***
Звенит спасительный звонок. Армин сгребает все свои вещи в охапку, но все равно оказывается у выхода одним из последних, не успевая за скоростью одноклассников. Только он собирается сделать последние пару шагов, которые освободят его от этого кабинета, но на плече чувствуется чужая ладонь, а её обладатель настойчиво тянет на себя, вынуждая развернуться. Вспоминая, что хотел попросить переписать тест, мальчишка изгибает губы, но преподаватель опережает его: — Армин, у тебя самая низкая оценка в классе, — вау. А то он не знал. Ладно, не знал, но предполагал. — Да, — тихо соглашается Арлерт, не особо, кажется, заинтересованный происходящим. Если мистер Миллер остановил его, чтобы отчитать, то Армин вряд ли начнёт чувствовать себя лучше. — И я бы я не хотел ставить тебе эту «пять», — говорит учитель, добавляя новый подпункт. — но и просто так игнорировать я её не собираюсь, потому что я должен быть уверен, что ставлю тебе высокие оценки за соответствующие знания, — он поправляет очки на худом носу, из-за чего оправа, видимо, слишком большая, намеревается слететь вновь. — поэтому я спрошу тебя на дополнительных устно. Этот же параграф. Вместе с кивком головой было бы полезно осознать, что этот параграф в голову запихнуть будет ещё труднее, чем чувствовать себя спокойно, — а это уже непозволительная роскошь, но Армин как-то не задумывается об этом, когда выходит из кабинета и снова спотыкается, но уже о порог, едва не падая. Да что ж такое, ноги как будто теперь принадлежат другому человеку. — Мистер Миллер дал мне шанс исправить, — почти радостно говорит он, не понимая, чему больше радуется: возможности улучшить результат или тому, что добрался до кабинета физики без падений или других жертв. — Ну вот и замечательно! — Микаса хлопает в ладоши, улыбаясь. Она старается игнорировать, что кожа под глазами Арлерта стала чуть темнее, а настороженный взгляд практически всегда бегает по рандомным предметам. Но сейчас, кажется, ему и вправду лучше, чем вчера, поэтому она отвергает эти неприятные мысли. Остальные уроки проходят куда быстрее и легче, на удивление Армина, и, хоть мысли про то-самое-о-чем-нельзя-говорить, как будто они в грёбаном Гарри Поттере, не исчезают, приходит разумная рассудительность. «Хватит паниковать, паника ещё никого не спасала. Надо думать, что делать», — решает Армин, спускаясь по лестнице. Думать — это, конечно, сложнее, чем слепо стрессовать. И он опять едва не наворачивается, пропустив ступеньку. — Ни одного из трех! — слышится восторженный голос сверху. Армин с Эреном поднимают головы: Кирштайн быстро спускается к ним с пролёта третьего этажа и делает это куда ловчее и быстрее Арлерта. — Три раза чуть не упал, но твоё лицо все ещё целое! В четвёртый, думаю, так не повезёт. — Зато твоё лицо перестанет быть целым. Это не смешно, — Йегер снова смотрит на друга, когда полоса поперёк сознания отчётливо мигает тревожно-алым: «Всё не в порядке!». — Нет, я просто под ноги не смотрю, — отмахивается Армин. — Без обид, — Жан спускается чуть впереди. Арлерту кажется, это сделано специально: если он начнёт падать, то Кирштайн сможет подхватить его, предотвратив ещё одно падение. Он улыбается уголком губ: Жан такой чёртов глупый юнец снаружи, но весь его настоящий искренний неподдельно-переживающий за друга облик неосознанно вылезает наружу в его фразах, действиях, и, черт возьми, те, кто считают его дураком, просто не бывали на месте Армина. Арлерт поворачивает голову, когда Эрен стискивает его левую ладонь: «Лучше так, а то впереди ещё два этажа». И в его тёплой руке он чувствует достаточную поддержку и понимание, поэтому тоже цепляется за неё и так и идёт. Не упадет больше никак, окружённый стенами, благодаря которым чувствует себя не безнадёжно, на плаву. Особенно остро это ощущается сейчас. Приятно, конечно, купаться в лучах внимания и заботы. А