Террариум

Армин с волнением перечеркнул красным маркером квадратик в настенном календаре. Третье августа. Уже несколько таких крестиков стояли перед этим, и сегодня был очередной день. Армин делал это не в первый раз. И, чем дольше занимался этим делом, тем больше копался в себе, вытягивая мусор и застрявшие ненужные воспоминания. Это было неприятно, порой больно, порой унизительно и грустно. Справляться — это не здорово, это каждый раз страшно. Справляться — это погружаться в тихое бокетто, выплывая из этого сухого моря лишь для того, чтобы съесть половину порции и с безразличием кивнуть на какой-нибудь вопрос, а потом снова прибегнуть к одинокой прострации, где есть только он и никому не требуется открывать свои мысли и раны. «Вырвет или не вырвет? Есть хочется сильно, а блевать не хочется очень-очень сильно». Порой даже жевать становилось противным, поэтому после Армина тарелка нечасто оставалась пустой. Справляться — это молчать и не спать по ночам, находить ужасные отсылки и ловить флешбеки от рандомного слова, жеста, звука. Армин был в ужасе от обычных кухонных ножей и не мог перенести звук лезвия о доску, когда Линнора просто резала овощи для салата. Только спустя некоторое время он привык. Самоубеждение — пугающе сильная вещь, и Арлерт убедил в том, что это дом, что здесь так было и до похищения, что это не имеет связи. День, в который он это понял, Армин зачеркнул в календаре алым. Сегодня было самое начало июля, и, кажется, пятый зачёркнутый квадратик — он перестал считать. Что-то в любой из таких дней менялось, менялось в лучшую сторону, он становился более... Нормальным. Эрен убеждал его, что все в порядке, но «Я не в порядке. Я, блять, не в порядке. Я просто хочу стать тем, кем был прежде», — это «хочу» преследовало его и во сне, но Армин знал, что ему ещё слишком далеко до этого. У этой дороги не было конца. Двадцатое июня — они приехали домой после суда, зеркало оказалось разбитым, а Армин снова выплакал все слезы. Но они с Эреном впервые нормально соприкоснулись. Первое июля — Арлерт смирился и махнул рукой на волосы, мол, «отрастут», о чем Йегер говорил ему целый час, убеждая, что «Армин, ты не некрасивый. Твои волосы все ещё прекрасны, просто нужно немного подождать». Он думал, что если принять каждую часть себя по отдельности, то, может, ему перестанет казаться, что его тело — поломанная игрушка. Шестое июля — Армин впервые увиделся с Жаном и Микасой. Они знали. Они, конечно, знали. И это было ужасно. Арлерт понятия не имел, как посмотрит им в глаза. Стыд настолько пожирал его, что затмевал боль. Он чувствовал себя виноватым. Армин снова ощущал себя шлюхой и проклинал, что вообще позволил им сделать это с собой. Он должен был бороться, а вместо этого лёг под них и просто кричал. На смену боли пришло самообвинение, поселившееся в теле на шраме «шлюха». Неловкость встречи зашкаливала. Армин не знал, что сказать, просто смотрел на них обоих, и ни Жан, ни Микаса не думали, что имеют право обнять его. Они говорили что-то про то, как им жаль, и, безусловно, это было правдой, но Арлерт не мог воспринимать эти слова. Они проносились мимо его ушей эхом, но он смутно понимал, о чем они. Как только Жан слегка дотронулся до его подбородка прохладным пальцем, Арлерт тут же отпрянул. От этого движения в голове предостерегающе зазвенело, невесомое прикосновение вызвало на коже покалывание и зуд. — Не надо, — с усилием пробормотал он, но совпадало ли сказанное вслух с тем, как именно оно прозвучало в его голове, было под вопросом. И Кирштайн, и неловко топтавшаяся у двери Микаса выглядели сбитыми с толку. Понимающим казался лишь Эрен, изогнувший бровь, смотрящий на него со смесью ласкового одобрения и сострадания на лице: сплошное сочувствие. — Прости, просто я думал... Э, ну, я думал, это пройденный этап, — произнёс Жан, — я не совсем знаю, что я должен делать, — признался он. Арлерт прекрасно понимал. Потому что никто, блять, не стоит перед другом, которого изнасиловали, и не думает, сил он может говорить и делать, а что нет. Им было так неловко. Они не хотели его ранить. И в этом был виноват лишь он — по крайней мере, именно это Армин и чувствовал. Армин хотел бросить на него понимающий  взгляд, но не смог: слишком сильно болели глаза. Даже движение головой в отворачивающем кивке вызвало ощущение, будто шея его сделана из хрупкой стали. В позвоночник вонзились острые злобные осколки. Микаса вытащила Кирштайна за локоть на коридор, выглядя, словно совершенно точно намерена свернуть ему шею за издевательства над маленькими котятами. — Ты можешь держать язык за зубами? Пришел поддерживать — так поддерживай, — она не дала ему вставить и слова, шипя подобно змее, и со стены в комнату этот шёпот отдавался приглушенной руганью, которую она пыталась искоренить, хотя бы для Армина. Арлерт ощутил укол благодарности и стыда, осознав, что подруга искренне пытается оказать помощь и от себя, и от Жана, который, конечно, не был совершенен в словах поддержки. — Они пытаются, — подбодрил Эрен, оставшийся в комнате. — Прости их, они... — Да я знаю, — оборвал другой, — я их не виню, но... — Армин облизнул губы, покачав головой и посмотрел Йегеру в глаза, чего не смог сделать с Микасой и Жаном. — Не думаю, что я был готов. *** Армин стал готов только спустя полмесяца. Взаимодействовать с друзьями из раза в раз становилось все проще: по крайней мере, они всячески отвлекали его, смешили, уже не боялись обнимать. Жан притащил игровую консоль, которую они подключили к компьютеру, и поэтому по вечерам у Арлерта практически не оставалось времени на то, чтобы думать о плохом, потому что Кирштайн вручал ему джойстик и отправлял в мир игр до нескольких часов. Любое занятие, для которого требовалась полная концентрация, отвлекало Армина, и, поняв это, подростки быстро просекли, что нужно делать. Куча книг, настолок и постоянное присутствие хотя бы кого-то одного стало