ОДИН ВЗДОХ ДО РАССВЕТА

ТАНЕЦ ВТОРОЙ: ЗВЕЗДЫ И ЛИСТЬЯ.

…Я не помню твоего имени. Я не помню, как звучит твой голос, какого цвета твои глаза. Я помню только одно. Ты – есть. Где ты, родная?.. (Из сохранившихся отрывков дневника Темного Лорда Нефрита, Второго Демона Негаверса.) …В те дни мы потеряли не только жизнь. Половина нашей души ушла блуждать среди теней вслед за теми, кого мы любили.. (Из воспоминаний леди Литаны, принцессы Дома Юпитера. «История Серебряного Тысячелетия», библиотека Хрустального Токио)

… Серенити проснулась от того, что утреннее солнце добралось до ее лица и самым бесцеремонным образом щекотало нос. Она недовольно поморщилась и разлепила веки. Ну, да, конечно. Вчера она неплотно задернула шторы, и теперь тонкие солнечные лучики пробрались сквозь бархат и золотыми иглами прокалывали уютный сумрак комнаты. Она обреченно вздохнула. Заснуть теперь все равно уже не удастся. Надо вставать. Потянулась, отбросила одеяло… И замерла. Что-то было не так. Что?.. Серенити откинулась назад, оперлась на локти и глубокомысленно уставилась в потолок, расписанный лилиями. Потолок был все тот же самый, знакомый – вон и маленькая трещинка в восточном углу. Это они с Рей не рассчитали силу, когда поспорили в последний раз. Хм, как же, в последний… Она оглянулась. Комната тоже была знакомой до последней черточки. Светло-голубые шторы, кружево на шелковой наволочке, переливчатые стены, инкрустированные перламутром. Ваза с цветами на столике – несколько ярко-красных лепестков упало на пол. Даже пахло здесь знакомо – розами и сладостями. И чуть-чуть ландышем – наверное, мама уже заходила с утра, пока она спала… Все было обычным. И все было не так. Почему? Серенити зажмурилась и стала вспоминать. Так. Вчера они с девочками, как обычно, проболтали до полуночи в комнате Мины. Потом на цыпочках пробирались к себе – осторожно, чтобы Луна не заметила. А то никому бы мало не показалось… А потом они угомонились и заснули. Стоп! Вот оно. Сон! Ну конечно, сон! Сон был совершенно дурацкий и на редкость неприятный. И такой утомительно-длинный, что Серенити показалось, будто эта ночь тянулась, по меньшей мере, лет десять. Или даже тысячу… Она даже чувствовала себя какой-то… постаревшей, что ли… И вот приснится же такое! Будто ее родное Серебряное Тысячелетие разрушено, и все умерли – и мама, и девочки, и Энди – все-все! А потом они родились снова в каком-то странном времени и совершенно неправильном мире – шумном и бестолковом… И они ничего не помнили, и с кем-то сражались, и они с Энди друг друга не узнавали и вечно ссорились… Силы небесные, это они-то с Энди!! А потом началось уже что-то совсем страшное – битвы, слезы, смерти… Бр-р-р!.. Нет, ну вы себе можете такое представить?! Жуть! Нет, Луна все-таки была права, нельзя есть столько сладких пирожков на ночь. А то снятся потом всякие безобразия… И как же хорошо, что все плохие сны исчезают с приходом утра! Серенити счастливо вздохнула и спрыгнула с кровати. Зарылась пальцами босых ног в белый мохнатый ковер, привычно заметила крохотный отколотый кусочек в мраморной мозаике, выстилающей пол. Подошла к окну, отвела в сторону мягкий бархат. За окном уже вовсю торжествовало утро. В парке звенели задорные голоса подруг – вон, Рей уже кого-то отчитывает… А Мина с Хаурой опять железяками балуются… Помахать им, что ли?.. – Проснулась, заинька? – В комнату проник тонкий аромат ландышей. – Мама! – Девушка резко обернулась и бросилась навстречу вошедшей. Прижалась к ней, замерла… – Мама, я тебя так люблю! Теплые ладони пригладили ей волосы. – И я тебя люблю, маленькая, – Селена ласково усмехнулась. – Что это с тобой сегодня, непоседа ты моя? – М-м… – Серенити спрятала лицо у нее на плече. – Просто я почему-то так по тебе соскучилась, будто… Ну, будто мы не виделись тысячу лет! – Ого, – улыбнулась королева. – Ночь длиной в тысячу лет? Принцесса счастливо рассмеялась. – Тогда день пускай будет длиной в десять тысяч лет! Ой, мама! – спохватилась она. – А я что во сне видела! Ты не поверишь прямо! – Она откинулась, заглядывая в синие улыбающиеся глаза. – Будто мы все умерли, и все планеты тоже стали мертвые, только одна Земля осталась, а потом мы там все снова родились, а там уже тысячи лет прошли, и все другое – и дома такие смешные, представляешь! – а потом мы с какими-то чудищами сражались, а потом… – Детка, детка, остановись, – со смехом перебила ее Селена. – Это был только сон. Понимаешь? Это только сон. Серенити вздрогнула, сама не понимая отчего. – Конечно… – и она крепче прижалась к матери, вдыхая знакомый с младенчества аромат ландышей. – Это только сон. Только сон… Эти слова вдруг больно кольнули сердце. И что-то стало не так. Веселые голоса подруг за окном, ласковые ладони, гладящие ее волосы, светлые, радующие глаз краски комнаты… Все было не так. Не по-настоящему. «Это только сон»… Солнечные лучи неожиданно резко ударили по зрачкам, ослепили, набросив на окружающий мир серую пелену пустоты. Эта пустота стремительно закрутилась в черную воронку, поглотившую все, что она знала, все, что любила… «Это только сон»… …и она падала, падала без конца в ледяную бездну, в последней, отчаянной надежде протягивая руки к светлой фигуре в вышине. Но та была слишком далеко. Не дотянуться… И становилась все дальше, дальше… МАМА!.. Злой, колючий ветер закружил ее, как сухой лист, и с размаху