Новоадмиралтейские

Когда Виктор возвращается, он не сразу замечает, что Вася сбился с пути. Точнее, замечает, но не предполагает, что по такому поводу. Он смотрит на пакетик и ему сносит голову от того, что он всё понимает. Понимает, но отказывается признавать. Вася смотрит виновато, укладывает руки в карманы, словно пытается сжаться, спрятаться под тяжелым взглядом старшего, но тот припечатывает одним лишь «Это то, что я думаю?» От чужого «Да» хочется удавиться. Городецкий зажмуривается и потирает лицо ладонью, не зная, что и сказать. У него не находится слов, он тяжело вздыхает и упирается взглядом в стол, потому что на напарников смотреть бесполезно — отмалчиваются, позволяя старшему в команде поставить точку в совершенно дикой ситуации.       — Слушай, я тебе даю слово, что я завяжу. «Майор в отставке», — думает Городецкий, скашивая взгляд на красные кружочки, — «член группы специального назначения, лучший из лучших, гений!» Да… гений, который, судя по всему, выжал из себя всю гениальность. Виктор ничего не говорит. Накрывает пакетик ладонью и съезжает по столешнице вниз к карману тесных джинс. Вася меняется в лице, смотрит так, словно ему только что простили все грехи. Он поджимает губы, а глаза буквально загораются от того, что ему не влепили по лицу и мозгам прямо здесь и сейчас.       — Спасибо, — говорит он, но Виктор лишь стискивает челюсть. Он многое пропустил по работе, многое упустил в жизни его коллег, товарищей, друзей, но это… это уже слишком. Городецкий это понимает, когда застаёт Васю на рабочем месте в час ночи. Входит в кабинет, чтобы забрать куртку, сонно протягивает руку, на автомате, и только потом осознает, что свет в кабинете включен, а знакомый, привычный стук клавиш мгновенно утихает. У Васи всё ещё побитый взгляд, виноватый, неловкий, он его удерживает, хотя видно, как дрожат пальцы, потянувшиеся за стаканчиком кофе. Вите совсем не хочется поднимать тему, но он понимает, что иного шанса не будет — Вася либо закроется, либо возомнит себя всесильным. В такой ситуации трудно помочь самому себе, и он явно это понимает, закрывая мцдк*, когда Виктор ставит стул впритык к его стулу. Он буквально блокирует его, теперь либо падать назад вместе со стулом, либо сидеть до последнего слова старшего. А это слишком близко, ближе, чем проводят допросы. Неприятно, вызывает ненужную тошноту и волнение. Городецкий укладывает куртку на колени и складывает руки на груди, упираясь взглядом в темноту за окном.       — Как долго?       — Месяц, может… может, чуть больше. Виктор поднимает брови и заглядывает в чужие глаза, специально склоняясь к мужчине.       — Это недолго, по-твоему? Это непозволительно долго, Вась.       — Я брошу, обязательно брошу.       — Это что, проблески самоприказов? — кривится Городецкий, недовольно глядя на него. — Совсем скоро твой самоконтроль даст заднюю, и рядом никого не окажется.       — Так же, как и в момент, когда это всё началось, — огрызается Подгоняев, скашивая на него взгляд.       — Мне послышалось, или это был упрёк? Едва Вася раскрывает губы, как тут же их закрывает и стискивает зубы, отворачивая голову.       — Вася, ты обалдел? — недовольно вопрошает Городецкий, хватая его за плечо.       — Отвали, Вить, — мужчина отталкивает чужую ладонь, но его тут же хватает за свитер, едва не наматывая ткань на кулак. — Да ну Виктор Павлович! — шипит он.       — Да у тебя даже сил не хватает меня отпихнуть, — едва не выплёвывает Витя, встряхивая его. — Что же ты с собой сделал…       — Я с собой ничего не сделал, — качает головой Вася, огорчённо уловил тяжелый взгляд старшего. — Это — лишь последствия. Я справлюсь со всем этим, я же сказал. Всё-таки вырывается. Пытается вырываться из капкана, отодвинув стул назад, но Городецкий удерживает его на месте, с силой припечатывая ладонью по колену. Вася замирает как под дулом пистолета. Смотрит с опаской, напряженно, словно прямо сейчас старший всё вычислит по его глазам и прикончит.       — А причины какие? — недовольно шипит Виктор.       — А что, непонятно что ли? Мне работать надо было, искать тебя! Здесь столько всего произошло, пока тебя не было… Ты бы хоть какую-то весть прислал, да хоть через кого-нибудь! А ты?       — Меня в больничке закрыли, причём против моей воли. Я пролежал там несколько месяцев не от хорошей жизни, — напоминает Витя, сжимая пальцы. Подгоняев потирает лицо ладонями, ерошит волосы и понимает, что так сильно запутался, что теперь невозможно выпутаться.       — Мне просто надо было работать, — поспешно оправдывается мужчина: — Тут такое творилось! Куча дел, мужики пошли против Девятова, когда тебя обвинили в краже флешки. Я разрывался между ними, пытался работать на два фронта. Всем что-то было нужно, и я пытался! Я правда изо всех сил! Я до ночи!.. Я… просто нуждался в подпитке.       — Хреновую ты «подпитку» выбрал, — озадачено прокомментировал Виктор. — Ты иссушил себя, Вась.       — Виктор Павлович, я правда не хотел, — он поднял на полковника извиняющийся взгляд, — я даже не заметил, как подсел, так и не понял, как это произошло, понимаете? Мужчина хмыкает:       — Врёшь, Подгоняев. Всё ты знаешь. Знает. Правда ведь знает, но как теперь выбраться из неправильной ситуации не понимает. Мало ему было симпатии, теперь он стал наркоманом, ходячим кошельком в вечном поиске красных кружочков, и ему явно нечего терять, потому что крышу точно снесет если не сейчас, то в ближайшем будущем, а там увольнение по статье и хорошо, если по-тихому…       — В этом-то дело, — признается Вася, опуская взгляд на чужую ладонь. — Я думал, что ты жив, что тебя похитили ради компромата, но время шло… Я так ничего и не смог сделать: пытался пробить все каналы, но хвосты вокруг тебя были обрублены, а время… и я… — Вася опускает дрожащие пальцы поверх чужой ладони и с опаской поднимает взгляд на Городецкого. — Я запутался. Испугался. Поверил, что ты уже… всё. Полковник молчит. Вася умудряется продумать всё, начиная с момента, как его бьют по лицу, заканчивая другими не радужными вариантами исхода. Подгоняев медленно отнимает пальцы от чужой ладони, но его тут же хватают за запястье.       — Мы решим этот вопрос после того, как ты завяжешь. Ты же завяжешь? — настойчиво спрашивает Городецкий, вздёрнув бровь. Вася слабо приподнимает уголок губ, неуверенно улыбаясь и тут уже кивая.       — Так точно, Виктор Павлович.

Когда Виктор возвращается, он не сразу замечает, что Вася сбился с пути. Точнее, замечает, но не предполагает, что по такому поводу. Он смотрит на Васю и ему сносит голову от того, что он всё понимает. Понимает и всё признаёт.