* * *
Все остальное время Арлерт снова обдумывал, как действовать. Ничего не делать тоже ни в коем случае нельзя, как и оставаться на этом уровне безобидных переписок, словно реально ничего не происходит, но только вот незнание об опасности не уничтожает её. «Как втереться человеку в доверие? Нет, не так. Как втереться человеку в доверие за две недели? Это вообще возможно за десяток дней? Что я ей должен сказать? — Линнора была увлечена каким-то сериалом, а сидящий за столом Армин смотрел словно сквозь стену, — Главное — это её не спугнуть… Надо с ней подружиться, произвести впечатление. Да только вот чем его производить?» Был бы он богаче — хотя, пожалуй, для Райс это роли не играет — или обладал тем качеством, которое бы восхищало… Тем более, она понятия зелёного не имеет, что происходит на самом деле. «Вообще, она доверчивая, — снова раскинул мозгами Арлерт, — а если я маньяк? Ну, тип, я же с ней нормально сейчас общаюсь, а если бы я был одним из тех мужчин? Если бы мой аккаунт был фейковым? Она бы так же без опасений отвечала мне? Она же даже не подозревает, о чём я хочу её предупредить… Значит, стать тем, кому она доверится, не так и сложно? Просто нужно побольше общаться и рассказывать о себе, быть милым и не давить?» Опять же, грёбаный Итан Хант — Армину казалось, что стоит менять имя и фамилию, потому что собственные не говорили ни о чем. Он поворнул голову на мать, которая выглядела сосредоточенно, но устало. Потухший взгляд выдавал ее возраст, и мальчишка невольно задумался, насколько это тяжело, когда жизнь превращается в вереницу одинаковых дней сурка. Они с Райс переписывались ещё около часа вечером, вернее, Арлерт всеми способами вытаскивал её на разговор: порой неуместные вопросы и истории ни о чем, просто чтобы завоевать её внимание. Словно через любое сообщение проскакивало недосказанное ты-можешь-мне-доверять, именно ему, а не кому-то ещё. Он сдал свои позиции лишь тогда, когда Хистория вышла из сети под предлогом позднего времени — и, черт, это день действительно пролетел как-то очень незаметно, словно Армин проснулся, моргнул — и вот снова надо ложиться спать, потому что завтра школу определённо пропустить не получится. Нет, правда, а куда ушло время?.. Он разве что успел посидеть в интернете, поесть несколько раз, помучать свой мозг риторическими вопросами и остаться неподготовленным к контрольной по физике. Следующий день начался с пролитого в спешке кофе, небольшой ссоры с матерью по поводу разбросанных вещей и потерянного учебника, который нашёлся на полу у дивана, и как он там оказался, никто не знал. — О, привет, — оживился Эрен, махая рукой, увидев Арлерта в дверном проёме. Тот пропустил всего лишь день, но класс все равно казался абсолютно чужим, где практически никто его не понимал, и одиноким. Лёгкий шум окутывал собой, мешая думать. «Тебе стоило к этому привыкнуть, не в первый раз в школе. И с каких пор ты разговариваешь сам с собой?» — Армин потряс головой, словно больной пёс, и прошел на свое место. — Эй, Армин! — подозвал его Кирштайн с первого ряда, где развалился чисто поваляться, хоть сидел на четвёртом. — Чего вчера не был? — спросил он, застав мальчишку врасплох. — Ну, эм… — на плечо неожиданно легла рука вставшего чуть поодаль Йегера, что сейчас подошёл, и Арлерт немного повернулся к нему. — Мне было плохо, и я решил остаться дома. Ничего ведь страшного, да? — Сейчас тебе лучше? — уточнил Эрен. В животе тревожно скрутило от предчувствия, что сейчас снова придётся солгать, но Армин зацепился за шелест чужого голоса и почти уверенно кивнул. — Получше. — Это здорово, — услышав это, мальчишка сел за парту, оглядывая одноклассников: Жан снова завалился спать, не очень-то ему хотелось; Микаса только пришла и достала тетрадь, а учительница литературы записывала на доске что-то про Рэя Бредбери. На половине урока Армин отчего-то начал щёлкать ручкой. Его одолела беспорядочная необходимость отвлечься на что-то, и между листанием учебника, щёлканием ручкой или нервным постукиванием ногой о пол он выбрал второе. Желание спасти хотя бы Хисторию — во-первых, Арлерт проникся к ней, а во-вторых, не знал, каким образом предупредить остальных, — проснулось и, лишь попробовав вкус жизни, крепко-крепко впилось зубами в своё право на существование. Все решения, казавшиеся до этого момента логичными, приняли свою истинную двоякость. Они наконец-то стали настоящими. И Армин тонул в них. Он пытался бороться. Пытался быть прежним. Но ничего не выходило, и он думал, что его самого во всём подозревает и весь мир. Думал ли он о том, знает ли сын этого банкира Форстера, что на его день рождения может случиться нечто ужасное? — да. Но всё было тщетно. Армин не мог этого объяснить самому себе, как больше не мог погрузить свою тревогу в беспробудный сон. — Армин, — Йегер толкнул его ногой, глядя с непониманием — брови его были изогнуты в немом вопросе, — ты можешь не щёлкать? — голос мог показаться раздраженным, но мальчишка уловил в нем знакомые нотки чувств, которыми мучился сам. — Это отвлекает. — Извини, — Арлерт перестал щёлкать, откладывая канцелярию и складывая пальцы в замок, только теперь поняв, как ему это было необходимо. Он должен был чем-то себя занять.* * *
Узкий коридор. Армин шел к заветной двери на лестницу, с лёгкой паникой глядя на притворные лица проходящих мимо учеников. Шум поглощал его с головой, впивался в разум и сковывал тело тугими ремнями. Впереди мельтешащими точками отзывался каждый шаг, и казалось, что грудную клетку жжет от нехватки воздуха: в помещении душно. Остаться где-то на час с самим собой означало вновь стать зверьком — забавы ради? — в клетке переживаний и не быть способным отвергнуть их или сфокусировать внимание на чем-то другом. Но не то чтобы у мальчишки был выбор. Вернее, он был, да только выбирать не приходилось. Поднявшись на четвёртый этаж старого корпуса, который даже после ремонта выглядел довольно сомнительно, Армин направился в самую глубь коридора, где находился мужской туалет. Ремонта там вообще не было: побелка кое-где посыпалась, широкий подоконник треснул из-за того, что на нем в прошлом довольно часто сидели и курили старшеклассники, а дверь скрипела так, что пришлось крайне аккуратно протиснуться внутрь в попытке издать как можно меньше звуков. Оказавшись в маленьком помещении, Арлерт кинул рюкзак на пол и залез на тот самый треснутый подоконник, державшийся на одном честном слове. Закинув ноги туда же и подтянув их под себя, мальчишка замер, прислушиваясь. Опаздывал ли он на уроки? Да. Прогуливал? Ни разу. Поэтому и казалось, что за дверью совсем близко медленно шагают чьи-то ноги, и Армина могут найти, хотя в этот туалет, наверное, давно никто не ходит — брезгуя. Когда раздался звонок, его немного отпустило. Теперь все учителя спешили в кабинеты, чтобы провести урок, коридоры опустели, и мальчишка остался один, уже настроившись провести тут все сорок пять минут в полном одиночестве, где ему было комфортнее и безопаснее, поскольку он знал, что тут никто не сможет ему навредить. Закрыв глаза и прильнув щекой к холодному и грязному стеклу, он погрузился в свою фрустрацию, где мог взаимодействовать с мыслями и позволять им одолеть себя. И когда дверь справа вдруг тревожно заскрипела, словно кто-то довольно уверенно её открыл, Армин дёрнулся и чуть не свалился с подоконника. Не то чтобы Кирштайн выглядел страшно, но на секунду Арлерту показалось, что это директор или завуч пришли уличить его в первом в жизни прогуле. Жан выглядел не менее удивленно — даже присвистнул. — Вот с кем я ещё физику не прогуливал! — громко сказал он, не волнуясь о том, что в тишине коридора его голос звучал ещё громче, и, ещё раз скрипнув дверью, по-хозяйски ввалился в помещение. — Поздравляю с дебютом! Арлерт простонал и легонько ударил костяшками кулака по стеклу, буркнув что-то вроде: «Нельзя же так пугать». Кирштайн, глядя на его наивный вид, оставил свой рюкзак под ногами и тоже запрыгнул рядом, шлепая друга по бедру: вы посмотрите, разлегся тут на весь подоконник. — Не ожидал тебя тут увидеть, — он усмехнулся, прислонившись спиной к окну. — Наш Армин прогуливает контрольную по физике? — Я не готов, — буркнул Арлерт, с тревогой осознавая, что это ещё один знак, что что-то явно не так: прилежный ученик внезапно начал пропускать уроки и дни. Черт, он так плохо все скрывал. — То же самое, поэтому я и здесь. — Не удивительно. — Не будь занудой. Кирштайн достал пачку сигарет и вполне себе уверенно закурил. Арлерту ничего не оставалось, как наблюдать, как отвратительно пахнущая палочка с тлеющим кончиком оставляла на губах дым, поднимающийся к потолку, и самозабвенно закрывающего глаза Жана, то и дело припадающего к сигарете, находя в ней спасение и для души, и для тонкого тела. Серьёзно, он вообще когда-нибудь ест? Дальше они молчали, потому что Армину совершенно не хотелось говорить ни о чем, а Жан не нашёл темы для разговора — если бы она была, рот у него не закрылся бы. Только ноготь изредка звучал по шершавому подоконнику, сковыривая с него прилепленную жвачку. — Твои родители случайно не фермеры? — уточнил Кирштайн, глядя на совсем раскисшего друга, который