Не Северный Ветер, а похмельный бриз

Не знаю я, как долго простояла у окна, наблюдая за снежинками. Я была так пьяна в то утро, когда Земфира ушла. Точнее… я, скорее всего, попросила её уйти. Но всё это было невыносимо! Я не чувствовала поддержки ни от одного человека. Нет. Не так. Не правильно я это пишу. Меня поддерживали люди, но совершенно не те. Мне не нужна была их поддержка и забота. Я была благодарна, конечно. Но не более. Зачем вообще жить, если те, кого ты искренне любишь и с чьим мнением считаешься или хочешь считаться, тебя отвергают? Причиняют боль. Зачем? Я не понимала. Я, правда, не понимала. Я чувствовала, что текли слёзы по моему лицу. Боже… я так ненавижу плакать. Терпеть не могу просто! Мне легче переключиться на что-то, сесть за свой стол, открыть ноутбук и написать стихотворение или монолог какой-нибудь. Сказку придумать и уйти в другой мир. Но плакать… это удел слабых. И вот именно поэтому в тот период я себя такой и ощущала. Как же сильно я себя возненавидела! «Ты мне противна», крутилась фраза Земфиры в моей голове. Да какого чёрта?! Почему? Что я ей такого сделала? Не её же, в конце-то концов, ударил Владимир. Не её это любовь. Не её это дело. Почему она так хотела добить меня ещё больше? Я не чувствовала от неё защиты и поддержки, я чувствовала лишь унижение. Мне казалось, будто она СПЕЦИАЛЬНО настраивала меня против него, ЧТОБЫ Я СТАЛА НЕСЧАСТНОЙ! Ведь так веселее… несчастная Ренатка — кладезь искусства! Нет, конечно, я понимала её некую заботу обо мне. Но она не видела главного: я очень сильно была влюблена. И… почему она на меня так злилась? Разве можно злиться на влюблённую женщину? Или у нас теперь влюблённость — это удел глупых? Или же я не понимала чего-то? Видит Бог, не понимала. Устала я стоять на каблуках у окна и наблюдать за снегопадом. Грустно как-то стало. Да и ноги устали от туфель. Боже, и зачем я вообще так выряжаюсь? Ну, понятно, что для себя. Но… почему-то ещё казалось, что и Земфире понравится наряд. А она даже ничего и не сказала. Господи, какая она грубиянка иногда! Я не могу просто… это кошмар какой-то! В её мире так просто взять и обидеть человека. И иногда ей было плевать кого. Она даже не отдавала себе никакого отчёта в том, что причиняла мне боль. САМУЮ СИЛЬНУЮ БОЛЬ. — Господи… — вздохнула я, вытерев слёзы с лица, — где мои сигареты вообще… — спросила я у пространства. Я отошла от окна, пройдя к своему столу. Ноги и впрямь устали. Сев в кресло за стол, я сняла туфли и отставила их подле себя. — О, вот вы где… — усмехнулась я, притянув к себе пачку. Зажигалки на моём столе я не обнаружила и подкурила от горящей свечи. Это вот, знаете, у меня всегда был такой ритуал — жечь свечи повсюду. Когда я смотрела на них, я словно погружалась в особое состояние, мне становилось спокойнее. Не знаю, нормально ли это подкуривать от свечей… Земфира часто так делает. Ну, собственно, я посчитала, что ничего уже не потеряю. Никакие высшие силы или духи не накажут меня за это. Но… а если и накажут, то я попрошу прощения. Я тяжело вздохнула. От своего собственного отчаянного вздоха мне даже жутко стало. Господи, когда я вообще так жалобно вздыхала? Я поправила подол платья Дэмна, подтянув его на колени, и откинулась в кресле. Курила сигарету, закрыв глаза. Как же сильно мне хотелось плакать… Я вспомнила тот вечер, когда я осталась у Владимира в его особняке на Рублёвке. Ненавидела это помнить. Ненавидела вообще об этом говорить. Но… раз уж я начала, то… Да будет так! Ульяна тогда была дома и всё названивала мне, мол, «мама, ты сегодня приедешь?». А я так смеялась тогда, была так весела… что мне было не до дочери. Не в том смысле, что я плохая мать. Боже, нет! Не думайте так, прошу. Просто… я влюбилась. Да и… вообще, какому ребёнку в девятнадцать лет