негласным правилом комнаты Арлерта. Он был очень благодарен. И не знал, как показывать свою благодарность взамен, но на летних каникулах у всех была масса свободного времени, а поэтому гулять они ходили гораздо чаще, чем сидели дома. Они вчетвером обошли едва не весь Дрезден, но было в этом всем лишь одно сходство: Армин даже в адскую жару не надевал футболки. — Ты можешь надевать что-то более легкое? Тебе же плохо от жары, ты весь бледный, — спросил его Эрен, покупая очередную бутылку воды, чтобы хоть как-нибудь охладить Армина. — Спасибо, но нет. — Почему? Слушай, если это из-за шрама, то поверь... — Эрен, я боюсь, это не поможет, — Армин открыл бутылку и сделал несколько глотков, отдав её потом Микасе. — я ценю твои слова, но просто так это не изменить. — Ты имеешь в виду, что наше мнение не играет роли? Армин, поверь, нам это не важно, ты очень красивый и порезы тебя не портят, — попытался Жан. Беседка спасала от лучей, но духота шла словно от земли, будто ядро планеты увеличилось и приблизилось к её поверхности. — Вы ведь мои друзья. Вам, может, и не важно, но все остальные только на шрам смотреть и будут. Понимаете? К глазу всегда притягивается то, что отличается от нормального, а это, — Арлерт махнул рукой на шею. — вызывает очень много вопросов. Как это произошло, почему, сам ли я или кто-то другой? Они считают меня поехавшим, я ведь... Там же не просто порезы. Каково вообще быть жертвой насилия, они же не знают... Ему снова стало стыдно, что он об этом говорит. Они не заслуживали выслушивать его триггеры: ни Микаса, ни Жан. И, каким бы личным оно ни было, слова рвались из него, потому что это были единственные люди, способные его понять. Обеспокоенный, он просто махнул рукой. — В будущем можно сделать косметическую операцию или перекрыть татуировкой. Прекинь, какой крутой будешь, с тату на шее, — неловко и быстро улыбнувшись, предложила Микаса. — То, что эти люди оставили такие следы, непростительно, но ты же не дашь им думать, что они победили? Конечно, нет. То, что они сделали, осталось гораздо глубже кожи и внутренних органов. Но блядская проблема состояла в том, что окружающие смотрели на Армина, означало, что они видят это. Они думают, что он — шлюха. Что он грязный. — А сейчас что? — спросил Арлерт, уже будучи в раздражении и обиде на самого себя. — У меня на шее огромная надпись, которая все обо мне говорит! Я ненавижу это! Что я выгляжу ненормально, что все думают только о том, кто я! — И ты в водолазке в плюс двадцать девять? — Да! Выкрикнув это в лицо Жану, Армин прижал колени к себе и отвернулся. Душу расцарапывали кошки, обида и несправедливость дрожали в горле омерзительным комом. Заплакать он не хотел, однако тоненький всхлип все же вырвался из плотно сомкнутых губ. Посчитав это нелепым, мальчишка сжал зубы. Все замолчали. Жан с Микасой ощущали себя не к месту, и им было безумно жаль, а Эрен просто внутренне ненавидел, что эти ублюдки сделали с его лучшим другом такое. Он презирал факт, что Армин сейчас в таком хрупком состоянии и что это заставляет их по случайности ссориться. Он как будто снова начал закипать от праведного гнева, но медленно сглотнул, потому что и Брайт, и Элайджа уже были за решеткой. Но даже это казалось Йегеру до ужаса недостаточным. — Мы не виним тебя. Просто пытаемся понять, как можно помочь, — сказал он. — извини нас. Если мы что-то можем сделать... — Забудьте, — упрямо всхлипнул Армин, как обиженный ребёнок, поджимая губы и вздрагивая, закусывая нижнюю. — Но ходить в такую жару в водолазках — тоже не выход, — решительно встала Микаса перед Армином. —  ты можешь обижаться, сколько влезет, но я лучше помогу тебе. Снимай водолазку. У тебя ведь под ней есть футболка, да? От такого тона Арлерт вздрогнул. Ему приказывали лишь раз в жизни, и это было ужасно, поэтому он просто испуганно уставился на подругу, которая смотрела на него сверху вниз, и напрягся. — З-зачем... — промямлил он, и, видя его реакцию, Микаса тут же смягчилась. — Наденешь мой шарф. Он закроет шею, а в остальное тело будет не жарко, — мягко пояснила она и протянула ярко-красный шарф крупной вязки Армину. — Микаса, я не могу, он же твой и ты его очень любишь, — замотал Арлерт головой, отодвигая его от себя. Жан с Эреном с надеждой наблюдали за этой сценой. — Это не важно. Просто надень его, пожалуйста, ради меня. И Микаса, не дожидаясь ответа, сама завязала ткань вокруг моментально съежившейся шеи. — Кстати, тебе идёт, — сказала она. — Спасибо. Я верну его вечером, — вздохнул Армин и вдруг осознал, что каждый раз кто-то из них проводил его до самого порога, чтобы ему не пришлось возвращаться в одиночку. — Нет, теперь он твой, — девушка заложила руки за спину, таким образом говоря, что обратно шарф не возьмёт. — носи, пожалуйста, комфортную одежду, если это тебе поможет, — она поправила край шарфа у плеча, и Армин утонул в нем носом, промямлив тихое, но, как всем показалось, очень искреннее «спасибо». *** Календарь сошёлся на дате пятнадцатого сентября. Армин подзабыл и возвращался к нему не всегда, но если и подходил, то очередное число оказывалось зачёркнутым. Листва ещё не успела пожелтеть, но сегодняшний день уже был зачёркнут алым. Арлерт не знал, почему. Просто ему казалось: сегодня случится что-то. Что-то хорошее или плохое. Эрен лежал, и ему не верилось, что все сейчас было так... Просто. Он расслабленно растянулся на кровати, а рядом с ним, лежа на животе и сверкая идеально-молочными пятками, читал хозяин этой кровати. Тишина висела в комнате, Йегер смотрел куда-то в экран, и он оказался бы лжецом, начни утверждать, что взгляд его не ползал по макушке и лицу Армина. Созерцать эту картину было до смерти прекрасным. Книга захрустела у Арлерта в пальцах, когда тот перевернул страницу. Его брови слегка напряглись, и очаровательное спокойное выражение, которое не посещало его с того самого дня, сейчас читалось так же, как и строки