11 сентября

      Альфред рывком поднялся на кровати, вцепился дрожащими руками в простынь. От очередного кошмара, уже не первого за сегодняшнюю ночь, перехватило дыхание, США судорожно и немного хрипло выдохнул, морщась, после чего перевёл взгляд в ту сторону, где стояла прикроватная тумбочка, где, в свою очередь, находились новомодные электронные часы. На часах белыми светящимися цифрами на чёрном фоне виднелось время. Оно было весьма неутешительным - 05:21.       Ночь для Джонса проходила плохо с самого начала. Вопреки своим привычкам он даже попытался лечь пораньше, выключив свет и решив отложить часик-другой игры в приставку на будущее, но это не помогло. Даже привычная обстановка квартиры в Нью-Йорке не помогала, США нервничал. Несколько часов Альфред просто лежал на кровати, ворочаясь из стороны в сторону, морщился, пальцами сжимал края подушки и тонкого одеяла. Позже к простой бессоннице прибавилась тревога, она тёмными вязкими щупальцами оплетала американца изнутри, тяжестью скапливалась в районе желудка. Джонс нервно и немного раздражённо прикусил подушечку большого пальца, поёрзал ещё минут десять, после чего рывком сел на кровати, встал на пол, направляясь на кухню, где находилась аптечка - красная коробка на самой нижней полке кухонного шкафчика, задвинутая настолько далеко, насколько нужно, чтобы самому себе показать, что нет, не надо, и без лекарств справится, ей богу, страна же, что ему от каких-то дискомфортов, да даже болезней. Берёт с самого верха кучки коробочек баночку снотворного, единственная, содержимым которой юная сверхдержава пользуется регулярно, достаёт сразу четыре таблетки (превышает норму в два раза, но когда американцу было до этого дело, сейчас надо заснуть, завтра собрание), наливает воду в большой стеклянный стакан с логотипом McDonald’s, возвращается в спальню. США за один раз проглатывает все таблетки, запивает водой, отставляет стакан с оставшейся водой в сторону, придвигая его к часам, позже обратно ложится на кровать. Кутается в своё одеяло, поворачивается к окну. В немного потемневших, но неизменно голубых глазах Альфреда отражаются звёзды. Их молодая Сверхдержава просто обожает - они навевают мысли о свободе и бесконечности, являются воплощением надежды. Да. Альфред очень любит звёзды. Ночное небо на удивление ясное - городской смог не застилает его своей пеленой и ничто не закрывает далёкие светила. Тревога американца никуда не делась, но снотворное подействовало достаточно быстро и через минут восемь-десять Джонс уснул крепким сном без сновидений, свернувшись на кровати небольшим клубком, сбив одеяло в ком и обняв его руками и ногами.        Впрочем, сон, пускай и был достаточно крепким, долго не продлился. Джонс просыпался от кошмаров минимум два раза, прежде чем окончательно проснуться от третьего. В голове американца промелькнула мысль о том, что, похоже, не зря говорят, что Бог любит троицу. Несколько минут США тупо всматривался в горящие цифры на часах, даже не моргая, пытался прийти в себя. Потом пришло осознание, что глаза болят настолько, что возникает чувство, что в них щедро насыпали песка или ножом резанули - недосып сказывается, а шансов уснуть больше нет. Да и незачем, судя по всему - до выхода из дома было два часа, собрание должно было начаться в 8:00. Чтобы добраться до здания, где, собственно, это собрание должно было проводиться, вовремя, американцу надо было выйти из дома в 7:30. Штаты устало закрыл глаза, вновь откидываясь на подушку. Холодно. Странно холодно, будто сейчас не сентябрь, а Рождество, ну может не оно, а что-то другое, но не менее морозное, зимнее. Возможно стоило достать ещё одно одеяло из шкафа, но сил на это не было. Время течёт медленно, тревога не отпускает. Может поспать ещё немного все же стоит.       "Семь утра, как же рано" - Артур чуть морщился - он не хотел опоздать на собрание и встал раньше, но это ничуть не успокаивало усталость и чёткое того, что организм требует ещё хотя бы двух часов сна. За спиной спокойно приподнимает уголки губ в улыбке русский, который, кажется, встал даже раньше самого британца. Иногда Кёркленд невольно задумывается о том, когда Брагинский вообще спит, но они знакомы слишком долго, чтобы он не знал ответ на этот вопрос, не видел северянина спящим. Хотя с какой-то вероятностью русский успел поспать в самолёте, всё же полёт от Москвы до Нью-Йорка занимает десять с лишним часов чистого времени. У самого англичанина, правда, не сильно меньше - часов семь, может, чуть больше, но Артур спать в самолётах не то, чтобы не умеет, не любит, вот и всё. Вот и не успел выспаться сегодня. С одним им повезло - собрание решили проводить в том же здании, куда заселили на ночь страны. Когда Кёркленд вышел на кухню, Брагинский уже сидел там с небольшой чашкой крепкого кофе, явно растворимого, найденного в гостинице, держа в руках какую-то книгу, не то взятую с собой в дорогу, не то найденную в номере в гостиной. Рядом с ним на столе стояла чашка, от которого исходили клубки пара. - Прости уж, твоего чая я не нашел, поэтому заварил тот, что здесь был. - И улыбается, голос отнюдь не виноватый, но и насмешки нет, просто спокойный, привычный англичанину.        Артур же мрачнеет ещё сильнее. Всё же британец является ценителем действительно вкусного и качественного чая, куда ту бурду, что пьёт Америка, отнести уж никак нельзя. Конечно, можно надеяться на то, что чай всё же будет хотя бы со вкусом чая, но факт того, что утро настолько сильно не заладилось с самого начала англичанина раздражает. Кёркленд быстрым шагом подходит к окну, открывает его резким движением, впуская в дом прохладный воздух сентябрьского утра. Прохладный, но не холодный, освежающий скорее. Смотрит в само окно - то широкое, панорамное, большое, вид выходит на здания Всемирного Торгового Центра, на знаменитые Северную и Южную башни, близнецы. Лишний повод американцу похвалиться, мол, посмотрите, у меня самый высокий торговый центр, самые высокие башни, у меня есть, у вас нет, ощутите, насколько я лучше. Артур хмурит брови сильнее, хотя казалось, куда уже, в мыслях пролетает: "Даже тут похвастаться решил, мелкий ублюдок,". Почему-то в том, что номер выбирал именно Альфред,причём с определённой целью, англичанин не сомневается и злится, злится настолько, что даже не замечает, что саму фразу сказал вслух.       Из-за спины слышится негромкий смешок. В том, кто его издал, даже сомневаться смысла не было, и Артур повернулся к россиянину, вскидывая густую бровь. - Чего смеёшься? - Это всего-то башни, Артур. На них в любом случае выходит большая часть окон в этом отеле. - На этих словах британец скривился, сжал в кулаки руки. Россия вновь тихо хохотнул. - Не стоит обращать на это внимание. Не порть себе утро упоминанием мальчишки, через час собрание, ты ещё успеешь его увидеть и наслушаться его бреда.       Брагинский встаёт со своего места, кривит уголки губ в усмешке, ближе к англичанину подходит. Больше не говорит ничего, да и Артур отвечать не спешит, он продолжает смотреть мрачным взглядом в окно, пилит взглядом эти самые башни, в душе хочет, чтобы их не было вовсе, пропали, рухнули, чтобы было меньше поводов для гордости у мальчишки, волей судьбы являющегося его сыном, наглого и раздражающего ребёнка, возомнившего о себе слишком много. Иван словно читает эти мысли, с губ в который раз срывается смешок, а сам он тянется в карман, достаёт пачку сигарет, американских, Malboro, кривится - нормальные сигареты забыл у себя дома, пришлось покупать на месте, вытаскивает одну из сигарет, поднимает вверх и сжимает зубами. Достаёт зажигалку, старую, но работающую, бензиновую, на железной коробочке гравировка в виде звезды, прикуривает. Тоже поднимает взгляд, смотрит на Всемирный Торговый Центр, выдыхает дым, подойдя ближе к открытому окну. - Тоже плохое предчувствие? - Разговор вновь начинает англичанин, переводит тему, говорить об американце не хочется, о башнях тоже, говорит отрешённо и негромко. Хотя, как сказать, начинает, сложно сказать, что этот вопрос требует ответа, но русский всё же кивает слабо, соглашаясь. Что-то точно пойдёт не так, обе страны это чувствуют, научены уже жизненным опытом, чем больше столетий прожито, тем реже ошибается интуиция.       