швырнул о дно пропасти… …Усаги коротко вскрикнула и проснулась. Она резко села в кровати, разбудив спящую рядом Луну. Та спросонья недовольно заворчала, но, увидев лицо своей хозяйки, мгновенно навострила уши. – Усаги? – И она прыгнула девушке на колени, заглядывая в глаза. – Что-то случилось? Ты чувствуешь зло? Та не отвечала, отрешенным взглядом уставившись в одну точку. Тонкие руки были судорожно прижаты к горлу, будто цепляясь за невидимую удавку, которая душила ее. – Усаги?.. – тихо повторила кошка, чувствуя, как ей становится по-настоящему страшно. Девушка медленно обвела глазами комнату. Простые занавески на окне. Хлопковое постельное белье с рисунком из кроликов и полумесяцев. Учебники на столе. Раскрытый томик манги на полу рядом с кроватью. Фотографии в веселых рамках… И далекая, невыносимо далекая Луна за окном. Испещренная серыми пятнами, как шрамами. Холодная. Мертвая. – …Усаги?!.. Знакомый настойчивый голос ворвался в оцепеневшее сознание. Ее о чем-то спрашивают? – Усаги! Ты меня слышишь? Что случилось?! Усаги!! – Кошка была уже откровенно перепугана. Никогда еще не видела она у своей подопечной такого взгляда. Даже в самые трудные для них всех минуты. Длинные ресницы дрогнули, и девушка прерывисто вздохнула. С трудом разлепила пересохшие губы. – Нет… – собственный голос показался ей чужим – настолько хрипло и невыразительно он звучал. – Нет, Луна, ничего не случилось. Мне просто приснилось… кое-что… – А-а… – понимающе протянула кошка. – Ну, это бывает. Не расстраивайся ты так. Это же только сон, – успокаивающе добавила она. Усаги неожиданно рассмеялась – сухим, безжизненным смехом, похожим на рыдание. – Да. – Голос сорвался, и она резко прижала ладонь ко рту. – Да, ты права. Это только сон. Только сон, – как-то странно, напряженно добавила она. – Это только сон, – прошептала она еще раз и скорчилась, обхватив себя руками, словно ей было очень больно. – Только… сон… И заплакала. Тихо, надрывно и горько – так, как не плакала еще ни разу в жизни. Перепуганная Луна сновала вокруг нее, терлась теплым боком о мелко вздрагивающие плечи, тыкалась носом в щеку, слизывая соленые капли. – Усаги, что?.. – беспомощно шептала она. – Скажи мне, Усаги… Девушка на миг замерла, и сквозь прерывистое дыхание кошка расслышала только одно слово: – Мама… Сердце у Луны оборвалось. …Три года она была со своей принцессой в самые трудные минуты, поддерживая, успокаивая, наставляя. Она была ласковой, строгой, решительной и даже занудной, если требовалось. Она почти всегда была рядом. И почти всегда знала, чем помочь. Но здесь она ничем помочь не могла. Никто не может заменить мать. Кошка подняла голову к темному небу, которое медленно застилалось дымкой облаков. Знакомое до боли ночное светило казалось сквозь эту дымку каким-то безнадежно холодным. Отстраненным… Она свернулась клубочком и тесно прижалась к своей хозяйке, пытаясь согреть. А Усаги все плакала – плакала теми тяжелыми, недетскими слезами, которые не приносят облегчения. И каждый беззвучный всхлип разрывал кошке сердце. …Ночной горизонт постепенно заволакивался облаками. Они становились все плотнее и ниже, и вот уже на землю упали первые холодные капли. Усаги наконец успокоилась и задремала. Луна тихо лежала рядом с ней, прислушиваясь к каждому вздоху. Слушала дробный перестук капель. Смотрела сухими глазами в темноту. Великое Небо, ну почему все должно быть так трудно?! Ну зачем? Ответа не было. Только дождь тоскливо, монотонно шуршал по крыше. ...Великое Небо, ну почему все должно быть так трудно?!... Мако сжалась в комочек под одеялом, обхватила руками плечи. Потом засунула голову под подушку. Потом повернулась и легла ничком, прижавшись щекой к простыне. Не помогло. Она уже считала от одного до тысячи и наоборот, перебирала в уме списки ингредиентов испанской паэльи и утки по-пекински, представляла прыгающих овец, слонов и даже страусов… Не помогло. Она начала серьезно сожалеть, что не знает на память таблицу интегралов. Умножение уже не действовало. Впрочем, она подозревала, что и интегралы бы тоже не помогли. Девушка вздохнула и повернулась на бок. Похоже, сегодня ей снова не уснуть. Уже третью ночь подряд. Или четвертую?.. Она упрямо зажмурила глаза. Сдаваться было не в ее характере. – У меня все в порядке, – размеренно повторила она в тысячу первый раз, слабо надеясь, что на тысячу второй это подействует. – У меня все в порядке. У меня. Все. В порядке! – выдохнула она сквозь стиснутые зубы и всхлипнула. А потом неожиданно рассердилась. – Да кого я обманываю! – она села и раздраженно отшвырнула одеяло так, что оно упало на пол. – Ничего у меня не в порядке! Дождь за окном шептал что-то успокоительное. В такую погоду только спать бы да спать… Но покой убежал от воительницы Юпитера. Внутри у нее бушевала буря. …С того бесконечно далекого дня в храме у Рей (Как, и недели не прошло? А кажется, что несколько столетий…) она больше не видела своего Звездного Лорда. Он ничем не обнаруживал свое присутствие – ни словом, ни взглядом, ни намеком. Он помнил ее слова, сказанные тогда, давно. Они оба их помнили. Она не говорила о нем. Не называла его имени. И подруги, будто чувствуя что-то, тоже ни о чем ее не спрашивали. Только Усаги иногда смотрела вопросительно и тревожно… Но молчала. И все же он был рядом. Мако постоянно чувствовала его присутствие – так же ясно, как биение