она была одинока все это время. Очень одинока. – Но теперь ты можешь это изменить, не так ли? Третий Лорд поднял ресницы, и принц едва не вздрогнул. В чисто-бирюзовом, всегда таком рассудительном взгляде друга металась безумная серая буря, тем более жуткая, что лицо его было по-прежнему невозмутимо, словно намертво заковано в камень. И Эндимион вспомнил, что однажды он уже видел это выражение. Тогда, давно, на Юге. Когда та стрела… – Стрела, Джед. – Что?.. – Стрела. – Взгляд будущего короля Терры был безжалостен. – Ядовитая. В ране. Помнишь, что ты мне говорил? Джедайт судорожно выдохнул. – Все так, Энд, – проговорил он. – Но трудно сделать первый шаг. И сделать его правильно. – Тебе? – вздернул бровь его собеседник. – Прости, но скажи это кому-нибудь другому. Я слишком давно тебя знаю. Третий Лорд хотел что-то возразить, но промолчал, прикрыв глаза. Потом открыл их – снова ясные и спокойные – и сдержанно улыбнулся, усилием воли вернув обычную невозмутимость. – Вы, как всегда, бьете без промаха, мой принц. Вышеупомянутый принц ответил такой же улыбкой, только заточенной острее. – Именно поэтому я все еще жив, друг мой. – Наверное, не только поэтому, Энд. Взгляд Джедайта был направлен на полуоткрытое окно, за которым раздавались голоса и смех. Синие глаза заметили это и чуть оттаяли. – Знаешь, – предложил Эндимион.– Я думаю, тебе стоит поговорить с девочками. Они могут дать тебе дельный совет, особенно Минако. – Леди Венера? – А чему ты удивляешься? Мина может казаться совершенно бесшабашной, если этого хочет, но в том, что касается чувств, она не ошибается никогда. У нее абсолютная интуиция… хотя, правда, пользуется ею она не всегда к месту. – Ну, это уж ей виднее, – осторожно заметил Джед. Интуиция была феноменом, не поддающимся логическому анализу, и судить о ней он не брался. Было в ней что-то… хаотическое. – Безусловно, – в темных глазах промелькнули смешливые синие искорки. – И я советую тебе довериться девочкам в этом вопросе. Эмоции – их стихия, не наша. Эмоции. Восточный лорд поморщился. Непредсказуемое явление. Нелогичное, неуправляемое, стихийное. Как волна-цунами, идущая вглубь континента. Разрушительная. Прекрасная. А каково было бы прокатиться на гребне этой волны? Хотя бы раз? И не станет ли этот раз последним?.. – Хотел бы я знать, о чем ты сейчас думаешь? Джедайт резко вскинул голову. Его принц – и по совместительству лучший друг – смотрел на него пристально и странно. Примерно так он смотрел когда-то, проталкивая острие сквозь живую плоть. – О волнах, – честно ответил он. – О том, как трудно что-то создать и как легко разрушить. И о том, как выбрать правильный путь и отличить его от неправильного. – Многого хочешь, – усмехнулся его собеседник. – Никто не знает до конца, какой выбор правильный, пока не сделает его. – Осмысленный выбор чаще всего и есть правильный. – А вот это как сказать. Я знаю по опыту, что иногда лучшей стратегией оказывается та, что первой приходит в голову. – Вот именно, иногда. А в большинстве случаев продуманное решение – лучше всего. Хранитель длинно вздохнул. Помолчал, словно собираясь с силами. – Я кое-что расскажу тебе, Джед. – Голос его неожиданно стал глухим и отрывистым. – Не люблю я об этом… ну, да ладно. Когда началась эта заварушка с Темной Луной, у меня появились… скажем так, дурные предчувствия. Очень дурные, и касались они Усаги. У меня были основания считать, что я принесу беду в ее жизнь. И я принял решение – заметь, тщательно продуманное и взвешенное – расстаться с ней и в дальнейшем держаться от нее подальше. Исключительно только ради ее блага, – он горько усмехнулся. – И знаешь, к чему это привело? – К чему? – тихо спросил тот. – Она чуть не погибла, – невыразительно сказал Эндимион. – Тогда я успел. Мне удалось вытащить ее, буквально в последнюю минуту. Но… – Он осекся. – Мне до сих пор иногда снится, что я не успеваю. И знаешь, Джед, это до помешательства реальные сны. Чудовищно реальные. – Да, – беззвучно выдохнул Лорд Иллюзий. Глаза его были закрыты. – Сны… это могут. – …Но тогда я понял одну вещь. Какими бы ни были жуткими наши сны – это все равно только сны. Это лишь тени. Прошлое – в прошлом. Будущего еще нет. Но настоящее зависит только от нас! – Глаза Эндимиона полыхнули золотой яростью. – И ты пока еще ничего не потерял, Джед, слышишь? Но можешь потерять, если и дальше будешь медлить и просчитывать варианты. – Медлить я не собираюсь, – тихо ответил Джедайт. – Я хочу лишь быть уверенным в правильности следующего шага. Предыдущая ошибка слишком дорого обошлась… нам всем. – Не буду тебя учить, – рука друга легла ему на плечо. – Но помни, жизнь – не математическая теорема. Ее нельзя уложить в формулу. Лорд Иллюзий опустил ресницы, и уголки его губ чуть дрогнули, поднимаясь вверх. – Как знать, – невозмутимо заметил он. – Это зависит от того, какие взять переменные. Я, по крайней мере, еще не пробовал… – Знаешь, что в тебе самое раздражающее, Джед? – сощурились синие глаза. – То, что по твоему виду никогда не поймешь, шутишь ты или говоришь серьезно. – Вообще-то, я всегда говорю серьезно, – усмехнулся тот. – Даже когда шучу. И, знаешь, тебе, наверное, пора. Ведь ты сегодня видишься с Серенити, если я правильно понял. Незачем заставлять ее ждать. – Переводишь стрелки, хитрец? Всегда умел менять тему разговора… – Улыбка, нежная, едва уловимая, в одну секунду превратила язвительного террианского принца в совершенно другого человека. – А вот ждать, скорее всего, придется мне. Моя соня постоянно опаз… Звонкий смех разорвал тишину. За смехом последовало оживленное перешептывание, потом удивленный вскрик Мины: – Что-о?!! Прямо так и сказал?.. – Шепот, потом фырканье и опять смех. – О, мужчины… Неисправимые дети! – Пауза, мечтательный вздох: – Ну… кроме, разве что, одного… – Кроме двух! – Двух? Что? А, да, как же это я про Артемиса забыла… – Мина! – Да?.. – А вот я, кажется, рецепт лимонных пирожных забыла. Почти. И сейчас совсем забуду, если кое-кто не перестанет язвить. – А вот это, Мако-чан, называется