сейчас обеспокоенным лицом сливался своей бледностью со стеной. — Да не овощ я, — предчувствуя продолжение, вздознул Армин, пряча голову в руки, но поднял её, с удивлением глядя, как Жан достаёт банку энергетика и откупоривает. — На, — банка оказалась протянутой ему, мальчишка скривился. Жан выглядел куда старше из-за лица и роста, но он все же с некой заботой — ведь каждый проявляет её по-своему, да? — настойчиво протянул ближе. — Да бери, это же не бухло. С пониманием, что от него не отстанут, — «Да и вообще, прекрати вести себя, как королева драмы, к тебе тут проявляют небезразличие, а ты друзьям уделяешь меньше времени, чем своим тараканам в голове», — Арлерт послушно взял жестяную банку, в которой плескалась сладкая жидкость, пахнущая… ну, энергетиком, собственно. Энергетик пахнет энергетиком. Да, логика на пьедестале. Он осторожно сделал глоток, словно пил сейчас чуть ли не нефть, оценивая её вкус. — Ты что, первый раз в жизни энергетик пьёшь? — Ну, не было повода раньше, — пожал плечами Армин, делая вывод, что это очень даже неплохо, и второй и третий глотки сделал уже увереннее и жаднее. Жан усмехнулся, мотнув головой, похлопывая мальчишку по острой коленке. — Эх, дитя. — Я старше тебя на месяц. — Не заметил, — Жан выдохнул, раскачивая ногой туда-сюда, крутя на длинных пальцах что-то вроде кольца, — тебя вчера не было, потому что… — Я плохо себя чувствовал, — повторил Арлерт по накатанной и, если честно, не уверен, насколько это все ещё ложь. — Может, стоит придумать версию пооригинальнее, как думаешь? Эта уже не прокатывает. Он выжидающе смотрел на друга, желая услышать причину, слегка наклонив голову, и априори никогда не серьезный Кирштайн именно в эту секунду настолько сосредоточен, как будто это не он вовсе. И его внимательный взгляд, такой взгляд, которым он ни разу ещё на Арлерта не смотрел, прожигал дымящуюся дыру. — Скажи честно, тебя Эрен подослал? — спросил мальчишка вместо ответа, ведь отчего-то ему именно так и казалось. И все же, такой Жан не напрягал, но… это необычно, и поэтому слегка выводит из строя, однако, Армин со своими странностями и сам сейчас не лучше. — Никто меня не подсылал. Я тут, чтобы свалить с физики, а Эрен понятия не имеет, куда ты пропал, да только он тоже остался писать контрольную. А вот ты… Все почти как всегда: Жану скучно — Жан несёт бред сумасшедшего. Им стоило бы его околесицу продавать. Но в каком виде? Брошюрки? Безумная библиотека для начинающих? Разве что именно эту можно было бы продать с дисклеймером: «Осторожно! Шутки кончились» и ещё несколькими предупреждениями о нетипично глубокомыслящем Кирштайне — он о чем-то догадывается? Он опять не закончил предложение, обрывая на той же интонации, и Армин заметил, что тот сидел к нему уже не боком, повернув голову, а прямо, лицом к лицу. От взгляда больше не убежать — разве что свалиться с подоконника, чего не хотелось: вообще-то, высоковато, да и на кафель больно будет падать. Арлерт снова пожал плечами. Вероятно, Жан лишь интереса ради это спросил, но его настойчивость вызывала несколько вопросов. Время тянулось, как мед, от него все ещё ждали ответа, а Армин понятия не имел, что сказать. — Армин. Он поворнул голову, осознавая, что его личное пространство нарушено, но выталкивать из него друга не захотел. Пальцы сильнее стиснулись на жестяной банке, а лопаткам было неудобно из-за белой тверди стены, но Кирштайн с невозмутимым выражением лица даже не думал отодвинуться — ладонь его упиралась в пластиковую раму, а пальцы второй — на конце подоконника; захлопнувшийся с обеих сторон капкан. — Тебе допрос нужно устраивать, чтобы узнать, что происходит? — он не завершил, обрывая интонацию, оставляя её окончание под печатью «тайного и неразгаданного». Армин сглотнул, стушевавшись, — до одури неудобно, словно он — перетасованная колода карт. Не понимая, почему Жан так пытался выведать из него что-то, как будто тоже в этом замешан, остался тет-а-тет с внезапно ворвавшейся в голову идеей, что сбивала с любой мысли, оставляя после себя один только вакуум, да и то вряд ли. — Ни-че-го, — проговорил он по слогам, сжав несчастный энергетик так, что на баночке остались вмятины. — Чего ты-то хочешь? — Объясняй. Ну или оправдывайся. — Да ла-адно, не занудничай. Ну захотелось пропустить, ну и похер, — чего Армин не умел делать — так это придумывать оправдания. Кирштайн закатил глаза и цокнул языком, отстраняясь обратно. Арлерту сразу же стало легче: то ли сигаретной вонью в лицо больше не разило, то ли Жан своим капканом не давал вдохнуть нормально. Возвратившись в прежнее положение, — в этот момент большая трещина скрипнула и погнулась, — Жан скрестил руки на груди. — Может, тебе кажется, что это все незаметно, но нет, чувак, это охуеть как заметно! Неужели мы тебе не друзья, чтобы просто знать о твоих проблемах? — он снова довольно громко говорил, и его резкие движения плеч выдавали непонимание и раздражение. — У тебя вечно ничего не происходит, но пойми, ты отвратительно шифруешься. Если это из-за той девушки, то тебе действительно стоит посоветоваться с нами — в этом неисправимых ситуаций нет. А если… если из-за родителей, то тоже. Знаешь, они иногда бывают придурками, потому что думают, что их ссоры ни на что не влияют, но если ты чувствуешь себя подавленно из-за этого, то тебе… — Нет, они ни при чем, — прервал его Армин, в примиряющем жесте поднял обе руки и поджал нижнюю губу. Ему было хорошо известно: для Кирштайна родители — больная тема, особенно мать, которая, кажется, решила не принимать сына вообще, игнорируя любое его действие, лишь иногда срываясь, словно думая, что перед ней козёл отпущения. — Ну так если ни при чем, то я прав? Дело в той девушке? «Как ответить? Да и нет? Глупо все это. С одной стороны, он прав, а с другой… Умеет ли Жан добиться поставленной цели? Нет, ни о чем я ему, конечно, не скажу. Это бред, с этим я должен сам разобраться, но он же не отпустит. Да что он сделает?» — Да какая разница? — внезапно спросил он, спрыгнув с подоконника, готовый взять рюкзак и уйти, несмотря на то, что и половины урока не прошло, но чужая рука на запястье дёрнула его назад. — Да просто я не хочу последствий. И никто не хочет, — Кирштайн смотрел ему в глаза, сидя на том же месте. — Неужели ты думаешь, что мы будем стоять и смотреть, если ты начнёшь с ума сходить? Мы помочь тебе хотим, не плевать нам, блять, на тебя. Я не хочу, чтобы ты там… ну не знаю… — он всплеснул свободной рукой и пожал плечами, — да ты вообще знаешь, сколько раз такое было? Когда вроде у человека все нормально, а потом раз — и нет человека. — Да не собираюсь я ничего с собой делать! Тебе как это в голову пришло? — Арлерт покрутил пальцем у виска, выглядя так, словно с шизофреником разговаривал, на темной глубине души разрываясь от того, в какой степени все плохо, что даже Жан начал опасаться, как бы Армин чего не натворил. Отвратительно. — Откуда я знаю? Армин, если не хочешь рассказывать, что за херня у тебя происходит, то хотя бы пообещай, что обратишься за помощью, если что. Лады? — Кирштайн сглотнул, ощутив, какую слабость себе позволил, потому что его голос звучал совсем не так, как у обычного Жана, и режим «весёлого дурачка» пропал в корне ещё давно. Кирштайн старался не двигаться, а поэтому сидел и наблюдал, как плечи Армина то вздымались, то опускались. — Да, — выдохнул Армин, кивая, — отчего-то некомфортно стало и стыдно как-то, и щеки вот-вот покроются румянцем. Нет, конечно, они всегда о нем заботились, но сейчас совершенно другое. — Да? Хорошо, — Жан приодобрительно улыбнулся, едва контролируя голос, потому что, боже, не мог привыкнуть к состоянию друга. — Иди домой, а? Я скажу, что тебе плохо стало, да и сидеть на истории… — Точно… — Арлерт ударил себя ладонью по лбу: угадайте, кто совсем ничего не учил? — я забыл про тот параграф… — У-у, тогда однозначно вали, — протянул Кирштайн, — хоть сейчас. Не жди уже перемены, все равно минут двадцать сидеть, — он снова улыбнулся этим приторным «все будет хорошо» и впихнул в руки Арлерта недопитый энергетик, отправляя домой.* * *