собственного сердца. Он был рядом, но не подходил к ней. И не подойдет. Пока она сама не позовет его. «Но до тех пор я не желаю знать тебя. Ни знать, ни видеть, ни слышать. Не ищи меня – не найдешь. И не зови – я не откликнусь». Эти слова, сказанные бесконечно давно на развалинах Лунного Королевства, еще звучали у них обоих в памяти. И эта память причиняла им обоим боль. И эта память была черной пропастью между ними. …Мако помнила – до болезненной ясности помнила – каждую минуту того проклятого судьбой дня. Помнила его взгляд – холодный, цинично-издевательский. Взгляд, убивший ее надежду. Он смотрел на нее тогда, как… как на вещь. Он видел ее боль и… И ему это нравилось. О, Небеса! Как забыть такое?! О да, она понимала, что он находился во власти Металлии, и его воля была подчинена злу. Она понимала, что он был такой же жертвой, как и она – а, может быть, и намного больше, потому что ей все же удалось сохранить свою душу. Она все это понимала. Но забыть не могла. …И ведь все в нем тогда осталось прежним – неправдоподобно синие глаза, гибкая, опасно-ленивая манера движений, бархатистый тембр голоса. И даже привычка отбрасывать волосы за спину через правое плечо – так, небрежно… Все осталось прежним. Кроме взгляда. Его глазами на нее смотрела тьма. …Как ты позволил этому случиться, Неф?! Как ты мог впустить эту мерзость к себе в душу? Ты – который так ценил чистоту и свет? Который никогда не ошибался, проводя черту между добром и злом? Неф, ласковый мой, что сделали тогда с тобой? Какая сила нужна для того, чтобы поднять со дна души всю муть, всю потаенную грязь? Какую боль нужно при этом причинить? Какая пытка способна вырвать из груди сердце и заменить его камнем? Что они тогда сделали с тобой, Неф?!.. Не могу думать об этом. И не думать – тоже не могу. …Я не могу так больше! Прости меня, Небо, Я НЕ МОГУ!! Макото медленно слезла с кровати и включила ночник. Темнота за окном сразу стала вязкой и густой, как смола. От одного взгляда на нее вдруг стало очень холодно. Девушка подобрала одеяло и закуталась в него. Потом подошла к окну. Ночь была мокрой, прозрачно-черной и унылой, больше похожей на осеннюю. Монотонно шелестел мелкий, колючий дождь. Желтые огни фонарей почти не освещали сырой сумрак, только слегка подкрашивали его коричневым. Холодно. Тоскливо. Пусто. И тут Мако что-то заметила. Что-то живое среди серых нитей дождя. Вернее, кого-то. Едва различимая тень у одного из фонарей. Высокий неподвижный силуэт. Он даже не пытался укрыться от пронизывающих капель. Просто стоял и смотрел. И воительница Юпитера точно знала, куда он смотрит. …Великие Небеса! Он здесь… Сладкая и острая боль пронзила сердце почти помимо воли. Он здесь! Почти непроизвольно она сделала шаг вперед, вплотную подойдя к окну. Он повернул голову… Она не видела его лица. Только едва уловимое движение… колышущуюся тень. Но он смотрел на нее. Она точно знала – он смотрел на нее. И она чувствовала его взгляд – сквозь дождь, ночную темноту и два слоя холодного стекла – чувствовала, как ласку, как прикосновение. …Тепло. Невесомо. Непереносимо нежно. До слез. До боли… А потом он шагнул обратно в тень и исчез. Да, он хорошо умел исчезать… Макото медленно сползла по стене и обхватила себя руками, дрожа от беззвучных рыданий. …Он не хочет, чтобы она видела его. Она запретила ему искать и звать ее. Она от него отвернулась. И он понял. И подчинился. Девушка тихо застонала. А дождь все стучал в окна – монотонно, размеренно. Эти заунывные, плачущие звуки сводили с ума. А ведь там очень холодно, подумала она. Холодно и сыро, так, что ломит кости. Он ведь замерзнет до полусмерти. Зачем он мучает себя? А он ведь тоже помнит, поняла вдруг Мако. Он помнит все так же ясно, как и она. И эта память тоже причиняет ему боль. Она сжала руки так, что побелели суставы. Да, ему больно. Так, что ему наплевать на холод, колючий дождь и бессонную ночь. Ему… так же больно, как было ей тогда?.. Понимает ли он теперь, КАК ЭТО БЫЛО? Ты понимаешь, Неф?.. Тишина. Только дождь стучит о стекло, и каждая капля вонзается в сердце, как крохотный дротик. Я ведь знала, что ты вырвешься, Неф. Я знала, как велика твоя сила. И я безоговорочно верила в тебя. Мы оба верили друг в друга. Пока ты не предал мою веру, когда убил меня. Пока я не предала твою веру, когда отвернулась от тебя. Я была так поглощена своей болью, что не подумала о твоей. А ведь тебе было тогда ничуть не лучше… Но ты прошел все. Ты вырвался. Да, ты оказался сильнее их всех! Макото запрокинула голову, и ее глаза торжествующе сверкнули сквозь слезы. Он оказался сильнее! Он смог! И, несмотря на все, она была горда за него, горда его бесстрашием, его мужеством, которые так легко сочетались в нем с мягкостью, его умением улыбаться перед лицом смерти… Она всхлипнула. Неф! Меня не было с тобой, когда ты умирал, Неф! Что ты чувствовал тогда? О чем думал? Вспомнил ли меня?.. Ты защищал ту девочку. Ты умер за нее. Что это было – благородство или… Или… что-то большее? Может, ты… Ты… любил ее? Любил так же, как и меня? Мако спрятала лицо в ладонях. Имеет ли она теперь какое-то право судить его за это? Ведь она сама оттолкнула его. У нее была причина, но это не меняет сути. Она оставила его одного. Хочет ли она теперь, чтобы он подошел к ней, нарушив все запреты? Да, хочет. Но сможет ли она вынести боль, которую испытает при