Против солнца

От дома не осталось ничего. Влад видит перед собой плотные заросли кустов ростом с него самого, захватившие весь участок, и отчаянно хочет поверить, что перепутал, забыл дорогу, не там свернул и заблудился, хотя знает точно, что место – то самое. Нет необходимости смотреть по сторонам в поисках доказательств, но он всё равно это делает, оттягивая момент неизбежности: три дома по левую сторону, покосившийся столб с электрическими проводами у поворота дороги, одинокое дерево-великан в паре метров за спиной. Все опознавательные знаки находятся на своих привычных местах. А дома нет. Нет ничего похожего на завораживающие картинки по запросу «заброшенные дома», которые он любит рассматривать. Одни только по-осеннему порыжевшие кусты с колючками: приблизишься к таким слишком неосторожно – и не заметишь, как облепят со всех сторон. Нет, Влад в курсе, что дом сгорел несколько лет назад, но он думал, что остался какой-никакой фундамент. Или часть стены – хотя бы той, кирпичной. Или арка дверного проёма. Да хоть что-нибудь, не могло ведь сгореть абсолютно всё. Даже с учётом удалённости от города и, например, неудачно сильного ветра той ночью. Ладно, допустим, так случилось. Огонь сожрал дом, ни разу не подавившись и не оставив кусочек на чёрный день. Но куда подевались хозяйственные постройки? Где баня, гараж, курятник, хлев, погреб? Да хоть чёртов уличный туалет, в который он боялся провалиться в детстве? Влад бы и ему сейчас обрадовался, честное слово. Он был здесь в последний раз, когда умерла бабушка. Тот день в памяти почти не сохранился – только не останавливающиеся бессильные слёзы и неровная дорога на кладбище. Зато отпечатался другой, за пару дней до: бабушка тогда посмотрела на него мутным от боли и лекарств взглядом и не узнала. Спросила: «Что это за мальчик? Дайте ему присесть». Влад не присел – он вышел на улицу, неспособный справиться с уже ощущающейся потерей. Он смотрит на кусты в настоящем, но видит вместо них прошлое. Видит частокол забора и лавочку без спинки, на которой бабушка сидела летними вечерами в ожидании возвращения коровы с пастбища. Интересно, пасут ли сейчас жители деревни коров сами? В детстве это был один из самых любимых моментов каникул – день, когда была их очередь выгуливать всё стадо. Он помнит ранние подъёмы, бредущих коров, покрывало, расстеленное на траве, собачий лай, вареные яйца с солью на обед, загнутые страницы очередной книжки – слепяще-белые на солнце… Вся ответственность за животных, конечно, лежала на взрослых, но иногда и он мог взмахнуть кнутом, возвращая забредшую не туда корову – не ударить, но указать направление. Правее лавочки, чуть в стороне – калитка. На ней не было засова, лишь крючок, которым символически запирали двор на ночь. Когда-то возле неё возвышался каштан, но его срубили ещё в детстве Влада. Слева от ведущей к дому дорожки рос крыжовник – Влад не ел его ягод уже лет двадцать, наверное, однако до сих пор помнил первоначальную кислинку и взрывающуюся следом за ней сочную сладость. Рядом – баня: тёмная, мрачная, приятно пахнущая дымом и въевшейся сыростью. Впритык к ней стояла единственная постройка, которая на памяти Влада почти всегда стояла запертой: в ней покрывались пылью дедушкины инструменты, сломавшаяся техника и доисторический холодильник, который использовали вместо шкафчика для не портящихся без холода продуктов. Дальше по кругу – качели, дорожка, ведущая к заднему двору (сколько летних дней он провёл, курсируя между сеновалом, погребом и вечно пустым гаражом), яблоня, натянутые между забором и домом верёвки, на которых сохла одежда. Если снова вернуться к калитке и посмотреть направо, то там можно было увидеть огород и пышные кусты пионов – белых и ярко-розовых, от насыщенного аромата которых у Влада всегда болела голова. Ещё правее, за огородом, – яблоневый сад, в котором он однажды прятался, боясь