книги. Йегер даже задержал дыхание — словно Армин был воробышком, готовым вспорхнуть с его руки от любой неосторожности. Мягко. Очень мягко. Хотелось оставить короткий поцелуй на макушке, виске, лбу. Прижаться своей щекой к чужой. Ладонь ворошила волосы лучшего друга — когда эта мысль приходила, Эрен умышленно менял её на другую: лучший человек в его жизни, самый солнечный, самый невероятный. Потому что происходившее между ними было уже по другую сторону от дружеской симпатии. И было действительно как в перине: тепло, приятно, и пряди сквозь пальцы текли так чудесно, что Эрен мог бы ворошить его волосы вечно. Армин был ничуть не против — Йегер знал. Тот не обращал внимания на ладонь, продолжая глядеть в книгу, но все чувствовал — об этом говорили лёгкие мурашки по ладоням и то, как он изредка прикрывал глаза. Армину не нужно было говорить. Эрен все понимал. Они молчали, не пересекаясь ни взглядами, не обмениваясь ни единым словом, но были едины доверием, и оттого сердце билось куда быстрее. За окном — темнота, вечер. В доме стоял запах лаванды от небольшого букета на подоконнике. Эрен чувствовал его, проверяя почту на смартфоне. Впервые все казалось ему таким уютным, будто плохих дней не существовало, лишь они — оба сотканные из стеснительного обожания. Подросток улыбнулся своим мыслям, обвел комнату глазами. Письменный стол Армина. Разбросаны какие-то бумажки и листки. Шкаф с полкой снизу, где тот прячет всякие блокноты. Ночник на стене — щелчок и вспышка; воображая, Йегер приходит к выводу, что в ночном тусклом свете этой лампы, отбрасывая тень на обои, Армин выглядят ещё более чистым, светлым и... «Как это чудо вообще могло так о себе думать?» — Эрен знает, как и почему. Но он нежный, хрупкий, даже сейчас. Всегда им был. Он тянется к лучшему другу, укладываясь рядом, и Армин смотрит на него невыносимыми чистыми глазами. Вообще, Эрен думал, что уснёт, потому что насыщенный сентябрь успокаивал его. Лето пролетело так чертовски быстро. Они не успели опомниться. Вероятно, это зависело от состояния Арлерта, но они всегда были вместе, и Эрен ни секунды не жалел и надеялся, что это поможет. Однако сейчас он устало потирал глаза. Организм сыграл с ним злую шутку, не дав уснуть, даже когда ночь накрыла все вокруг. Зажмурив глаза, Йегер зевнул. Армин, увлеченный книгой, даже не обратил внимания на это. Но вот у Эрена книги не было, поэтому все, что ему оставалось, — сидеть и молчать. Разве что адски подмывало на разговор с Армином... Вопреки прошедшим трём месяцам они так и не смогли закрыть эту тему. Йегер находил это ужасно странным и неправильным. Он сам противоречил себе: пытался отвлечь лучшего друга от любой подобной мысли, не упоминал ни разу и, конечно, не шутил на эту тему, однако внутри него все ещё жили вопросы, ответа на которые он не имел, но жаждал получить. «Это все потому, что меня это тоже ранило. Я не мог отделаться проще, чем Армин», — думал Эрен, оправдывая свои мысли, но каждый раз прикусывая язык вместо того, чтобы спросить. Но сегодня он не выдержал. — Знаешь... В фильмах иногда так не правдоподобно похищают людей... — произнёс он тихо, но осмелел, стоило лишь начать. — Я говорю, что будто их серьёзно никто не замечает? Никто не слышит их крики? И это... Так не бывает. Как они похитили тебя? Армин поджал губы и сосредоточился на буквах. Это был отвратительный вопрос. Он попытался пропустить его мимо ушей и промолчал. Эрен едва нахмурился. — И все же? Если они смогли, это действительно было так просто? — Что... Зачем ты спрашиваешь? — неверяще отозвался Арлерт, медленно закрыв книгу. Эрен издевался над ним? — Нет, я просто так. Не представляю себе немного, — Йегер пожал плечами. Армин резко встал, ощутив, как задрожали его локти и колени. Он посмотрел прямо ему в глаза и увидел, что Эрен даже не собирается осознавать суть вопроса. Арлерт криво и печально улыбнулся, уголки его губ дрогнули, и показалось, будто дым затуманивает голову. — Ты что, мне не веришь? — возмущенно спросил он, почти не замечая удивлённого и виноватого взгляда Эрена. Тот ещё ни разу не видел лучшего друга таким. Эти взявшиеся на лице разочарование и злость сложились тенями на бледное лицо, странно искажая его. За секунду в нем отобразились слишком много эмоций. — Что ты, нет, я просто... Всмысле, ну, ты не рассказывал, ни на суде, ни мне лично, поэтому я и хотел... — поспешно промямлил Эрен. Армин резко вдохнул, и ком в горле не смог проглотиться и уйти. Его за мгновение едва не взорвало на части. Он оказался в замешательстве и гневе, стало так неприятно, что он действительно спрашивает об этом? Зачем? Чтобы потом изображать жалость? Чтобы Армин потом казался слабым, каким был и в тот самый день? — Что ты хотел, а? Услышать правду? Да подавись! — Я не это... — Нет уж, раз спросил! Да ни черта ты не знаешь! Они не просто меня похитили, это было бы слишком просто, правда? Они изнасиловали меня, и не раз, каждый из них! А потом избили и хотели сжечь! А перед этим — задушить! Верёвкой, прямо на улице, когда мы с тобой разминулись! Там никого не было! Какие богатые на фантазию, не находишь?! Иней на полыхнувших разгоряченных нервах растаял, не в силах сдержать лавину злости. Армин в сердцах ударил кулаком по стене, почти не ощущая, как боль волнами расплылась от каждой костяшки. — Армин... — едва заикнулся Эрен. — Нет, слушай! Ведь так интересно, да? Все, что было потом, думаю, чистая импровизация, потому что они хотели избавиться от меня гораздо раньше. Но, видно, я оказался замечательной игрушкой для них! — Армин! — Достаточно подробно? Я почти задохнулся, как этому человеку позвонил кто-то другой! Представь, блять, сколько вообще один звонок стоил для меня! — кричал Арлерт Эрену в лицо, зло и забывшись. — Он приказал не убивать меня так сразу, и поверь, то, что было потом, оно... Вот тебя когда-нибудь трахали, говоря, что ты лишь этого и заслуживаешь? Ты это