шантаж. – Нет. Это, Мина-чан, называется дипломатия. – У-у… Быстро ты у Нефрита научилась… Сдавленный кашель. – Ч…чему? – Ну, этой… дипломатии. – Мина! – А что я такого сказала? – Да ничего, ничего… Ты почисти-ка лучше лимоны, мне цедра нужна. – Ага… Мако? – Что? – А почему у тебя уши красные, а? – МИНА!!! – Нет, а что я такого сказала-то?.. И тут рама захлопнулась. Очень вовремя, подумал Джедайт. Еще пара минут таких разговоров – и уши рискуют покраснеть не только у Литаны… Он отвернулся от окна и наткнулся на веселые синие глаза, наблюдающие за ним с интересом и изрядной долей издевки. – А нечего было подслушивать, – заметил Его Высочество, укоризненно приподняв бровь. Третий Лорд прокашлялся, восстанавливая утраченное равновесие. – Энд, скажи… они всегда такие? – Нет, – успокоил его Эндимион. И коварно улыбнулся: – Сейчас их всего-то двое. А вот когда они собираются впятером… Джедайт вздохнул и в который раз мысленно возблагодарил судьбу за то, что ему довелось столкнуться в бою только с тремя сейлор-воительницами. Пятерых его рассудок однозначно не вынес бы. Усаги не опоздала. Мамору еще издалека заметил тоненькую, застывшую на скамейке фигурку, которая казалась странно неподвижной на фоне радующегося весне парка. Она не бегала, не смеялась, поднимаясь на цыпочки, чтобы дотянуться до веток и рассмотреть набухшие почки, не махала рукой играющим детям. Просто сидела, откинув голову, и задумчиво покачивала ногой. Носок черной школьной туфельки рассеянно чертил на тротуарной плитке замысловатые узоры. Вот он замер на секунду – тонкие плечи дрогнули, расслабившись – и покачивание продолжилось. Мамору улыбнулся. Ему давно уже не нужно было окликать ее, а ей – оглядываться, чтобы почувствовать его рядом. Все пройденные жизни, смерти, сны, ссоры, битвы, раны, страхи и возрождения многому их научили, связав накрепко – не обрядами и кольцами, а дыханием, кровью, ударами сердца, нервами и нитями души. И слова теперь были лишь подтверждением, а не необходимостью – чем-то вроде ласки или пожатия рук. Приятно, но суть не в этом. Говорить друг другу «люблю» можно миллионами способов. Голосом. Молчанием. Прикосновением. Взглядом. Вовремя поданной рукой. Плащом, наброшенным на плечи. Ладонью, убирающей прядку с виска. …Пальцы невесомо скользят по щеке, ложатся на плечо. Поднятая голова, улыбка, мгновенный плеск тепла из-под ресниц. Руки переплетаются – привычно, в тысячу-не-важно-какой раз, безошибочно нащупывая чувствительные точки там, где часто-часто бьются вены, гладят, ласкают. Золотые волны рассыпаются по плечу – потом обязательно останется волосок-два, и он не будет их снимать. Тишина. Кровь под кожей прижатых друг к другу запястий пульсирует в одном ритме. Говорить друг другу «люблю» можно миллионами способов. Они говорили это каждым ударом сердца. Просто – существуя. …– Ты грустишь. – Вообще-то… – непривычно тихая улыбка, – это были мои слова. – Ну… давай на этот раз поменяемся ролями, хорошо? – Поменяемся? – Она оборачивается и смешно морщит нос. – То есть теперь это я буду тебя дразнить? – Согласен. – Он прячет лицо в мягких ромашковых волосах. – А ты за это уступишь мне мороженое, идет? – Клубничное?.. – Ага. Молчание, полное неуверенного сопения. Клубничное мороженое – это слишком уж запрещенный прием, и они оба это знают. – Мамору, это нечестно. – Ага. – Теплый смех щекочет затылок. – Мамору, ты вредина. – Да, Оданго. – И прекрати называть меня Оданго! – Почему? Мне это имя нравится. – Потому что мы договорились, что сегодня я дразнюсь! – А я получаю мороженое. Ну что, уговор? Молчание, полное мук выбора. – Мамору, знаешь что? – Что? – Я уж лучше мороженое съем. Ты же ведь все равно дразниться не перестанешь… – Не перестану, – темные глаза смеются, плещут золотом. – Я люблю тебя, Оданго-Атама. – И я тебя тоже, – она хитро прищуривается, – Мамору-бака. – О. И кто же из нас вредина, а, зайчонок? – Мы два сапога пара. И вообще, пока мы спорим, там все мороженое разберут! – Намек понял. – Вздох. – Так значит, клубничное? – И ванильное! – Как пожелает моя прекрасная принцесса. – Он улыбается, шутливо кланяясь в ответ – с отточенно-скупым изяществом движений, бессознательно впитавшимся в кровь и память с тех дальних времен, когда мир освещался звездами, а не электричеством, а планеты еще говорили с людьми. Прекрасная принцесса жмурится на солнце и смеется в ответ – волосы растрепаны, одна нога подобрана, а вторая болтается над тротуаром, грозя вот-вот потерять туфлю. Она похожа на золотой одуванчик – взъерошенный и очень милый. В ее глазах уже почти нет грустных синих теней, которые так часто появлялись в последние дни. Только радость и летнее небо. И, честное слово, за это можно отдать все мороженое на свете. … – Как там ребята? – Держатся. Привыкают. Зой вон уже целыми днями в городе пропадает, и не найдешь его… Кун ворчит, говорит, чтобы я повлиял. – Да, ты уж повлияешь… – сдавленное фырканье. – И… вообще-то, я знаю, куда он ходит. – Знаешь? Ты? – Ага. – Хихиканье. – Он каждое утро нашу Ами в школу провожает. На расстоянии. А потом встречает. Тоже на расстоянии, чтобы его не заметили. – Хм. И как же вы тогда поняли, что это он? Я рыжего знаю, если он не захочет, то его не увидишь. – А мы и не видели. Только Ами. Она как Зойсайта почувствует, так делается вся красная-красная, прямо как кимоно у Рей. Поэтому мы и знаем, что он здесь. От нее-то он не спрячется. – О. А вы опасные противники, оказывается. – А ты еще сомневаешься? – Великая Воительница за Добро и Справедливость заливисто хохочет. – Еще какие опасные! Бело-розовый сливочный шарик в ее руках стремительно тает на солнце. Усаги и сама сейчас чуточку похожа на мороженое – на щеках румянец, пальцы перепачканы в липкой сладости. Она кажется такой невероятно вкусной, что невозможно удержаться и не поцеловать ее, собрав молочные капли на губах и кончике носа. Просто… совершенно невозможно… … – Мамору, знаешь… – М-м? – А Ами ведь нравится. – Что нравится?.. Три года они вместе, а знакомы вообще не вспомнить