сейчас всем происходящим Армин затягивает ещё более крепкий канат, и ему это нравится. Страшно, конечно, из-за того, что в голове и рвётся наружу, но иногда нужно позволить себе такую роскошь — быть нужным. Или даже две роскоши: думать, что ты нужен, и таковым являться. Они, подталкиваемые течением и мерным шумным гулом толпы, оказываются в школьном дворе. Эрен садится вместе с Армином на лавку, до сих пор держа его за руку — с другой стороны подсаживается Жан, тут же подтягивая стопу и кладя щеку на колено. — Ты как? — Всё в порядке, я же сказал, — Арлерт опять пытается криво улыбаться. На удивление, получается даже неплохо. Видимо, беспросветная апатия все же сходит. — Ну, вчера так не казалось, и сегодня тоже. Ты точно хорошо себя чувствуешь? — Кирштайн, не давая Армину отвернуться, прикладывает руку к его лбу, — хм, — выдаёт он, — температуры нет. — Ты не подумай, мы не хотим быть навязчивыми, — в голосе мелькают виноватые нотки, — может... Может это не наше дело, но если мы можем помочь как-то, то скажи. «Видишь, Армин, они волнуются за тебя, а ты заставляешь их испытывать вину!». — Ребят... — измученно выдыхает Арлерт, не замечая, как голос готов сломаться, как карандаш в дрожащих пальцах: не первый, но и далеко не последний. — Нет, серьёзно, чувак, если ты поссорился с предками или типа того, или если они прессуют тебя из-за этого теста, можешь перекантоваться у меня, — Жан жестикулирует, кивая. — ну же, что мы можем сделать? — Да ничего, нормально все, — не нормально, далеко не нормально, но Кирштайн затыкается, уставившись на ладони. Армин замирает, безэмоционально-парализованно, не поймешь, жив ли сам, — до него пытаются достучаться, разбить стеклянный гроб Белоснежки — да все никак, Арлерт ни за что не позволит этого сделать, ведь только так будет жива уверенность, что они все в безопасности. И он тоже. — Ну мы же не слепые. Ладно, если не хочешь говорить, то давай я предположу, — снова начинает говорить Жан, но Эрен слушает его куда внимательнее, чем Армин, хоть говорят именно ему. — наверное, ты просто не знаешь, как сделать первый шаг к той девушке? Я прав? — и тут же продолжает, не давая возможности сказать «да», «нет» или уклончивое «наверное», которое больше склоняет чашу весов к отрицанию, потому что в правде мальчишка признаваться не собирается. — мне тоже нравилась одна... Ну, она не из нашей школы, вы её не знаете. Так вот, я просто написал ей обо всем. Как видите, она не сказала ничего в ответ, но зато я реально чувствую себя гораздо лучше. И вообще, много времени прошло, и она мне уже даже не нравится. — Постой... — Йегер нахмурился, что-то вспоминая. — это было в шестом классе! Как её звали? Эрика? Она училась у нас, но потом её отца повысили и у них появилась возможность оплачивать частную школу. — Стой, серьёзно? Реально, я уже тогда был таким смелым? Вау! — Кирштайн рассмеялся. Армин почувствовал себя третим лишним, но зато он вновь смог погрузиться в это сложное «думай», как будто складывал ужасно сложный набор Лего, потеряв инструкцию и без возможности найти её в интернете. И тут, после слов Жана, его осенило. Яркая лампочка зажглась над головой, и решение стало совсем близким — настолько, что протянешь руку и откроешь все тайны, ради которых мучал мозг. — Точно! — воскликнул он, хлопая себя по лбу, оживляясь, как будто стакан холодной воды получил. Эрен удивлённо приподнял брови, наблюдая за тем, как это лопоухое голубоглазое чудо копается в телефоне. — Я был прав? — с той же интонацией восторженно и самодовольно выпалил Кирштайн, тоже оживляясь от такой реакции. — Да? Я гений! «Можно же написать! Точно, просто написать! Найти её, имя ведь есть. Предупредить — и всё. Если она не пойдёт и скажет остальным, чтобы не шли, весь план Форстера накроется!». Настроение даже немножко ползёт вверх. Нерешительно, робко, но все же ползет. И в этом бескрайнем море появляется мелькающий кораблик надежды. Хотелось бы, чтоб он не пошёл ко дну, как Титаник. А то ещё одна душераздирающая история любви, да ещё и с каким-нибудь бриллиантом... Кому оно надо? — Не-а, ты не прав, — ответил Армин. — но ты мне все равно чертовски помогаешь! Спасибо! Что бы я без вас делал? Эрен переглядывается с Жаном, и оба жмут плечами, искренне не понимая этого перформанса, а Арлерт, наполняемый нетерпением, вскакивает со скамьи.***