получить нагоняй за разбитую кружку. Вообще-то в этом саду он пропадал часами, но память, зараза, первым делом выдавала именно случай с кружкой, а не что-нибудь забавное. Сам дом, словно точка пересечения всех путей лабиринта, находился в центре: спереди и сзади – огороды, слева – двор, справа – сад. В отличие от соседских, раскрашенных голубым, жёлтым или зелёным, он никогда не был цветным. Тёмные, почти чёрные брёвна основной постройки контрастировали с белым кирпичом появившейся значительно позже большой комнаты, соединявшей в себе прихожую, столовую и кухню. Влад помнит так много деталей о каждом уголке, о тех, кто жил здесь, но боится, что если начнёт в этом ковыряться, то сломается, потому что за хорошими моментами всё ещё прячутся плохие. На этом месте стоял дом, стены которого впитали так много счастья и горя, детского смеха и взрослых слёз. Здесь рождались и умирали люди, а дом наблюдал за этим и готовился простоять молчаливым стражем ещё не одно десятилетие. Но теперь его нет, и как будто бы и не было никогда – ни дома, ни людей, ничего. Лишь пожелтевшие страницы памяти могут свидетельствовать об обратном. Сейчас здесь беспокойно шевелятся кусты, потревоженные холодным ветром, и тихо шепчут: «Теперь это наше место». Пора было уходить, пока воспоминания удавалось сдерживать. Или пока не вышли жители других домов, чтобы поинтересоваться, что за чужак тут околачивается. И хорошо, если бы это оказались незнакомые люди. Он не знает, имел ли смысл его приезд сюда. У него не было конкретной цели, просто захотелось увидеть старый дом. Стало ли ему легче? Нет. Тяжелее? Не совсем, но… Словно ещё одна деталь откололась и раскрошилась, пока он не видел. И он не знает, чем её заменить, что втиснуть на пустое место, чтобы не чувствовать себя таким потерянным. - Влад? Голос, неожиданно раздавшийся за спиной, заставляет вздрогнуть. Узнаванием прошибает сразу же – а ведь так хотелось бы обмануться. Понадеяться, что не мог он из всех возможных людей встретить на этом пепелище его – ещё одного призрака прошлой жизни. Наверное, самого главного и уж точно больнее всего бьющего. Влад молча оборачивается, скользит взглядом над плечом стоящего рядом человека, словно играет в «Я тебя не вижу, значит, и ты меня нет», но всё же смотрит в лицо. Максим повзрослел. Что, вообще-то, вполне логично: прошло почти десять лет с того дня, как они виделись в последний раз. Линия рта стала твёрже, скулы проступили чётче, но карие глаза, казалось, остались такими же – Влад с ужасом осознаёт, что едва не провалился в них снова. Максим ухмыляется, крутится на месте и интересуется: - Сильно изменился? «Ты изменился ещё тогда» – хочется ему сказать. Но Максим, видимо, в режиме «Сколько лет, сколько зим», поэтому Влад тоже делает вид, что это лишь встреча двух когда-то знавших друг друга людей. Без общего контекста и задачек со звёздочкой, оставшихся без решения. - Узнать можно. - Зато ты всё такой же. Из Влада вырывается короткий смешок вместе с не успевшим удержаться: «Если бы», на что Максим на секунду хмурится, но тут же возвращает на лицо улыбку: - Зайдёшь в гости? Мама будет тебе рада. «А ты – будешь?» – вопрос просится наружу, но на этот раз Влад сглатывает запоздало-ненужное. Один – один, болтливый рот. - Я бы с удовольствием, но мне пора идти, если не хочу опоздать на автобус. Передавай тёте Свете привет. Они оба знают, что Влад врёт. Автобус из этого захолустья ходит дважды в день – в семь и в пятнадцать часов. Сейчас – одиннадцать тридцать. Даже ползком и обходными путями успел бы запросто, причём дважды. Максим кивает и больше не улыбается: - Да, конечно. Неловкость сгущает прохладный осенний воздух, заставляя вязким киселём застревать его в горле. - Ну, пока. Рад был повидаться. Это тоже ложь, но Влад не может заставить себя сказать «прощай» или, не дай бог, «ещё увидимся». Максим снова