Что нам скажут звёзды?

      Роджер уже и забыл,когда последний раз так сильно нервничал, выходя на сцену. Он измерял шагами просторную гримёрку, периодически присаживаясь то на стул, то на диван, но через полминуты вновь вскакивал и принимался ходить из угла в угол. Он даже не мог понять, чего боится сильнее. Пустого зала? (хотя это вряд ли, учитывая, что билеты на шоу были распроданы ещё пару дней назад) Или толпы людей, которая встретит их улюлюканьем и свистом? А быть может, снисходительного, разочарованного молчания? Барабанщик не знает, чего именно ждать, к какой реакции аудитории стоит готовиться. И это тягостное ожидание неизвестного, но неизбежного, высасывает из него остатки самообладания. Момент выхода на сцену неотвратимо приближается, а Роджер всё беспокойнее мечется по помещению под недовольным взором Брайана, нервы которого наконец не выдерживают: – Роджер, прекрати ты мельтешить! Его гневный окрик заставляет Фредди отвлечься от попыток ровно подвести глаза. Он недовольно хмурится и переводит взгляд с Мэя на напряжённо застывшего Тейлора. – Я могу тебя понять, Родж, – продолжает гитарист, – но, бога ради, можешь присесть хоть на секунду? От твоих метаний туда-сюда уже в глазах рябит. Ударник на удивление послушно опускается на диван, вжимаясь в спинку и принимаясь нервно барабанить кончиками пальцев по подлокотнику. Кажется, атмосфера от этого становится ещё более напряжённой. Никто не пытается завести разговор, начать шутить, чтобы хоть немного её разрядить. – Пойду проверю, как там приготовления, аппаратура… – прочистив горло, Дикки несмело нарушает тяжёлую тишину. – Я с тобой! – Брайан тут же вскакивает со своего места. Дело, безусловно, не только в желании всё проконтролировать, Мэю просто хочется выбраться из этого странного состояния оцепенения и волнения, занять себя хоть чем-нибудь. Едва Роджер успевает моргнуть, как гитарист с басистом уже покидают гримёрку. Ударник же так и остаётся сидеть на месте, бездумно уставившись в противоположную стену, следя, как настенные часы медленно отмеряют оставшиеся до шоу минуты.              Созерцание секундной стрелки, беспрерывно очерчивающей круг за кругом, погружает Тейлора в состояние транса, настолько глубокого, что он даже не сразу замечает присевшего рядом Фредди. Меркьюри мягко обнимает барабанщика за плечи, отчего тот всё же немного вздрагивает, но тут же расслабляется, когда его притягивают ближе. Роджер кладёт голову вокалисту на плечо и расслабленно выдыхает. Меркьюри непривычно молчалив, не пытается «расшевелить» ударника, не пытается острить или шутить. Но Тейлору отчего-то становится намного спокойнее. Фредди здесь, совсем рядом, тёплый и приятно пахнущий смесью шампуня и чуть терпкого одеколона. Этот приятный, уютный запах и ощущение молчаливой, но такой необходимой сейчас поддержки вытесняет из головы Роджера если не все, то большинство невесёлых мыслей. И он наконец концентрируется на простой, давно маячившей в голове мысли – а ведь так было всегда. Почти всё время, что они знакомы. Когда было нужно, Меркьюри всегда был рядом, всегда утешал, заботился и поддерживал. Даже когда в жизни Роджера происходило что-то плохое, что-то, что выбивало его из колеи, когда накатывала депрессия – Фредди