Армин чувствует себя Итаном Хантом, ставя перед собой невыполнимую задачу. Найти из просто невероятных размеров сети, где пользователей такое число, которое даже представляется с трудом, одного человека — это охуеть как сложно и, кажется, невыполнимо. Почти невыполнимо. Сначала стоит подумать, что он знает об этой девушке. Ладно, он не грёбаный сталкер, он — спаситель. Если бы она знала, с какой целью Армин сейчас ищет её, вероятно, сказала бы спасибо. «И так, имя — Хистория Райс. Возраст — примерно такой же, как у меня, лет пятнадцать-шестнадцать, — Арлерт вбивает все параметры для поиска. — место... Как же это... Винтерберг, восточнее, чем здесь. Это все, что я знаю. Ладно, это лучше, чем ничего». Он с надеждой жмет на «поиск», закрывая на секунду глаза и скрещивая пальцы. Хоть бы не оказалось, хоть бы не оказалось — а если результатов окажется слишком много? Об этом подумать он как-то не успел, слишком надеясь на успешность варианта, так удачно подброшенного Жаном. Спустя несколько секунд все же открывает глаза. Все оказывается не так уж и плохо. Всего два аккаунта, если верить их правдивости, и Армин даже готов по комнате запрыгать — но он знает цену, знает, ради чего все это, поэтому глупая радость сейчас излишняя, её надо сдерживать и действовать разумно, холодно, безэмоционально. Проглядев два эти аккаунта вдоль и поперёк, Арлерт наталкивается на очередную проблему: сейчас выбор стоит буквально пятьдесят на пятьдесят. Армин не сдерживает смешка: две эти дамы выглядят полностью противоположно — тихоня и оторва. Одна со светлыми волосами и кучей всяких браслетов, чем-то напоминающая его самого, потому что ему и впрямь в один момент кажется, словно их по ошибке разделили в роддоме. Вторую можно смело пропускать на любую рокерскую вечеринку, не сомневаясь, что она способна подпеть любому альбомов Металлики. Арлерт оказывается в тупике. Совершенном и безпроглядном. Конечно, будь у него хоть две тысячи аккаунтов со схожими данными, он бы отметал все методом исключения, разве что времени ушло бы куда больше, но в итоге остался бы с двумя, как и сейчас, не понимая, к какому из них склониться. Хочешь найти какого-то человека — надо думать, как этот человек. Какая-то подозрительно универсальная фраза, которую удаётся с лёгкостью запихнуть в любой фильм и любую книгу, и поэтому, кажется, уже никто не знает, где её исток, и именно поэтому её считают глупым клише, как, например, огнестрельное ранение в плечо в перестрелке или тот факт, что у любого полицейского обязательно должна быть стерва-жена. Глупо. Но, черт возьми, эта фраза действительно рабочая, и не применить её — обрезать себе шанс найти ответ. И Армин снова пускается в долгое копание: «Будь я подростком, который обожает рок, тащится от Брайана Мэя, хранит дома кучу плакатов и пластинок и, вероятно, футболку scorpions, которую в студенческие годы таскал ещё отец, пошел бы я на вечеринку к самому крутому парню в школе? Вряд ли... Но, с другой стороны, та блондинка тоже не выглядит так, словно фанатка крутых пацанов и алкогольных тусовок. Хотя как там обычно бывает в фильмах? Тихоня влюбляется в бунтаря и наоборот? Черт, ни то, ни это. Должна быть середина, что ли... Но её нет!» Мозговой оргазм. Это когда долгая, длинная загадка начинает распутываться, и ты уже понимаешь, по какому принципу завязан узел и как его развязать. Но, к сожалению, этого