Русский снова затягивается, на секунду кривится, вновь жалеет, что забыл нормальные сигареты - от американских на языке остается неприятный (мерзкий) металлический привкус. Смотрит на башни безразличным и одновременно насмешливым взглядом фиалковых глаз. Плохое предчувствие почему-то появляется именно при взгляде на эти самые башенки, но какое до них дело русскому, ей богу, он приехал на собрание, с собрания же и уедет домой, если, конечно, Артур не предложит заехать к нему в Лондон. На территории Америки им обоим не нравится, слишком уж много проблем доставил обоим шебутной американец, настолько много, что клубящиеся внутри чувства: злость, неприязнь, раздражение, ненависть, все они вызывали негативное отношение ко всему, что связано с США: культура, люди, язык - Артур кривится, стоит ему только услышать где-то на улице американсий английский, мол, что за издевательство над языком, отвратительно.        Англия тихо хмыкнул, отошёл к столу, взял чашку. Отстранённым взглядом смотрит на плавающий пакетик чая, вдыхает терпкий немного запах, кривится - как истинный чаеман у себя дома пьёт только рассыпной, чаще всего чёрный, иногда разбавляя его молоком. Сейчас смотрит на чай и понимает, что никакое молоко его не исправит. Ни молоко, ни сахар, ни любые другие добавки. Артур подносит чашку к губам и делает небольшой глоточек, мгновенно кривится, как русский от сигарет совсем недавно, чай по его меркам отвратителен, мерзок, горчит и в целом не имеет вкуса чая от слова совсем. Неправильный и противный, как всё американское, оседает мерзким послевкусием, но Кёркленд продолжает пить этот чай, всё же привычка есть привычка, а чай, даже такой, остаётся чаем. Время течёт медленно, кажется, что его можно пропустить сквозь пальцы и ощутить, какое оно густое. До собрания остаётся минут сорок, можно не торопиться. Чтобы дойти до зала собрания, надо всего лишь выйти из номера и спуститься вниз, пройдя немного по коридору. Из дел осталось только подобрать одежду, но и то не проблема, много времени не займёт, в конце концов какой человек, уезжая на один-два дня будет брать с собой чемодан одежды? Ну, может кто-то и будет, но точно не Артур и точно не Иван.       Тем временем Джонс тихо вздохнул, открывая глаза. Они болели ещё сильнее, виски словно стиснуло металлическим обручем, отчего болела уже голова. США понял, что уже не уснёт, вообще нет ни одного шанса, а жалко - спать хочется. Американец внезапно ощутил то, насколько ему холодно. Это было странно, очень странно, сентябрь, на улице тепло, даже в несчастные семь утра тепло. Альфред садится на кровати, кривится, рукой тянется за одеялом, натягивает на плечи, кутается в источник хоть какого-то, но тепла, пытаясь согреться. Надо собираться на саммит, тянуть с этим смысла нет никакого. Взгляд Джонса падает на стакан, в котором осталось немного воды. Пить не хочется. Или хочется. Американец сам уже не знает. США тихо вздыхает, сидит на месте ещё с минуту, пытается прийти в себя, после чего встаёт с кровати, в глазах темнеет, но через полминуты проясняется, пускай голова и кружится немного всё равно. Джонс берёт стакан, медленным нетвёрдым шагом подходит к подоконнику, резким движением выливает воду в попавший под руку кактус, ставит чашку на подоконник, вглядывается в окно, смотрит на Всемирный Торговый Центр. Его видно не очень хорошо, всё же квартира Америки находится не так близко к Северной и Южной башням, как, например, отель, где живут прибывшие на саммит страны, но даже того расстояния хватает для того, чтобы башни было видно. В груди Альфреда растекается тепло, на секунду уходит даже тревожность. Джонс Всемирный Торговый Центр обожает всей душой, это его гордость, это то, что показывает, чего он добился, место, которое важно ему ничуть не меньше, чем Белый дом или Пентагон.       