был рядом. Подставлял плечо в трудную минуту, утешал, когда случались любовные неурядицы. А стоило только Роджеру захворать – тут же бросал все свои дела, чтобы лечить и ухаживать за ним. Недавняя ангина и полная беспомощность ещё не стёрлись у барабанщика из памяти. Да и вряд ли в принципе когда-нибудь сотрутся, ведь именно тогда для него всё и началось. Именно тогда он взглянул на вокалиста иными глазами, увидел, даже скорее почувствовал, то, чего не видел и не чувствовал в нём раньше – любовь. Фредди любил его с самого первого дня их знакомства, любил чистой, всеобъемлющей, даже жертвенной любовью, так, как умел только он. Подумать только… Как он мог не замечать этого?       Тишину в гримёрке нарушают лишь тиканье часов да отдалённый шум, доносившийся со стороны сцены. Ночь накануне концерта была бессонной, а потому Роджер невольно «клюёт носом», убаюканный этим мерным тиканьем и мягкими руками Фредди, успокаивающе поглаживающими его по шее сзади. Ударнику бы хотелось сейчас собрать остатки сил и заговорить: попросить у Меркьюри прощения за все свои необоснованные, бессмысленные и просто глупые поступки, поблагодарить, что тот, несмотря на недосказанность в их отношениях, всё ещё остаётся для Роджера самым близким другом… Но Тейлор молчит – он слишком вымотан переживаниями. Да и слова здесь кажутся лишними, неуместными. К чему вообще что-то говорить? Вместо этого барабанщик оставляет на шее Фредди поцелуй, совсем невинный, едва ощутимый, но наполненный искренней привязанностью и признанием. И получает в ответ лёгкую улыбку. Идиллию разрушает не пойми откуда взявшийся Сэм, просунувший голову в дверь гримёрки и оповестивший, что всё уже готово к шоу. Вокалист кивает и жестом просит Джонса удалиться, что тот незамедлительно и делает. – Почему он здесь? – Роджер чувствует, как ревность к бывшему любовнику Меркьюри, успевшая было потухнуть и, как он думал, развеяться пеплом на ветру, разгорается с новой силой. Фредди, видимо, почуяв неладное, разворачивается к барабанщику лицом и заглядывает в обеспокоенные глаза. – Скажем так, он выполняет работу Пола, – а вот произносить это имя было большой ошибкой. Тейлор тут же недовольно поджимает губы. – Он помогает, только и всего, Роджи, – вокалист пытается придать своему голосу убедительности. – Вы же не…? – барабанщик замолкает, до боли закусив губу. – Мы не спим, если ты об этом, – Меркьюри недовольно морщится. – Почему тогда ты позволил ему остаться с тобой? – Роджер продолжал терзать зубами свою нижнюю губу. – Он хороший парень, – задумчиво начал Фредди, но, встретившись глазами с Тейлором, тут же добавил: – как человек. Сэм кажется мне хорошим другом. – Угу, – буркнул Роджер. – Пол тоже был хорошим другом? – Хватит тебе, – одёрнул его Меркьюри, тут же, в противовес резкому тону, ласково проводя большим пальцем по кромке нижней губы ударника, стирая выступившую кровь. – И прекрати так трястись, ты себе же вредишь. – Я боюсь, Фредди, боюсь идти туда, – едва слышные слова сорвались с губ словно сами собой. Роджер больше не мог держать переживания в себе, сказал, даже не подумав, каким слабаком и трусом он, должно быть, выглядит. – Тебе не стоит, – вокалист добродушно усмехнулся. – Не этих людей, по крайней мере. Те, что с