хотел, узнать, так? Ты хотел узнать, каково это, когда жалеешь, что не умер?! — Армин, успокойся! — Эрен схватил его ладонями за лицо, пытаясь удержать. Но Арлерт лишь с силой оттолкнул его. Поражённый этим, Йегер замер, не осознав, что вообще произошло. Он был настолько сбит с толку, что даже пока не знал, какой болью наполнилась грудь Армина, что вздымалась и опускалась часто и резко от тяжелого дыхания. Эрен не мог поверить, что Армин оттолкнул его, и, возможно, далеко не в прямом смысле. — Ты разве не видел следа от верёвки, когда спасал меня? О, это был чудесный сочный фиолетовый след прямо поперёк моей шеи! — Прости меня! Я не должен был спрашивать! Выкрикнув это почти так же громко, как и Армин, Йегер притянул к себе друга, который всем своим видом показывал, что не хочет, чтобы его трогали. Однако после этого Арлерт никак не отреагировал — лишь замолчал, уставившись немигающим взглядом в стену напротив, вызывая у Эрена неприятную оскомину внутри. Оба молчали. Тревога вместе с кровью разливалась по телу, но, когда Армин зашевелился и небрежно обнял его в ответ, на этот раз по венам Йегера прошла уже дрожь. Это движение было настолько неискренним, что Эрен вспомнил, какое отвращение к тактильности испытывал Армин раньше. — Извини, это было очень глупо, я не хотел задеть тебя. Я верю тебе, конечно, верю, прости меня, — стараясь совладать с ужасными эмоциями, раскаивался Эрен, немного отодвигая Арлерта от себя и пытаясь заглянуть ему в глаза. — слышишь, мне жаль. Прости, пожалуйста, Армин. Извини меня... — Просто молчи, — еле слышно ответил тот, специально пряча глаза с опущенной головой. Его голос звучал странно. Армин не мог видеть свои пустые злые глаза, но он перестал сопротивляться обиде, нахлынувшей на него. Только через некоторое время этот осадок угас, оставляя лишь след тоски. Эрен неловко потянулся к его руке. Это была открытая ладонь, но Арлерт убрал её и вторую тоже, прижимая к себе. Тогда Йегер аккуратно опустился на колени перед ним, глядя снизу вверх, как человек, который не принесёт угрозы. — Почему ты снова избегаешь моего прикосновения? В момент вопроса Армин уже лихорадочно поднял на Эрена глаза. Он закрыл их и помотал головой, пытаясь сформулировать самую страшную в его жизни правду. В голову ничего не приходило. Хотелось закричать обо всем и в то же время вечно молчать. — Так, просто. — Не может быть просто так. Ну же. — Я не хочу, — подросток слабо выдохнул и сделал усталое выражение лица, чтобы от него просто отстали и дали побыть с самим собой. Он думал: ему стоит переварить это, как ужасно невкусное блюдо. — О чем бы ты ни думал, расскажи мне, пожалуйста, — взмолил Эрен, так же продолжая сидеть перед ним. — Слушай, зачем тебе оно? Ты испачкаешься, поэтому не трогай меня. — Армин, это неправильно. Ты не можешь быть грязным, я уже говорил. Если бы это действительно было так, ты думаешь, стал бы я прикасаться? И Арлерт не мог смотреть ему в глаза, хоть тот и просил меж обрывками фраз, но он заметил это. Заметил, как Йегер смотрит на него так, будто он — единственное, что имеет значение в этом мире. Он не мог так смотреть. Или мог? — Не знаю... Может, ты и прав, но почему у меня такое чувство, что я все ещё гнию изнутри? Неужели ты не видишь, что моё тело умирает? Черт подери, оно до сих пор горит... — в конце Армин дрожаще съехал к шёпоту, поэтому последние три слова Эрену пришлось читать по его губам. — Потому что ты сломлен. Это нормально, так себя чувствовать, ты имеешь на это право. Ты живой, не вини себя за свои чувства и не принимай их своими врагами. Это психологический барьер. Защита, вроде того. — То есть... Ты не притворялся? — Нет! Ни разу и ни секунды! Ты не изменился для меня. Сам подумай, стал бы ты отдаляться, если бы это случилось со мной? Тебе стало бы противно меня трогать? Армин замешкался, чем вызвал у Эрена легкое удивление. Последний не услышал в ответ ни слова, но в темноте проследить за его взглядом было невозможно. Арлерт теребил край белой футболки. — Вот видишь. Ни одна жертва изнасилования не станет грязной в прямом смысле этого слова. Только те, кто это сделал. И шлюхой ты тоже не стал. Шлюха получает удовольствие от насилия над собой, она сама идёт на это, но не ты... Не ты, Армин!  Армин не был в силах сдержать слезы. Даже не всхлипывая, до тишины беззвучно и опустошенно — как смирившийся олененок под дулом охотничьего ружья. Он сидел и плакал, дрожа плечами, а слезы катились по щекам. Йегер молчал. Он знал, что это сон его больного разума, но терпеть это было почти невозможно. Особенно сейчас, когда Армин плакал из-за него, из-за его вопросов, слов. Ниточка рвалась, и она оказалась слишком тонкой и отнюдь не крепкой, чтобы глушить в себе ту боль. Это надо было прекращать любыми способами. Ведь цель всегда оправдывает средства? — Вставай, — тяжело выдохнул Эрен, поднявшись на ноги. Он взял Армина за руку, потянув его за собой и повторив это движение лишь более настойчиво, когда тот замотал головой. — Ну же. — Зачем? Я не хочу, Эрен, — Армин действительно не знал, к чему это, чем бы оно ни было. Он хотел повернуть время вспять, чтобы оказаться в том спокойном моменте, когда они просто лежали вместе. Однако Йегер остался непреклонным. — Нужно, — когда тот наконец-то послушался, друг подвел его к зеркалу почти вплотную, но, когда Арлерт в сопротивлении сделал два шага назад, он разрешил слегка отойти. Эрен остановился сзади него, безмолвно говоря, что дальше отходить нельзя. Армин уставился впереди себя. Конечно, ему это не нравилось: он оказался зажат между Йегером и этой тупой отражающей поверхностью, которая показывала, насколько он скверно выглядит. Дискомфорт заставил сжаться, и Армин отвел взгляд в пол. Он не мог просто стоять и не только видеть в отражении, но и чувствовать эту близость, которую так долго избегал. Из защиты у него остался лишь шарф Микасы — он не снимал его даже в доме. Йегер