Резко снова накатывает тревога, Альфред выдыхает нервно, не понимает причины. С каждой секундой нервничает всё больше и больше, ни на какой саммит идти не хочется, но кто его спрашивал. США вздыхает тихо, переводит взгляд с башен в комнату, разворачивается, направляется к шкафу с вещами. Одеяло всё ещё накрывает его плечи, иногда Джонс даже позволяет себе погрузиться в это ощущение, в такие моменты даже тревожность отпускает, правда, лишь на жалкие несколько секунд, но это лучше, чем ничего. Американец тихо выдыхает, открывает шкаф, смотрит на одежду, на удивление аккуратно сложенную на полочках или развешанную на вешалках, перед глазами плывёт немного, сконцентрироваться сложно. На какое-то время Америка оставляет эту идею, уходит на кухню, даже шкаф не закрывает. Открывает шкафчик рядом с холодильником, на самом деле тоже являющийся холодильником, но поменьше, оттуда достаёт баночку охлаждённого энергетика. Вначале хочет налить в стакан, понимает, что стакан остался на подоконнике, чуть морщится, садится на стул, отпивает немного, вздрагивая от холода, что теперь словно обжигал и изнутри. Прикрывает глаза, смотрит на часы, висящие на стене, неудовлетворённо вздыхает - как же медленно течёт время, пускай течёт быстрее. Альфред вновь отпивает энергетик, пальцы на банке сжимает, пытается понять, что происходит.        Артур думает об осени, смотрит на ясное на удивление небо, пьёт бурду, по ошибке названную чаем, молчит. Не торопится, смысла нет, как и надобности. Русский тоже молчит, ничего не говорит, наслаждается спокойствием. Сигарета кончилась, Брагинский потушил окурок о пепельницу, достал новую, вновь затянулся. Сигареты, алкоголь - всё это лишь игрушки людей, весёлые игрушки, хотя, стоит признать, иногда помогает. Пьёт, правда, больше Артур, предпочитая провести вечер со стаканом эля, Брагинский же чаще курит, позволяя тяжёлому дыму заполнять лёгкие. Для них, стран, проживших уже множество столетий, это лишь игрушки, способные разве что немного расслабить.       Через несколько минут тишина начинает Кёркленда немного напрягать, накладываясь на общую нервозность от плохого предчувствия. Он переводит взгляд на русского, продолжающего мирно курить у окна, тихо вздыхает, отпивая вновь чай. Они разные. Во многом разные. За множество столетий они чего только не пережили, сходились, расходились, сходились обратно, вновь расходились. Замкнутый круг, что сказать. Противоположности притягиваются, так говорят в сопливых бульварных романах, на деле всё куда сложнее. Англии с Россией повезло - у них не только различия, но и сходства есть, одинаковый взгляд на многие вещи, реже общие интересы. Жить можно. Но имеющиеся различия зачастую раздражали. Артур не любил тишину, начинал нервничать, злиться, Брагинский же тишину любил, напротив, ему было комфорно. И таких моментов множество, разве что за столько столетий волей неволей привыкаешь, перестаёшь замечать их, разве что ощущение неудовлетворённости есть. - Скоро уже выходить надо. Ну, минут через двадцать, конечно, но, тем не менее, ты сам хотел иметь немного времени в запасе. Пошли переодеваться. - Иван говорит спокойно, самому на собрание плевать с высокой колокольни, всё равно ничего важного решать не будут, можно и позволить себе опоздать, только приравнивать