камерами и микрофонами – куда опаснее. Эти же – пришли послушать музыку. Они могут поначалу освистать, недовольно топать и улюлюкать, но, поверь мне, уже к третьей песне они забудут о сплетнях и о том, что написал The Sun. Они пришли на шоу – и мы дадим им шоу. Заставим забыть обо всём. Через несколько часов они выйдут отсюда счастливыми. И пошлют чёртовых журналистов с их сплетнями куда подальше. Это я тебе обещаю. Да, люди любят пересказывать друг другу всякую грязь, но, по большому счёту, им плевать. Это занимает их ненадолго, а позже надоедает. Куда важнее то, что мы делаем, а не то, что могут о нас написать. Фредди встал со своего места и почти опустился на колени напротив Роджера, останавливая пытливый взгляд на растерянном лице. Он и сам не до конца верил в то, в чём пытался убедить Тейлора, но старался придать своему голосу самый уверенный тон. Не важно, во что верит он сам, главное – чтобы барабанщик ему поверил. – Слышишь меня? – вокалист мягко обхватил лицо Роджера ладонями, заглядывая в голубые глаза. Ударник неуверенно кивнул. – Ты мне доверяешь? Снова короткий, но более уверенный кивок. Уже лучше. – Хороший мальчик, – Меркьюри утешающе проводит пальцами по нежным щекам. От этого ласкового жеста в душе Роджера вновь поднимает голову удушающее чувство вины. После всего, что он сделал, после всех его глупостей и эгоистичных выходок, Фред всё ещё так удивительно нежен с ним. Парень не понимал, чем же он заслужил такое обращение, такую любовь? Чем он заслужил Фредди? – Почему ты так ведёшь себя со мной? – хрипло шепчет Роджер. – О чём ты? – Меркьюри непонимающе хмурит брови. – Я доставил тебе столько боли. Вёл себя, как последний мудак. А ты всё ещё здесь, утешаешь меня, – Тейлор рвано выдохнул, словно мысли, давно мучавшие его и наконец высказанные, перестали мешать ему полноценно дышать. – Я не заслуживаю твоей любви. Ни грамма её не заслуживаю. – Дурак, – вокалист мягко поцеловал ударника, чувствуя на языке солоновато-металлический привкус крови, с такой аккуратностью провёл языком по свежим ранкам на его губах, будто стремясь залечить их. Роджер буквально рассыпался на части от этого поцелуя. Плавился в руках Фредди, умудрившись за эти несколько секунд сгореть дотла и восстать из пепла. Это и есть любовь? Именно так она ощущается, настоящая и бескорыстная? Как смерть и воскрешение… – Давай я буду решать, чего ты заслуживаешь? – парс продолжал буравить лицо Тейлора своими тёмными глазами. Барабанщик медленно облизнул губы, смакуя поцелуй, всё ещё ощущая вкус Фредди, и медленно кивнул. – Готов? – шёпотом поинтересовался Меркьюри. Тейлор на секунду взволнованно замер, моргнув, а после смело мотнул головой. Вокалист поднялся на ноги и, уже развернувшись к двери, всё же обернулся в сторону ударника. – Встряхнём этот город, а? – он игриво подмигнул. – Как ты там любишь говорить? «Пробьём дыру в потолке»? – Роджер впервые за весь день искренне, расслабленно улыбнулся. – Бери выше, дорогуша, – в небесах, – самодовольная улыбка заиграла у него на губах. Фредди Меркьюри, величайший фронтмен в истории, готов был покорять и властвовать. Он не боялся. Так с чего было трястись Роджеру? Тейлор сделал глубокий вдох, вставая со своего места, и смело шагнул вслед за вокалистом.