видел, как Армину тяжело. Он и сам чувствовал себя не лучше. «Но Армин, ты ведь взрослый мальчик? А взрослым надо смотреть своим страхам в глаза, не так ли?». Движимый этой мыслью, он продолжил. — Армин, — хрипловато прозвучал Эрен сзади от него. — мы должны избавиться от твоего страха. Понимаешь? Пожалуйста, верь мне, не бойся и просто смотри в зеркало. — Что ты хочешь сделать? — с опаской спросил Арлерт, и единственной причиной, почему он сейчас не вырывался и не отталкивал, было короткое «мы». Словно Эрен — часть Армина, и если будет больно Армину, то и Эрену тоже. «Он же не станет причинять боль самому себе, правда?». — Можно я сниму с тебя шарф? Холодный пот моментально прошиб все тело. Сейчас он останется без ничего. «Эрен же видел, как Микаса отдавала его мне... Зачем он... Он же знает, что мне будет плохо, я не смогу, я боюсь...» — глаза быстро забегали от алого шарфа до ладоней Йегера, которые уже тянулись, чтоб лишить его. Армин на секунду пошатнулся, поднимая затравленный взгляд на чужие глаза, и то ли какая-то сила, то ли ослепляющий неон прожег его грудь, шею и живот, как ток. Стук в висках отдался громко, словно кто-то стучал бараранной палочкой по воздушному шарику, и Армин прижал вязаную ткань к себе. — Н-не надо, там же... Я не хочу, чтобы ты это видел, пожалуйста, — протестно пискнул он, снова сжавшись так, будто его давило что-то снаружи. «Ты думаешь, меня это напугает? Я видел тебя, когда ты умирал, и я не был готов похоронить тебя на своих руках, — сказать это вслух было бы слишком, поэтому Эрен просто последовал мысли, которая перекатывалась меж его висков. — ты выглядишь уже гораздо лучше, и, я обещаю, тебе станет легче». — Ты очень долго к этому шёл. Хочешь снова отложить победу? — покачал головой Эрен, глядя ему в глаза. — Ты же хочешь почувствовать себя лучше. Я лишь помогаю. Мы сможем. Эти слова заставили Армина притихнуть, хоть он и не перестал обкусывать губы и сжимать кулаки, однако принять помощь от лучшего друга он и мог, и хотел. Они словно вели перепалку, и ни один не слышал мысли другого, но все равно отвечал на неведомые вопросы. Лишь пальцы медленно, но верно разматывали ткань с тонкой шеи. Когда шарф алой змеёй соскользнул на пол, к их ногам, они оба сохранили молчание, вот только Армин скривился и повернулся. Ему было не то чтобы тошно, просто не хотелось возвращаться к своим демонам и ждать, пока они начнут плавить его мозг в адском котле вплоть до мигреней. Он почувствовал себя голым, буквально — шорты и просторная футболка не скрывали его шрамы, которые выглядели ещё темнее и грубее на фоне светлой одежды. — Вот видишь, — успокаивающе сказал Йегер, — не так и сложно, правда? Все в порядке, — заверил он, мол, «видишь, я не нервничаю, поэтому и ты не переживай». Он погладил Армина от локтя до запястья, как бы обозначая свое присутствие. — Я не буду, — вопреки всему этому закрытые глаза Армина сказали, что он не понимает, что может быть «в порядке». Ему стало холодно, кожа покрылась мурашками, а дискомфорта стало ещё больше. — Не будешь? Но Армин, ты же ещё даже не рассмотрел, какой ты красивый. И сразу глаза закрываешь. А они у тебя замечательные, ну же. Он шумно вздохнул, и ресницы его задрожали. Арлерт неуверенно взглянул на лучшего друга, пытаясь понять, не шутит ли он, ведь в отражении его ждало то, чего он старательно избегал. Он думал, что, если ему пришлось бы видеть себя со стороны, он бы не вынес. — Это неправда. — Я же попросил верить мне. Я когда-то обманывал тебя? Ты невероятный, и это не ложь. И твои шрамы не делают тебя хуже, это ведь... — Эрен взял его за руку, — это лишь линии. Будь все твоё тело покрыто ими, я бы никуда не ушёл. Я хочу защищать тебя. Ты такой же замечательный, понимаешь? Эти люди не могли отобрать у тебя ничего, ты не стал другим. Армин пропустил ком в горле дальше, и он тут же провалился ему в желудок. Живот свело от этих слов, ресницы затрепетали. Он ожидал, что сейчас все разрушится, что это его предсмертная агония там, в огне, но она была так хороша, что он подумал, что страданий больше не будет. Он видел взгляд Эрена. Тот смотрел с неприкрытой нежностью и тоской, и щеки Армина залились тревожным румянцем. Эти слова были так хороши, но заставляли сомневаться ещё больше во всем. — Я не понимаю... Моя шея навсегда останется такой, она никогда не будет чистой... — пролепетал он. Едва улыбнувшись, Эрен наклонил голову, прижавшись копной тёмных волос к чужой лопатке. То, что Арлерт мог вдохновить его на это, — на подобную безмятежность внутри, осталось немыслимым тавро на обратной стороне его груди. И поэтому Йегер неустанно желал вдохновить Армина как можно скорее принять себя. — Твоя чистота не определяется тем, что у тебя на шее, — мягко и нежно перечил ему Йегер, глядя то на Арлерта, то на его отражение. — ты чище чего и кого угодно. Это не играет роли, посмотри на себя. Просто посмотри. Эти волосы и это лицо, твои плечи, это все никогда не было испорченным. У тебя очень красивый румянец, он... Тебе он очень идёт. Эрен улыбнулся, быстро облизнув губы. Армин слушал и не мог понять, почему он снова начинает плакать. Это было слишком терзающе для него, он буквально не мог воспринимать эти теплые слова менее бурно. Ему казалось, что это не так. «Ты не врешь, я знаю, просто почему ты делаешь это для меня? Неужели я достоин этих ласк и твоего присутствия?» — Арлерта швыряло в пучину невероятного облегчения, когда он осознавал, что да, раз Эрен все это время с ним и ни разу не предал его. — И я готов обнимать тебя и трогать до тех пор, пока ты не поймёшь, что я не вру и что ты действительно прекрасен. Помнишь, я говорил? Мир ужасен, но ты... — он снова покачал головой. — Ты всегда был безупречным. И тот румянец на щеках покрылся новым слоем солёной влаги. Слезы для Армина одновременно значили облегчение, которое он обретал вместе с ними, но ему все ещё было тяжело смотреть на