Армин с едва уловимой улыбкой листал историю переписки с Хисторией. И чем дольше он это делал, тем больше улыбка спадала с его уже кислой физиономии, потому что приходилось понимать, что с каждым днем он приближался к моменту, когда придётся каким-то образом сказать про вечеринку. Иначе ради чего все это? Прошла целая неделя, вернее, проползла, судя по медлительности. Серьёзно, половина мая, и вроде вау, совсем скоро каникулы, да только вот не легче нихуя, ведь то, что приближалось с каждой минутой… Странно, неправильно, неприятно и страшно. «Что же, Армин, возьми себя в руки. Ты что, впервые в жизни говоришь важные вещи? Хотя бы попробуй. Начни там издалека, или сделай так, словно все это случайно. И общаться с собой во втором лице переста… А, в общем-то, ладно. Не вслух ведь. Не пойман — не псих». Он отправил кучу смеющихся смайликов в ответ на сообщение Райс с какой-то шуткой, глядя на все с огромным сожалением. Дни текли, а он писал как ни в чем не бывало, будто это единственная его цель. На самом деле прощупывал границы доверия — насколько она видит в нем правду? Говорил как можно откровеннее, ведь чем больше позволишь человеку войти на свою территорию, тем больше человечности в его глазах заслужишь. Конечно, так бывает далеко не всегда и не со всеми, но с ней уж точно прокатит. Пусть понимает всю искренность его намерений, пусть у неё тоже будут «секреты» Арлерта, выдуманные им ради её доверия. Вот, и так я лишилась телефона — закончила свой рассказ Хистория лаконичным сообщением. Уже не надеясь получить это сообщение, вернее, наоборот, надеясь его не получить, потому как голова трещала, а уставшие веки тяжелели, Армин все же открыл глаза после уведомления. Некоторое время он просто пялился на экран. Оу. Оу? Ты даже не будешь сочувствовать? Ну, сочувствую, конечно. Но я тебя все же переплюнул. Ты сделал что-то похуже, чем уронить телефон с трибуны на футболе? Арлерт усмехнулся, и его пальцы быстро забегали по клавиатуре: Ага. Проспойлерил другу концовку Сверхъестественного)) Ты жестокий. Мальчишка снова усмехнулся, откинувшись на подушку и подтягивая ноутбук. Закусил щеку — привычка; думал, что бы ответить, и он, наверное, был бы куда правдивее, но все ему чудилось, что рано. Жестокие люди чаще всего говорят правду — уже в который раз вкладывая вселенские смыслы в ответ, он нажал на кнопку «отправить», и вроде бы весёлый разговор омрачился односторонней тяжестью и тревогой, которую некому было рассказать, некому выплеснуть, и был лишь один способ справиться, но даже в нем нужно быть осторожным, иначе будет слишком поздно. Правда? Я никогда об этом не слышала. Не знаю. Это был намёк, что ты хочешь мне что-то сказать? — в животе мимолетом скрутило. О чем она говорит? Может, все дело в том стереотипе, что девушки постоянно ищут намёки, придумывая двойные смыслы под поверхностью? Армин не сводил глаз с экрана. Где-то теплелась надежда, что он на правильном пути, хоть определить это было чертовски сложно: все же он не из тех, кто человека по движению руки прочитать может, не видавший виды пленник своих чертогов разума и скрипки. Ему вдруг стало умиротворительно грустно. Он с головой нырнул в глубокую сине-черную жалость, обещая себе никогда так больше не делать. Нет, просто в книжке какой-то прочитал. Наверное, это бред. Мне кажется, это правда, ведь жестоким людям плевать, будет ли человеку больно от их слов, поэтому они всегда говорят то, что думают, даже если от правды вред. Есть логика, но я бы не стал так верить второсортным книжкам по акции. Забавно, учитывая то, что это не я написала эту фразу — Хистория словно насмехалась над ним. Так я же не заставляю тебя не верить тому, что написал. Просто это звучит слишком категорично. Все когда-нибудь врут, это человеческий фактор. Врут все, но я согласна с тем, что жестокие люди делают это реже. Большинство из нас лгут не из злых побуждений. Да, но если так, то нужно похоронить себя во лжи, иначе общество посчитает тебя бездушным и каждый будет считать своей обязанностью плюнуть тебе в лицо. Я не это имела в виду. Просто когда тебе не плевать, как повлияют твои слова на другого, ты пытаешься сгладить углы, сказать помягче… Мне кажется, ты меня не понимаешь ( Армин хотел приложиться головой о стол, ведь да, черт возьми, именно это он и пытался сделать — сказать помягче и не врать; и если уж он не понимал, то кто вообще понимает? Неужели это она оказалась в его ситуации? Он устало потер глаза. Понимаю, прекрасно понимаю. Просто я устал. Может, пойдёшь спать? Возможно. Арлерт перечитал сообщение и пришёл к некоторым выводам: во-первых, их разговор скатывался в какое-то философское русло; во-вторых, Райс далеко не глупа, а поэтому уверенность, что ей хватит мозгов все понять, росла. Тогда спокойной ночи? Армин был готов закрыть крышку ноутбука и лечь, но в следующую секунду решил оставить последнее слово на сегодня за собой: Не думаю, что я жестокий, просто на некоторые вещи нужно время.* * *
Время, вопреки всем своим преувеличенным целебным свойствам, не лечило. Наоборот — расслаивало на пласты, которые скрипом скручивались в поржавевшие скрипящие куски. И этим бесполезным крошащимся металлом Армин ощущал себя сейчас, не переставая стенаться и чего-то мучительно ждать. Он не мог рассказать об этом никому, даже намекнуть, чтобы получить хоть грамм поддержки или совет, как и не мог решить ситуацию прямо сейчас. Мало того, он знал одну лишь Хисторию, одну из восьмерых, кого отчаянно желал спасти. И, перекручивая эту мозговую жвачку в голове, которая в отличие от настоящей никогда не была сладкой, он плыл из одного дня в другой, опять, по бесконечной спирали. Но иногда ему было особенно тяжело. В очередной раз, назвав Арлерта Рапунцель из-за его волос, Рейнтхелл рассмеялся, и смех подхватила ещё парочка его друзей. Микаса, услышавшая это, испепеляюще зыркнула на них, готовая заставить их просить прощения у Армина, которого уже след простыл. Вылетая из кабинета, он едва не сбил с ног Меридит, что несла в кабинет стопку учебников. — Армин! Раздался звонок, но Микаса не обратила на него внимания: она, подхватив Эрена, стоявшего в коридоре, решительно двинулась в направлении, куда, по её мнению, мог побежать Арлерт. И не ошиблась.* * *
— Нет, я просто не понимаю, почему ты расстраиваешься из-за этих придурков? Йегер говорил это в дверь кабинки, разделявшей его и друга. — Я не расстроен. — Именно поэтому сидишь там уже десять минут? — Микаса устроилась на полу рядом с Эреном. — Я же говорю, все в порядке. Вы, блин, понимаете? — с подвыванием ответил голос, и раздался шорох, как будто Армин подтянул ноги к себе. — Эрен, у тебя прекрасные волосы. — Да! — активно поддержала Микаса. — Посмотри на этих лохов, у них веник на голове! А у тебя по сравнению с ними они красивые! И мне нравится их цвет. Арлерт за дверью всхлипнул и готов был расплакаться еще сильнее, потому что дело было совсем не в волосах. Это настолько его истощало, что даже обзывательства от Рейнтхелла, на которые он раньше махал рукой, превратились в спичку, полетевшую в сухой хворост и создавшую пожар внутри, от которого хотелось выть. Жизнь стала похожа на банку, а Армин, как муха, долбился в её стенки в попытке вырваться из-за стекла, но оно было настолько толстым, что никто не мог слышать его криков, и поэтому ему казалось, что он молчит и улыбается даже сейчас, сидя на крышке унитаза и пытаясь не сорваться в окончательную истерику. — Хватит. Уйдите, пожалуйста, — сказал он через несколько секунд, осознавая всю бесполезность этих слов, поскольку вряд ли бы его оставили в покое. — Мы уйдём отсюда только с тобой, — перечил Йегер. Услышав это, Арлерт тихо взвыл, глотая слезы. Даже Эрен и Микаса, понимающие его все это время, сейчас упрямо не давали ему успокоиться. Армин прекрасно понимал, что их присутствие лишь все усугубит, но просто оставить его одного они, видимо, не собрались. — Пожалуйста, я хочу побыть один. Идите на литературу, — его голос дрожал и покачивался, как струна, что готова была вот-вот порваться, как и он сам, раскачиваясь взад-вперед. — Ты хочешь, чтобы мы кинули тебя тут в таком состоянии? — возмутилась Микаса, словно была ошарашена тем, как вообще Армин допускает эту мысль. «Да! Съебите! Оставьте меня, я же человеческим языком прошу! Я бесхребетное ноющее существо, не способное сделать нихуя и отвергающее всё, и я не хочу, чтобы вы пострадали от моей вселенской тупости!» — прокричал Арлерт внутри себя. — Да, — просипел он, заливаясь новым приступом слез на выдохе. — Лично я никуда не уйду, — пожал плечами Эрен, прислушиваясь к копошению в кабинке, опершись о дверь спиной. — Может, ты думаешь, что так будет лучше, но ты ошибаешься, ведь тобой двигают эмоции, и тебе не помешает кто-нибудь рядом. Йегер остался без ответа. Его небезразличие никогда не оставалось в стороне, и к этому стоило привыкнуть, но сейчас выводило из себя, поэтому Арлерт даже не пытался ему ответить, оставаясь в тишине, смешавшейся со своими слезами. — Микаса, — тихо позвал Эрен, и даже Армин стал всхлипывать чуть тише. — Иди на урок, ладно? Я останусь, посижу с ним. — Почему ты? Я тоже хочу остаться. — Потому что мы лучше друг друга поймём. — Армин горько улыбнулся: вряд ли сказанное было правдой, но он действительно желал, чтобы хоть кто-то свалил отсюда. — Плохой аргумент. Придумай что-нибудь ещё. — Иди, а то ещё предъявят, что ты в мужском туалете делаешь, — Йегер протянул ей руку, чтобы она встала с пола. Микаса цокнула языком, всем своим лицом показывая, насколько ей не нравится идея друга, но все же поднялась и отряхнула юбку. — Действительно, сидим здесь, как Гарри и Гермиона, — она покачала головой и постучала в дверь кабинки. — Эй, я обязательно заставлю Рейнтхелла извиниться! Слышишь, Миртл? — пообещала она. И, стуча туфлями с низкими каблучками, вышла из помещения. — Приятель, — сказал Йегер, — может, откроешь дверь? Если честно, я не то чтобы горю желанием разговаривать с куском пластика. Давай же, Армин. На его фразу тоже не последовало ответа, и, на миг испугавшись, что теперь, когда Микаса ушла, Арлерт ни скажет ни слова, он все-таки услышал голос. — Почему она назвала меня Миртл? — Ну… Эм… — Эрен не знал, как это объяснить, чтобы Армин не подумал, будто Микаса