***

      Свет прожекторов на секунду ослепил Роджера. Барабанщик прищурился, стараясь сфокусировать взгляд и не споткнуться о провода по пути к своей барабанной установке. Он вышел на сцену вслед за Брайаном под сдержанные аплодисменты публики. Зрители приветствовали их настороженно, недоверчиво, и ударником на мгновение снова овладело беспокойство: конечно же, все эти люди читают газеты, они всё знают. И теперь группу ждёт, возможно, самый громкий провал в их жизни… Роджер кинул быстрый взгляд в сторону кулисы, в тени которой всё ещё находился Фредди, словно ища у вокалиста поддержки, ободрения. «Ну ничего, погодите, Фред и вас заставит преклоняться и трепетать. Он и не таких раскачивал», – мысленно обратился Тейлор к толпе. Он мог не верить в себя, но его веру в их феноменального фронтмена ничто не могло подорвать.       Меркьюри вышел (а вернее – выпрыгнул) из-за кулис, тут же приковывая к себе внимание не только зрителей в зале, но и Роджера. Грациозный, гибкий, стремительный – от него невозможно было отвести взгляд. Тейлор пытался сосредоточиться на работе, стараясь смотреть куда угодно, но не на призывно выгибающегося Фредди. Но все усилия неминуемо шли прахом – вокалист был настоящим магнитом. «Чёрт бы тебя побрал, Меркьюри!» – мысленно выругался ударник, цепляясь глазами за хрупкую фигурку в неприлично обтягивающей одежде. Он словно пытался телепатически связаться с Фредди, передать ему своё негодование и… возбуждение. Кровь кипела, раскалённой лавой разливаясь по венам, и устремлялась книзу, наполняя тяжестью его естество. Почему всё всегда так? Тейлор невольно вспомнил тот день первой интимной близости между ним и вокалистом. Тогда всё было так же. Всё произошло быстро, прямо в незапертом туалете. Прекрасные глаза Фредди, смотревшие снизу-вверх и напоминавшие два тёмных, бездонных омута, его жадные губы, юркий, настойчивый язык на члене Роджера… И сам барабанщик, захлёбывающийся самыми грязными, самыми развратными стонами, медленно сползавший вниз по скользкой стене от невиданного ранее удовольствия… Это воспоминание было таким ярким, таким возбуждающим, что Роджер невольно застонал, благодаря бога за то, что в окружающем шуме никто не мог его услышать. «Мать твою, мать твою, мать твою, твою ж мать!» – орал раскалённый от возбуждения мозг, пока руки совершенно механически выбивали заученный ритм. Удивительно, но Тейлор даже не сбивался. И в кои-то веки искренне поблагодарил Фредди за его маниакальную привычку доводить звучание до идеала – постоянные репетиции сейчас были кстати.       Но не успел Роджер даже попытаться увести свои мысли в менее волнующую сторону, как Фредди одним быстрым прыжком оказался рядом с барабанной установкой. И, естественно, принял одну из своих самых соблазнительных поз, немыслимо прогибаясь в спине и откинув голову назад, открывая для барабанщика потрясающий вид на беззащитную тонкую шею, в которую тут же захотелось впиться зубами. Оставлять засосы, кусать, облизывать нежную кожу… «Сволочь», – Тейлор даже подскочил на ноги, словно действительно собираясь проделать всё это, наплевав на распалённую и уже бушующую публику. – Я тебя трахну сегодня же, клянусь, – хрипло сказал Роджер, глядя на вытянувшегося перед ним в струну Фредди, всё ещё уверенный, что его слова утонули в какофонии громких звуков. Но в этот момент Фредди резко развернулся к нему лицом, на долю секунды уставившись на Роджера своими невероятными глазищами. Этот взгляд будто прошиб барабанщика мощнейшим ударом тока. Неужели услышал? Вокалист спрыгнул с возвышения под установкой и продолжил выделывать свои акробатически-балетные пируэты уже вдали от Тейлора. Ещё секунда – и его фигуру для Роджера заслонила копна курчавых волос Брайана. Ударник не знал, злиться ему на Мэя или радоваться, что тот на время избавил его от этого мучительно-сладкого зрелища.       