себя к вечно опаздывающему американцу не хочется. Англия невольно вздрогнул - погрузился в свои мысли настолько, что отвлёкся от счёта времени. Пришёл в себя за несколько секунд и ушёл в комнату, где заранее на кресле был повешен костюм глубокого изумруного цвета с чёрной рубашкой. Артур старался всегда быть если не идеальным, то близким к совершенству - показывает, что до сих пор представитель голубых кровей, аристократ, настоящий джентельмен. Русский на это лишь усмехается - сам с вещами не заморачивается, ему даже пиджак надевать не обязательно, достаточно брюк и рубашки. И галстука, часто подобранного Брагинским даже не в цвет основной одежды. Для педантичного англичанина это почти что катастрофа, поэтому что-что, а галстук для партнёра выбирает сам, да пиджак иногда надеть заставляет. Русский со своей манерой слать дресс-код хотя бы частично дико похож на американца, разве что тот, уже по мнению что России, что Англии, подбирает одежду ещё более безвкусно. Англичанин беззвучно хмыкнул, после начиная переодеваться.        За несколько минут энергетик у Альфреда, к его сожалению, заканчивается. Зато сонливость тоже отходит немного на задний план, поэтому американец медленно встаёт со стула, сминает пустую банку в руке, кидает ту в мусорку, после чего уходит в комнату, вновь подходя ко всё ещё открытому шкафу. Думает, что надеть, позволяет тёплому нагретому одеялу сползти с плеч на пол. Плечи тут же обжигает холодом и юная Сверхдержава кривится, подавив секундный порыв обнять самого себя руками, чтобы не потерять остатки тепла. В поле зрения попадается костюм цвета то ли охры, то ли хаки (Джонс говорит про этот цвет просто: "светло-коричневый, это же очевидно!") с белоснежной рубашкой. Одежда висит на вешалке, на брюках и пиджаке ни складочки, что уж говорить про рубашку. Альфред вздыхает тихо, достаёт костюм из шкафа, снимает уютную тёплую пижаму, морщась от мгновенного прилива холода, натягивает на себя костюм, такой же холодный, тут же начинающий забирать остатки тепла, разглаживает единичные складочки на одежде, застёгивает рубашку до последней пуговицы, все действия механические, автоматические. Даже галстук надевает, сдёргивая его с крючка резким движением, тоже светло-коричневый, но немного темнее костюма. Надевает его, чуть ли не шипя, ощутив прилив раздражения, в процессе чуть ли сам себя не душит, но со вселенской задачей справляется. Холодно. Джонс долго не думает, находит в этом же шкафу куртку, тёплую, на конец осени рассчитанную, на руки надевает кожаные перчатки. Кутается во всё это, параллельно вызывая такси. До собрания ещё много времени, ехать Джонсу минут двадцать, может успеть даже немного раньше, но и смысла сидеть дома особого не ощущает - какая разница, где тратить минут пять-десять своей жизни?       Артур внимательно осматривает себя в зеркале, разглаживает ткань по плечам, подправляет перчатки, галстук, всё идеальное, британец позволяет себе хмыкнуть самодовольно. Переводит взгляд на россиянина, смотрит на него, ждёт. Тот лишь тихо усмехается, надевает шинель вместо пиджака, хотя понимает, что жарко будет со стопроцентной вероятностью, всё же в сентябре в Нью-Йорке может быть и +20, и +26. Подправляет свой вечный шарф, отказывается небрежным взмахом руки от предложенного британцем галстука, застёгивает последние пуговицы рубашки, на себя в зеркало даже не смотрит - не видит смысла, как будто его волнует то, как он будет выглядеть на каком-то не особо важном собрании. Англия неодобрительно хмурится, но не возражает, проверяет документы и отходит к выходу, ждёт русского. Тот долго ждать себя не заставляет, тихим шагом подходит к двери, выходит первым. Живут обе страны в комнате русского, для них нет никакой разницы, у кого жить, тем более номера находились достаточно близко друг к другу. Англичанин выходит и направлятся сам к лифту, идёт не очень быстрым шагом, чтобы Иван, тем временем закрывающий дверь в номер, спокойно успел дойти до него и не ждать следующий лифт.       