свое заалевшее лицо, заплаканные глаза и, о боже, тот шрам. — Если бы только знал, как я заебался бояться... Я не хочу так жить. Моё тело — это отвращение. Это не то, чего хотят касаться, это бить, душить, рвать. Отвращение выворачивает, я хочу, чтобы оно исчезло, — сквозь слезы шептал он, иногда меж фраз срываясь на скулёж. — И... Тут только подавить рвотный позыв и не думать... Оно все внутри, Эрен, оно сгнило, я не могу от него отделаться. Столько отвращения, понимаешь... Мне безумно хочется перестать шарахаться от твоих прикосновений, хочется получать удовольствие и начать верить, что тебе не противно, но Эрен... Я н-не могу. Как в детстве, когда я... Я больше всего любил марципан, а потом он стал мне таким отвратным... Эрен... — Тише... Если у тебя не получается поверить мне, тогда смотри, что покажет отражение: оно точно не обманет. Можно мне прикоснуться? Поза, в которой они стояли, была идеальна, ибо, с одной стороны, Армин был совсем рядом и мог видеть себя в зеркале, а с другой, это позволяло Эрену беспрепятственно касаться его где угодно, наслаждаясь восхитительным ощущением живой кожи. Эрен попытался приблизиться к нему лицом, однако прежде, чем он смог это сделать, Армин кистью попытался словно прикрыться. Это было насколько ожидаемо, настолько и очаровательно. Движение руки Арлерта не застало Йегера врасплох, однако он лишь молча обхватил чужое запястье и вернул его обратно вниз, чтобы Армин не отталкивал его. На удивление, последний послушно опустил руку, лишь сжал кулак, словно готовясь к будущей боли. В ответ Эрен лишь издал неясный звук и сморщил нос, прежде чем тепло выдохнуть в кожу Армина. Вероятно, именно это неосознанное ощущение пробудило идеально молодое тело из прострации. Он дотронулся носом до чужой шеи впервые, и это показалось настолько ограниченным моментом, не доступным никому, что Эрен тут же вдохнул, пытаясь идентифицировать, чем пах Армин. Снова лаванда и немного пота. Армин в ответ лишь сжался, подумав о своей неосторожности, что позволил Эрену оказаться в контакте с его раной, и поэтому пальцы быстро сжали внизу чужое запястье, цепляясь за него хватом утопающего. Он знал, что Йегер ни за что не дал бы ему утонуть. Но была в этом та тревога, ведь он не позволял никому касаться его там, будто вырезал это из себя, а сейчас Эрен рушил все границы. Руки переплелись, приободрительное прикосновение потекло теплом от чужой ладони, и только это позволило Армину постепенно вздрагивать все меньше. — Эрен... — Тише. Я рядом. Йегер чуть не потерял сознание, чуть не потерял себя. Тактильность пожирала его, и именно сейчас он находился ближе, чем когда-либо. От раны будто отдавало кровью, но это ничего не значило, ведь бархатная тонкая кожа теплела под его пальцами, яремная вена билась, давая о себе знать, и Армин сейчас был таким превосходным и прелестным, что не захотелось отпускать его из своих рук никогда. — Твоя кожа — самое нежное, чего я касался Не бойся, я обещаю, я не сделаю больно. Ты такой красивый, — нетерпеливые мазки и касания вдоль контура пореза, выдох в плечо, трение щеки о щеку — как два воробья, которые греют друг другу оперение. Когда Эрен говорил, его дыхание оставалось на коже, тёплое, нежное, не такое, как острый нож. На деле, Армин не мог понять, до него не доходило, что чувствует другой, — хотя Эрен лишь трогательно и коротко водил носом по его шее и краю лица, глаза Арлерта отчего-то были уверены, что это ужасающе во всех из степеней. «Как можно так касаться грязного человека?». Не в силах выдержать подобный жест, Армин лишь сомкнул глаза, подумав о том, что ему, как и в момент изнасилования, нужно лишь дождаться конца. Больно не было — это и пугало, но внутри, под кожей, там, где притрагивался к нему Эрен, все жгло, а из глаз опять текли слезы. Однако пальцы продолжили ласковое исследование шрама так близко, как никогда прежде, прослеживая крохотные выступы расходящихся букв и выемки там, где были утоплены в плоть особо глубокие раны. Из темноты сомкнутых ресниц его вывел родной голос, шепчущий ему на ухо так ласково, словно каждое слово было пропитано любовью. — Открой глаза, Армин. Ты должен смотреть. Но, когда Арлерт не выполнил просьбу, лишь крепче зажав ресницы, он словно упал на простынь чужих объятий, потому что ощутил, как пальцы бегают по его лицу, размазывая слезы по коже. — Тише, все хорошо. Не бойся, я здесь. Я так тобой дорожу. Открывай глаза, ты должен видеть, — Эрен гладил его по лицу, руками по голове, шее, шёпот с полуизвинениями лился из его губ, так, словно он открывал страшную тайну, со всей заботой обводя Армина ладонями так, как не делала даже его мать. — Эрен, послушай, ты... — Не отговаривай меня, прошу тебя. Посмотри на себя, ангел, — Йегер едва коснулся пальцами его подбородка, мягко обернув на стекло. Через секунду он прижался ещё ближе, и дрожащее дыхание обожгло мочку уха Армина. — Ты обещаешь не отворачиваться? Он замер и умолк, ожидая ответа, и те мгновения, во время которых Армин колебался, Эрен держал руку на его плече. Он прикосновений не было больно. Они лишь согревали, щекотали, уничтожали тактильный голод и проникали под кожу. У Арлерта закружилась голова, однако он сфокусировал взгляд на точке руки Эрена и едва заметно кивнул. Он сжал губы, словно морально готовясь пережить все унижение, но это не являлось им. Эрен мягко провел пальцами по шее, горлу, посылая электрические импульсы гулять по телу. Армин с трепетом и ужасом осознал, что его плечо больше не зажато, как было раньше, что ему... Приятно? Он уставился в отражение, где Эрен мелькал то с одной, то с другой стороны его шеи, как рисовал узоры щекой и кончиками пальцев, как кожа раз за разом открывалась чужим рукам, как это было тонко и замечательно. В какой-то момент пальцы быстро проникли под ворот футболки, пробегая по ключицам, и за мгновение Армин решил, что с него хватит. Он слишком много боялся. Слишком