Толпа бесновалась, кричала и пела. Люди быстро забыли о своей недоверчивости, всецело отдаваясь во власть Фредди Меркьюри. Вот только сейчас зритель не сильно тревожил Роджера, ему едва ли было дело до того, что происходит в данный момент в зале. Мысли барабанщика были заняты другим. Он с упоением перебирал в голове картинки, одна развратнее другой: в его фантазиях Фредди всё ещё извивался и выгибался, но вовсе не на сцене. А с его губ слетали отнюдь не членораздельные слова, но потрясающие, волнительные стоны: глубокие, гортанные и высокие, отрывистые и длинные – совершенно разные.       К концу концерта у барабанщика было ощущение, что он находится прямо в адском пекле – было невыносимо жарко, пот струился по спине и пропитывал лёгкую рубашку, стекал по лбу и волосам, заливал глаза. Напряжённый, пульсирующий в штанах член и вовсе грозил порвать одежду. Тейлор крепко стискивал барабанные палочки, надеясь, что боль, обжигающая ладони, хоть немного отвлечёт его от боли иного рода. А бис всё не заканчивался… Роджер не понимал, как в его душе могут уживаться такие противоречивые чувства: восхищение и злость («Какого дьявола, Фредди, выходы на бис у тебя такие длинные? Захлопни уже свой гениальный рот и скройся за кулисами»), вожделение, страстное желание обладать и не менее страстное – убить («если не прибью сейчас, то вытрахаю всю душу, зажав в ближайшем углу»).       Последние аккорды гитары Брайана потонули в жутком грохоте – Роджер удалялся со сцены, расшвыривая в стороны свои инструменты и чуть не прихлопнув Фредди малым барабаном. Вокалист едва успевает отскочить в сторону и бросает негодующий взгляд на барабанщика. Но Тейлору глубоко плевать на его недовольство. Едва они скрываются за кулисами, как он утаскивает объект своего вожделения – брыкающийся и отчаянно матерящийся – в какой-то тихий, укромный угол, едва освещённый старой, без конца мигающей лампочкой. – Родж, какого… – договорить Фредди не успевает – Роджер крепко зажимает ему рот ладонью. Вокалист протестующе мычит, вырывается и пытается укусить, но Тейлор, удивляясь где-то в глубине ускользающего сознания, откуда у него вдруг появилось столько сил, ещё сильнее впечатывает свою «жертву» в стену. Глаза Фредди, большие и тёмно-тёмно-карие, распахнуты от испуга. Почувствовав безжалостный напор, он больше не пытается вырваться, только недоумённо хлопает длинными чёрными ресницами. «Потрясающе красивый. Совершенство…» – думает Роджер, покрывая беспорядочными, мелкими поцелуями острые скулы, линию челюсти, переходя на шею. – Я хочу тебя, – уже вслух хрипит барабанщик прямо в ухо Меркьюри и тут же прихватывает губами его мочку. «В жизни никого не хотел сильнее», – мысленно добавляет ударник. Фредди немного расслабляется, но всё ещё мотает головой из стороны в сторону, пытаясь сбросить руку Тейлора, запечатывающую его рот. Роджер в ответ ощутимо кусает мягкую кожу шеи (след останется непременно), и Меркьюри издаёт странный звук, выражающий, вероятно, удивление напополам с негодованием. – Только не дёргайся – и, клянусь, будет приятно, – пылко обещает барабанщик, целуя пульсирующую под кожей венку. Вокалист вновь что-то мычит, на сей раз беззлобно, будто приняв своё положение. – Трахну так, что ты увидишь больше звёзд, чем Брай умудряется заметить в свой чёртов телескоп, – Роджер хрипло смеётся, свободной рукой оглаживая тонкую талию и бёдра Фредди. Меркьюри окончательно расслабляется, шумно выпуская воздух через нос, и выгибается, подставляя тело под грубые, беспорядочные ласки. Приняв это за знак того, что вокалист больше не станет вырываться, ударник убрал руку от его рта. Фредди тут же жадно глотнул воздух, как утопающий, которого только что вытащили на поверхность воды. Теперь Роджер мог беспрепятственно трогать тело любовника уже обеими руками. Он водил ладонями по рёбрам Меркьюри, спускался к бёдрам, жадно гладил и сжимал в руке внушительную выпуклость в паху, получая в ответ задушенные ахи и рваные вздохи. Непослушными пальцами барабанщик пытается расстегнуть массивную пряжку ремня, опоясывающего талию вокалиста, и тихо ругается под