этом? Боль, будто с ее сердца медленно сдирают кожу? …Тогда, у Рей, она видела его лицо всего одну секунду. Всего секунду – и тотчас отвернулась. Потому, что эта секунда едва не лишила ее рассудка. Она слишком хорошо помнила его глаза. Глаза, которые умели быть такими ласковыми… И такими жестокими. Мако зажмурилась и прижалась виском к холодной стене. Иногда она почти ненавидела его – так же сильно, как и любила. И ненавидела себя – за то, что не могла простить. …Она любила его. О, как она его любила! Со всем пылом шестнадцатилетней юности и со всей глубиной бессмертного духа. Любила, как он улыбался – тепло, одними глазами – согревая сердце до донышка. Любила его голос – мягкий, ласкающий, как бархат. Но больше всего она любила его душу. Ту, которую он ей одной позволял видеть без маски. Позволял видеть все свои уязвимые места. Он знал – она поймет. «В твоих лесах так тихо, зеленоглазая. А я так люблю слушать тишину… Я так устаю от этого вечного шума…» Ее леса… Изумрудные храмы, пронизанные солнцем. Прозрачное эхо, сотканное из шепота листьев и перезвона тысяч капель. Стволы-колонны, стрелами вонзающиеся в небо в безмолвной ликующей песне. Песне жизни… Величественные дубравы Ганимеда, радостные светлые рощи Европы, непроходимые чащи Каллисто, где росли редкие лекарственные травы. И Ио, красавица Ио, покрытая удивительными деревьями, чья листва и цветы светились в сумерках… Ничего не осталось. Будь проклята Берилл! Она отняла у них не только жизнь. Она отняла у них мир. Она отняла у них даже воспоминания. Потому, что имена их возлюбленных стали именами их врагов. Макото стиснула зубы. Она не могла перестать ненавидеть. И эта ненависть раздирала ей сердце. Все чаще она жалела, что ей так ни разу и не удалось встретиться в бою с самой Темной Королевой. У нее было, о чем с ней… побеседовать. Хотя остаться в живых после такой беседы у воительницы Юпитера не было бы почти никаких шансов, и она это прекрасно знала. Девушка невесело рассмеялась. Стоит рискнуть ради удовольствия подпортить Берилл прическу, ага… За то, что она сделала с их миром. И с их возлюбленными. …А ведь и они знали тогда, на что идут – все четверо, подумала вдруг она. Они знали, что у них нет шансов. Уж ее-то Звездочет знал это совершенно точно… «Знать все заранее так страшно, олененок. Поэтому я редко спрашиваю небесных сестер о грядущем. Очень редко…» Но тогда ты знал, на что идешь. И все равно сделал это. А про меня… про мою судьбу ты тоже знал, Неф? Ты знал, что убьешь меня? И… сознательно пожертвовал мной? Как ты мог?!! Макото в ярости ударила стену кулаком. Почему, почему, ПОЧЕМУ?!!! И чего ты хочешь от меня ТЕПЕРЬ?! Прощения?.. Я и себя-то простить не могу… Она снова уткнулась лбом в колени и стиснула зубы. Несколько горячих, злых капель пробежало по коже. Я ведь любила тебя, Неф! Любила так, как мне дано было любить лишь однажды в жизни! И во что ты превратил мою любовь? Что ты сделал со мной? Что ты сделал с нами?! Ты убил меня. Убил мое сердце. И я до сих пор никак не могу собрать осколки. … Дождь был ледяным, как отчаяние, и горьким, как несбывшиеся мечты. Каждая капля казалась крошечной иглой, впивающейся в кожу. Даже огни фонарей казались тусклыми и какими-то… замерзшими. Холодно. Но это было абсолютно неважно. Все было неважно, кроме одной-единственной комнаты в этом спящем доме. И той, которая в этой комнате находилась. И не спала. Пронзительно-синие, чуть усталые глаза безошибочно отыскали в массе безликих стеклянных прямоугольников единственно нужный. Ее окно, как и все остальные, было непроницаемо-черным. Но это не могло обмануть его. Там, в этой черноте, ощутимо клубились напряжение и боль. Она опять не спит. Уже четвертую ночь. И ей плохо. …ЕЙ ПЛОХО!.. А он ничего не может сделать. Ни-че-го… Второй Лорд Терры шагнул ближе, в бледно-желтое кольцо фонарного света. Конечно, лучше было бы соблюдать осторожность, но на четвертую ночь даже его воля, гибкая, как стальная струна, начала медленно сдавать. Ей плохо. Он чувствовал это каждой промерзшей насквозь клеткой, каждым нервом, натянутым до предела. Ей плохо. Но он не может ей помочь. Она не подпускает его к себе. Не подпускает даже в своих мыслях и чувствах. Не подпускает даже в своих снах. Хотя в эти четыре ночи у нее не было снов. Потому, что она почти не спит. Она устала. Очень устала. А он бессилен ей помочь. Нефрит запрокинул голову навстречу холодным нитям дождя. Они скользили по лицу и телу, как острые ледяные коготки. Он причина ее боли. Он, который так хотел оградить ее от кошмаров той войны, сам стал худшим ее кошмаром. Он погубил ее мир. Не по собственной воле, но это ничего не меняет. Он погубил то, что больше жизни желал спасти. Эта мысль разрывала душу. Медленно, по ниточке. Он горько усмехнулся. …Да, Хронос умеет выбирать наказание!.. Но он вытерпел бы любые наказания. Любые пытки – даже стократно более ужасные, чем… Нет, не надо сейчас про это… …Он вытерпел бы все, если бы это исцелило боль Литы. И постоянные кошмары, в которых он вновь и вновь переживал тот, роковой день, и воспоминания о двух годах – двух вечностях – ада за Вратами Теней, и даже медленно раздирающее сердце чувство вины… Неважно, что будет с ним. Все неважно. Кроме одного. Ей больно. Ей больно уже так давно, что и она сама перестала замечать эту боль. Она привыкла жить с ней. И даже научилась улыбаться. И знать