не было бы приятно остаться разок самому дома без родителей? Я даже сделала Ульяне некое одолжение. Ну, или… это я оправдываюсь сейчас. Я не знаю. Ну, скорее всего, да, оправдываюсь. Я не хотела уезжать от него. Я хотела остаться тогда с ним. Ну, да… осталась на свою голову! Наверное, это карма. Вот, многие же говорят за карму. Ты сделаешь что-то не то, свернёшь куда-то не туда, пренебрежёшь. И получишь в ответ. Видимо, так у меня и получилось. Наверное, я должна была поехать домой, к дочери. Приготовить тем вечером ужин. Поговорить с ней, спросить, как прошёл её день. А я… я, идиотка, решила предаться чувству любви. Господи… какая же я глупая! Земфира права. Я всхлипнула. Рука дрогнула, и пепел сигареты упал на моё платье. — БЛЯТЬ! — воскликнула я, вскочив с кресла. Я тут же начала отряхивать пепел с платья Дэмны. У меня аж сердце чуть не разорвалось в этот миг, честное слово! Затрясло от одной предположительной мысли, что я прожгу его. Вот же дура! Кто вообще в таких платьях пьёт и курит?! — Боже мой… — лихорадочно произнесла я и тут же потушила дымящуюся сигарету в пепельнице, — КОШМАР! Я осмотрела моё платье. Фух… слава богу, лишь пепел. Я прямо так и чувствовала, как бешено забилось сердце в груди от мыслей, что уже и платье умудрилась испортить. Но нет. Я вздохнула с облегчением. Это ужас какой-то… Не знаю, смог ли бы Дэмна мне простить это?! — Идиотка! — выругалась я на себя. Нет, надо точно переодеться! Иначе я к чертям сегодня где-нибудь его порву или сожгу… Отчаянно и медленно я прошла из гостиной в свою спальню — к гардеробу. Остановилась у моего любимого зеркала. Взглянула на своё заплаканное лицо. Я даже глаза прикрыла: не могла видеть себя такую. Отчаявшуюся, опустошённую, НЕКРАСИВУЮ. Тушь и подводка для глаз растеклись по лицу, оставив следы. Ужас… Нет, в этом, конечно, была своя какая-то драматическая красота… но… извольте… не на моём же лице! Я облокотилась руками о туалетный столик перед зеркалом. Почувствовала слабость. Хотелось орать. Орать так истошно, словно птица, которой выдрали крылья. Я зажмурилась. Никак не могла перестать думать о том вечере. — Тебе, как обычно, шампанского? — спросил Владимир меня, ковыряясь в огромном баре своей ещё более огромной гостиной. Я сидела на диване после… Фух. Ладно, раз уж я решилась рассказать всё, ДА БУДЕТ ВСЁ! Мы занимались сексом в его красивой гостиной. Роскошной. Всё в ней было так, как я и люблю. Антикварная мебель, дорогущая. Подлинные картины Дали, Мунка, Айвазовского… чего только не было у него на стенах… люстры эти блестящие, хрустальные. Всё то невероятное множество книг русских классиков, которые стояли на полках — он перечитал их все абсолютно! Повсюду лежали, а то и валялись, его драгоценные украшения… И он… он всегда надевает костюмы: рубашки и брюки. И дорогие галстуки. Ну, вот скажите мне, как можно не потерять голову от такого человека? И он был таким мужчиной, которых мне никогда не хватало в моей жизни. Было в нём что-то такое, что, наконец, заставило меня влюбиться. У нас был схожий вкус… был… Господи, и есть! И он… знаете, всегда проявлял жёсткость. Обычно я, как сильная дама, всего добивалась сама. А вот он… мог так рыкнуть, подобно льву, что я терялась даже. И мне это было в некой степени приятно. Мне, наконец, захотелось подчиняться мужчине. И слушаться его. Вокруг меня были, конечно, мужчины… но… как-то вот совсем они меня не цепляли. Я, конечно, выходила в Свет, общалась с ними, смотрела на них, наблюдала. Но все они были какими-то… пустыми, что ли. Ну, вот, неинтересно мне было! Неинтересно! Сели, обсудили бытовые моменты, кто про свою работу, кто про своих бывших или настоящих, кто про свои проблемы. Но оно мне надо? А вот с ним… я будто погружалась в иной мир. В НАШ. Ведь… мне правда казалось, что