Армин пока не понимал. «А если я вообще не прав? Если совершенно не то ищу? А если они знают обо мне?.. Если специально дали ложную информацию, чтобы я искал совсем не в том месте? Да нет, никто из этих людей не догадывается обо мне, не может быть. К тому же, они не боятся подростков и не видят в них преграды, если сами пытаются провернуть такую схему». Время тянется, как плавкий свинец, но лишь в сознании Арлерта, потому что на деле проходит целый час, прежде чем мальчишка закрывает крышку почти разряженного ноутбука. Все тело затекло и ноет, и голова начала болеть, хотя это, вероятно, потому, что он почти не ел ничего весь день. Но, отдаленно понимая, что медлить нельзя — осталось сколько — две недели? — Армин решает действовать. В конце концов, чем раньше он завяжет разговор хоть с одной из них, тем раньше поймёт, угадал ли с выбором. А значит, останется больше времени, в которое сейчас все упирается. Возможно, ситуация не была так плоха, но Арлерт смотрел на неё с особого, местами острого и жестоко-реального угла, и ему была отвратительна перспектива, чтобы любая из этих девушек оказалась в опасности. И он решил начать с той Хистории Райс, что обладала схожей с ним внешностью. По крайней мере, для него она выглядела более безобидно. Все внутри сжалось от осознания важности его выбора. Любое действие будет иметь вес — сейчас это было прозрачно как никогда. В какую сторону наклонится чаша и что произойдёт с этими девушками и парнями, которые, к горькому разочарованию, не замечают опасности, что приближается с каждым днем, зависит от Арлерта — того единственного, кто стал свидетелем почти случившегося преступления. Было чертовски страшно брать такую ответственность на себя. Единственная ошибка может кардинально все изменить, а Армину даже не у кого попросить помощи: он один. Или же не один? У него есть Эрен, ну конечно, хоть не стоит втягивать его. Слишком поздно и рискованно. Но, переступив через себя и свою нерешительность, он открыл личные сообщения, которые ещё были пусты, и завис. Написать прямо, он, конечно, не мог: это выглядело бы жутко. Он сам покрылся мурашками, представив, что кто-то незнакомый пишет ему о возможной скорой смерти. Поэтому он остановился на лаконичном «Привет», осознавая, по какому тонкому льду ходит на этот раз — хотя когда земля под его ногами была устойчива? Точно не сегодня, ведь, как верно подметил Жан, он едва не разбил нос трижды, и так же трижды чуть не заработал себе фонарь, которым можно было бы хоть весь Дрезден осветить. Отлично. Это единственное, что пока мог предпринять Армин, — и он это предпринял. Теперь на его пути стояли минуты, часы, а может, даже дни ожидания: все зависело лишь от того, как скоро она решит ответить. Но самое главное — чтобы она вообще ответила, ведь иначе можно будет признать свое поражение, ценой которому станет жизнь семи неизвестных ему человек и одного известного. Арлерт спустился поужинать, ведь желудок уже во всю тянул лунные сонаты, призывая мальчишку всё-таки поесть и не доводить себя до голодного обморока, который, впрочем, мог бы случиться еще не скоро. Когда он вернулся в комнату и обнаружил одно непрочитанное сообщение в ноутбуке, его глаза прямо-таки загорелись. Он почувствовал, как стал на шаг ближе, как надежда становится все более осязаемой, как шанс уже не один на миллион, как... ...