кивает, щурится – так знакомо, приветом из, казалось бы, давно пережитого одного-на-двоих, и это – слишком. В этот момент, возле этого заросшего травой места, когда-то бывшего домом, с этим человеком, который домом почти стал… В голове предупреждающе мигает сигнализация: «Уйти, уйти, уйти». Не вспоминать, не видеть в этих глазах то, чего нет уже давно. Возможно, чего и не было никогда. Влад не выдерживает, не даёт Максиму времени на ответ, взмахивает рукой и разворачивается, направляясь к дороге. Через поле было бы быстрее – раньше так и ходили, но он не знает, что там теперь с двумя мостами, которые нужно было переходить, не затопило ли их. Да и куда ему спешить – до автобуса ещё тьма времени. Поэтому возвращается той же дорогой, которой пришёл сюда. Дурная была затея. Чего он ждал от этой поездки? Приятной ностальгии? Получите, распишитесь, не подавитесь. Добавки желаете? Он смотрит по сторонам, чтобы не поддаться глупому желанию обернуться. И это работает, отвлекает, пока он видит лишь дома и чужие огороды. Но затем слева от дороги вырастает знакомый лесок – и его швыряет туда, сквозь кроны и ветви, к тому месту, которого тоже, быть может, уже нет. Вода в пруду похожа на мутный рассол из бочки с огурцами. Или на самогон, который гнали едва ли не в каждом доме этой деревни. Как, впрочем, наверняка и всех соседских. Он поделился этой мыслью с Максом – тот засмеялся. - И правда похоже. Только пахнет получше. Ему было виднее: его бабка тоже гнала и активно продавала местным алкашам, среди которых числился и отец Макса. Влад любил это место. Несмотря на крутой спуск к нему, риск свалиться в застоявшуюся воду и отсутствие нормального берега, на котором можно было посидеть. Пруд со всех сторон закрывали деревья и кустарники, создавая иллюзию тайного места или отдельного, скрытого ото всех, мира – только для них двоих. Влад снова посмотрел на Макса, отмечая, что друг сегодня какой-то не такой. Может, опять с отцом поцапался, может, что-то ещё случилось. Обычно он сразу рассказывал о подобном, но сегодня молчал, поэтому Влад не давил. Захочет – поделится. Макс поймал его взгляд, дёрнул одной стороной рта в попытке улыбнуться, однако лицо осталось серьёзным. Он смотрел на Влада как-то слишком внимательно и пристально, не неприятно, но непривычно. Наконец, словно решившись на что-то, он быстрым шагом преодолел расстояние между ними и остановился перед Владом. Тот подумал, что сейчас услышит, что же случилось, но вместо этого Макс наклонился и прижался своими губами к его. Влад замер. Мир вокруг молчал, не давая подсказок, только сердце колотилось быстро-быстро, словно в бесполезной попытке помочь. Он слышал запах Макса, чувствовал тепло его губ и не знал, что с этим делать. Закричать? Ударить? Убежать? В голове возникло и закрутилось услышанное когда-то дома: «Пидоры не люди» – и его затрясло. Макс тут же отстранился, но не отошёл. - Противно? Противно ли ему? Нет, не противно. А должно быть? Если он не пидор? Или он… да? Макса молчание не смутило – он знал Влада слишком давно. - Ударишь? Влад помотал головой, не способный выдавить из себя ни слова. - Больше не будем общаться? А этот вопрос попал в цель. Одна лишь мысль об этом причинила боль. Он представил, что больше не проводит время с Максом – и переживания о поцелуе отошли на второй, ненужный план. Он не заметил, что Макс обнял его и прижал к себе, пока не услышал его успокаивающий шёпот: - Всё хорошо, тшш. Ему было шестнадцать, и это был его первый поцелуй с Максом (да и вообще). Но далеко не последний. Влад спотыкается, зацепившись ногой за лежащую на дороге палку, и едва не пропахивает носом землю. Думает зло, что надо было упасть, может, разум очистился бы от дурацких воспоминаний. Мысль о том, что можно было бы сходить на кладбище, раз уж он всё равно здесь, мелькает в голове и ожидаемо не находит отклика. В детстве он