у нас есть что-то общее. Он любил… любит. Он любит те же книги и то же кино, что люблю я. Он рисует, у него своя галерея. Небольшая, но всё же. Недалеко от Садового кольца. И… мы однажды даже в его галерее занимались сексом после того, как он нарисовал меня. Я позировала ему. В платьях и без. А однажды он подарил мне бриллиантовое колье и попросил, чтобы я позировала одетая лишь в него. И это было так завораживающе. Словно магический час наступал. Я приносила свечи, мы тушили электрический свет и зажигали их в ночи. И тогда… тогда творилось что-то невероятное. В атмосфере царила страсть. А, может, и любовь. Ну… нет, это теперь я уже понимаю, что никакой любви не было. Её не было… это была лишь моя иллюзия. А он… он так был счастлив, что овладел самой Ренатой Литвиновой! Мне сейчас кажется, что это была его некая цель. Заполучить меня. Заполучить во всех смыслах этого слова. Меня словно околдовали. Владимир, конечно, не только галереей владеет. Он успешный бизнесмен, у него куча недвижимости по Москве. Покупает квартиры подешевле, перепродаёт подороже. А ещё… он один из самых ярких и интересных людей, кого удалось мне повстречать… но с очень непростой судьбой. Сколько всего в его жизни было… хотя, я теперь не знаю, правда ли всё это… Его мать умерла от эпилепсии в ванне, когда ему было десять. Отец не выдержал всего этого — уж очень он любил свою жену, и повесился спустя полтора года. И… мальчиком занимались его бабушки. Тоже на всю голову больные… Владимир был женат дважды, и два брака неудачны. Но, конечно, от первой жены у него есть дочь, Лана. Это имя мне показалось очень красивым... и вообще мне казалось, что наличие дочерей у него и у меня поспособствует тоже каким-то образом нашему сближению. Но чуть позже стало ясно, что с Ланой он совершенно не общается, и даже не хочет говорить об этих отношениях с женой и ребёнком. Единственное, что он делал - это горевал об утрате семьи. И то, скорее всего не потому, что не смог сохранить её, а потому что тосковал по дочке, но у него не было возможности с ней общаться, потому что жена не позволяла. И мне… знаете, когда он рассказывал всё это, становилось его так жалко. Мне всегда хотелось его приголубить, обнять, подарить свою заботу и дать ему почувствовать, что он не одинок. Отдать ему своё тепло. Вот же дура, да? Вроде бы, взрослая, умная женщина, а вела себя как влюблённая малолетняя девчонка, но уже с материнским инстинктом. Не прощу себя… Но… меня оправдывает влюблённость. Оправдывает же? Я распахнула глаза и снова взглянула на себя в зеркало. Господи, сейчас ещё и слезами залью платье. Нет, Дэмна точно меня прибьёт! Пора снимать его! — Дэмна… — усмехнулась я сквозь слёзы, — прости меня… я чуть не угробила за пару часов твой шедевр… Вытерев слёзы с лица, я аккуратно сняла с себя платье, чтобы, не дай Бог, не заляпать его воротник о растёкшийся макияж. Повесила в шифоньер. На моей кровати лежал халат… белый, шёлковый. Боже… надену лучше его и лягу под одеяло. Как-то уж совсем мне холодно… Итак, на чём я остановилась? Ах, да. Его гостиная на Рублёвке, полночь. Мы занимались сексом… так долго… так страстно… А после он у меня спросил: — Тебе, как обычно, шампанского? Он надел на себя халат. А для меня прикупил красивый чёрный пеньюар, длинный в пол, украшенный павлиньими перьями. Я всегда его надевала после наших часов любви. Укрыв обнажённое тело в эту столь приятную ткань, я прилегла на его огромном диване. Наблюдала за ним влюблённым взглядом. — Да… — кивнула я, улыбнувшись. Владимир достал из бара МОЁТ, открыл бутылку и плеснул нам в бокалы шампанское. Он присоединился ко мне снова, присев рядом и протянув мне бокал. Перед диваном красовался винтажный деревянный журнальный столик. На нём лежали его золотые Ролексы и пачка