11 сентября

      Ощущая под рукой чуть пушащиеся волосы американца, Артур тихо вздохнул, невольно задумываясь. Сейчас хотелось оказаться где-нибудь подальше отсюда, ощутить запах моря вместо гари и вдохнуть полной грудью.        Море...       Артур воду любил всегда, сколько помнил себя он или сколько его помнили его братья. Рождённый на острове, он никак не мог представить свою жизнь без постоянных плаваний, без кораблей и прохладного морского воздуха, отдающего солью и свежестью. Ещё совсем маленьким ребенком он проводил очень много времени на берегу, обожая брать в ладошки нагретый палящим солнцем песок и пропускать его через пальцы, наблюдая за мерным течением полупрозрачных крупиц. Потом старший брат научил Артура делать маленькие лодочки из древесной коры, веточек и обрывков ткани в качестве паруса. Тогда они ещё долго вместе с мальчишками из ближайшего поселения - в то время ещё не считалось странным, что страны общались с людьми - бегали и пускали те самые самодельные кораблики по текущему рядом с дорогой узкому ручейку.        Тот первый кораблик был заброшен и забыт в углу, - Артур рос, учился делать новые корабли, создавал форму, пытался вырезать из дерева удачно попавшим под руку ножом, - но Кёркленд, уже будучи королевством, рассекающий водный простор на Большом Гарри, не раз мысленно возвращался к бывшему когда-то совсем родным кусочку коры с небрежно прилаженным парусом, вспоминая, с чего вообще все было начато.       Воспоминания о детстве для Артура были отдушиной. Росший в семье с тремя братьями, юный Англия знал, что ему есть на кого положиться. Отношения между братьями всегда были своеобразными, но хорошими - что Шотландия, что Ирландия, что Уэльс друг на друга не были похожи от слова совсем, что внешне, что характером, но все чувствовали привязанность к своей семье. Жители поселения, на окраине которого жили братья, Кёрклендов ценили и уважали. Ирландец всегда был весёлым, по его руководством проходили те редкие праздники, что были у людей, он подбадривал людей в тяжёлые времена и абсолютно прекрасно пел. Уэльс хорошо разбирался в лечебных травах - потом это сыграло с ним злую шутку - и был местным врачом. Последний же брат - Шотландия, был предметом восхищения что детей, что взрослых. Высокий, крепкий, в прекрасной физической форме и обладающий явными лидерскими качествами, шотландец был отменным войном. Днём он ездил на охоту или учил мальчишек (да и взрослых, чего таить) обращаться с мечом или луком, а вечером, когда садилось солнце и прекращалась работа, ребятишки собирались вокруг Скотта и готовились слушать очередную историю. Рассказчиком шотландец был великолепным. Он погружал слушателей в сказки, где жили эльфы и феи, которые могли помочь, а могли унести чужие жизни, где были волшебные огни, способные привести человека к его судьбе. Маленький Артур больше всего любил сказки о братьях, что разделялись, но после вновь собирались вместе и в итоге находили свое счастье, в этих сказках он видел себя и своих братьев.       Жить тогда было тяжело - надо было много работать, всюду была опасность. Надо было охотиться, надо было искать другие продукты пропитания, но зато потом можно было спокойно посидеть в кругу семьи и не думать ни о чём. Братья Артура никогда не были мягкими, привыкшие к ответственности и тому, что есть те, кого надо защитить, но при этом Уэльс никогда не отказывал Англии в том, чтобы посидеть с тем, когда англичанину снятся кошмары, Ирландец прикрывал его от взрослых, когда тот хотел сделать какую-то шалость, а Шотландия, бывший авторитетом для всей семьи, иногда мягко трепал брата по волосам, просто проходя мимо или своеобразно выражая гордость чужим успехам. Тогда Англия научился различать братьев по прикосновениям. У Уэльса были обманчиво изящные руки, тонкая кожа, часто трескавшаяся из-за работы с разными препаратами и длинные худые пальцы, вечно покрытые зелёными пятнами из-за трав. У ирландца были более короткие пальцы, но от этого не менее ловкие, его прикосновения отличались температурой - у самого активного из всех братьев всегда были очень холодные ладони. У Скотта были грубые из-за постоянного труда руки, с вечными ссадинами на ладонях и порезах на пальцах, но их прикосновения отдавались для юного Англии наибольшим теплом. Сейчас все поменялось, время прошло, уже не надо работать руками в том количестве, как раньше. Уэльс и Ирландия стали носить перчатки, а Шотландия почти перестал касаться братьев, да и руки у него куда мягче стали, на ощупь совсем другие.       Артур вздыхает тихо, отвлекаясь от воспоминаний и тяжёлых мыслей. Поднимает взгляд уставших глаз на русского, осматривает ставшие совсем привычные черты лица, после опуская глаза на сына, рассматривая потускневшие прядки волос, вновь проводит по ним ладонью, ощущая мелкую дрожь чужого тела. С подушки на англичанина смотрит лицо, до боли похожее на его собственное, впрочем, возможно это сейчас так ощущается, навеянное тревогой и жгучим сожалением, но схожесть, особенно когда морская синева чужих глаз закрыта тонкой кожей.        Невольно вспоминается время, когда американец был ещё совсем маленький. Альфред, тогда ещё Кёркленд, всегда отличался что от других детей, что от юных стран. Очень эмоциональный, очень ласковый и чувствительный, от него всегда было очень много шума, он был очень любопытным и умел запоминать очень большое количество информации. Альфред старался ко всему прикоснуться, все разглядеть, понимая мир больше через прикосновения и выделяя в игрушках те, что они мягкие или шершавые, а не красивые или цветные.       