это был Эрен. Армин выматерился. Он знал, что это было некрасиво и неправильно и что его мысли совершенно точно не должны были быть такими, какими являлись, но он не мог заставить себя подумать иначе. За эту слепую секунду он успел обнадежить себя настолько, что сообщение от Йегера принесло разочарование. А ведь это могла быть Хистория — та вполне себе милая ровесница в огромной оверсайз-толстовке на аватарке. Прочитав сообщение, Арлерт не раздумывая решил, что не пойдёт ни на какой волейбольный матч вместе с ним и Жаном. Это было безумием, и он никогда бы не стал так бросать друзей, но что-то трепыхавшееся в нем не давало и грамма спокойствия. В конце концов, происходящее слишком поглотило его, и непонятная бесконтрольная паника, которая начинала возрождаться в некой тревоге, не могла остаться незамеченной, поэтому Армина снова немного трясло, как в вагончике на американских горках. «Прости, мне надо выучить историю и прорешать вариант по алгебре(( обещай не обижаться. Жану привет», — написав это, он действительно нехотя принялся за домашнее задание, каждую минуту отвлекаясь на ноутбук. Но текст подозрительно сливается в один сплошной поток сознания, цифры отчего-то кажутся буквами, а буквы — цифрами, хотя... В алгебре всегда так. Однако, несмотря на это, сосредоточиться оказывается ужасно трудно, а взгляд, словно бешеный, постоянно двигается по траектории «тетрадь-экран». Даже голова от этого кружится. Мальчишка убирает конспект в сторону и тянет ближе к себе ноутбук, потирая глаза рукой. Он бы, возможно, куда больше был бы заинтересован в истории, если бы не то самое сообщение, которого он безумно ждал, отказываясь принимать это, но и не решаясь отрицать. Всего лишь нетерпеливо кидал взгляды на экран и как-то нервничал, когда в очередной раз не находил ничего нового. Он честно старается подготовиться к следующему учебному дню, но сил не хватает катастрофически — основные предметы-то сделаны, а несчастный параграф про колонии — проклятье какое-то, честное слово — скучен до такой невозможности, что Армин так и засыпает, щекой прижавшись к раскрытому на введении к теме учебнику. И снова молчание. Терпкое, обескураживающее. Когда ждёшь от человека реакции, хоть какой-нибудь, лишь бы он не игнорировал, лишь бы не думал, что это не важно. — Ну почему-у, — разочарованно тянет Арлерт, готовый захныкать, как ребёнок, прерывая цепь несвязных мыслей. Это ожидание выводит, из-за него не только морально, но даже физически плохо становится, а ответа все нет. Да какого, блин, черта? Совсем не весело становится в шесть утра. Залипая на какой-то онлайн игре, Армин теряет ощущение мира почти полностью. Вокруг разложена целая стопка учебников, сборник и две тетради, а провод от зарядки ноутбука лежит тенью на белой простыни. Армин напрягает мозг, высчитывая, сколько спал за последнее время, учитывая то, что в прошлую ночь он уснул тревожно и поздно, а сегодня вообще не ложился — в итоге, около четырёх часов. Блеск. В семь утра он буквально засыпает над клавиатурой, по которой едва находит в себе силы перебирать пальцами. Он должен... Нет, обязан предупредить. И его терпение почти на изломе, как и он сам, нервно теребящий край одеяла и не понимающий, какой вообще Божьей силой встанет в школу. А ведь уже пора. Он давно не чувствовал себя так паршиво. Хотя нет. Никогда. Это уже ближе к правде. Голова гудит, как рой потревоженных мух. Меж висков разбиваются стеклышки и острыми осколками впиваются изнутри. Не хватает кислорода в лёгких. Катастрофически хочется спать. Линнора почти в шоке смотрит на сына, что больше напоминает неплохой такой откопанный и очищенный от земли труп, который ещё и кое-как ободрительно улыбается и мямлит что-то вроде: «Мам, можно я сегодня останусь дома? Чувствую себя нехорошо». И вот оно, это самое «нехорошо», потому что нельзя, блять, через моральную удушающую безнадёжность доводить себя едва не до обморока. Арлерт наконец-то понимает истинную суть этих слов. Он снова возвращается в постель, переложив учебники на тумбочку, и знакомый звук сообщения раздаётся тихим уведомлением в комнате. Кажется, это то самое, ради чего он просидел всю ночь? Но вот черт, мозг говорит «Оревуар», прежде чем погрузить мальчишку в глубокий, такой необходимый, спасительный сон без сновидений, как чёрный пустой вакуум, позволяющий организму хоть как-то восстановить силы.