сколько, но внезапные скачки Усагиных мыслей все еще иногда ввергают в замешательство. Да уж, с ней не соскучишься… – Я говорю, Ами нравится, что Зойсайт ее встречает. Она краснеет и притворяется, что ничего не заметила, но у нее каждый раз такое лицо… Ну, будто она хочет улыбнуться. И глаза у нее стали другие. – Пауза. – Ты только ему не говори, ладно? Пусть они сами… – Ох, Оданго… А кто неделю назад рвался всем помогать? – Ага, а кто меня тогда останавливал? И знаешь… – Она неожиданно становится серьезной. – Так странно, что только неделя прошла. Кажется, будто гораздо больше… – Это только кажется. – Он мягко притягивает ее к себе, обнимая за плечи. – Наш ум измеряет время часами, а сердце – событиями и чувствами. Иногда одна минута длится целую эпоху. Или наоборот. – Эпоха проходит за минуту? – Усаги улыбается, и улыбка почему-то выходит грустной. Он обнимает ее крепче. – Да. Эпоха проходит за минуту. Бывает, вспоминаешь прошлое, и кажется, будто оно пролетело за один день. – Да. День длиной в тысячу лет… Она говорит это спокойно, даже немного рассеянно. И не замечает, как белые тягучие капли бегут по пальцам, капая на дорожку. – Усако? – А? – Она вздрагивает, будто очнувшись. – У тебя мороженое тает. – Ох, да… – Усаги смотрит на любимое лакомство так, будто пытается вспомнить, что это такое и как его едят. – Зайчонок, что-то не так? – Надо же, совсем про него забыла. Глупо как… – Усако?.. – …Нет, правда. А ведь так мороженого хотелось… – Серенити. Она вздрагивает. Белая холодная клякса падает на пол и застывает там выброшенной на берег медузой. – Мамору, ты… Почему?.. – Прости. – Он берет ее руки в свои, разжимает липкие холодные пальцы. – Но если будешь убегать от этого, то будет еще хуже. Нельзя прятаться от страхов. И от прошлого нельзя. Поверь мне, зайка, я знаю. Она вздыхает и прячет лицо у него на плече. И молчит. Долго. Он ждет, не задавая вопросов, только рука осторожно водит по светлым волосам, украдкой щекоча теплую ямку на затылке. – Мамору, знаешь, я иногда думаю… А что бы было, если бы ничего этого не было? – Ничего этого? – Ну да. – Она поднимает лицо, и голубизна в глазах кажется странно темной. – Если бы та, древняя эпоха тогда не закончилась? Если бы вы все-таки победили бы Берилл еще на Земле? – Усако… – Он улыбается, и эта улыбка выходит печальной. – В жизни не бывает никакого «если». В жизни бывает только то, что есть. – Знаю. – Усаги странно серьезна. – Но все-таки… Все планеты были бы живыми. И все были бы вместе – и мы, и ребята с девочками, и мама… Ее голос странно срывается. Она отворачивается в сторону и жмурится от яркого солнца. Но не плачет. – Ты скучаешь по ней. – Теплая ладонь ложится на плечо. – Вообще-то, это опять должны быть мои слова… – Она пытается улыбнуться, но улыбка упрямо соскальзывает с лица, как растаявшее мороженое. – Да… скучаю. Хранитель Земли молча обнимает ее, зарываясь лицом в волосы. Синие глаза на несколько секунд становятся почти черными, потом снова светлеют. – Знаешь, я не думала, что это будет так. – Ее голос сейчас звучит тихо и странно протяжно, слишком плавно для ритмичного японского языка. – Луна и Артемис мне сказали, что теперь мы будем вспоминать очень быстро, но… я не думала, что это так трудно. Мне казалось, что самое главное мы и так уже знаем, а все остальное… – Она осекается, потом тихо добавляет: – Помнить… бывает очень тяжело, да? – Не помнить бывает еще тяжелее, зайчонок. Вздох. Тишина. Ветер перебирает длинные волосы, те сверкают на солнце расплавленным золотом, и как золото, клонят голову вниз. «Взгляни на этот мир, Мамору. Он так далек от нашей родины… Он так отличается от того мира, какой мы знали». Ты знала, Луна. Ты ведь догадывалась, что будет непросто, да? – Знаешь, раньше все было не так… То есть, мы помнили, конечно, что мы – воплощения древних воинов, и все остальное, но… Это все равно казалось… ну, не то, чтобы ненастоящим, а таким… древним, что ли… Как из учебника истории. Понимаешь? – Да, малыш. – Он аккуратно убирает волосок, прилипший к сладкой от мороженого щеке. – Понимаю. – А сейчас я закрываю глаза – и все настоящее. Цвет занавесок на окнах, небо, запах сада, цветы, мамин голос. Все настоящее… и ничего больше нет. Он опускает ресницы. Дышать внезапно становится больно. «…Сказки бывают очень жестоки, становясь реальностью. И если она снова станет собой прежней – а ее прежнего мира уже не будет…» Да, если. И что тогда?.. – Ты неправа сейчас, малыш. Самое главное всегда с тобой. Не деревья, не дома и не небо, а люди, которые тебя любят. Они рядом, Усако. Они никогда не оставят тебя. Я никогда не оставлю тебя. – Да, – помолчав, говорит она. – Не оставят. И, запрокинув голову, смотрит на небо – с безошибочной точностью находя то место, где за глянцевой голубизной находится невидимая днем Луна. А синие глаза, смотрящие на нее, так же читают ее сердце – с безошибочной точностью. – Она тоже с тобой, зайка. – Голос Хранителя звучит сейчас необычно мягко. – Она тоже всегда с тобой, она ведь обещала. – Да. – Усаги шепчет тихо-тихо, одними губами, но этот шепот отзывается в сердце земного принца колокольным эхом. Она молчит, потом добавляет еще тише: – Знаешь, я очень ее люблю. Очень-очень. – И она тоже любит тебя, малыш. Тебя ведь невозможно не любить. Вокруг них радостно пела весна – юная и нескладная, как птенец, еще не пробовавший летать – и невозможно красивая, с промытым до прозрачности небом и черными стрелками веток, усеянных тугими толстыми бочонками, прячущими в себе сладкое цветочное вино. Вот-вот брызнет бело-розовая пена, и ароматная дурманная свежесть зальет улицы, затопит до края… Весна. Время, когда просыпаются новые надежды. И открываются старые раны. … – А больше пирожков не осталось? – Жалобный тон Зойсайта плохо сочетался с его довольным видом. – Совесть имей, рыжий, – лениво протянул Нефрит, поудобнее устраивая на плече голову Литы. Судя по мягко-отрешенному поблескиванию глаз, сейчас у него не было никакого настроения ссориться даже в шутку. Впрочем, Четвертый