Байки из Невервинтера

Джильда — дитя милосердия. Так говорит брат Мерринг, и он наверняка не имеет в виду ничего плохого, но всякий раз ей кажется, что кроме имени у нее нет ничего своего. Все остальное — чьи-то подачки: игрушки, с которыми перестали играть чужие дети, одежда, из которой они выросли, еда, которой кормят на чужих кухнях, пока Дэйгун Фарлонг, давший ей фамилию, целыми днями пропадает на охоте. Когда-то она хотела по-настоящему быть его дочерью, как будто если говорить «мой отец», не будет так страшно ночами в пустом холодном доме. «Приемный отец», — устало поправлял он; иногда разжигал огонь в очаге, что-то стряпал, но чаще всего без сил валился на постель. Короткий отдых, и снова можно возвращаться в лес. «Иди к миссис Старлинг, дитя. К миссис Моссфелд. К миссис Бакман». Конечно, они ее накормят. В Топях Мертвецов нет охотника лучше Дэйгуна Фарлонга; он щедро оплатит пушниной и дичью присмотр за приемной дочерью. Приемная дочь. Иногда Джильде кажется, что больше тут подходит слово «заемная» — ее отдали в залог, как безделушку, ценную только для хозяйки, но и той давно нет. Мать Джильды мертва, как и жена Дэйгуна Фарлонга, а после их смерти ему не нужно ничего «своего». Дом — только крыша, под которой можно переночевать. Охота — только повод из-под нее вырваться. Джильда — только обещание, данное покойнице. У них даже нет ничего общего. Он — эльф, она — человек. У него темные волосы и зеленые глаза, она рыжеволосая и кареглазая. Он любит тишину и покой, она — яркий свет и громкую музыку. Она за двадцать лет превратилась из ребенка в девушку, на его гладком лице не появилось ни одной морщинки. Она ему никто, и с тех пор, как Джильда смирилась с этим, ей гораздо проще жить. Называть Дэйгуна отцом — такая же любезность, как говорить «спасибо» и «пожалуйста». Он заботился о чужом ребенке достаточно, чтобы тот не умер от голода и болезней. Разве не стоит быть благодарной уже за это? А еще теперь — когда слово «дочь» не болит, словно загнанная глубоко под кожу заноза, — ей интересно. Говорят, когда-то Дэйгун Фарлонг был другим. Он обожал жену, и та платила ему взаимностью. Их дом всегда был полон друзей, и Фарлонги, не задумываясь, предложили кров беременной женщине — матери Джильды. Иногда Джильда украдкой рассматривает Дэйгуна. Он не красавец ни по человеческим меркам, ни по эльфийским, но, наверное, что-то есть в спокойном достоинстве, с которым он держится, в мягком ровном голосе, даже в усталом взгляде. Неужели когда-то он улыбался и шутил, обнимая жену, каждый вечер спешил в дом, полный смеха, голосов и музыки? Госпожа Фарлонг любила музыку. Джильда даже знает, какую. Конечно, это глупая выходка. Они сидят за столом, когда Джильда тянется за лютней и начинает наигрывать «Ветер у очага». Песню, которая звучала на свадьбе Дэйгуна и Шайлы Фарлонгов. Они прожили вместе два года — срок, за который эльфийка еще считается новобрачной. Рука Дэйгуна начинает дрожать. Ему удается пару раз поднести ложку к губам, но наконец, забытая, она падает в суп. Дэйгун сидит, глядя в тарелку, а Джильда не может перестать играть — словно демоны одержали лютню, словно одержали ее саму. Почему Дэйгун не прикрикнет на нее, не встанет, отшвыривая стул? Почему пренебрегает собой точно так же, как ею? Живой среди теней, мертвец среди живых — как можно довести себя до этого?! Последние аккорды песни затихают в воздухе. Джильде кажется, что струны звенят бесконечно долго. — Ты очень талантлива, — говорит Дэйгун глухо, словно проталкивая слова через кляп. — Хорошо, что так много практикуешься. Из тебя выйдет превосходный бард. Ей хочется ударить его. Ей хочется кинуться ему на шею, умоляя о прощении. Джильда не делает ни того, ни другого. Ночью она слышит бесконечные шаги за стеной. Из угла в угол, из угла в угол. Можно ли убежать от себя в такой маленькой клетке? Или, напротив, Дэйгуну это удалось так хорошо, что он давным-давно оставил себя позади? — Ну, хватит! — Сдавшись, она спускает ноги с кровати. — Стоило терзать себя двадцать лет, чтобы наконец пожалеть себя? И все же сердитые слова замирают у Джильды на языке, когда она распахивает дверь соседней спальни — первый раз за всю жизнь. Дэйгун резко оборачивается, и у нее перехватывает дыхание от того, каким молодым и беспомощным кажется его залитое слезами лицо в лунном свете. Как раньше она не понимала этого? Суровый молчаливый эльф — всего лишь юноша по меркам своего народа, потерявший свою возлюбленную, брошенный среди чужого народа с чужим ребенком на руках. Она думала, что старший — он. Но оказалось, что она уже давно старшая. — Ну, хватит, — повторяет Джильда уже мягче. Дэйгун хочет что-то сказать, отворачивается, чтобы стереть слезы, но Джильда разворачивает его к себе, преодолевая слабое сопротивление, и с неожиданной материнской нежностью целует в лоб. — Не кори себя ни за что. Мы справимся.