Артура тогда рядом не было почти никогда, он часто находился в дипломатических поездках, плавал открывать новые земли и воевал. Альфред же оставался на попечении работников особняка, принадлежащего Англии. Ненавидящий сидеть на одном месте, он часто сбегал из дома в соседнее поселение - во время отъездов Артура юную нацию почти не ограничивали, поняв, что любые ссадины или раны заживают на нем очень быстро - и проводить время с местными жителями. Так и получилось, что Альфред вырос душой куда более расположенным к народу. Однако когда Артур был дома, Америка практически не предпринимал попыток побега, зная, что при отце его покрывать не будут, да и в целом желая находиться с ним как можно больше. Альфред любил его. Сейчас, оглядываясь на то время, Артур это прекрасно понимает и от этого ощущается горечь. Времени на то, чтобы учить чему-то сына у Артура почти не было, детская навязчивость раздражала, а пускать в свой кабинет его было опасно для документов. Так и вышло, что сам по себе Артур не научил сына почти ничему. Ему не было плевать на него, нет, он нанимал ему учителей, кривя душой, звал к себе Франциска, чтобы тот учил американца французскому языку, Альфред знал всё, что нужно было знать ребенку из высшего общества в то время.       Сейчас, смотря на Джонса, не скажешь, что он был воспитан как выходец из знатной семьи. Артур тихо вздыхает, ловя себя на этой мысли, но после его губы трогает слабая улыбка. Американец был очень похож на самого Артура в детстве, сейчас, вспоминая те беззаботные (по сравнению с нынешним временем, конечно) деньки, англичанину это особенно видно. Разница лишь в том, что Артур из своей эмоциональности вырос, покрыл чувства и сердце плотной кромкой льда, а Альфред остался таким же живым. По крайней мере, пытался, собирал по крупицам остатки своей веры в чудо и то, что мир цветной, не серый.        И все, же, пожалуй, он отталкивал его слишком много. Англичанин хмурится, недовольно вспоминая те дни, когда не был в дипломатических отъездах или плаваниях. Тогда вместо того, чтобы проводить время с молодым Америкой, он предпочитал закрываться в своем кабинете и заниматься документацией. Или, если уж самому себе не врать, любил провести вечер с кем-то из стран, потягивая стакан игристого или рома. На Альфреда времени как-то не хватало, каждый раз Артур говорил сам себе, что завтра, завтра, завтра все будет, но каждый раз все откладывал. Восприятие времени у стран отличается от людей, они, страны, почти бессмертные, для них время течет густой слизью, впитывая в себя всю ту грязь из войн, взаимной лжи и предательств, что приходится на жизнь каждого из них.       А Альфред все равно тянулся, пробирался в кабинет, ждал его, Артура, из поездок, ловил маленькими ладошками ладонь взрослой нации. Англия чуть улыбается - вспоминает, у американца даже тогда руки были мягкие, но покрытые сеточкой ссадин, даже регенерация не всегда помогала - заживёт одно, а потом он упадет и снова ладони будут в царапинах, возможно их будет даже больше, чем раньше. Но Британия снова хмурится, взгляд немного тускнеет. Тогда, в далёком прошлом, он и близко не понимал то, насколько это важно американцу и как потом сам будет жалеть. Занятый документами или какими-то другими делами, любые попытки Альфреда привлечь к себе внимание Артур обрывал просто на кону. Мог ударить по протянутым маленьким рукам, мог накричать, мог просто за шкирку вытащить из кабинета. А уже потом, когда Альфред подрос и стал хулиганить - тоже, судя по всему, чтобы привлечь его, Англии, внимание, в ход стали применяться более радикальные меры. Артур молодую нацию не понимал и понять не пытался, а холодное и жестокое окружение аристократии, жизнь на корабле в роли капитана, все это давало свои плоды. Капитан Кёркленд умел наказывать непослушных. И американец прочувствовал это на себе в полной мере.       Англия не выдерживает, кривится, проглатывая комок горечи, понимая, что если американца сейчас повернуть на живот, то скорее всего они оба: и Артур, и Брагинский, увидят покрытую чередой белых шрамов спину и задницу, как, впрочем, и бедра. Шрамы наверняка не сошли - Артур вспоминает, как долго они заживали и как бился в горячке потом Альфред, на тот момент уже подросший, пугая прислугу и пришедшего врача. Англия прикрывает глаза, после опуская взгляд на лицо американца, сравнивая его с тем, куда более давним. Сейчас лицо Джонса было мертвецки бледным, отчего веснушки, обычно незаметные на золотистой коже, смотрелись ржавыми пятнами, неестественно выделяясь, а тогда на щеках играл лихорадочный румянец, из-за чего Альфред казался фарфоровой куклой. Как сказал врач, Америка бы не выжил, не будь страной.       Англия проводит рукой по виску, ощущая, как волосы американца липнут к коже, будучи покрытые испариной, и горько улыбается, думая, в какой момент что пошло не так. Смотрит на русского, чей взгляд на удивление проницательный. Иван вздыхает, протягивая ладонь и накрывая руку Артура, мягко поглаживая успокаивающим жестом. Неизвестность затягивает, будущее уже не пугает, столько лет спустя горький от дыма воздух приедается, а черная пелена, закрывающая город от солнца, уже не кажется такой мрачной. Англичанин невольно сравнивает оттенок своей кожи с кожей Ивана и сына. Сейчас оттенки всех троих приближены друг к другу, все бледные, только у Ивана руки отдают немного в фиолетовый оттенок от близко проходящих вен, а у Артура немного красноватые кончики пальцев. Но для них это нормально, а вот обычно загорелый Америка с бледной кожей выглядит совсем неестественно.        Воспоминания уже не так захватывают, образ юного Артура накладывается на образ юного Альфреда, ища новые и новые сходства, фантазия рисует упущенные картины и Артур искренне сожалеет.