Лорд так явно не считал. – Вот чей бы дракон рычал, а твой бы помалкивал. – Он с видом оскорбленной добродетели сложил на груди руки. – Про совесть заговорил. А сам больше меня слопал, кстати! – Усаги номер два, – беззлобно фыркнула Мако. – Она у нас тоже сколько ни съест, а все мало. – Не ворчи, – отозвалась Мина. Она прочно оккупировала подлокотник соседнего кресла вместе с сидящим там Первым Лордом, и сейчас рассеянно перебирала густые снежно-белые пряди его волос, разглаживая их. – У нас работа нервная, нам надо восполнять… – А потом кто-то все время причитает, что она то-олстая… – Кто толстая? Я толстая? Я, между прочим, в отличной боевой форме, и нечего наговаривать!.. Я… – Ты совершенство, дорогая моя, – отозвался Кунсайт, ненавязчиво придерживая ее за талию. – Но если ты и дальше будешь столь же… энергична, то оставишь меня совсем без прически. – Ой… – Воительница Венеры немедленно разжала руку, в порыве чувств вцепившуюся слишком крепко. – Прости. Прости-прости-прости, я не хотела… – Страшно подумать, что было бы, если бы хотела, – съязвил со своего места Зой. Но глаза у него улыбались. Минако в ответ совершенно по-девчачьи показала ему язык и наклонилась к Кунсайту, занавесив их обоих волосами. И на пару секунд воцарилась тишина. Нефрит многозначительно улыбнулся, незаметно притягивая поближе свою Литану. Лорд Огня изо всех сил пытался сохранить невозмутимое выражение лица, чему сильно мешали покрасневшие уши. Один только Джед оставался спокойным, и в глазах у него застыло странно сосредоточенное выражение, будто он решал сейчас сложную задачу, плохо понятную даже ему самому. Макото, глядя на них, мягко усмехнулась: – Зой, ты прямо как наша Ами, – заметила она. – Та тоже всегда краснеет, когда Усаги с Мамору обнимаются. Она у нас такая застенчивая… – Она не застенчивая, – строго ответил Четвертый Лорд, забыв стесняться. – Она скромная и очень внимательная к правилам приличия. – Защищаешь? – Зеленоглазая воительница понимающе улыбнулась. – Правильно. Ами слишком себя недооценивает. – Ее взгляд переместился в строну Джедайта и стал серьезным. – А по поводу приличий у нас больше Рей буянит, – не меняя тона, продолжала она. – То и дело твердит: здесь приличный дом, и вообще это священное место, и вообще идите обниматься в гостиницу. А Усаги ей на это… – …Какая ты вре-едная, Рей, – закончила за нее Минако. И обе они рассмеялись. Джедайт молча смотрел на веселящихся подруг, чувствуя, как боль, терзающая голову, стала чуть слабее. Нет, она не исчезла совсем, просто… отступила в сторону, став привычной. Ее можно было почти не замечать. Они такие радостные, такие… защищенные. Да, вот верное слово, защищенные. Это выражение в глазах товарищей – неистовая, почти яростная нежность и одновременно неосознанная, почти инстинктивная угроза каждому, кто посмеет… И неважно, что в их объятиях не простые школьницы неполных семнадцати лет, а могущественные и невообразимо древние воительницы, пусть и наполовину только пробужденные, но все равно – не девочки они, и уж далеко не беззащитные, конечно. Но неважно. Желание оградить, укрыть, спрятать от опасности – сильнее. Джед хорошо это понимал. Даже прирученные – ровно настолько, насколько они позволили сами, – Ши-Тенноу все равно оставались хищниками. Дикими волками, которые скорее умрут, чем дадут в обиду свою подругу. …Да, Берилл хорошо знала, куда нужно бить. Не ирония ли судьбы, что именно инстинкт защитника извратился у них тогда до неузнаваемости, заставив их… Заставив. И не двойная ли ирония в том, что именно он же потом их и вытащил? Ирония… или мудрость? Или… любовь? Любовь. Она была разлита сейчас в воздухе, она чувствовалась вокруг, как привкус корицы в рассыпчатых Литиных печеньях. Совсем не сентиментальная, романтически-книжная, нет. Яростная до жестокости, звенящая, чуть тревожная и немного пьяная от надежды. Полудикая, как укрощенный на время огонь. Огонь. Привычно-сладкий укол тронул сердце. Рей. Как непохож был ее уставший, страдальческий взгляд на радостные глаза ее подруг! И как он хотел сейчас того же для нее, хотел вот так же обнять, видеть, как она смеется, счастливая, защищенная от былой боли! Но как это сделать, если источником этой боли является он сам? Хотя, сказал он сам себе, ведь у Куна и Нефа получилось. Получилось и у Эндимиона когда-то, хотя у них с лунной принцессой была другая история. И все же… – Джед?.. Он вздрогнул, возвращаясь к реальности. Забытая кофейная чашка жалобно звякнула о блюдце, оставив на нем неаккуратную лужицу. – Все в порядке? – Серые глаза Кунсайта смотрели спокойно и прямо. Не скроешься. – Да, – он небрежно пожал плечами. – Просто задумался. – Точно? – Ничего у него не в порядке, – вклинился Зой. – Можно даже и не спрашивать. – Вот и не спрашивай, – вздохнул Третий Лорд, слабо, впрочем, веря, что друг последует его совету. – У меня все как обычно. – Ага, – насупился тот. – И обычно ты всегда на енота похож. С во-от такими кругами под глазами. – Зой прав, – заметил Нефрит. – Джед, у тебя вид уставший. Ты с Эндом разговаривал? Джедайт молча стиснул зубы. Ну вот куда от них, таких сверхзаботливых, денешься? – Послушайте, – начал он. – Я вовсе не… – У тебя кофе остыл, – неожиданно вмешалась Лита. – Давай горячего налью. И, не дожидаясь ответа, она забрала у него чашку. Нахмурилась, почувствовав холодные пальцы, но промолчала, за что Джедайт был ей очень благодарен. Еще один вопрос о самочувствии, и он за себя не отве… – А кофе ему вообще нельзя. У него мигрень. А вот Зой, конечно, промолчать не в состоянии. – А-а. – Воительница Юпитера, кажется, даже не удивилась. – Неприятная штука. Но ничего страшного, что-нибудь придумаем. – А насчет пирожков нельзя тоже что-нибудь… придумать? – с надеждой вопросил Четвертый Лорд. – Можно, – охотно кивнула Литана. – Но вот по поводу мытья посуды придумывать будете уже вы. Договорились? – Э-э… Ну… – Значит, договорились. И, сохраняя самое невинное выражение лица, она направилась на кухню. Зойсайт пару секунд молча смотрел ей