думал, что, наверное, поймёт значение таких посещений, когда повзрослеет. Осознает, зачем таскаться на кладбище по расписанию и устраивать у могил какое-то извращённое сочетание пикника и застолья. Мёртвым, конечно, всё равно, но у Влада всегда вызывали омерзение пьянки на костях. Он давно вырос, но логичнее всё выглядеть не стало. Да и в целом он не понимал, зачем усложнять. Это ведь как с церквями: если где-то в небе действительно кто-то есть, то разве не услышит он тебя из любого места, а не только в пропахших ладаном, вычурной позолотой и показухой храмах? Вот и к ушедшим близким можно обратиться в любой момент – было бы желание. У Влада оно сейчас лишь одно – добраться до остановки и дождаться автобуса. Об остальном он подумает дома. Пока он ловит флэшбэки, ноги успевают преодолеть уже треть пути. Другие люди ему не попадаются – никто, слава богу, не кидается навстречу с криками: «Владик! Как ты вырос!». Никто и не догоняет – Влад мысленно отвешивает себе затрещину, но отрицать бесполезно: он и правда на секунду подумал, что Максиму не всё равно. Придурок. С первого раза как будто не понял. Господи, как же это убого. Когда он слышит топот бегущих ног за спиной, он не оборачивается, продолжая топить себя в упрёках. Да и не думал он всерьёз, что Максим побежит за ним – до тех пор, пока его не схватили за руку и не вынудили повернуться. - Я испугался, ясно? Это же ты у нас весь такой правильный и радеющий за справедливость, осуждающий других за ошибки. Я не смог, ясно? Влад не хочет этого. Ни душещипательной исповеди, ни мук совести, которые не реанимируют его раздробленное одним солнечным летним днём на пороге восемнадцатилетия сердце. Когда-то хотел и надеялся, представлял, как Максим найдёт его и всё исправит. Сейчас? Нет, спасибо. Отболело же. Давно прошло. Он сам собрал сердце по кускам, обмотал изолентой и старательно латал то и дело разбегающиеся в стороны трещины. - Ясно, – отвечает он и собирается идти дальше. Максим хватает его за запястье – на этот раз сильнее, удерживая. - Ты выслушаешь меня хотя бы сейчас. Максим начинает говорить, но Влад не слушает. Он смотрит на чужие смуглые пальцы, так выделяющиеся на фоне его собственной светлой кожи. Его накрывает из-за простого касания, утягивает воспоминаниями в тёмную комнату с низким окном, где было жарко и томно. Где Макс распластался на нём, вдавливая всем весом в матрас, и упоительно глубоко целовал, и невыносимо медленно двигался, заставляя скулить, и шептал в кожу такое важное и впервые услышанное… - Ты не слушаешь! Этот Максим, напротив, не шепчет. Он кричит. Злится – и Влада подхватывает этой яростной волной. - Да, не слушаю. Ты можешь сказать мне что-то важное? Что-то, что изменит прошлое? То, как я себя тогда чувствовал? Максим молчит, опустив плечи, но взгляд не отводит. Хотя лучше бы смотрел в сторону – сам Влад разорвать зрительный контакт не может. - Скажи мне только одно. Дело не в том, что ты… с ней. Чувства проходят, я знаю. Но... Почему ты не сказал мне? Почему просто не сказал правду? Что-то вроде: «Влад, прости, я тебя разлюбил, засунь все свои планы в жопу»? - Я никогда не переставал тебя… - Хватит. Влад лежал в кровати, лениво листая новостную ленту в телефоне. Было всего одиннадцать часов вечера, слишком рано для сна в пятницу, но завтра предстоял подъём в шесть утра, на который он был согласен только ради Макса. Пусть ценит оказанную ему честь. Он по привычке зашёл на его страницу вконтакте… и замер. Вместо фотографии, которую сделал он сам, на которой Макс смеялся, закрыв лицо руками, висело что-то другое. Влад не сразу понял, что именно там было изображено и почему стало так оглушающе пусто внутри. Через пару минут Влад лайкнул фотографию, выдохнул раздирающий лёгкие воздух и заблокировал Макса. В голове бестолково сталкивались друг с другом мысли, словно оглушённые птицы, потерявшие ориентацию