сигарет. Пепельница была выполнена из серебра. И ещё айфон его. Мы закурили. И здесь, буквально в ту же секунду, когда я выпустила дым, пиликнул его телефон. Дзынь! И замигал. Мой взгляд автоматически пал на него. Я даже прищурилась с интересом. И удивилась: кто в столь поздний час пишет моему мужчине? «Спишь?» — увидела я. — Спишь? — удивлённо прочитала я и с недовольством, с самым великим недовольством, взглянула на Владимира. Он моментально схватил телефон. Это что такое вообще?! Я нервно поправила волосы. На моём лице и во всём моём виде взыграло негодование. — Это что? — спросила я, прищурившись, нервно теребя бокал с шампанским в руках. Я заметила, как его взгляд забегал, и он моментально поднялся с дивана. Так… что здесь вообще происходит? Я подняла на него взгляд. Такой презренный, наполняющийся ненавистью взгляд. Владимир поправил на себе халат и немного отошёл от меня. — С работы, — сказал он. — Ммм… — иронично усмехнулась я, — с работы? В полпервого ночи? — Есть одна девушка. Она в меня влюблена, — сказал он, взглянув на меня. — А какого чёрта она пишет тебе?! Ты что, не сказал ей, что у тебя… есть я? — Не сказал, — ответил он строго. Я усмехнулась. Покачала головой. Странная улыбка появилась на моём лице. — Да? И почему же? — спросила я. — Я, по-твоему, должен всем рассказывать, что сплю с тобой? — усмехнулся он. — Так… подожди-ка… — не совсем понимающе произнесла я, — как это — спишь со мной? Мы не только спим. Мы… вроде бы как в отношениях. Или… я чего-то не поняла? — Просто не надо задавать мне вопросы! — нервно ответил он. — Ты меня что, за дуру держишь?! — Рената, хватит. — Что — хватит? — усмехнулась я, поставив бокал с шампанским на стол, — ты… скажи мне, кто она? — Мария. — Господи! — фыркнула я недовольно, — мне не надо знать её имени! Я… ты спишь с ней? — недоверчиво смотрела я на Владимира. — Нет, — грозно ответил он. — Тогда какого чёрта она тебе пишет?! — Я же уже сказал. — Покажи мне её, — настойчиво потребовала я. — Зачем? — озадаченно спросил он. — Вот возьми и покажи! — я вскочила с дивана и подлетела к нему, мне так захотелось вырвать из рук его грёбаный телефон! — Угомонись! — он схватил меня за руку, злобно глядя в мои глаза. Честное слово, мне чуть не поплохело от этого взгляда его… я даже замерла на миг. Но, нет. Я не буду больше показывать ему свою слабость! Это что вообще такое? Как?! — Она молодая, да? — прищурилась я, спросив низким голосом, — молодая, и ты с ней трахаешься?! — Ты больная? — процедил он, уставившись на меня. — Скажи мне правду, чёрт возьми! Я не собираюсь быть тут у тебя на втором плане! — Приди в себя! Мы не в театре. — Это ты в себя приди! Не мне мужики написывают посреди ночи! — Да какого чёрта ты вообще читаешь, что и кто мне пишет?! — воскликнул он. — Я увидела. Просто увидела, — указала я жестом на столик, — я ведь не взяла твой телефон специально, чтобы что-то прочитать! — Рената, успокойся, — он ещё сильнее сжал в своей руке моё запястье, мне даже больно стало. — Мне больно, — процедила я, — отпусти мою руку. — Не смей на меня повышать тон, ты поняла? — испепеляюще смотрел он на меня. Я опешила. Нет, нормально? Я даже странно рассмеялась. — Ты трахаешься с какой-то бабой, которая пишет тебе, когда с тобой Я, и ты даже не удосужился как-то это от меня скрыть, хотя бы! Господи… — я нервно вырвала из его руки свою, — ты… — я схватилась за голову, — ты сволочь! Других слов у меня нет! Не смей больше ко мне подходить, ты понял меня?! — ткнула я в него указательным пальцем, украшенным изумрудным кольцом. — Замолчи! — Да пошёл ты к чёрту! — заорала я, — ты такой же, как и все эти гнусные, паршивые люди! Боже… чем я думала… чем я вообще думала! Ты… — я схватилась за голову, как-то уж очень артистично у меня это получилось, — ты думал, я