это было непереносимо. …После той их встречи они виделись еще раз – на следующий день. По его расчетам, она шла из школы. А он следовал за ней, как тень. Не мог не следовать. Он так истосковался по ней! Она была нужна ему, как воздух. Больше, чем воздух. Больше, чем жизнь. Она и была жизнью. Он и сам не знал тогда, чего хочет. Чтобы она заметила его? Или чтобы не замечала? Хотя, нет, ему все-таки хотелось, чтобы заметила. Он надеялся… Он и сам не знал, на что надеялся. И она его увидела. И все надежды разбились от одного ее взгляда. Нет, в нем не было ненависти. Не было отвращения. Не было гнева. Только боль… и еще что-то. Что-то безжизненное. Мертвое. Она страдает. О, Небо, будь же милосердно! Не ко мне – к ней… …Он всегда обожал ее глаза. Глубокие, искрящиеся, как чистейшие изумруды, с мерцающими золотыми звездами внутри. В них отражалась ее душа – бессмертная и вечно юная. Сияла ярче солнца, ярче звезд. И он тогда верил, что нет в мире такой тьмы, такой ночи, которая заставила бы ее глаза погаснуть. А теперь они погасли. Он погасил их. Своей собственной рукой. Боль выкосила всю яркую зелень из ее взгляда, заставив его потускнеть. И он никогда не забудет той агонии, которая отразилась там, когда она снова увидела его. Он знал, что даже если проживет еще тысячу жизней – не забудет. Невозможно забыть боль родного тебе существа. И, тем более, невозможно простить… Нефрит откинул голову назад, не опуская ресниц. Дождь бил по зрачкам, холодные капли заливали лицо… И между ними затерялись другие – горячие и горькие. Очень горячие и очень, очень горькие. …Больше он не показывался ей на глаза. Только следил за тем, чтобы она благополучно добиралась домой. Сражений пока не было, поэтому и защита от демонов не требовалась. Но если потребуется… Он будет рядом. Не только Эндимион умеет появляться в тот миг, когда больше всего нужен. …В черном окне вдруг зажегся свет. Мелькнула размытая фигура. Второй Лорд спохватился, что нарушил всю маскировку, выставившись прямо под фонарь. И его сейчас прекрасно видно. Но было уже поздно что-либо исправлять… Она подошла к окну. И посмотрела на него. Нефрит замер. Ноги словно примерзли к земле, и он не смел даже дышать. Она смотрела на него! И он чувствовал этот взгляд – через липкую ночную тьму, серый саван дождя и безразличный холод оконных стекол – чувствовал, как прикосновение. Тепло. Хрупко. Горько, неуловимо-нежно. Драгоценно. Как поцелуй со вкусом слез. А потом она подалась назад. Едва заметно, но он увидел это. И почувствовал, как оборвалась тончайшая паутинка, на миг протянутая между ними. Такая тонкая паутинка – а ощущение, будто с ней вырвали половину сердца… Больно. И он шагнул обратно, в холодный черный сумрак. Ведь там ему самое место, верно?.. …Усмешка на губах, горькая, как полынь… Она снова оттолкнула его. Молча, не говоря ни единого слова – оттолкнула. Конечно, у нее есть все основания так поступать. И она будет совершенно права, если вообще не захочет видеть его. Никогда. И он примет ее решение. Хотя вынести это будет невозможно. Он не знал, сможет ли жить, не видя ее. Хотя, нет, какой смысл лгать самому себе? Он не сможет. Он не мог жить без мыслей о ней и тогда, когда не помнил ничего – даже самого себя. Эти мысли были единственной нитью, удерживающей над пустотой то, что осталось от его исполосованной мраком души. Его тайным оружием против теней. А сейчас… Сейчас, когда он помнит все… Стало намного больнее. Намного, намного больнее. Тогда те смутные воспоминания были его сокровищем, которое никто не мог у него отнять. Она – неизвестная, безымянная – принадлежала ему. Теперь – не принадлежит. …Литана!!! Небо мое, боль моя, моя зеленоглазая!.. Только теперь ты не моя, Литана. Я лишился всех прав на тебя в тот день, оборвавший наши жизни. Наши – потому, что и моя жизнь ушла вместе с твоей. А все эти тысячелетия была – смерть. Я думал, что нет ничего ужаснее этой смерти заживо. Но жизнь, возвращенная мне, оказалась намного страшнее. Жизнь, полная воспоминаний о том, как я… Небо, о том, как я убил тебя, Лита!!! И теперь я не могу – не имею права мечтать о тебе. Но, прости, я все же мечтаю. Мечтаю о твоих глазах – самых любимых моих звездах. О тепле твоего дыхания, о прикосновениях мягче крыла бабочки… О волосах, похожих на темный растаявший янтарь. О мягкой ямочке на правой щеке – знаешь, я так любил ее целовать… Литана… Знаешь, что самое страшное, зеленоглазая? То, что я не умру без тебя. У меня нет права на смерть – слишком многое надо исправить. Слишком много долгов отдать… И я отдам их все – потому что Ши-Тенноу всегда платят по счетам. И если ты оттолкнешь меня – я останусь жить. Я буду должен остаться. Я буду дышать, говорить и даже, может быть, улыбаться. Только моя улыбка навсегда станет мертвой маской. И я перестану быть собой. Я буду расколот надвое – до конца вечности. Или… до твоего прощения, зеленоглазая. Видишь, я не могу не надеяться. Надежда – это то немногое, что мне осталось. Хотя, наверное, я не имею на нее права, да? Прости, родная… Ночь была ненастной и такой неуютной, что даже демоны, наверное, прятались по своим норам (или что у них там, у демонов…). Поэтому никто не видел молодого человека, который медленно брел по улицам, затянутым серой пеленой. У него было аристократически правильное, почти совершенное лицо, роскошная грива каштановых волос и… И