назвала его плаксой. — Ты разве не читал Гарри Поттера? — Нет, — буркнул голос. Йегер сказал, что расскажет позже, надеясь, что Арлерт забудет об этом. — Армин, ты плачешь из-за Рейнтхелла? Слушай, он просто идиот, и ты не должен воспринимать… — Я знаю, что не должен. И не знаю, почему я это делаю, просто мне кажется, что жить стало труднее, — он постарался выравнять дыхание. Армин не думал об этом, потому что ещё утром у него не было повода. Но воспаленное сознание — оголенный провод, что мог ударить разрядом в любое время, и мальчишка просто не был в состоянии пропустить мимо ушей колкость одноклассника. — Не вини себя в этом. И за эмоции тоже не вини. Я заметил, ты в последнее время, ну… — пауза затянулась на несколько секунд, — ты выглядишь очень обеспокоенным, таким, словно никто тебе не поможет. Но это не так, и если ты выйдешь, мы можем поговорить об этом. — Я не хочу говорить. Это ничего не решит. Продолжать разговор дальше можно было и не пытаться. Эрен и не стал, он просто отошёл к противоположной стенке, прислушиваясь к звукам из кабинки. Ему пришлось прикусить язык и молчать все те минуты, пока Арлерт пытался успокоиться и судорожно вытереть влагу с лица, а после подняться. И наконец, дверь несмело приоткрылась. Свет от окна больно резанул по глазам Армина, который виновато опёрся о косяк. Он невольно зажмурил их, морщась от неприятного ощущения, и наклонил голову в сторону. Сказать, что он выглядел не очень, не поворачивался язык. Это казалось невозможным, но за ночь он как будто похудел на несколько килограмм, и подбородок странно заострился. Кожа была даже не бледной, а истёрто-серой; круги под глазами говорили сами за себя о потерянности и забитости. Но даже весь его вид не показывал и сотни той безысходности, которая теперь обитала внутри него. У Эрена сжалось сердце: он решительно не понимал, что же случилось и почему из Армина клешнями это не вытащить. Он словно заперся, не разрешая знать того, что знал сам, но в глазах читались отчаяние и вина. — Армин… — тихо произнёс он, пытаясь как-то подступиться, чтоб не сделать ещё хуже. — Как ты? Вопрос доходил до него долго, чертовски долго, как через толщу воды, с булькающим звуком квакшей, словно глаза опять заполнились слезами, но это было лишь последствием, и Арлерт тихо ответил «нормально» полусорванным голосом, попросив Йегера больше не спрашивать ни об одной вещи.* * *
Пальцы снова привычно стучали по клавиатуре, набирая новое сообщение. Армин не помнил, когда ещё так тесно общался с человеком в сети. Просто не было ещё интернет-друзей: мальчишка предпочитал общаться с одноклассниками или кем-то из более реального пространства. Арлерт не мог найти причины, вернее, не искал, однако сама суть чего-то виртуально-призрачного нагоняла мучительность одиночества и — местами до неприличия — странно-вуайеристского. И вот это казалось жутковатым. Но сейчас выбора не было, зато была возможность остаться в стороне, хоть Армин знал, что когда-то этой привилегией он воспользоваться не сможет — стоило ловить момент. Последний экзамен у нас шестого. Хоть бы пережить, это такой ужас ( — пожаловался Арлерт, хотя скорее нет, но если речь зашла, то к слову придётся. Блин, реально. Я полгода к ним готовилась, но, наверное, не стоило забивать голову. Да просто чувство, что это ни на что не влияет, а тратить силы зря? Ну такое — он вздохнул, осознавая, что эти экзамены вообще не в тему, и даже если он будет пытаться, то вряд ли уже получится сосредоточиться на учёбе. Вот именно. Зато когда все закончится, я про эту школу до осени не вспомню. Я тоже. Армин мялся, и отчетливая яркая табличка «Ты теряешь время» мельтешила у него в голове. Он задумался, достаточно ли заставил Райс доверять ему? Силясь разобрать нити сплетенных вероятностей, чтобы соткать из них картинку, понятную ему одному. Армин не хотел оказаться тем, кто разрушит единственный свой шанс, растерзает на клочки и пустит по ветру; но что можно сделать, чтоб предотвратить тот самый исход? Что приведёт к более ужасающим последствиям: правда или молчание? Чего молчишь? Все хорошо? — он не заметил, как прошло несколько минут пустого залипания в экран. Ага. Задумался. Я просто не знаю, что написать. Ну, как неловкая пауза, понимаешь? Да. Мне кажется, мы нашли бы больше тем для разговора, будь мы вместе реально. Ну, типа, встретились бы. Встретиться? Черт, она действительно слишком доверчива. И её буквально ничего не останавливает. Ну… Мы могли бы пройтись до корта. Тебе теннис нравится? Или кино? Кино? Армиииин, это пахнет свиданием) В смысле, что за предрассудки? Да шучу я, боже — Арлерт хотел самого себя по голове ударить. Внезапно ворвавшаяся в голову идея даже не казалась плохой, особенно если учитывать, что на войне все средства хороши. Забей. И все же? Что насчёт встретиться на корте? Он снова ждал ответ непозволительно долго и ощущал себя нелепо. Вот будет тупо, если ему откажут. Хотя ведь это изначально была идея Хистории. Да я только за! Супер. Теперь, конечно, они смогут поговорить и Армин расскажет все то, о чем знает, и Райс будет спасена. Правда… как найти остальных? Ладно, с этими потом, сначала Хистория. Кстаааати — неожиданно приходит сообщение. Многозначительно, подумалось Арлерту, но, вообще, он заинтересован. Что? У меня есть идея получше корта. Весь во внимании. — интересно, что она придумала? Короче, через неделю у Форстеров будет вечеринка. Ну, ты же знаешь Форстеров? Да сто процентов знаешь. Закрытая, конечно, вечеринка, все-таки Флок не будет кого попало приглашать. Но! У меня есть два пригласительных, и моя подруга собирается пойти со мной. И я думаю, тебя они тоже пустят, типа ты с нашей компанией. Как только это сообщение пришло, половина мыслей сразу улеглись в чёткую картинку, а другая их часть наоборот всколыхнулась волной, подтверждая все опасения. Итак, Хистория действительно была той самой Хисторией, про которую и говорил незнакомец на парковке; Арлерт не ошибался: столько совпадений попросту быть могло. Во-вторых, она только что пригласила его на ту тусовку, после которой вряд ли бы все закончилось хорошо, и в-третьих, как вишенка на торте, теперь он даже знал имя того парня. Флок… Флок Форстер. Сын банкира, решившего шагнуть а пропасть преступности зелёных купюр ради. Мерзко. И Армин понял, что медлить было нельзя. Пусть у него нет доказательств, нет вообще ничего, но он он просто обязан попытаться, ведь знающий и не попытавшийся ничего сделать будет виноват не меньше. Тусовка? — осторожно переспросил он, вновь беспокойно стуча пальцем по ноутбуку — эта тревожная привычка появилась не так и давно. — Да, Форстеров знаю. А ты уверена? Да, конечно, просто вечеринка. Ну, можешь считать это впиской. Как обычно. Если честно, не знаю. Да ты чего — тут же приходит в ответ. — Ну, это же явно лучше кино. Сам подумай. Посидим, поболтаем, расслабимся. Тем более, надо же когда-то в люди выходить. Тухло дома сидеть. Если бы она знала… Если бы хотя бы допускала эту мысль, закрепощенную холодным металлом внутри Армина… Не думаю, что хорошая идея — Арлерт едва удержался от того, чтобы сразу выложить все карты, потому что это наверняка будет выглядеть безумно. Но ему должны поверить, иначе — провал. И пусть Хистория ни о чем не подозревает, это не значит, что она в безопасности. Почему? Тебя предки не отпустят? И это тоже. Но просто… Блин, а где это вообще будет? В ответ пришел адрес, и Армин готов был поклясться, что это даже близко не Винтерберг. Он пялился на строки и осязаемо даже не понял, почему так завис. Просто все сплывалось, и тревожный ком в горле вновь дал о себе знать. Это не тот адрес. Не Винтерберг и совершенно не центр Дрездена, а где-то на его окраине, в районе, полном сомнительных многоэтажек, напоминающих странные облезлые бетонные вышки, которые буквально вгнили в неровно-бугористый асфальт, почти полностью покрывшиеся смогом из трубы завода, печальные и божьим чудом не заброшенные. Но почему там? Чтобы отвести подозрения? Пародия на нейтральную территорию? Ну, меня уже даже адрес напрягает. Тебе не кажется странным, что богатая семья празднует день рождения сына вот там? — Хистория, окажись сообразительнее этих ублюдков, ты не должна быть решением их проблем. Хах, ну блин, не думаю, что Флок захотел бы притащить всех в свой дом, чтобы оставить после вечеринки погром. Да и тусоваться в доме с родителями? Лол, нет, конечно. Я не про это. Они могли бы арендовать целый коттедж в центре, у них бы хватило денег, ну или одноэтажный домик так точно. Но что за гнилое место? Ты придираешься. Аренда и все остальное — это ж не бесплатно, а вот пригласительные у нас бесплатные. Einem geschenkten Gaul schaut man nicht ins Maul. Нет, просто действительно подозрительно. Ты знаешь Флока или ещё кого-нибудь? Нет, я Форстера не знаю, но вот моя подруга Имир знает, и кстати, он ей очень нравится, и поэтому мы с ней однозначно идём. Такой шанс упускать глупо. «Шанс умереть?» — подумал Армин, напрягшись и прикусив щеку, настороженно глядя в экран. Ты идёшь на какую-то тусовку и при этом не знаешь никого? Да как у тебя вообще пригласительные оказались? — вопрос напрямую. И не увильнешь