в пространстве. Он думал о том, что, получается, можно не заставлять себя ложиться спать так рано – завтра ведь уже никуда не нужно. Стоило бы встать, включить свет, вытащить из холодильника что-нибудь вкусненькое и дочитать, наконец, кинговского «Стрелка» хотя бы со второго раза. Но не хотелось ни двигаться, ни есть, ни читать. Он ничего не чувствовал и ничего не желал, вяло удивляясь, почему ему всё равно. Накрыло его позже. Влад почти начал засыпать, убаюканный однообразием тёмного потолка, в который пялился. Накрыло тогда, когда завибрировал телефон. Влад на автомате потянулся, равнодушный и апатичный, увидел на светящемся экране кривляющееся лицо Макса – это фото тоже сделал он... И разрыдался так, как не плакал, даже когда умерла мама. Он внезапно осознал, что теперь всё изменится. Нет, не так. Уже изменилось. Хотелось найти оправдание, пресловутое "это не то, что ты думаешь", ответить на вызов и дать Максу убедить себя. Но это не история из тупого сериала про "увидел с кем-то, не то решил, а оказалось, что это была сестра". Сестру не засасывают, с ней не ставят такое фото на аватарку в социальной сети. С ней не меняют статус на "встречается с…". Телефон всё вибрировал, упрямо ёрзая по полу, и не хватало сил, чтобы его выключить. Влад смотрел на экран, на эти глаза, родинки, улыбку. Запоминая и отпуская всё то безгранично свободное и любимое, что они ему подарили, а теперь внезапно забрали, чтобы передарить кому-то другому, сменив потрёпанный бант и упаковав в новую хрустящую обёртку. Утром он внёс номер Максима в чёрный список. Сейчас Максим стоит напротив и смотрит так, что под кожей начинает зудеть. Словно по венам бегают муравьи и никак не могут отыскать место для постройки дома. Влад мечется вместе с ними в попытке найти выход. Ему кажется, что Максим видит всё, что Влад прячет даже от самого себя. Все осколки, которые он бережно хранил и вгонял глубже под кожу. Всю боль, не поддавшуюся времени. Всё то, что он заставил его пережить. Видит – и это корёжит что-то внутри, потому что запал, с которым он начал кричать и требовал себя выслушать, погас, оставив после лишь болезненную тишину, насквозь пропитанную непонятной тоской. Он же сам сделал выбор. Откуда взяться тоске? - Чего ты хочешь? Влад, наконец, на самом деле смотрит в ответ и замечает за внешним лоском усталость, тщательно замаскированную прежде. Максим открывается, позволяет увидеть, но Влад не уверен, что хочет этого. Может быть, маленькая часть него была бы рада верить, что у Максима всё хорошо, пусть и без него. Но, вероятнее всего, он бы элементарно предпочёл неведение. - Ты прав. Мои слова не сделают тебе легче, не вернут прошлое. Я знаю, что причинил тебе боль, и ненавижу себя за это вместе с тобой. Хоть где-то вместе, да? – смешок выходит настолько больным, что Влад хочет по-детски закрыть уши руками. Но Максим продолжает: – Прости меня. Я... все эти годы я думал, что не имею права стучать в твою дверь и чего-то хотеть. И я держался. Но вот ты здесь… Из всех возможных, чёрт возьми, мест. И я не могу отпустить тебя просто так. Я знаю, вижу, что сейчас мои слова будут лишними. Я лишь прошу тебя дать мне шанс объясниться потом. Пожалуйста. Ради всего хорошего, что между нами было. Влад должен сказать "нет". Должен развернуться и уйти. Забыть. Вычеркнуть из жизни, как сделал Максим однажды. Вернуть должок, соблюсти равновесие. Он видел, как ломаются люди, затянутые в отношения с неправильными людьми. Он и сам подлежит ремонту по многим параметрам. Но он вспоминает того человека, который действительно понимал его. Того, который поддерживал и не осуждал. Того, который спасал его и сам искал в нём спасение. - Телефон с собой? Максим молча достаёт телефон из кармана джинсов в качестве ответа. На его лице расцветает пугающая надежда, пока Влад борется сам с собой. Сомневается. Решается. - Записывай номер.