очень старые, тоскующие, безмерно уставшие глаза. А в старом особняке было тепло и тихо. В гостиной, как и обычно, пахло сухим деревом, гвоздикой, кофейными зернами и, совсем чуть-чуть – горьковатым дымом из догорающего камина. Тепло. Спокойно. Лорд Звезд закрыл глаза и прислонился спиной к двери, впитывая в себя золотистый уют спящего дома. Отсюда даже тоскливый шелест дождя казался мирным и убаюкивающим… Небо, как же он устал… Нефрит вздрогнул от неожиданного озноба и только теперь понял, что насквозь промок. Просто до последней ниточки. И промерз до костей, к тому же. И, в придачу ко всему, под ним образовалась целая лужа. А ковер они только вчера новый постелили… Ох… Он торопливо скинул ботинки (в ботинках щедро хлюпала вода) и бесшумно подошел к камину. Не то, чтобы он от кого-то прятался – просто привычка двигаться незаметно стала частью его натуры еще с прошлой… нет, с позапрошлой жизни. Тепло. Хоть немного тепла… Отогреть хотя бы тело, если уж сердце… Нет, сейчас не надо об этом. Камин походил на большого, ворчливого, но добродушного дракона. Он уже почти погас, но все еще распространял приятный жар и оранжевый свет, играющий в прятки с тенями в углах большой комнаты. Он манил, как магнит… – Опять гуляешь до полночи? Вопрос прозвучал так неожиданно, что Нефрит чуть не вздрогнул. Одна из теней зашевелилась, и сверкнула на него травянисто-зелеными глазами. Ну, конечно. Кто бы это еще мог быть? – Не цепляйся, рыжий, – криво усмехнулся Звездный Лорд. – Сам-то почему не спишь? Зойсайт насупился и сразу стал похож на большого нахохлившегося воробья. – Можно, я тебе отвечать не буду? – хмуро спросил он. – Вот-вот, – вздохнул Нефрит. – И я не буду. Четвертый Лорд хотел было обидеться, но, взглянув на друга попристальнее, раздумал. – Ты похож на мокрого кота, – сообщил он. – Зонтик потерял? – Зонтик? – рассеянно переспросил тот. У огня было так тепло, что не хотелось даже разговаривать. – Я… как-то не подумал. – Он не подумал! – Зой вздел руки к потолку. – А ты вообще когда-нибудь думаешь? Джед вчера весь день с мигренью провалялся, теперь ты… В одной рубашке в начале марта, да под дождем… А терморегуляцию запустить мы, конечно, забыли! А пальто взять мы, конечно, гордые!.. Нефрит устало прикрыл глаза. Спорить совершенно не было сил. – Зой, давай ты мне потом расскажешь, какой я осел, а? – бледно улыбнулся он. – В красках и с иллюстрациями. Но не сейчас, ладно? Лорд Огня набрал в грудь воздуха для очередной гневной тирады, но, что-то поняв, шумно выдохнул и сунулся прямо в камин. Оттуда донеслось сердитое неразборчивое ворчание, из которого самыми мягкими выражениями были «балбес» и «самоубийца». Изящные и чуткие, как у музыканта, ладони порхали над горячими угольями, как над клавишами невидимого рояля, что-то ворожили… – Готово, – выдохнул, наконец, он, высунувшись наружу, и сдул пепел с челки. Потом небрежно прищелкнул пальцами. Пламя взвилось оранжевыми крыльями, обдав друзей волной сухого жара. Нефрит даже почувствовал, как от волос и одежды идет пар. Блаженство… – Теперь будет гореть до утра, – сообщил Зой. – Тебе согреться как следует надо. А то простудишься. – Спасибо, – усмехнулся Лорд Звезд. – Ты настоящий друг. – А как же, – тот ехидно улыбнулся в ответ. – Вот скончаешься ты от насморка, и с кем я тогда ругаться буду? Нефрит рассмеялся – совершенно искренне и почти весело. Горечь на сердце слегка отступила. – Рыжий, ты нечто, – отсмеявшись, сказал он. – Что бы я без тебя делал, не знаю… – Помер бы со скуки, – уверенно заявил Зойсайт. – Скорее от счастья, что никто не треплет мне нервы, – с не меньшим ехидством выдал его собеседник. – Но все равно спасибо тебе, рыжий… Зой в ответ наморщил веснушчатый нос, но промолчал, глядя в огонь. На его лице появилось странное упрямо-мечтательное выражение – какое-то мальчишеское и очень взрослое одновременно. Как у ребенка, детство которого слишком рано закончилось. …Да так оно и было, вообще-то. Когда они с Эндом в одном из южных городов случайно наткнулись на худого, как щепка, вертлявого двенадцатилетнего оборвыша, тот уже давно не был ребенком. Недетский, недоверчивый взгляд был взглядом человека, который хорошо знает, как это – каждый день вести игру со смертью. Нравы на Юге тогда царили жестокие… И упрямый пацаненок с глазами, похожими на узкие зеленые бритвы, потом долго привыкал к тому, что не нужно постоянно изворачиваться и ждать удара. Что есть люди, которым можно доверять… Эх, рыжий лисенок… …– Эй, ты заснул, что ли? Нефрит оторвал взгляд от пламени камина. Зойсайт смотрел на него требовательно и сердито: – Ты меня слушаешь, вообще-то? – Слушаю, – вздохнул он. – В чем дело? – Я говорю, Энд унесся куда-то. Внезапно. Вон, даже учебник забыл… Лорд Звезд насторожился. – Неужели опять демоны? – Нет, – покачал головой Зойсайт. – Что-то с Серенити. Нефрит насторожился еще больше. – Принцесса заболела? Попала в беду? – Да нет, – Зой поморщился. – Я не понял точно, Энд очень спешил, но… Вроде бы, она расстроена или как-то так. Плохо ей, в общем. Его собеседник сочувственно нахмурился. Маленькую лунную воительницу за эти несколько дней успели полюбить они все. Зойсайт нервно поежился. Потом нерешительно спросил: – Я тут даже подумал… Ну, в общем… А вдруг это с ней из-за нас? – Не знаю, – хрипло прошептал Нефрит. – Но мне очень не хочется так думать. – Мне тоже, – кивнул