много неоправданно страдал, и сейчас, когда в очередной раз бесконечно близкий ему человек касался его так, словно трепетал над ним, Армин остро прочувствовал, что больше не хочет отвергать его ни секунды. Он едва расслабил плечи и подался назад, чтобы лопатки соприкоснулись с грудью Эрена, и постарался задвинуть напряжение подальше, больше не ощущая его. Армин вдохнул и расслабился, позволив Эрену беспрепятственно скользить по его шее носом, пальцами, впитывая ту нежность и безграничный шёпот. Тот все не умолкал: «Прекрасный», «Красивый», «Очаровательный», «Маленький мой» — все это сносило крышу, слезы, наверное, и текли или же нет, Арлерт просто перестал чувствовать их. Стекло террариума, из которого все это время не мог выбраться Армин, пошло трещинами. В какой-то момент их стало слишком много, они покрыли стекло, как паутинка, а после прозрачные стенки со звоном рассыпались. Его ладонь, сама, едва дрожащая, полезла Эрену в волосы, словно направляя его голову, мол, «вот здесь. Просто заставь меня прочувствовать это, это так приятно и нежно». Армин рвано дышал, когда Эрен двумя шагами обошёл его спереди, и сейчас была уже его очередь зарыться пальцами в пряди Арлерта. Тот медленно двигал головой и плечами, показывая, что вот он, перед ним, чтобы Эрен не останавливался, и если раньше Армин ждал, когда это прекратится, то сейчас во впадинке меж ключиц горели лёгкими крыльями бабочки. Словно ощутив это, Эрен спустился от его подбородка к впадинке, касаясь её пальцем, улыбаясь и проведя по ней несколько раз, он тихо произнёс: — Я много думал над тем, каким вообще образом ты можешь испачкать меня или кого-то ещё, — пояснил он тихим, но не извиняющимся голосом; пальцы пробежались по ключицам. — и пришёл к выводу, что это просто глупость. Объятие стало крепче. Если руки Эрена ранее просто лежали, то теперь незначительное напряжение превратило их во что-то менее пассивное. На деле, Эрену и не нужен был вербальный ответ. Тело рядом с ним напоминало горячую стену и, казалось, стремилось найти наибольшую площадь соприкосновения, потому что Эрен окончательно уложил свою голову Армину на грудь. Он слышал биение сердца, которому не позволял прерваться своей защитой. Эрен приблизился, обхватил его руками, заключая в крепкие объятия. Кровь пронеслась по телу Армина, проталкиваясь по спавшимся венам и устремляясь дальше – не просто существование, но сама жизнь. И когда Йегер приподнялся, прижимаясь сильнее руками, выражая в полноте страх утерять снова, Арлерт ощутил за ребрами слабую вибрацию. Тук-тук, тук-тук: левиафан, пробуждающийся от сна. Его сердце уверенно билось в груди, запущенное прикосновением Йегера: ставшая реальностью сказка и отброшенная в бездну смерть. И после холодной бесконечности Армин вспомнил, что значит согреться. — Послушай, Армин. Нет необходимости нравиться или заслуживать любовь, ведь ты принят изначально и навсегда, с открытыми глазами. Такой, какой ты есть, такой, который осознает, что произошло, со своими страхами и со своей тяжестью. Такой, чтобы избавить себя от боли. Я... В эту секунду внутри пронёсся опустошающий ураган. Все мысли Эрена исчезли, словно выключили телевизор, и снова — в то же, кажется, мгновение — появились снова, просто выкинув его из мира на короткий момент. Это заставило Йегера подумать о значимости тех слов, в которые он вложил свои чувства и переживания, тот сводящий с ума страх и то неистовое облегчение, то цунами эмоций, которые он испытывал рядом с Армином. «Ты не почувствуешь это просто так. Этому найдётся причина», — вспомнил он эти слова. И, кажется, причину тоже нашел. «Я обязательно скажу тебе это, когда мы оба будем готовы. Когда я смогу уберечь тебя», — ласкаемый этим, твердо уверенный в том, что это не ошибка, ведь их и так было уже слишком много, Йегер припал щекой к скуле, гладя рукой по ключице и не произнося ни слова. На самом деле, он говорил миллиард фраз внутри. — Если это — расплата за твою самоотверженность, — нежно прошептал Эрен, почти касаясь губами чужого уха, — не уверен, что оно того стоило. Но ты самый сильный человек, — голос его дрожал, успокаивающий, сквозящий теплом, когда он прижал Армина лёгким захватом, решительно не собираясь не отдавать его никому. Эрен уткнулся носом в шею Армина, прячась в притаившуюся там тьму, меж поле его пшеничных отросших волос. Он подумал о блеске, дыхании и чужой коже — сейчас это было живым, и Йегер подумал, что обожает Арлерта с ног до головы и именно Армин до самых ресниц и есть причина, почему сейчас Эрен здесь, держит его в объятиях. — Спасибо, Эрен, — на этих словах Армин понял, почему отметил сегодняшнюю дату в календаре. Интуиция никогда его не подводила. *** Дата на календаре говорила о четвёртом декабря — самом начале зимы. Осень прошла так же быстро, как и лето. Сентябрь, октябрь, за ним дождями и тумана и протянулся через Эльбу и весь Дрезден ноябрь, и осень ушла. Прошло много времени, но оно было таким быстротечным, что никто и не заметил. Но не Эрен. Он подмечал любое изменение, которое не могло его не радовать, в состоянии лучшего друга. Армину стало лучше. Он порой не верил и сомневался, что тот лишь снова что-то скрывает, но те кошмары оставили его, сон и аппетит улучшился, волосы отрасли до приличной длины, и нельзя было по ним сказать, что с ними вообще что-то случилось. Зима морозила воздух и землю, но Армин наоборот оттаивал. Его улыбка все чаще светилась на лице, он смеялся, сам лез Эрену в объятия и стал куда более похож на прежнего Армина. Хотя и иногда натягивал свитера повыше и долго задумчиво молчал. Эрен старался принять, что есть вещи, которые не изменятся ни через семь месяцев, ни через год, ни через пять. Он решил, что теперь будет относиться ко всему куда осторожнее. Однако Йегер был чертовски рад, что его слова о том, что все будет хорошо, превращались в реальность. Ему безумно хотелось на это надеяться. И, глядя