вслед. – Это нечто, – заявил он. – Неф, ты ее не заслуживаешь. – Знаю, – мечтательно вздохнул тот. – Но разве чудо можно заслужить? Оно просто приходит, и все. – Да, – негромко произнес Кунсайт, незаметно сжимая пальцы на тонкой девичьей ладони. – Оно просто приходит. Воительница Венеры рассеянно кивнула, теребя его волосы свободной рукой. Взгляд ее, устремленный в пространство, был при этом задумчиво-мрачным. – Джедайт, скажи, – неожиданно спросила она. – Это из-за Рей, так? Третий Лорд внутренне вздохнул. По его мнению, характер младших воительниц был совершенно несочетаемым сочетанием наивности, мудрости, безрассудства и прямоты, и этот невообразимый коктейль раз от раза сбивал его с толку. Никогда нельзя было предугадать, чего от них ждать в следующую секунду. – Минория, – он прокашлялся. – Я понимаю твое беспокойство, но это не совсем… – Рей несколько дней не ходила в школу, – резко перебила та. – Мы вчера ее навещали, Усаги, Ами и я. Джедайт опустил глаза, машинально потирая висок. Помолчал. – Как… она? – Его голос звучал почти спокойно. Минако обернулась, посмотрев на него в упор. – Плохо, – честно ответила она. – Сидит, смотрит в огонь и молчит. С Усаги ни разу не поссорилась. И вид у нее… вот прямо как у тебя сейчас. – Что значит – как у меня? – Джед неожиданно понял, что ногти глубоко, до боли, врезаются в мякоть ладони. Дурацкая привычка. – Загнанный. Он вздрогнул, подняв голову. Идеально голубые глаза, устремленные на него, были что два потока высокочастотных гамма-лучей. Слишком проницательные, слишком понимающие, слишком чистые. И захочешь – не спрячешься. Куда там Кунсайту… – Почему ты просто не пойдешь и не поговоришь с ней? – тихо спросила Мина. – Вам обоим плохо, это же видно. Джедайт помолчал. Вместо него ответил Первый Лорд: – Не все так просто, Мина. – Слышала я уже это, – фыркнула та. – Все просто, если не усложнять. Нужно не думать, а пойти и что-нибудь предпринять. – Что именно? – устало спросил Лорд Иллюзий. Энергичность воительницы Венеры вкупе с ее абсолютно нелинейным мышлением не уставала его удивлять. – Да что угодно! Разозлитесь друг на друга, покричите, поругайтесь, обнимитесь, наконец! Нельзя все время молчать о том, что чувствуешь, понимаете, нельзя! Или… – ее глаза предостерегающе сузились, – …ты ждешь, что это она сделает первый шаг? – Она не сделает, – Джед покачал головой. – Она очень гордая, моя Рей. Мина аккуратно сняла со своего плеча ладонь Кунсайта и выпрямилась, сложив на груди руки. Взгляд ее почти мгновенно лишился блеска, став строже и старше на несколько тысячелетий. – Гордая, вот как? – очень тихо спросила она. – Вы что, и правда думаете, что дело тут в гордости? – Пауза. – Вы… о всех нас так думаете? Вопрос завис в воздухе, как сердитый тяжелый шмель. – Минория, это… – осторожно начал Нефрит. – …Мы не можем забыть прошлого, мы рассержены, обижены, не хотим простить и не подпускаем вас к себе. Отыгрываемся за то, что было когда-то на Луне. Так вы думаете? Тишина вокруг ныла, как больной зуб. – Это справедливо и это ваше право, – медленно сказал, наконец, Кунсайт. – К Хаосу все наши права. – Он вздрогнул от ярости, которая звучала сейчас в этом, всегда таком нежном, голосе. – К Хаосу справедливость. Вы что, совсем ничего не поняли? – Мина… – Если бы мы не пожелали простить, мы бы сказали «нет» неделю назад. Но мы сказали «да». Слышите, мы сказали «да»! Без всяких долгов. Без всяких обид. Без всяких условий. Сказали потому, что хотели этого. Она оглядела всех, и ничего девичьего, ничего юного не было сейчас в ее глазах, ясных, как давно сгоревшее небо давно погибшей планеты. – И мы ждали вас. Все эти дни, начиная с самого первого. Мы знали, что легко не будет, но думали, что вы не станете медлить. Думали, что вы подойдете, заговорите, и все станет как раньше. Ну, пусть не совсем как раньше, но все-таки… Она отвернулась в сторону, пристально рассматривая стену. Первый Лорд потянулся погладить, утешить… потом опустил руку. – Мы ждали, – тихо повторила девушка. – А знаете почему? Не потому, что мы такие невозможно добрые и справедливые. И даже не потому, что мы все эти сотни лет совершенно по-глупому надеялись неизвестно на что. А потому… Потому, что мы вас любим, знаете ли. – Мина… – не выдержал Кунсайт. – А вы не пришли. Мы ждали, знали, что вы рядом, но вы не пришли. И что нам оставалось думать? Только одно – мы вам больше не нужны. Тишина била по перепонкам, как колокол. – Не нужны? – очень спокойно переспросил Зойсайт. – Вы? Нам?? – Значит, вот что вы подумали? – Синие глаза Второго Лорда сейчас были какими угодно, только не синими. Скорее уж свинцовыми, как поздняя штормовая осень. – А что еще мы могли подумать? – Мягкий голос Литаны ослабил напряжение, режущее нервы. Она распахнула дверь, впустив облако золотисто-пряно-свежих ароматов, помедлила. Сдула, досадливо поморщившись, медный завиток, упавший на нос: – Мне кто-нибудь поможет? Руки заняты. И пока Нефрит, сорвавшийся с дивана и совершенно позабывший сердиться, выхватывал из ее рук аппетитно благоухающий поднос, ворча что-то по поводу тяжестей, которые не полагается поднимать хрупким девушкам («Тяжесть? Да какая тяжесть, он же легкий! И где ты тут видишь хрупких девушек, шовинист?»), воительница Юпитера аккуратно развязала тесемки фартука и присела на диван. – Не обижайтесь, – она примирительно улыбнулась. – Мы думали так не потому, что плохого о вас мнения. Скорее наоборот. Просто… – Просто глупости все это, – пробурчал Зой, потирая почерневшие веснушки. – Как такое вообще вообразить можно? – Можно, – очень тихо сказала Венера. Ее волосы солнечным дождем упали на колени, скрыв лицо. Первый Лорд осторожно взял безвольную ладошку в свои и сжал, согревая. Тонкие пальцы слабо дрогнули в его руке. – Мина права, – кивнула Мако. – Я теперь понимаю, что для вас это странно, но посмотрите на ситуацию нашими глазами. Мы расстались давно, и расстались врагами. С тех пор прошло очень много времени, и… – Она обвела всех покоричневевшим взглядом. – Вы… всегда были сильнее