теперь изящно. Арлерт раздражен и еле держался, чтобы не закрыть крышку ноутбука и не отложить подальше. Имир достала откуда-то. Ой, не еби мозги, сейчас ты выглядишь крипово. Что за допрос? Армин открыто нервничал, скрипел зубами, но ответить пришлось. Через себя он не переступил, но выглядело это все вкупе так, словно у него информационный поединок с одной наивной мадам. Как игра в карты: свои показывать нельзя, но при этом нужно убедить противника, что тот в проигрыше. Это все выглядело так, будто у Арлерта сердечный приступ, астма и, наверное, ветрянка. Одновременно. Я просто понять пытаюсь, с чего ты этим людям так доверяешь, ты ведь даже имён не знаешь. Подростки жестоки, и некоторые из них вообще двинутые. Ты не боишься, вдруг что-нибудь случится? Всегда может что-нибудь случиться, даже когда ты просто идёшь по улице. По такой логике, вообще из дома нельзя выходить, прохожих мы ведь тоже не знаем. С чего ты взяла, что кто-нибудь не попытается тебя напоить, а потом воспользоваться тобой? Да хотя бы Флок. Богатые всегда уверены, что им позволено больше остальных. Имир этого не допустит — Хистория, видимо, сдавать позиции не собиралась, но Армину даже самому от себя было жутко. Да почему ты думаешь, что вас обоих не смогут напоить? А почему ты думаешь, что смогут? О чем ты вообще говоришь? Армин, что с тобой? Все внимание на детали и дыхание, чтобы выцепить самый — важнейший до дрожи точки невозврата — момент. Да ничего! Я предостерегаю, ибо это действительно выглядит жутко, Хистория, сама не видишь? Сейчас жутко выглядишь только ты. Если это пранк, то мне страшно, но не за себя, а за тебя. Не знала, что ты такой неуверенный в себе параноик. Лучше бы я ничего тебе не говорила. Да при чем… При чём тут моя неуверенность? — Армин задохнулся в возмущении, сжав рукой край одеяла. Это так чудовищно неблагодарно — пытаться исправить ситуацию, но взамен получать обвинения. Ты пытаешься совершенно неоправданно меня отговорить, потому что боишься, что я найду кого-то получше. Что? Ты думаешь, я написал, чтобы что?! Ты думаешь, я не знаю таких неудачников, как ты? Ты, наверное, засмущался бы со мной даже поздороваться. Зато в сети смелым быть легко. Стой, ты подумала, что мне нужны отношения? Хистория, я совсем тебя не знаю для этого, и вообще, если ты думаешь, что я такой неудачник, почему общаешься? Мне искренне жаль, что ты пытаешься завоевать моё внимание именно таким способом. Это не попытка привлечь внимание! Я что, какая-то утка в одном кроссовке, танцующая вальс посреди набережной? Ты можешь воспринять мои слова серьёзно? Не могу. Ты не моя мама, но ведёшь себя именно как она. То есть ты даже не попытаешься прислушаться? Почему в твоей голове творится такой бред? Нет, это ты несешь бред. С чего ты думаешь, что я стала тебе доверять? Это была вежливость, но твоё поведение сегодня меня пугает. Ты не похож на Армина, с которым я познакомилась. Ты ничего не понимаешь! Армин прогнулся под натиском штормового ветра, его тянуло к земле, полной острых камней и капканов собственных страхов. Он всего-то хотел пережить очередной всемирный потоп, волны которого неслись на полностью безоружного мальчишку. Арлерту казалось, что он никогда не научится плавать. Чего не понимаю? Мне не нужны твои советы, или ты думаешь, что эта вечеринка станет последней в моей жизни? Вот именно! Вас просто хотят туда заманить! Все же очевидно, почему ты сама не догадываешься? — происходящий диалог был больше похож на страшный сон, вынуждающий живот отвратительно заболеть от ощущения неизвестности. Почему ты так поступаешь? Почему ведёшь себя так странно? Просто хотел предупредить. Ну так ты облажался, с блеском и фанфарами. Я не понимаю, о чем ты, и аргументов у тебя тоже, видимо, нет, поэтому поговорим потом. Не успел Арлерт написать ответ, как Райс вышла из сети, оставляя собеседника без права на последнее слово. Поняв, что слушать его не будут, Армин остервенело захлопнул крышку и громко проматерился, закрывая лицо руками. Блять.* * *
Йегер сел рядом, поставив перед собой поднос с обедом. Армин задохнулся на мгновение, ощутив, что собственной уверенности было больше, пока не появился Эрен. Сейчас же его опять окутало чувство вины и опасности, которое не не мог успокоить. — У Мартина новая подружка, заметили? — Вы уверены, что это наше дело? — Он меняет их как перчатки, — Жан пожал плечами и потянулся к подносу друга. — Эй, это мой чай! Возмущение Эрена осталось проигнорированным, и, нагло улыбнувшись, Кирштайн сделал несколько глотков. — Не жадничай, принцесса. — Я тебя прикончу! — прошипев это, Эрен потянулся к Жану, чтобы отомстить за свой чай, но тот ловко увернулся, заставив стол опасно пошатнуться. — И я не принцесса, придурок! — Да потише! — не выдержал Армин и сердито цокнул языком. Оба парня одновременно повернулись и так и застыли: Жан с поднятым у рта стаканом, Йегер — с протянутой рукой. — Прости. Раньше тебя это не раздражало. Он виновато сел обратно, и улыбка сползла с его лица. — Чувак, все хорошо? — Кирштайн нахмурился, забывая про то, что вообще-то должен вернуть Эрену чай — про него забыли оба. Язык перестал слушаться, и, как только Арлерт хотел соврать и объяснить, куда Жан должен пойти со своими вопросами, язык сказал совершенно другое: — Меня это пугает. Не то чтобы я хотел вас обвинять за ваше небезразличие, но я не знаю, зачем вы так делаете. Ваше чрезмерное внимание мне мешает, я не привык, что обо мне так сильно переживают другие люди. Не надо меня опекать. «Что я только что сказал? Я не хотел говорить этого, они не должны были этого слышать! Это ведь правда, а я не хочу, чтобы они поняли, что, я веду себя как параноик, они не должны видеть мои слабости!» Выпалив это, Армин молча уставился вниз на собственные колени. Через несколько секунд ему показалось, что щеки и лоб покрылись сочного оттенка румянцем, и было непонятно, что стало причиной: вспышечная необьяснимая злость, которая уже покинула его, или стыд за сказанное. Кирштайн с Йегером переглянулись, и выглядело это так, словно они могли общаться телепатически. Каждый подумал о чем-то своём, вероятно, и они обменялись этими мыслями через взгляд; поняв друг друга, парни все ещё молча пожали плечами и принялись за еду. И за это время ни один из них не взглянул на Арлерта, ведь вау, оказывается, в столовой такие потрясающие стены уныло-желтого цвета, а макароны имеют невероятную текстуру. И как раньше было незаметно? Эрен странно молчал и внимательно поглядывал в тарелку. Именно так он выглядел, когда в его голове тысячами маленьких нейронов кипела реакция мышления и рассуждения. Арлерт перевёл взгляд на Йегера, который все ещё созерцал пространство перед собой, хмуря брови. Легонько пнув его ногой под столом, он привлёк его внимание. Тот поднял глаза, полные тревоги и ожидания, наверняка отметив внутри себя, что что-то совершенно точно не так. Махнув головой, мол, «что случилось?» и использовав все знания общения с людьми посредством мимики и жестов, Эрен получил весьма неоднозначный ответ от Армина, произнесенный вслух, как бы между прочим: — Вчера я сидел на подоконнике. Звёзды хорошо видны с окна в полночь, да? Только идиот не услышал бы здесь намека. К тому же Армин всем своим видом был как огромный знак, что Эрен понял правильно. Значит, у него в двенадцать ночи? Поэтому последний невзначай кивнул ему, тут же смотря куда-то в сторону, чтобы этот немой диалог остался незамеченным. Когда часы неумолимо приближали новый день, Арлерт едва не засыпал. Да и сложно было не засыпать, если кровать такая мягкая, еще мягче подушки. Вот как облако. Большое такое, белое, напоминающее сладкую вату, липкое от сахара с замечательным запахом карамели и сиропа и… Неожиданный стук в стекло можно было сравнить с грохотом обваливающейся с гигантской горы лавины. Для расшатанных нервов Армина — так уж точно. Подскочив, он посмотрел на окно, и в принципе, к месту было бы закричать: с обратной стороны рамы на него уставилось чье-то лицо, а ладонь, прямо как в фильме ужасов про сверхъестественную жуть, прилипла всеми пальцами к стеклу. «Нет, я точно когда-нибудь его убью». Армин открыл окно и протянул руку; ввалившееся в комнату чудовище оказалось Эреном, который, видимо, слишком буквально понял намёк и решил, что влезть через подоконник, как доблестный принц в башню к принцессе, будет эффектно. Он тут же стащил с кровати одеяло, кинув его на пол, и довольно уселся на него. — Ты как через забор перелез? — с сомнением спросил Армин, будто бы Йегер мог телепортироваться к нему во двор. — Ногами. — Ну ясно, что не на крыльях. Арлерт быстро убрал ноутбук в полку и сунул блокнот туда же. Кружка недопитого какао одиноко покоилась на тумбочке, а Эрен по-хозяйски растянулся на одеяле посреди комнаты: — Я у тебя тут поваляюсь, — предупредил он, внимательно посмотрев, как друг пытался запихнуть вещи куда подальше. — Да сколько угодно, — согласился Армин и уселся рядом, подтянув ноги к себе. — Твоя мама думает, что ты видишь десятый сон, да? — Ага. Я тоже через окно вылез и между домов пробежал. Но кстати, о снах, — он привстал на локтях и с огоньками в глазах продолжил: — Короче, снятся мне