Зой. – Серенити заслуживает счастья. – Да… – рассеянно ответил его друг. – Да, они все его заслуживают… Лорд Огня внимательно посмотрел на него. Потом тихо спросил: – Может, все-таки скажешь мне, что случилось? Звездный Лорд криво усмехнулся: – Можно, я не буду отвечать? – Ясно. – Его собеседник резко посерьезнел. – Литана? Нефрит вздрогнул и отвернулся. Насупленное лицо Зоя стало еще более мрачным. – Прогнала? – Нет, – беззвучно выдохнул тот. – Мы даже не разговаривали. Четвертый Лорд понимающе вздохнул. – Ты к ней сейчас ходил, да? Нефрит кивнул, не открывая глаз. Огонь вдруг показался ему невыносимо-слепящим. Его собеседник снова вздохнул, на сей раз более громко. Помолчал. Потом, наконец, спросил: – Слушай, ну почему ты не пойдешь и не поговоришь с ней? Ты же умеешь, лучше нас всех… Второй Лорд только покачал головой. – Тут мое умение не поможет. И вообще – сам-то ты почему не поговоришь с Амелией? Зойсайт резко побледнел. Даже в оранжевом свете камина его лицо стало похожим на восковую маску. – Я говорил. То есть, пытался… – И? Тоже прогнала? Тот покачал рыжей головой. – Нет. Она ведь очень вежливая, знаешь. Она просто… – он сглотнул непослушный комок в горле. – Она… отшатнулась, будто я снова ее ударил. Ну, не мог я это видеть! – Зой, – тихо спросил Нефрит. – Что значит «ударил»? Тот опустил почерневшие глаза. – Я ее… тогда еще, на Луне… Я ударил ее по щеке, понимаешь? – Выражение лица у Четвертого Лорда было откровенно несчастным. – А потом было много всего такого, что… Нет, я про это сейчас не могу. Но та пощечина… Она помнит. И я тоже. Нефрит нахмурился. Пощечина. Оскорбление. В каком-то смысле это хуже убийства. Во всяком случае, для леди ранга сейлор-воительницы. Тем более, пощечина от любимого… – Я… тогда словно убил в ней что-то, понимаешь, Неф? – голос Зойсайта зазвенел и сорвался. – И когда я к ней уже теперь подошел, у нее стало такое лицо, будто я ее снова… И глаза такие, будто… будто… – Будто ей больно, – очень тихо закончил Нефрит. – Я знаю, Зой. Я все это знаю. Лорд Огня вздохнул, часто заморгал и пристально уставился в огонь. – А ты говоришь «подойди», – добавил его собеседник. – Как тут подойдешь? – Ну ты же Литане пощечины не давал, – хмуро возразил Зой. Нефрит горько усмехнулся. – Дать пощечину можно не только рукой, рыжий. Словами, взглядом можно ранить куда больнее любого удара. И я ранил ее, – он поднял на друга беспощадные синие глаза. – Ранил глубоко и жестоко. Так жестоко, что ей все еще больно. Зойсайт сочувственно кивнул. – Она… очень на тебя злится? – Лучше бы злилась, Зой, – выдохнул его друг. – Лучше бы уж злилась… Но всякий раз, когда я вижу ее… – Он поднял глаза к потолку и крепко зажмурился. – У нее вид птицы, попавшей в силки. Мы оба… – он машинально откинул за спину спутанные волосы, – мы оба в ловушке, Зой. И я не знаю, как вызволить ее оттуда… Лорд Огня нахмурился, глядя в огонь. – А может… со звездами посоветуешься? – неуверенно предложил он. – Ты же можешь… – Не могу, – синие глаза Нефрита потухли. – Я уже пытался. Небесные сестры не слышат меня. – Неф… – потрясенно прошептал Зойсайт. – Ты не говорил, что… Неф, как же так? Ведь ты всегда мог… Почему? Тот поморщился, как от боли. – Давай сейчас не будем об этом, рыжий. Не надо. Зой хотел что-то еще спросить, но потом осекся и замолчал. Он молчал долго, напряженно думая о чем-то, а потом его глаза внезапно стали яркими и остро-серьезными. – Я кое-что понял, – медленно сказал он. Нефрит вопросительно поднял бровь. – Если, как ты говоришь, вы с Литаной в одной ловушке, то… – он вскинул рыжую голову, – то освободить ее ты сможешь, только освободившись сам. Нефрит пораженно взглянул на собеседника. – Что ты имеешь в виду? – Вы в одних и тех же сетях, ведь так? – ответил Зой. – Значит, и разорвать их сможете только вместе. Лорд Звезд покачал головой: – Она не захочет. Зойсайт фыркнул. – Вроде, на днях кто-то уговаривал Куна пойти и начать действовать вместо того, чтобы страдать в сторонке. И я от души надеюсь, что он именно так и поступил – вон, весь день его не было видно… – Рад за него, если так… – А ты не перебивай! Так вот. Вместо того, чтобы другим советы давать, пошел бы и сам им последовал! Боишься, что ли? – Боюсь, – честно ответил Нефрит. – Очень боюсь сделать ей еще больнее. Сделать неверный шаг… Зойсайт не ответил. Просто скрестил руки на груди и уставился на него своими упрямыми зелеными глазами. Иронически поднял бровь – мол, давай, сейчас послушаем, какую глупость ты еще скажешь… Вид у него при этом был такой комично-серьезный, что Нефрит не выдержал и рассмеялся. – Все так, Зой, – сказал он. – Все правильно. Нельзя пытаться и не делать ошибок. Они неизбежны. И боль неизбежна, когда вскрываешь старые раны. И без этой боли их не исцелить. Но… – он вздохнул. – Но одно дело моя боль. Это я стерплю. А вот если больно будет ей… А ведь будет, Зой. Я не знаю, хватит ли у меня мужества… Лорд Огня еще выше поднял бровь, но по-прежнему ничего не ответил. Нефрит улыбнулся. – И опять ты прав, рыжий. Конечно, у меня хватит мужества. Должно хватить. У меня ведь нет выбора. На кону судьба Литы… Зой молча кивнул. – …Но как сделать так, чтобы она хотя бы согласилась поговорить со мной… Его собеседник пожал плечами: – Я думаю, для начала нужно просто подойти. А там ситуация покажет. В конце концов, – он хитро ухмыльнулся, – ну, стукнет