нас. А ведь мы уже не те, что раньше. Не принцессы, не волшебные феи. Просто обычные девчонки. Ну, почти обычные. И… – она переглянулась с подругой. – И, на самом деле, я думаю, ни одна из нас четверых не была до конца уверена, что мы по-прежнему… нужны вам. – Вы нужны. Негромкий голос до этого момента молчавшего Джедайта рассек пространство, как лезвие катаны. Он поднял голову, и его глаза сверкнули из тени двумя прозрачными огнями, яркими до дрожи. – Вы нужны, – повторил он, не повышая тона. – Сейчас. Вчера. Завтра. Всегда. Всегда были одни только вы, понимаете? И тогда, когда мы ждали вас, еще не зная, и потом, когда встретились впервые… и тогда, когда мы продавали душу. Тогда была Терра – но и вы тоже. Он говорил медленно, отрывисто, будто что-то мешало ему дышать. Стиснутые до белизны пальцы незаметно царапали ладонь. – …И потом, когда мы были не живыми – это тоже оставались вы. И кошмары, и горе, и ненависть, и отчаяние – это были вы. И мечта о покое в последнюю минуту, и ужас, и осознание всего – это были вы. Тишина была абсолютной. Прозрачной и твердой, как стекло. Где-то шелестел ветер, рядом глубоко, до дрожи, вздохнул Зой, Кунсайт машинально перебирал спутанные волосы Мины, разглаживая их. Но тишина оставалась непоколебимой, как надгробная плита. – …И там, за порогом, когда ничего уже не осталось – там тоже были вы. Смерть, которая не кончалась, и разбитая память, и безумие, и миражи из пепла, и слезы, которые не могли пролиться – это были вы. Нас там уже не было – но были вы. Джед осекся, разжал ладонь, невидяще рассматривая четыре красных следа на коже. – И вернулись мы в этот мир только потому, что в нем были вы, – он устало прикрыл глаза. – Потому, что вы – это и есть мир. Вот так. Все молчали. Заговорить казалось страшно, будто взять в руки что-то хрустально-тонкое, что может разбиться от одного прикосновения. Мина пошевелилась, откинула голову, плеснув за спину перепутанным золотом. – Пойди и скажи это ей, – выдохнула она. – Во что бы то ни стало, скажи. Рей очень нужно это знать. – Наверное, это нам всем очень нужно. – Мако грустно улыбнулась. – Спасибо тебе, Джед. «За что?» – хотел спросить тот, но увидел ее глаза и осекся. Они светились мягко-зеленым теплом, открытым и искренним. И в этой искренности было что-то ранимое. И одновременно… непобедимое. «Тьма не оставляет на них следа – они просто не признают за ней подобной власти. Они не верят в смерть». Или, может быть, слишком сильно верят в жизнь?.. – …Осторожно, горячее. Джедайт вздрогнул – в который раз за сегодня. Перед ним исходила паром внушительных размеров чашка, полная кофе. Литана дружелюбно улыбнулась: – Ты все время куда-то исчезаешь. Так голова болит? Держи, это должно помочь. Он сжал нагретый фарфор, чувствуя, как тепло проникает в окоченевшие пальцы, закрыл глаза. В густой бархатный запах напитка вплетался другой – незнакомый, тонко-пряный, искрящийся и какой-то радостный. Отпив глоток (без сахара – наверное, Неф уже успел рассказать, кому из них что нравится), Джедайт едва не застонал от облегчения, чувствуя, как боль отползает куда-то на задворки мозга, а сердце начинает биться ровнее. – Леди Литана, – благодарно произнес он. – Что бы вы там о себе ни говорили, вы волшебница. – Иштинная правда, – подтвердил Зойсайт, с энтузиазмом приканчивая пирожное. – Они вше такие. – Ты прожуй сначала, горе рыжее, – многострадально вздохнул Нефрит. И улыбнулся, старательно скрывая гордость: – Но в остальном, парни, я с вами согласен. Мако рассмеялась в ответ: – Да ну ладно вам, какие мы волшебницы-то?.. – Верно, – кивнула Мина. И лукаво добавила: – Ну… разве что самую малость… «И этой малости хватает с лихвой», – подумал Джедайт, но говорить ничего не стал. Ему предстояло принять важное решение. Возможно, ошибочное. Возможно, безрассудное. Хотя, если ставишь на кон две судьбы, приходится быть безрассудным. В комнате пушистой золотой кошкой нежился полдень. А на маленький двор храма Хикава полдень лился с небес яростным, раскаленным добела потоком. Солнце обрушивало вниз пучки огненно-белых копий, отражалось от камней, слепило, обжигало. А ветер был еще весенним, холодным, чистым, сводящим зубы, как глоток родниковой воды. Ветер тоже обжигал. Впрочем, длинноволосая девушка в одеянии мико вряд ли это замечала. Ветер трепал ее прическу, путал тонкие черные нити, швырял в лицо – но отработанные годами движения ее рук оставались все такими же механически-четкими. Размеренное, монотонное шуршание бамбуковых прутьев убаюкивало. Камни под ними давно уже были вычищены до блеска – но она все водила и водила метлой, смотря своими темными, внушающими дрожь глазами куда-то в пустоту. Неделю назад на этом самом дворе разбилась на клочки ее – которая по счету? – жизнь. Закончилась, как заканчивается все на этом свете. А началось… А что началось? Знать бы еще… Рей закрыла глаза. Она устала, смертельно устала. Свет ослеплял. Воздух оглушал. Тихий скрип бамбука о камень царапал слух, будто визг стальной пилы. Все чувства были обострены до такой степени, что, казалось, нервы прорастают сквозь кожу. Больно. Что с ней происходит? …Вот уже который по счету день она просиживала перед огнем, читая картины, что пряли для нее горячие оранжевые нити. Время перестало делиться на часы и секунды, превратившись в тягучий, лихорадочный поток, где смена суток становилась неважной. Прошлое смешалось с настоящим, реальность – со снами. Вот уже которую по счету ночь она смотрела в гудящее пламя, пытаясь найти там ответы, пытаясь осознать происходящее, пытаясь понять, что делать дальше, понять свои чувства. Понималось плохо. Огонь был неспокоен. Огонь путался, наслаивая образы один на другой, перемешивая их, превращая в кошмары. Она спрашивала о будущем – он пел, шептал и плакал. Или рычал низко, угрожающе. Или кричал высоким страдающим криком подбитой птицы. Но не давал ответа. Рей досадливо поморщилась. Все дело в ней, конечно же. Дедушка давно объяснял ей, что, смотря в священное пламя, жрица должна сохранять абсолютное