джунгли. И за мной бежит огромная такая коала, и не простая, а с акульими зубами! — Вау, — усмехнувшись, мальчишка покачал головой, и его глаза вновь наполнились странным выражением тяжести. — Слушай, это из-за той девушки? Арлерт быстро поднял голову. — Что? — Какой же ты глупый, уж не знаю, как объяснить! — с сердцах воскликнул Эрен. — Я ж вижу, что ты прямо-таки скис. А то, что было из-за Рейнтхелла несколько дней назад? Знаю, он придурок, но ещё никогда его тупые слова не доводили тебя до слез. Даже не пытайся отрицать, что ты влюбился! — Ну… — Армин было открыл рот, чтобы на ходу выдумать очередную ложь и щедро накормить им друга, ведь правда была слишком ужасающей для этого разговора, была слишком ужасна для чего-либо в принципе, даже для того, чтоб тащить ношу этого знания на себе, но его оборвали на этом затянувшемся «ну». — Я, конечно, не спец в этих любовных делах, но, чувак, ты только послушай. Если она тебе нравится, то надо её удивить, ну знаешь, сделать что-нибудь такое, что ещё никогда никто для неё не делал. — «Спасти её жизнь?» — с печальной иронией подумал Арлерт, пока Эрен, не затыкаясь, декларировал свои истины. — Вот сам подумай, вря-яд ли кто-то писал ей стихи. А ты напиши! О, Жозефина, ты так прекрасна… И… — он вскочил на ноги и возбужденно заскакал по комнате, пытаясь подобрать рифму к какой-то своей Жозефине. Горькая мимолетная улыбка проскочила на губах Армина, когда он представил, что именно так классики и придумывали свои произведения. Он засмотрелся и даже на короткое мгновение забыл об этой жуткой тайне: ему действительно стало чуть лучше. — Не шуми ты, у меня мама и сестра спят, — он дёрнул друга за штанину, мол, «присядь». — Её не Жозефина зовут. И дело не в ней. Ну, то есть в ней, но точно не в любви. — А в чем? — Ни в чем. — Многозначительно… Ладно, если не хочешь говорить, то я понимаю. Наверное, мы тебя и вправду задолбали этим, — Йегер замолчал, и Армин, не найдя, что ответить, пожал плечами. Он думал о том, что и вправду подвергает Эрена опасности, если они все могли оказаться в подобной ситуации. Он боялся, что его не поймут, но стоило ему сказать — Жан с Эреном обязательно полезли бы в этот капкан в попытке помочь, и когда-нибудь он обязательно захлопнулся бы. Арлерт и так стал раздражительнее, нацепил маску «Со мной все в порядке. А ещё я пиздабол» и отгородился, затапливаемый своими попытками сделать хоть что-то. Это было ужасно. И непробиваемо глупо. Он знал, что даже если расколется, то Эрен обязательно скажет, что «мы справимся, все хорошо», — ожидать этого и знать это было настолько же жутко, как если бы он умер, а Эрен тоже сказал: «Все хорошо». Потому что это была самая безжалостная и самая бесчеловечная ложь. Его пронизывало тяжёлое вязкое чувство, похожее на спокойствие. Но он знал, что это очередной обман. Это была смесь чувств: тоска, страх, безнадёжность. Они свились в змеиный клубок и отравляли его, как Жана — сигареты. Мягкий свет луны кривым зигзагом лёг на подоконник, пол и угол одеяла, рассекая темноту своим свечением. Оно было таким прозрачным, что на контрастно-пепельном не хотелось даже дышать, и плавающие где-то в воздухе пылинки, как крохотно-иллюзорные насекомые, наэлектризованно светились. И Армину подумалось, что ночь темнее всего перед самым рассветом. Они поговорили ни о чем ещё полчаса, будто ничего такого не происходило, и попрощались. Арлерт чувствовал себя безумно некомфортно: вот, вроде, все нормально, но потом возвращаются воспоминания и больно ударяют под дых; воздуха начинает катастрофически не хватать, и резкое желание все забыть накатывает, а не забудешь — от тревоги то ли тремор по рукам, то ли живот скручивает.* * *
Предчувствие, аморфное, жутко-глубокое, обволакивало с головы до пят — такое тревожно-знакомое, как в тот день, после которого спокойствие стало недосягаемым, не разрешает прийти в себя. Каждый шаг, каждое движение, каждый взгляд — Армин сосредоточен и напряжен, готовый в любую минуту к чему-то неосознанному. Эрен поинтересовался, все ли хорошо. Микаса недовольно покосилась, поджав губы. Наблюдать за дёрганым человеком с бегающим взглядом и рваными движениями, что постоянно старается быть в центре толпы, будто слепо думая, что там обретёт защиту, — сдавайте билеты, отменяйте фейерверк и выключайте фильм — собственный цирк есть. Он в каждой секунде сам не свой, рассеянный, роняющий то мел у доски, то линейку. Армин параноидально смотрел на экран блокировки телефона почти каждые пять минут, проверяя время. Ему кажется, что кровь в венах бежала чуть быстрее, а ладони потели. Хотелось быстрее оказаться в своей комнате, одному, хотя бы попытаться. Он почти физически осязал опасность рядом. Живое чувство самосохранения — блистательная интуиция? Вроде все действительно как обычно, но явный подвох он чувствовал спиной, близко-близко, но когда оборачивался, никого не было. Невидимый враг? До дома добираться тоже тревожно. Идя по одинокому переулку, Армин даже ступать старался тише, чтобы среди своих шагов расслышать чужие. В панорамных окнах бутиков он пытался разглядеть тень за ним, но резко оборачиваться или дёргаться нельзя — не дай им знать, что ты знаешь о них. Арлерт не знал, есть ли они. Но чувство внутри подсказывало: есть. И как только он оказался за входной дверью, сразу же закрыл шторы — на всякий случай; хотя на самом деле он никогда прежде этого не делал, но продолжал убеждать себя в том, что это просто так и вовсе не потому, что у него паранойя. Буквально вывалив все содержимое рюкзака на стол неаккуратной стопкой, которая расползлась вниз, он плюхнулся на стул. Писать домашку не хотелось, смотреть фильм — тоже. Из-за беспокойства Армин сомневался, что сможет уснуть, поэтому оставалось лишь заставить себя сделать хоть что-нибудь, либо же тратить время впустую. Зная, что у него ещё есть это самое время, Арлерт потер глаза, а потом его вгляд пополз по столу перед ним. И натолкнулся на уголок какой-то странной бумаги, выглядывающей меж учебников.* * *
Армин нахмурился и посмотрел на бумагу так, словно она была ядерной боеголовкой. Не то чтобы он был максимально внимательным, но этого у него в рюкзаке точно не было: он не клал этот предмет, когда собирался, и не видел его в то время, когда доставал или прятал принадлежности перед и после уроков. Арлерт медленно, словно зная, что перед ним бомба, потянулся к стопке и вытащил слегка мятый конверт из крафтовой бумаги, которым оказался этот предмет. Это шутка? Как он мог оказаться у него в рюкзаке? Холодная аморфная волна подкатила к горлу, словно накрыла тошнота. Он судорожно попытался восстановить в памяти каждую минуту дня, в которую был внимателен и осторожен, и готов был поклясться, что к его вещам никто не прикасался кроме него самого. Семь уроков — и вот он уже спускается по лестнице на школьный двор. Потом идёт по своей обычной дороге, достаёт ключи из кармана, открывает ими дверь и запирает ее. Как и всегда… И он точно не видел сегодня никого подозрительного; Армин вспоминал лица: меж них только ученики, знакомые учителя, его друзья. Ни одного силуэта, который он видел бы впервые. Могло ли это значить, что этот человек мог быть как-то связан с его школой? Исключено. Это бред. Его едва не колотило от ожидания и переживаний. Возможно, даже страха, хоть он всеми фибрами души отталкивал от себя любые подозрения, но все же избавиться от них не был способен. «Вдох-выдох, Армин. Почему ты так нервничаешь? Что страшного может там быть? Просто открой его, может, он вообще пустой», — терзаемый этими мыслями, мальчишка дрожащими пальцами вскрыл конверт и вытащил сложенный вдвое лист, который на просвет показался ему пустым. «Есть как минимум несколько способов избавиться от трупа так, чтобы полиция не смогла найти ничего. Учитывай это, когда в следующий раз захочешь залезть не в свое дело или пойти в участок. Кстати, твоя сестрёнка совершенно очаровательна». Черт. Дыхание задребезжало у него в глотке, а периферия зрения потемнела, как будто вся кровь резко отлила от рук и головы, поэтому пальцы задрожали, а бисер ядовитого и адски холодного пота выступил по линии роста волос. Это был тягучий, обволакивающий мерзкой дрожью страх, останавливающий мысли. «Они знают». Армин вскрикнул бы, но перекрывшее пластом дыхание позволяло делать лишь сорванные вдохи, в груди трепыхалось что-то неиндифицируемое, из-за чего резь в глазах стала острее и болезненнее. «Они знают. Они все знают. Не только про меня. Боже, Франческа… Если они… Нет, он не посмеют. Стоп, как они вообще догадались? Они следят? Где они?» — мысли разом перемешались. Как будто рой насекомых маленькими мерзкими мерзкими лапками и дребезжащими крылышками разлетелся внутри и, добравшись до голосовых связок, заставил их сжаться. Мысли спутались в отвратительный ком, а сердце остановилось, через секунду ощутившись совсем близко к горлу. Время замерло, как и все вокруг, и, со взглядом, полным ужасающего безумия страхом, Армин не смог оглядеть комнату, потому что стены фантомного зеркального лабиринта показывали только собственное отражение с лицом, словно он видел смерть, посмотрев на себя, — ему захотелось разбить эти