Альфред, как уже успел просчитать, пришёл в зал собрания пораньше, сел на своё место под ошарашенные взгляды других стран. Их можно понять, в конце концов Джонс опаздывал регулярно, можно даже сказать, что на каждое собрание, а сейчас пришёл раньше. Аж на десять минут раньше. Из стран в зале сейчас были только немец, итальянец, притащенный этим самым немцем и Япония. Людвиг удивлённо посмотрел на вошедшего Джонса, поймал взгляд чужих глаз небесного цвета. Встретились два взгляда, один смотрит с немым вопросом, другой уставший, отстранённый. Белки глаз у американца покраснели, усталость скрывать не получается. Контакт продлился буквально секунду, после чего американец тряхнул головой и опустил её, золотистые волосы закрыли верхнюю половину лица. Немец пожал плечами, после вновь отвлекаясь на итальянца, японец же внимания на Джонса толком не обратил, считая, что его это не касается, а может и просто не заметил, сонный, слишком раннее утро. Американец лишь рад этому в кои-то веки, потому что напряжение не отпускает, а образ вечно активного героя рушить не хочется от слова совсем. США садится на своё место, подправляет куртку, пускай и смотрится странно на фоне других стран, сидящих в одних костюмах. Через минуту куртку всё же расстёгивает и снимает, но не для того, чтобы убрать, а для того, чтобы накинуть её себе на плечи на манер плаща. В зал собрания заходят постепенно другие страны, вот Франция пытается вручить розу итальянцу, а там Китай обнимает плюшевого панду. Джонс достаёт стопку документов, кладёт на стол, достаёт баночку колы, хотя дико хочется взять ещё энергетик, суёт трубочку в банку и отпивает отрешённо. В горле мгновенно встаёт ком, американец едва ли не морщится. Тревога усиливается с каждой минутой, но пока Штаты ещё контролирует себя и любые свои жесты. В горло ни еда, ни вода не лезет, правда, но США запихивает в себя колу, едва ли не давится. Никто не замечает, да и чёрт с ним. Американец тихо фыркает, зубами трубочку сжимает.       Англия с Россией появляются в зале собрания в одно место, никто уже не удивляется совместному появлению, всё же ни одно столетие эти страны состоят в отношениях. Странных, для обычных людей неправильных, но то люди, а они страны. Они живут слишком долго, чтобы быть подверженными тем или иным стереотипам, за столько лет ты перестаёшь удивляться чему-либо, на многие вещи уже просто внимание не обращаешь. Артур мгновенно выцепляет взглядом американца, кривит губы в усмешке-оскале. Осматривает его. Взгляд цепляется за то, настолько странно выглядит Америка. Рубашка без складочек, пиджак без складочек, брюки без складочек, да он даже галстук (!) нацепил на себя. Рядом хмурится русский, тоже на Джонса смотрит, понимает, что что-то не так, что-то явно не так. Штаты поднимает голову, переводит взгляд в их сторону. Взгляд наглый, издалека не видны покрасневшие глаза, а синяки под глазами замазаны самим американцем, закрыты первым попавшимся консилером, купленным в каком-то не очень дорогом магазине, впрочем, вполне устраивавшим Джонса. С громким звуком тот отпивает ещё глоток газировки, смотрит вызывающего на обе старшие страны. Англичанин мгновенно забывает о том, что Альфред выглядит неправильно, ведёт он себя как тот-же избалованный наглый ублюдок, вспыхивает, но русский продолжает хмуриться, понимает, что дьявол кроется в мелочах, а тут этих мелочей настолько много, что можно увидеть этого самого фантомного дьявола, сидящего на плечах американца, обнимающего его чёрными склизкими лапами, сжавшего когтями шею. Иван мотнул головой, немного нахмурился, но после перевёл взгляд на британца, твёрдым шагом направившегося к Джонсу.