такая тупая, чтобы вестись на это? Чтобы поверить тебе сейчас? ДА И ВООБЩЕ! — ещё больше повысила я голос, — какого чёрта ты меня так хватаешь?! — я нежно обвила пальцами запястье, которое болело. — Рената, твою мать, успокойся! — он снова схватил меня, только уже обеими руками за плечи, и так сильно, — приди, блять, в себя, а? — Ты жалок, — процедила я, глядя в его глаза, — ЖАЛОК НАСТОЛЬКО, что не можешь признаться двум женщинам, что спишь с другой… отпусти меня! Что за… что за наклонности, так меня хватать?! Это что такое? Я попыталась его оттолкнуть от себя, но он ударил меня. Ударил меня прямо по лицу. Я совсем не ожидала такого… даже оступилась и упала на пол. Это было так больно… Господи, как же это было больно! Что он себе позволяет?! Я моментально коснулась ладонью своего лица, и слёзы непроизвольно потекли из моих глаз. Этого быть не может! Это не со мной происходит… это всё не со мной… И вот я валяюсь на полу в красивом длинном пеньюаре, который так красиво растекается шлейфом по персидскому ковру… Боже, какая я идиотка, даже в этом вижу красоту! Что за драма… Я не верила всему этому. Почему он ударил меня? За что?! Что я ему сделала?! Я… у меня даже не нашлось слов… — Скотина, — злобно процедила я, подняв на него глаза, — ты за это заплатишь! — НИКОГДА НЕ ОРИ НА МЕНЯ, ТЫ ПОНЯЛА?! — Так ты же сам орёшь, — воскликнула я, — сволочь! Не подходи ко мне! Он ринулся ко мне снова, не знаю, что он хотел, но я попятилась назад. Господи, мне так страшно стало… внутри от страха всё сжималось, а щека болела очень сильно! Тварь! Он ударил меня! Ударил! Господи! По моему лицу! Которым я занимаюсь и днём, и ночью, на которое трачу уйму денег, которое всю жизнь пытаюсь полюбить! А он взял и ударил! Слёзы текли из глаз, но я не хотела показывать ему слабость. Мне удалось подняться на ноги. — Не смей подходить, — вытянула я руку и снова указала на него пальцем, — не смей! Иначе я убью тебя, ты понял? Поверь мне, я не шучу со смертью, — процедила я, прищурившись, и серьёзно взглянула в его глаза. — Рената… Я психовано побежала к прихожей по гостиной. Там висели моя шуба и сумка. Платье было в спальне. Плевать! Не буду я сейчас бегать по его дому и переодеваться. Я лишь надену шубу поверх пеньюара… как дура, да, но а что делать?! Захвачу сумку, вызову такси и уеду отсюда домой! Боже… как же хреново я себя ощущала. Так… унижено и разбито! Я… не знаю… Хотелось быть сильной, не показывать ему слабость ни в каком её проявлении. Как вообще можно на женщину поднять руку?! КАК?! — Козёл… сволочь, — шипела я, быстро обувая свои сапожки на высоких каблуках, — тварь! — я произносила эти слова с такой злобой, что мне даже показалось, как я прокляла его. Да и пусть! Пусть прокляла! Вот… знаете, меня всегда поражало то чувство: буквально ещё пять минут назад тебе казалось, что этот человек самый близкий тебе, родной… но теперь ты готов убить его, придушить от боли и обиды, которую он причинил. И так непонятно мне всегда это. Но, с другой стороны… близкий и родной человек, который бы искренне являлся таковым, никогда бы не заставил так себя чувствовать. Никогда бы не сделал тебе так больно. Я выбежала из его дома, буквально выскочила пулей. Снег шёл, морозная такая была ночь… ах, это что-то… я держалась за голову, она сильно болела. А внутри… внутри болело ещё больше. Ну, ладно, ничего… ничего страшного… — Ничего страшного, Рената, — говорила я сама себе под нос, — всё будет хорошо… сейчас приедешь домой… всё нормально… — успокаивала я сама себя, а всё моё тело тряслось от мороза… Боже, я же ведь на голые ноги обулась… без колготок… этот тоненький, почти прозрачный пеньюар, шуба моя не такая уж и длинная… лишь прикрывала бёдра. Господи, ну и что сейчас таксист подумает про меня? Скажет, что за профурсетка! Я