невидимые зеркала. Эти люди все знали. И о Хистории, конечно, тоже. Вернее не так, они знали это именно потому, что Арлерт решил геройствовать и рассказать все Райс, но ситуация не становилась легче. Он почувствовал себя незащищённым, и даже стены комнаты показались аквариумно-прозрачными, потому как даже наедине со своим ноутбуком он не мог сохранить что-то в тайне, и, думая так раньше, слепо ошибался. Поняв это, Армин похолодел ещё сильнее, чувствуя, как изламывается его внутренний стержень; пробегая широко открытыми от ужаса глазами по строкам, что были написаны небрежно и, вероятно, быстро, по строкам, которые навсегда отпечались на обратной стороне его век, он, сам того не замечая, сжал пальцами бумагу так сильно, что измял края совершенно. Когда это произошло? Как он вообще мог не заметить, как грёбаный конверт оказался у него в рюкзаке? Случилось ли это во время уроков или уже тогда, когда он покинул школу? Кто это мог быть? — ни на один из этих вопросов и ни на ещё большую их часть Арлерт не мог знать ответа, но зато он знал, что под угрозой стоит не только он и не только те восемь человек, но и его сестра. Мать твою, они были настолько близко, что знали даже о его семье! Армин захотел закричать — подумать только, из-за своей глупости от затянул родных в такой омут, из которого выбраться не представлялось возможным, ведь чтобы победить врага, нужно хотя бы знать его в лицо, но даже в этом стоял жирный минус. И Армину показалось, что он гнетуще-бесповоротно сходит с ума.* * *
Когда чего-то ждёшь, время тянется до того невыносимо медленно, что хочется выть; зато когда нужно, чтобы оно наоборот тянулось подольше, то скорость времени можно сравнивать со скоростью света, так уж точно. Шестой урок закончился спустя двадцать бесконечных минут страданий — Армин смотрел на часы в кабинете чаще, чем на доску, и проклинал минутную стрелку за то, что та двигалась так медленно, что складывалось ощущение, будто она вообще стоит на месте. Он наконец-то был на свободе. Безусловно, это означало, что теперь никакой защиты у него не было: он лишился её, выйдя со школьного двора. Хоть от варианта, что один из сталкеров, подкинувших ему конверт, являлся кем-то из школы, не стоило отказываться, но он все равно чувствовал себя защищённее. Но теперь, оставшись наедине со своими страхами и — только подумать! — людьми, которые, возможно, прямо сейчас не сводят с него глаз… не стоило говорить, что от этого факта бросало в холодный пот. Оглянувшись по сторонам и поймав взглядом незнакомых ему взрослых — «Армин, это просто родители ждут своих детей, чтобы забрать домой, не паникуй», — Арлерт почувствовал, как его сердце моментально набрало чудовищный ритм и застучало, как отбойный молоток. Он сжал лямку рюкзака вспотевшей ладонью и осторожно зашагал в сторону дома. Хотя на самом деле он был отнюдь не уверен, куда вообще шел: дом теперь не был безопасным местом. Ничто теперь не было безопасным, и никто теперь не был в безопасности. И второе особенно остро отдавалось стрессом, потому что переживать за мать и сестру было в тысячу раз ужаснее, чем за себя. Армину и в голову не могло прийти, что может произойти и как он вообще допустил, что ввязал в эту совершенно постороннюю махинацию свою семью. «Придурок». Он не хотел идти домой. Но шататься с друзьями или одному не стало бы выходом из ситуации. Зато можно было бы найти место с таким же условиями, как и школа, где будут камеры, люди и хотя бы временная, но такая желанная безопасность. «Я с друзьями. Не переживай. Задержусь», — написал Арлерт матери и, вместо того, чтобы пойти по аллее, ведущей к дому, завернул в угловое кафе. Он нашел очень удачным то, что столик в самом дальнем углу у небольшого окна с какой-то перегоревшей гирляндой пустует, и забился туда, словно кролик в картонную коробку. Из-за формы помещения теперь его не так-то просто было заметить со входа, а вот Армину наоборот дверь стала хорошо видна. Вытащив ноутбук, предусмотрительно взятый перед школой, он открыл его на столе — на книжку меню даже не взглянул — и, наконец, остался сам с собой. По крайней мере, тут полно камер и людей, которые сами не полезут, но хотя бы при случае защитят. Оставаться одному или светиться было сейчас опасно. Тем более любой неконтролируемый шорох заставлял Армина нервничать, а каждый мужчина, зашедший в кафе, казался одним из тех самых. Он знал, что паранойя — это ненормально, и ему стоило бы рассказать об этом взрослым, но не то чтобы у него был выбор. К стрессу и тревоге прибавилась взбудораженная воспаленная фантазия, что очень любезно подкидывала самые жуткие развития событий. Открыв переписку с Хисторией — та никак не обновлялась с прошлого раза, когда Райс не захотела его слушать, — он стал чего-то ждать, обдумывая. Теперь у него были доказательства своих слов и обостренное, болезненное понимание, что все зависит исключительно от него. На мгновение Арлерт задержал курсор на строке для сообщений, боясь того, что должно было произойти, но в конце концов щёлкнул: Привет. Ладно, Райс хотя бы не заблокировала его, что можно было считать удачей, но вот собиралась ли она ответить, оставалось неясным. Армин скрестил пальцы, ощутив, как каждая секунда ожидания убивала его. Он пытался быть спокойным, но выглядел как невротик на последней стадии. Ему даже руки некуда было деть — он ковырял ногти, складывал из салфетки какого-то покалеченного лебедя, игрался с прядью волос — он очень любил свои волосы, отросшие чуть ниже плеч; любил их цвет и то, как они пахли шампунем. Арлерт все ещё надеялся получить ответ, стараясь не обращать внимания на косые взгляды официантов, потому что ему пришлось уже дважды сказать, что он точно не будет ничего заказывать, и, если честно, ему казалось, что его отсюда скоро попросту выгонят. Но тлеющая спичка надежды оказалась куда выносливее, и он упорно ждал. И наконец-то его сообщение было прочитано. Привет. Ответ пришёл почти сразу после этого, и, честно говоря, у Армина разболелась голова, а поэтому он даже не стал задумываться, считает ли Хистория его поехавшим по всем фронтам. Что странно, разговор начался вполне себе нормально. Райс расспрашивала, как проходит день Арлерта, но последний умудрился сделать переписку неловкой, говоря, что немного не за этим пришёл. Тем не менее слушать его Райс не стала, а вместо этого принялась говорить о себе. Армин притворился, что ему интересно; он просто хотел, чтоб девушка поторопилась и они могли закончить эту часть. Прошло добрых десять минут, прежде чем Арлерт начал уклонять тему. Кстати, по поводу того, что я говорил в прошлый раз. А, про вечеринку? Да. Ты не передумала? Нет, с чего бы? Я говорил, с чего. Армин, все твои аргументы сводятся к тому, что меня могут напоить, но знаешь, я вполне способна не допустить этого. Армин тяжело вздохнул. Эта девчонка была просто пуленепробиваемой. Так что хотелось просто записать её в ряды жертв наивности и простодушия. Хотя, сейчас она действительно была жертвой. Напоить можно разными вещами. Алкоголь — одно. А ты когда-нибудь слышала про барбитураты? Армин, это не смешно. Просто выслушай меня. Все прошло бы куда быстрее и легче, если бы она просто подождала, пока Арлерт опишет ситуацию. И прямо сейчас он собирался это сделать, ведь теперь у него был конверт с угрозой. К слову, он таскал его с собой все это время, и не только держать его в руках, но даже осознавать факт его существования было жутко. …и я могу отправить тебе его фотографию, если ты хочешь. Я думаю, это был кто-то посторонний, хотя он появился, когда я пришел со школы. Но я не уверен, поэтому пока точно сказать не могу. Но я знаю, что они точно собираются сделать это. Все сходится. Сама посмотри в интернете, Форстеры на грани разорения. И то, что они планируют, ужасно. Я просто не хочу, чтобы этого случилось и с тобой. Хочешь, мы вместе пойдем в полицию? Армин, какого хрена?.. Он измученно выдохнул и тихо захныкал, осознавая всю детскую беспомощность. Я же просто рассказал то, что знаю. Ты… неадекватный. Ты реально думаешь, что это смешно? Действительно так хочешь испугать меня, что пошёл на все это? Да чего ты вообще добиваешься? Я хочу спасти тебя! — Армину едва не сорвало крышу, и лишь факт, что он в людном месте, удержал от необдуманных действий. Он даже не смотрел на клавиатуру, когда печатал: Ты вообще должна быть рада, что именно твоё имя сказал тот мужчина, когда говорил о том, что хочет что-то сделать с тобой! Это вообще могла быть не ты! И я не смог бы тебя найти, как остальных. Так, блять, дай мне спасти хоть тебя! Моя мать и сестра могут пострадать, а ты даже отказываешься мне поверить? Почему ты такая непробиваемая?! Должно быть, это был кошмар. Кошмар, избавиться от которого можно было проснувшись, ведь, наверное, этого не происходило на самом деле. Я понимаю, что ты просто идиот, если тебе хватило мозгов пытаться разыгрывать людей таким способом, ещё и подделать какой-то конверт и начать клеветать на обычных людей. Но то, что ты приплетаешь своих родителей в эту хуйню, это низко. Мог бы сохранить в себе хоть какую-то нравственность. Да когда же ты поймешь, что это правда?! У меня нет поводов верить, поэтому я не сделаю этого. И чтоб ты знал, так не шутят. Ну, это если тебе придёт в голову идея сказать человеку, что всех их близких на вечеринке собираются продать на органы. Армин не понимал, почему до сих пор не просыпается от этого кошмара. Это было так осязаемо. Сейчас он напоминал сам себе безумца, шизофреника, пытающегося доказать здоровому человеку существование своей реальности. Он слишком поздно заметил, как его нижняя губа задрожала, а к глазам прилилось тепло: это означало, что скоро слезы безысходности настигнут его. Он не понимал, что делал не так и почему ему не верят.* * *