она тебя пару раз, ничего, не рассыплешься… – Добрый ты, – фыркнул Нефрит. – Ага, – охотно согласился Зой. – А также бе… ну ладно, рыжий и пушистый. Ты вот что… – и он легко поднялся на ноги. – Ты сиди и грейся. А также думай. Ты у нас почти такой же умный, как и Джед, вот и думай. А потом, завтра… или уже сегодня?.. короче, иди и действуй. Кстати, кофе хочешь? – неожиданно спросил он. – Так Джед его вроде еще вчера прикончил… – оторопело произнес Лорд Звезд. Успевать за всеми скачками мыслей друга ему после четырех бессонных ночей никак не удавалось. Зойсайт таинственно улыбнулся. – А у меня заначка есть. Учти, от сердца отрываю! – Ценю и буду помнить, – ответил ему такой же улыбкой Нефрит. И когда Четвертый Лорд был уже на полпути в кухню, добавил: – Спасибо, рыжий… Тот потешно наморщил нос: – Спасибо скажешь, когда выпутаешься! И исчез за дверью. Нефрит остался сидеть у камина, рассеянно глядя на огонь. …Рыжий хитрец! Да уж, Зой знает, какими словами его можно растормошить. Хотя, конечно, он прав. Не время бездействовать. Его страдания сейчас ничем не помогут Лите. Они сейчас в одной ловушке. Они оба бьются в невидимых сетях из боли, лжи, вины и ненависти. Он – стократно виноват в этом. Она – не виновата ни в чем. Но Зой прав. Выбраться оттуда можно только вдвоем. Вот только… как? Он не мог забыть глаза Литаны в их первую встречу. Помертвевшие – и одновременно полные агонии. Изначальный Хаос! Лучше бы она тогда действительно его ударила … Он выдержал бы ее гнев, ее презрение и ненависть, и даже смерть от ее руки принял бы, как искупление. Но ее боль было видеть невыносимо. Вот уже пять дней она медленно разрывала ему сердце. О, как ты мудр, Хронос! И как жестоко справедлив! Ее боль, причиненная его руками, стала его пыткой. Все правильно. Если бы… Если бы только при этом не страдала Лита. Вот этого, Хранитель Времени, я тебе не прощу. Можешь продержать меня в своем аду тысячи лет – но все равно не прощу. Почему ты не отдал ее боль мне? Почему?! Нефрит вдруг ощутил прилив дикой, неконтролируемой ярости – на Берилл, на Хроноса, на самого себя – такой сильный, что пылающие оранжевые языки в камине на миг показались ему холодными. А следом нахлынула волна непереносимо горькой, отчаянной тоски, медленно разламывающей душу на части. ЛИТАНА!.. Как ты нужна мне сейчас, Лита, зеленоглазая моя! Как больно… Хриплый рыдающий смех перебил дыхание. Тебе больно? Ей было еще больнее. Он вцепился в каменную резьбу так, что заныли пальцы. Припал лбом к холодной шероховатой поверхности, стиснул зубы, нечеловеческим усилием заставляя себя дышать. Секунда. Еще секунда. И еще одна. Теплый, уютный сумрак комнаты вдруг стал непроницаемо-черным. Прохладным. Скользким, как шелк. Темнота обвилась вокруг него мягким коконом, до ужаса знакомая, глухая, вкрадчивая… …Ты же не нужен ей. Зачем бороться?.. Замолчи! …Ты же видишь, ей только хуже от твоего присутствия… Замолчи!! …Ты же только мучаешь ее… ЗАМОЛЧИ!!! …Оставь все. Ты здесь не нужен… НЕТ!!! Он изо всех сил ударил кулаком по резному камню. Резкая боль обожгла сознание, заставила сделать вдох. А потом еще один и еще. Нефрит ощутил, как медленно отступает кошмар, и мир постепенно возвращается в привычные границы. Сквозь тонкий, противный звон в ушах он слышал потрескивание огня и собственное хриплое дыхание. По запястью стекали щекотные теплые капли, и густели, засыхая. Пахло дымом и старым деревом. Знакомые, уютные запахи. Он жив. И намеревается таковым остаться. И он намеревается победить. Ради Литы. И – да, и ради себя тоже. Потому что разве можно их разделить? На побелевших губах Звездного Лорда появилась кривая усмешка. …Мы уже видели эти трюки, леди Тьма. Ничего нового придумать не успели? Нас не так-то легко уничтожить. Игра еще не окончена. И исход еще не решен. Леди Судьба еще раз сдала нам карты. Нефрит выпрямился, не отрывая глаз от оранжевого пламени камина. Там, среди танцующего огня он видел другой танец… …Высокая девушка в белом полотняном платье, почти прозрачном от росы. Распущенные волосы вспыхивают медными огнями в странном смешанном свете, падающем с неба. Тонко позванивают браслеты. Босые ноги плетут причудливый узор священного танца, древнего, как Юпитер. Она оборачивается к нему. В ее глазах смеются грозы, поют зеленые кроны деревьев… Литана… Я никому не дам отнять тебя у меня, Литана. Я люблю тебя. Я предал тебя, разрушил твой мир, отнял воспоминания, погубил жизнь. Я хотел тебя спасти, а вместо этого погубил. И ты правильно отвернулась. Я, наверное, совсем не заслуживаю твоего взгляда. Но я люблю тебя. Лита, ах, олененок мой, мой отважный измученный олененок! Не надо прощать меня, родная. Не надо, если не хочешь. Не надо снова любить меня, если это причиняет тебе боль. Просто… подпусти меня к себе. Дай мне распутать твои цепи. Дай мне выпустить тебя на свободу. А потом… А потом можешь прогнать меня. Или убить – что одно и то же. А пока… Лорд Звезд вдруг улыбнулся. Мягко, чуть грустно, но совершенно искренне. Идеально очерченные брови над синими глазами слегка нахмурились, а в самой синеве появились крохотные бархатные искорки. Не надо оплакивать смерть раньше самой смерти. Игра еще не окончена. Если уж на то пошло, то она только начата. Он жив. И Лита жива. И… и еще есть шанс – у них обоих. Хотя все свои шансы он отдаст ей. Чтобы она вновь научилась смеяться.