на Армина, Эрен все чаще думал: «Недосягаемый, словно изумрудное небо. Я тянусь к тебе и сам не знаю, почему так поглощен тобой. Давай, скажи, что мы останемся неразлучны навеки. Давай же, маленький кусочек рая». Маленький кусочек рая — так Йегер ознаменовал Армина — лежал на кровати, поэтому его пришлось оттуда вытаскивать, хотя это чудо отказывалось вставать при любых условиях. В итоге, Эрен все же заставил Арлерта оставить постель и надеть что-то потеплее пижамных штанов. — Давай скорее, — торопил Йегер, стараясь скрыть заговорщескую улыбку. Получалось не очень. — В чем дело? Куда мы идём? — спросил Армин, когда его схватили за ладонь и поволоки из комнаты, от любимой уютной кровати. — Сейчас узнаешь! Только есть одно условие, — резко остановился Эрен и обернулся, из-за чего они едва не столкнулись, но их лица все равно оказались слишком близко друг к другу. — Ты закроешь глаза, а я поведу. Но ты не должен подсматривать, ладно? Только честно! Вместо ответа Арлерт лишь вздохнул и как-то грустно усмехнулся. Эрен был в своём репертуаре. И, увидев тень промелькнувшей непонятной грусти, последний поспешил взять друга за запястья и поднести руки к лицу. — Не кисни, ну-ка! Закрывай глаза и пойдём. Армину осталось ступать в такт с пятящимся назад Эреном, пока неожиданно он не осознал, что тот направляяет его, маня за собой полными ожидания радости глазами и поблескивающим в них обещанием. — Куда ты меня ведёшь? — задал он вопрос, вызванный любопытством, а не колебаниями. Доверие здесь, меж его рук, было само собой разумеющимся, не допускающим сомнений. Кроме того, удовольствие Армина оказалось заразительным, и Эрен легко ухватил его за ладонь, притягивая к себе. — Сюда, — ответил Йегер, незримо обводя рукой терассу. Арлерт понял это по холоду на лице и коленях, которое, впрочем, вовсе не заставляло мёрзнуть, лишь вызвало уколы крошечных мурашек. Границами этого места не служили стены и двери; холодный свободный воздух попал в его лёгкие. Армин хотел было сделать ещё пару шагов на ощупь, но Эрен остановился. Его дыхание согревало кончики чужих ушей, в то время как он прошептал: — Готов? Армин коротко кивнул, и Эрен отнял руки от его глаз, который Арлерт все ещё отчего-то держал закрытыми. Йегер, заметив это, по-доброму усмехнулся, говоря что-то про то, что уже можно смотреть, обвивая плечи руками и кладя подбородок на родное плечо. Армин медленно открыл глаза. То, что он увидел, было настолько невероятным и невозможным во всем этом мертвом и болезненно-печальном мире. При тусклом свете одинокого фонаря он увидел, как падает первый снег. Воздушные хлопья, сверкающие в темноте, мягко опускались на землю, волосы и щеки. Мельчайшие частицы таяли, превращаясь в капельки на коже, зарывались в ресницы и щекотали прикосновениями. Это было волшебно, настолько волшебно, что глаза Армина сами начали наполняться слезами, которые он попытался быстро смахнуть, размазать руками и, улыбаясь, часто заморгал. Там, в жаре костра, Армин думал, что это были его последние секунды, что он мучительно умрет, видя перед собой только серый беспощадный дым. Но сейчас он видел настоящий снег. — Эрен, это... — Тебе нравится? — дыхание Йегера все ещё касалось его ушей, заставляя льнуть к нему. Арлерт не знал, что ответить. Слова исчезали, но Эрен понимал и без них. Армин замер и смотрел, как снежинки таяли от дыхания, кружили в воздухе, то подрываясь с места, то замедляясь в падении. Подросток вытягивал руки вперёд, раскрыв ладони, — мимолетные прикосновения зимы ощущались на побелевших пальцах, на сомкнутых веках, на обкусанных губах. Эрен сделал несколько шагов, обходя его сбоку. Теперь он стоял напротив Армина и улыбался. Лицо с голубо-зелеными глазами казалось близким, и снежинки таяли на ресницах Арлерта от дыхания. А Эрен все стоял и улыбался. Он заправлял мокрые от снега пшеничные пряди за ухо, проводя большим пальцем по щеке. Йегер то и дело протягивал руку, приподнимал пальцы Армина к своим, складывая в замок, любовался ими, словно они были тоньше хрусталиков, и молчал. Но в его глазах читалась целая вселенная. Армин не мог отвести взгляд. Снежинки кружились в этой молчаливой ночи, блистая вместе со звездами. Армин видел во взгляде Эрена все, начиная от благоговейной нежности и заканчивая иступленной болью. Он видел заботу, привязанность, чуткость, ранимость, надежду, мольбу, спокойствие, тревогу, желание быть нужным, отчаяние, доброту и слепое безграничное обожание. Армин видел в глазах Эрена спасение. Эрен видел в глазах Армина жизнь. Эрен не мог представить, что сможет наполнять чье-то сердце желаниями, что прогоняют боль подобно наркотикам, и не думал, что кто-то сможет сделать тоже самое с ним. И эти хитросплетения робких изящных пальцев заставляли Армина вздрогнуть, чтобы увидеть, как тёплые губы Эрена нежно касаются их, покрытых сошедшими царапинами, чтобы услышать тихие слова, что растворялись в хрустальном декабре: — Посмотри на все эти звезды, Армин. На эти тысячи тысяч и миллионы миллионов огней, что потеряны во времени и пространстве. На их свет, сияющий ослепительно ярко. На звезды, что сияют для тебя. Посмотри на них, Армин. Потому что ни одна из них не сравнится с тобой. Ведь ты можешь сиять ярче их. Потому что ты — единственная звезда, без света которой я не смог бы жить. Эрен дрожаще говорил это, а его губы то и дело целовали пальцы Армина, и это заставляло почувствовать себя живым. Арлерт закрыл глаза, полностью сосредоточившись на прикосновениях и близости Йегера к нему. Он мог распознать каждое молчаливое обещание. «Всё будет хорошо», — как клятву, сказанную Эреном не раз; для неё в душе всегда было место. Армин знал, что Эрен будет оберегать его. Намёк тут, отблеск там, никогда не произнесенное вслух, но, тем не менее, очевидное. — Я так тобой дорожу. Скажи, что ты чувствуешь? И Армин мог только выдохнуть тихий ответ. — Здесь так тихо и спокойно.