Школьная столовая, судя по количеству этих разговоров, стала личным местом пыток Армина Арлерта. Потому что так происходило далеко не единожды: как только компания занимала стол, за которым обычно обедала, начиналось всеобщее обсуждение, которое в большинстве своём касалось именно мальчишки. Не то чтобы ему нравилось быть лабораторной подопытной крысой. И поэтому на следующей перемене он не сделал ни единого шага в сторону столовой, вместо этого сразу же направившись в раздевалку: сейчас у них должна была быть физкультура. Арлерт прекрасно знал, что его будут ждать, потом Эрен с Жаном отправятся в старый корпус на его поиски, а он в это время просто спустится по лестнице на внутренний двор и пойдёт на стадион. Ведь хорошие ученики не опаздывают, верно? Так все и шло. По крайней мере, до последнего пролёта лестницы, когда с заветной дверью его разделяли пустяковые пятнадцать ступеней — повернув, Армин увидел перед собой друзей. Побежать обратно, конечно, было бы чертовски глупо, но даже эта идея не пришла в его голову; мальчишка просто остановился перед ними и молча застыл. — Ты нас избегаешь? — подняла брови Микаса, небрежно опершись о стенку спиной. — Или из-за проблем на нас просто не осталось времени? — Почему вы так думаете? — тихо пробубнел Арлерт, стараясь не смотреть на девушку, вместо этого пытаясь найти сочувствие в глазах Эрена. — Ты не пришёл в столовую — раз. Прогуливаешь — два. Вспомни, когда ты в последний раз ходил с нами гулять, — три. Можно списать на подготовку к экзаменам, но ни один экзамен не доведёт до такого состояния, в каком ты сейчас, — подытожил Жан. — Тем более ты был уверен, мы все были уверены, что ты сдашь. А значит, это не экзамены, — Йегер тоже вставил свои пять копеек. — Я плохо сплю, это обычная голов… — Да, это обычная головная боль! — перебила Микаса, повышая голос. — У тебя всегда болит голова, но мы говорим не только об этом! Из тебя ужасный лжец. Неужели твоя мать не заметила, что с тобой происходит? — Заметила, — Армин сжал кулаки, потому что его опять отказывались выслушать, как и Хистория вчера. Он подумал, что скинет Эрена с лестницы, если тот не найдёт выход. — И ничего не собирается с этим делать? — возмущенно проговорила подруга, скрестив руки на груди. — Какая безответственность! — Да чего вы так переживаете? Ничего не случится со мной, — «Случится с другими», — то, что Арлерт сказал и что подумал, было совершенно разным. — Очевидно, что мы переживаем, тупица. Нам ведь не плевать, — немного расслабившись, Микаса легко толкнула друга в плечо. — Просто прогуляйся с нами, ладно? На этих выходных. Сходим, куда ты сам хочешь, отдохнем. Ты слишком зациклился. У тебя скоро правило Линдемана с теоремой Пифагора смешаются. Натянув кривую улыбку, Армин кивнул, потому что это был единственный вариант как можно скорее это закончить, ведь теперь вся суть их общения протекала через призму лжи, искажавшую любые понятия под совершенно другим, страшным углом.* * *
Впервые за время этих сумасшедших дней Армин чувствовал себя свободным. Честно говоря, даже не верилось, что такое когда-нибудь будет возможным, но тот факт, что сейчас он смеялся и дышал полной грудью, а не еле-еле, говорил об обратном. Он не знал причины, но шторм внутри него улёгся, забылся и разжал свои стальные тиски. — Я надеюсь, эта встреча станет началом дружбы двух племён, — театрально декларировал Жан, заставляя своими словами и жестами ну просто умирать от смеха. — И в знак союза мы будем обмениваться урожаем, чтобы закрепить сплоченность и создать новую сильную цивилизацию! — Ну после такого уж точно создадим, — Эрен пнул камушек на дороге, и тот с хлюпанием, как ботинком в грязь, угодил в лужу после очередного ливня. — Само собой, — Жан влажно щёлкнул губами, обнажая зубы, и Арлерт увидел, как ухмылка расползается по его лицу. Он выпустил вонючий шлейф сигаретного дыма, который подобно маленьким солдатикам отправился гарцевать по воздуху. Все это ужасно напоминало повтор какой-то серии NOVA, разве что сигарету нужно было сменить на прикуриватель, а локацию с жилого квартала на каньон. Попрощавшись и пообещав, что ему определённо точно, на все сто банок энергетика из ста гораздо лучше, Армин отделился от компании. Вечер настал довольно быстро, начиная сгущать краски на горизонте, но не то чтобы мальчишка следил за временем. Прохладный летний ветер вперемешку с сырым последождевым озоном обдувал его лицо. Солнце уже не грело — его диск почти полностью исчез за горизонтом, когда на смену пришли сумерки, но все вместе это выглядело магически-завораживающе — словно он видел все это впервые. В тенистом углу у поворота было тихо и пусто: не удивительно, тут довольно редко проезжали машины, ведь год назад проложили дорогу получше. Однако ирония состояла в том, что если преодолеть этот путь, то домой можно было попасть вдвое быстрее — наверняка, эта улица не была столь безопасной, но сейчас это было меньшим, что заботило Армина. Насвистывая мелодию из Семейки Адамс, он мерял шагами асфальт, переступая те места, где бетон покрошился — своеобразная игра в перепрыгивание с островка на островок. Свой мягкий шаг он слышал прекрасно, и этот единственный шуршащий звук кутал в беспечность. Пока за его спиной не раздались чужие тяжёлые шаги.* * *
Это произошло чертовски быстро и неожиданно. Так быстро, что подумать о чем-то оказалось попросту невозможным. От тяжёлой дроби чужих шагов до полного ощущения кого-то или чего-то за собственными лопатками — за такой промежуток времени нельзя было вообще что-то понять — прошла доля секунды, разделившая время на до и после, и это «после» внезапно встало поперёк горла, сдавив до отчаянного хрипа. Верёвка, внезапно накинутая на горло, — на этом рациональное мышление вышло из строя, оставив Армина барахтаться во всепоглощающей панике и смятении, — больно сжалась на коже. Больше невозможно было думать о том, какой он идиот и наивно позволил себе расслабиться. — Думал, что можешь провести нас, дрянь? По-хорошему же просили не лезть не в свое дело. Он не мог этого ожидать, как и не мог подготовиться к тому, что сейчас происходило, — кислород покидал его так стремительно быстро, что все звуки вокруг рассеялись, и в этом чувстве удушения Арлерт давился, как выброшенная на берег рыба, продолжая отчаянно цепляться слабеющими пальцами за верёвку, чтобы оттянуть хоть на миллиметр. Молчаливая борьба сложилась в вереницу настойчиво-непрерывных ударов сердца, которые отсчитывали секунды до его смерти. Поперёк горизонта словно прошла трещина. Город был молчаливым, засыпающим, и ничто не могло остановить его угасание. Омертвевающий город. Перед глазами Армина же все застыло. Эти секунды вырвали из него все, о чем он мог подумать, и тошнота от удушения подкатила к горлу рвущим хрипом. Он чувствовал руки — безжалостные, крепко держащие за волосы и натягивающие до предела верёвку, — его шея едва не лопалась в густом вакууме, в глазах необратимо плыло и темнело. Он не видел лица и почти забыл угрожающий голос, который… Арлерт начал терять сознание, ослабевая; руки и ноги налились свинцом, голова почти повисла, и он обмяк безвольной куклой на верёвке, все ещё не прекращая хрипеть от тошноты и попыток сделать вдох на хрипе. …Который раздался после резкого и оглушающего рингтона, чётко ворвавшегося в тишину и сердечный ритм, бьющий по вискам. — Да? Слушаю. Арлерт лишь на мгновение ощутил, как петля на его шее стала чуть свободнее — по крайней мере, пока её не пытались затягивать дальше. Это было то состояние, когда смерть смотрела ему в глаза, но удавка не давала умереть, ведь не была затянута слишком сильно; вместо этого он балансировал на гребне боли и неспособности дышать. Кровь уже отливала от его мозга. — Да прикончи ты его уже, заебал скулить. Маленькая псина. Ничего не слышно ведь! «Что, живой ещё? Отлично! Везите его сюда, так слишком быстро подохнет. Так мне он больше пригодится, чем его дохлая тушка». Остальное Арлерт слышал сквозь туман, как и долгие, напряжённые судороги, которые, как ему казалось, выворачивают его тело. Асфальт стал пристанищем, таким же холодным, как и кончики его пальцев и едва уловимые ощущения. Какой-то камушек больно прижался к его скуле, но даже если мальчишка был достаточно силен морально, чтобы хотя бы попытаться собрать волю в кулак и произвести любое бессмысленное движение, то не был силен физически, потому что все размывалось и утекало: он даже не чувствовал прикосновений к себе, не чувствовал собственного дыхания. Армин пропустил ход в этой игре, а его сердце пропустило удар.