спокойствие и ясность духа. «Тогда душа твоя станет прозрачной, и, как в зеркале, огонь отразит в ней то, о чем ты просишь». Прозрачной, как зеркало… Рей вздохнула. Сейчас ее душа, скорее, напоминала взбаламученный омут. Слишком много из того, что столетиями спало на дне, всплыло на поверхность. Слишком многое из того, о чем даже она сама успела позабыть. Или… притвориться, что забыла. И зеркало теперь было полно призраков. Огонь молчит. Огонь не показывает грядущего. Только прошлое, благословенное и жуткое, мучительно-счастливое и невозвратимое их прошлое, будь оно проклято. Впрочем, оно и так проклято. Давно и надежно. Рей вздохнула, откинув надоедливые волоски с лица. Невероятно, как эти семь дней изменили их жизни! И как еще изменят… Она улыбнулась, вспомнив смущенный румянец Мины, когда та показывала им свое кольцо. Знакомое колечко – подруги уже видели его давно в прошлом. Сохранилось, надо же… Что ж, не было никаких сомнений, что эти двое не станут терять времени зря – они оба слишком прямолинейны. Мако… Рей уже несколько дней ее не видела, но, судя по вчерашнему отсутствию и тем намекам, которые удалось выудить у скрытного огня – и у еще более скрытной Усаги – скоро и у Воительницы Юпитера на щеках появится такой же румянец. Если уже не появился… А вот скромница Ами молчала. Причем молчала очень уж подозрительно, старательно обходя тему, связанную с Ши-Тенноу вообще и Четвертым Лордом в частности. Вот только ошибки стала допускать очень уж смешные, даже Усаги таких не делает… Да, скорее всего Зойсайт точно не бездействует. Впрочем, этот рыжий всегда своего добивался. И сейчас – ради подруги – Рей искренне желала ему удачи. В конце концов (она мысленно усмехнулась), экзамены на носу, и без умницы Меркури им никак не обойтись… А вот Усаги что-то грустная, очень грустная. Даже не так – задумчивая. И еще это выражение, что так часто появляется в ее глазах… Рей пока не могла его понять, но оно было ей странно знакомо. Оно вызывало щемящую боль и почему-то тревогу. Оно о чем-то говорило, что-то напоминало ей… что? Воительница Марса пыталась выведать хоть что-нибудь у огня, но тот упрямо молчал и об этом. Она пыталась узнать у огня и… о другом. И тоже не получила ответа. Рей сухо рассмеялась. Что за будущее она тщится разглядеть, когда ей не хватает сил разглядеть даже то, что творится в ее собственном сердце? Не хватает сил или… смелости? Она стиснула ручку метлы так, что побелели пальцы. Так, будто это была рукоять меча, с которым предстояло идти в битву. Рей ненавидела страх. Он заставлял чувствовать свою беспомощность, чувствовать, что мир рассыпается сухим песком, забивает легкие, разрывает грудь, режет горло, а ты ничего, совсем ничего не можешь с этим поделать… Она резко выдохнула, прижав ладонь к шее – инстинктивное движение, еще с детства. Надо же, как глубоко въедаются старые страхи. Хотя… тогда ведь она не боялась. Почему же сейчас?.. Рей тряхнула головой, гоня навязчивые мысли. …Как он там? Трудно ли ему помнить? Трудно ли привыкать к новому миру? Впрочем, он всегда легко справлялся с трудностями. Его было не сломить. И все-таки… Наверняка он опять совершенно не бережет себя, часами сидя за книгами. Или за компьютером – а это вредно, между прочим! И наверняка у него опять разболелась голова, а он, конечно же, будет делать вид, что все в порядке. И лекарство принимать не станет, и даже постарается, чтобы никто не заметил… Просто уму непостижимо, как иногда глупы и упрямы мужчины! Даже самые лучшие, самые умные из них… Да и ты тоже глупая, сердито сказала она себе. Выдумываешь то, чего, может, и нет, зря беспокоишься… А, спрашивается, зачем?.. Сердце стукнуло требовательно и крепко. Ты любишь его. Признайся, ответило оно, ведь ты по-прежнему любишь его. И уже не так, как любила когда-то семнадцатилетняя девчонка с Марса. Та, полудетская любовь, давно вылилась кровью, сгорела пожаром, разлетелась пеплом… – и возродилась. Гневом и сталью, и соленым вкусом сражений, и горьким вкусом памяти, и сладким вкусом весны, и чистым огнем, и синим небом единственной оставшейся в живых планеты… Круг замкнулся. Феникс воскрес из пепла, став теперь гораздо, гораздо сильнее. Хотя сильнее, будь оно все проклято, кажется уже и невозможно. …Ха, как же, невозможно! Как бы высоко ты ни взлетел, всегда можно взлететь еще выше. Правда, и падать будет больнее. Хотя куда уж больнее… Ты любишь его. Ты ведь всегда его любила, с того далекого утра в парке, на Луне. И никогда не скрывала этого, верно? Скрывать что-либо – это ниже твоего достоинства. И ты не раз говорила ему это прямо, в глаза. Не один раз. А он?.. Ты любишь его. А… он тебя? Рей закрыла глаза. …Она вдруг вспомнила, как давно, еще совсем маленькой девочкой, ждала своего отца на день рождения. Она так хотела отпраздновать вместе с ним! Так хотела, что даже написала ему письмо, хотя тогда едва умела писать. Упросила дедушку не приглашать других гостей… И хотя тот осторожно объяснял ей, что папа может и не прийти, Рей не хотела слушать. Она знала, что папа занятый человек, но очень верила, что он все-таки придет. Иначе не может быть, ведь она так любит его! Она надела самое красивое платье, завязала самые красивые бантики, нарисовала самый красивый рисунок и села ждать. Ждать пришлось долго, до самого вечера, но Рей была терпелива. …А к вечеру пошел дождь, платье вконец измялось, а свечки на нетронутом торте захлебнулись в лужицах цветного воска. Тогда она отошла от окна, медленно развязала бантики. Сняла красивое платье, аккуратно свернула. Посмотрела на смятый рисунок – две кривые фигурки, маленькая и большая, держащиеся за руки. Смешные, кособокие. Долго смотрела. Потом бросила картинку в огонь. С того дня Рей не плакала по-настоящему. Никогда. И никогда не писала отцу, не спрашивала о нем, не говорила и не вспоминала. С того дня она стала взрослой. Она стала изящной, умной, воспитанной. Безупречно вежливой, сдержанной, красивой. Идеальной ученицей, идеальной жрицей, идеальной внучкой. Идеальной дочерью. Не