ощущала себя так ужасно в этот момент, как никогда в жизни. Меня, взрослую, самостоятельную, сильную и прекрасную женщину вот так вот… одурачили, а ещё и рукоприкладство пошло! Нормально, вообще?! Это кошмар! Меня так сильно трясло… мне было очень холодно. И внутри, и снаружи. А я… в этом полоумии даже забыла забрать свои перчатки и палантин… и колготки… Золушка, тоже мне! Приеду домой — сожгу к чёрту этот грёбаный пеньюар! И мне плевать, что там соседи подумают. Ну… подумаешь, Рената опять с ума сходит, ничего нового! Да и вообще, какого чёрта я о соседях сейчас думаю?! Надо думать о том, как бы не было синяка на лице или ушиба, и о том, чтобы не заболеть теперь! Постукивая каблуками о расчищенную от снега плитку, которая была выложена на тропинке, ведущей от дома к воротам, я побежала прочь отсюда. У ворот замёрзшими пальцами начала нервно вводить адреса в приложении на телефоне, чтобы таксист уже поскорее меня отсюда забрал: мне не хотелось звонить моему личному водителю… а таксист… есть шанс, что даже и не узнает меня. Не все же меня знают, в конце-то-концов! Я дрожала словно лепестки берёзки на ветру. Такое отчаяние и унижение… это просто ужас! Я бы убила его! Убила бы! Ну… вот что мне делать? Что мне делать?! Я ведь… не замечала в нём этой жестокости по отношению к себе… да, он был жёстким. Но не жестоким. Я же ведь не дура, могу различать! Что-то явно не так… что-то, значит, всё это время было не так! Боже мой… Всю дорогу на такси… а это примерно час от Рублёвки до моего дома в центре Москвы, я плакала. Господи, как же сильно я плакала! Таксист был из класса люкс, и он не имел права разговаривать со мной. Только лишь эти вопросы: «музыку громче?», «музыку тише?», «обогреватель?»… да, чёрт возьми! Обогреватель! Иначе я вообще здесь сейчас окоченею… Всю дорогу я смотрела в окно. Голова болела ужасно… в душе царила такая сильная боль, что мне казалось, если я вообще на кого-то взгляну или скажу что-нибудь, то этот человек моментально умрёт от печали. Как я сама ещё не подохла?! Я даже не понимала, что мне делать дальше. Мозг был отключен. Нет, ну вы вообще видели, чтобы я ехала в такси и рыдала? Вы себе такое представить можете, а? Ужас… даже Я САМА такое мало себе представляю. И всё это происходило словно в тумане… Когда я приехала домой и вышла из машины, то, мягко говоря, я… я охуела. По-другому не скажу. В нашем окне горел свет, а на балконе курили люди. Ульяна ржала, как лошадь. Ещё и музыка играла… Нет, ну серьёзно?! ТРИ ЧАСА НОЧИ! Мать уехала, и вот так вот всё здесь происходит?! — Господи… — мучительно-артистично произнесла я, подняв голову к небу, — ну, вот скажи, что я тебе сделала? Я стояла у подъезда собственного дома и даже не знала, как заявлюсь почти в три часа ночи в таком вот виде перед друзьями Ульяны. Нет, ну позор! Старая, пьяная женщина, ещё и побитая… а про свой внешний вид я вообще молчу! Просто какое-то горе-падение Ренаты Литвиновой, не иначе… нет, ну надо же так, а? Ладно… ладно, живая легенда замёрзла и устала, и сейчас все получат от меня! Не думаю, что друзья Ульяны сильно удивятся, увидев меня в прозрачном… пеньюаре с перьями, Господи прости, и в чёрной норковой шубе. Какой позор… ну, ничего. Ничего. Я медленно поднималась по подъезду на свой этаж. Пыталась не стучать каблуками, чтобы не разбудить соседей. Хотя… какой в этом толк, если твоя дочь уже за тебя это успешно всё сделала?! Браво, Ульяна! Умница мамина дочка! Как же сильно я была зла! Как же сильно, Господи! Я готова была всех поубивать, и даже Ульяну! Ох, стыдно было даже всё это вспоминать… Ещё и Земфира мне тут теперь выдаёт… Как же меня все достали, Боже… буду спать! А как проснусь, расскажу эту историю дальше, а то у меня уже щёки все красные от стыда, честное слово! Продолжение следует…