нужной своему отцу. Не нужной. Пальцы сильнее стиснулись на ручке метлы. Она всегда была воительницей, даже в детстве. И она не сдалась. Гордость стала ее броней. Гордость и достоинство. Она стала сильной. Она не отступала перед препятствиями, не боялась трудностей. Она вообще ничего не боялась. Она почти никогда не просила помощи. Не просила утешения, не просила любви. Вообще ни о чем не просила. Даже о… Любовь… Рей стиснула пальцы так, что они заболели. …А он ведь никогда, ни разу не сказал ей, что любит. Да, об этом говорили руки, обнимавшие, ласкавшие ее, целующие губы, глаза, которые умели улыбаться так, что в сердце становилось тесно… но заветных слов он так и не произнес. Тогда – не произнес. А… сейчас?.. Она вдруг жутко разозлилась на себя. А что, собственно, сейчас? С какой, собственно, стати, он должен бегать за тобой, как собачонка? Прошлое? Ну, так оно осталось в прошлом, это прошлое! А в настоящем… Ногти впились в полированное дерево. А ведь ты боишься, что он так и не придет, да, Рей? Что он так и не придет – никогда. Что ты… не нужна ему больше. Ты снова – не нужна. Да-да, он ведь никогда не говорил тебе, что любит. Говорила ты одна, и не раз. Гордая? Где была тогда твоя гордость? Гордость, будь она проклята… …Они всегда были слишком разными. Слишком. Там, где она смеялась и плакала, он – хладнокровно анализировал. Там, где она яростно бросалась в битву – он просчитывал стратегию, выбирая наилучший вариант. И почти всегда выигрывал, раздери его Хаос! Там, где она доверялась интуиции, он выбирал знание. Где она советовалась с сердцем – он обращался к рассудку. Да, они слишком разные. Солнце и ветер. Огонь и холод. Страсть и разум. Вечно рядом – никогда вместе. И, быть может, там, где она любила, он… может, он… …Но как он смотрел на нее тогда, неделю назад! Исступленно, нежно, требовательно. Прося о чем-то. Заявляя права. Так, будто вернулся на родину после бесконечного пути. Так, будто она была чем-то… священным. Сердцу до сих пор горячо от того взгляда… Разве так смотрят на тех, к кому равнодушны? Как он смотрел!.. В его глазах были печаль, и огонь, и боль, и жажда, и еще что-то… Он смотрел так, будто хотел подарить ей мир… или отнять у всего мира. Да и пусть бы отнял, забрал бы, спрятал – она не возражала. Да, не возражала бы, уж себе самой можно признаться! Но он не сделал этого. Рей прикусила губы. А ты что, глупая, надеялась, что он прибежит к тебе со всех ног на следующий же день? Еще чего! Ты… Да, ты надеялась. Больше того, ты ждала. Ждала, что придет. Ждала, что возьмет за руку, улыбнется, обнимет. И тогда ты снова стала бы живой – полностью, а не наполовину. Тогда ты стала бы собой, давно забытой, прежней. Тогда ты снова стала бы нужна. Но он не пришел. Да, она ждала его. До бессонницы, до искусанных в кровь губ, до боли в груди – ждала. Но скорее умерла бы, чем дала это понять. Скорее умерла бы, чем сделала первый шаг. Она хорошо усвоила уроки своего детства. Она – воин. Воины не показывают боли. Воины не проявляют слабости. Воины не опускают глаз. Воины не отступают. Даже когда умирают. Даже когда любят. Даже когда… Мир вздрогнул. Рей судорожно выдохнула, уронив метлу. Дерево сухо стукнуло о камень, секунды разлетелись пылью, ветер смешался с огнем, обжег холодом, жаром… Он здесь. Она здесь. Джед поднял голову, стоя у подножия знакомой лестницы. Солнце лилось с небес яростным белым огнем, слепило, болью впиваясь куда-то в затылок. Или, может быть, больно было совсем от другого. Она здесь. И она далеко, так далеко, что, может быть, дойти до нее не хватит и жизни. Но это не значит, что он не будет пытаться. Снова и снова, насколько хватит сил. Он проделал долгий путь. Он прошел через тьму, смерть, ад, воспоминания, ужас и радость, ради того, чтобы придти сюда, к маленькому храму, в котором таилось сокровище, что было дороже мира. Она здесь. И между ними всего несколько десятков ступеней. Несколько десятков шагов. Несколько десятков тысячелетий. Несказанных слов, несовершенных поступков, неподаренных поцелуев, несделанных признаний. Дней, которые так и не случились. Минут, которые никогда не повторятся. …Всего несколько десятков ступеней… Шаг. Солнце играет на волосах, они сыплют золотом… …черными лентами летят по ветру, черными, траурными лентами вьются вокруг запястий. Шаг. В глазах отражается небо, ясное, голубое, жестокое небо весны… …и лиловые тени вьют в нем гнезда, высиживая грозы. Шаг. Губы сжимаются чуть плотнее, молчаливо задавая вопрос. Ресницы накрепко запирают внутри соленые капли, дрожат, отвечая. Шаг. Ты ведь все помнишь, не так ли? Да, ты помнишь. Шаг. …Наконечник стрелы движется вглубь, не спеша разрывая волокна плоти. …Лезвие медленно скользит вдоль горла, аккуратно распарывая кожу. Шаг. Что же ты делаешь со мной, огненная моя! Что же ты делаешь… Душа, распятая памятью, корчится, молча захлебываясь криком. Сердце бьется о камни, разлетаясь в цветные фарфоровые клочья. Мой нежный, что же ты делаешь со мной… Шаг. Ты ведь помнишь и другое, родная? Помнишь, как это было? Шаг. Колыхнуться, отразившись в тебе, и исчезнуть… …водой разбиться о скалы, рассыпаться тысячью капель. Шаг ...Умереть и воскреснуть, и, целуя, погибать снова… ...и сгорать, рассыпаясь в пепел, и вспыхивать, и вновь смеяться, сгорая… Шаг. Потому что… Шаг. …Я люблю тебя. Шаг. Люблю так сильно, что почти боюсь. Люблю так сильно, что почти ненавижу. Шаг. Потому что лишь ты одна делаешь меня уязвимым. Потому что лишь перед тобой одним я беззащитна. Шаг. Потому, что я… …это ты. Шаг. Последний. Она по-прежнему стояла к лестнице спиной, замерев, как статуя. Только ветер нес по воздуху ало-черные пряди. Он остановился на расстоянии вытянутой руки. Стиснул пальцы, чтобы не протянуть, не коснуться хоть украдкой. Они глубоко вздохнули. Одновременно, оба. Чтобы, обмерев на секунду, молча глотая вопли, обернуться, сказать совершенно спокойно… Чтобы, застыв на мгновение, внутри рассыпаясь на части, совершенно спокойно ответить… – Здравствуй, Джед. – Здравствуй, Рейана.