нос, когда это сделать не получается. – Роджер, – зовёт Фредди севшим от возбуждения голосом. – Только не говори, что собираешься сделать это прямо здесь. – Назови хоть одну причину, почему я НЕ должен сделать это здесь и сейчас, – Тейлор почти рычит от негодования, всё ещё сражаясь с пряжкой. – Здесь люди ходят, – всё так же сипло говорит Меркьюри. – Нас могут увидеть. Возможно, что здесь есть и репортёры под прикрытием. Вот смеху будет завтра утром, если нас запечатлеют… Роджер зло шипит, поднимая взгляд на Фредди, прекрасно понимая, что тот в очередной раз прав. Они и так ходят по краю и не могут подставлять всю группу ещё больше. Барабанщик приближает своё лицо к лицу возлюбленного, с удовольствием отмечая про себя, как расцвели румянцем его смуглые щёки. – Хорошо, у тебя полминуты, чтобы что-то предложить, – шепчет ударник, проходясь языком по подбородку вокалиста. – Иначе я наплюю на всех и вся. – Отель, – предлагает Фредди самое очевидное решение. – Я сдохну от спермотоксикоза раньше, чем мы туда доедем, – безапелляционно «отбивает» Роджер, впиваясь голодным взглядом в лицо напротив. – Ещё. – Тут, вроде бы, есть какие-то помещения со всяким хламом. Туда никто не заходит обычно. Я наткнулся, пока искал туалет. Вот это уже более приемлемо. Роджер резко дёргает Фредди на себя, но уже через пару секунд распалённый не меньше самого барабанщика вокалист берёт инициативу на себя и утягивает парня дальше по коридору, погружая их в практически непроглядную темноту.       С минуту они быстрым шагом минуют тёмные коридоры, периодически поворачивая то налево, то направо. Роджер не видит практически ничего, зато у Фредди, кажется, зрение, как у кошки, да вдобавок ещё и фотографическая память. Иначе как объяснить тот факт, что он безошибочно выбирает направление, и уже совсем скоро вталкивает Тейлора в ещё более тёмное помещение? Дверь закрывается, тихо щёлкает щеколда и через мгновение загорается тусклый свет. Помещение действительно похоже на свалку всякого барахла: старый диван, пара потёртых кресел, явно неработающее пианино, несколько сломанных, перевёрнутых столов. И провода. Очень много проводов, змеями разбросанных по полу. Здесь пахнет старостью и пылью. Но запах – это последнее, что сейчас волнует Роджера. Главное, что Фредди совсем близко, он вплотную прижимается к Тейлору, тяжело дышит, опаляя горячим дыханием его шею, сам зацеловывает все обнажённые участки тела барабанщика и трётся об него своей возбуждённой плотью… Так что, да, здесь вполне приемлемо, чтобы наконец привести в исполнение все обещания Роджера.       Барабанщик с утробным рычанием впивается в мягкие, сладкие губы, тут же вторгаясь в чужой рот, буквально насилуя его языком. Фредди сдавленно мычит, путаясь длинными пальцами в растрёпанных светлых волосах. Он больше не пытается вырваться или перехватить инициативу, позволяя Роджеру вести. Его податливость и покорность буквально сносят Тейлору крышу. Конечно, во времена бесконечных похождений по гей-клубам он периодически брал на себя активную роль, но ему куда больше нравилось самому подставляться под ласки. Роджеру даже льстило наблюдать, как его хорошенькое, почти девичье лицо действует на этих крепких, порой грубых мужчин. Он с эгоистичным удовлетворением принимал всё, что ему предлагали. И считал правильным то, что удовольствие должны доставлять в первую очередь ему. Но с Фредди всё было иначе. Одна мысль о том, чтобы взять его, вжимать в ближайшую горизонтальную поверхность и слышать его восхитительные стоны, видеть, как его совершенное тело выгибается в сладких судорогах… Одна только мысль обо всём, что он может услышать и увидеть, заставляла Роджера трястись от нетерпения. Он вновь опустился к пряжке его ремня, но Фредди одним уверенным, но мягким движением отстранил его трясущиеся руки и расстегнул её сам, так и не прервав долгого, голодного поцелуя. Роджер тут же дёрнул вниз молнию на чёрных брюках и запустил руку прямо под бельё, крепко сжимая твёрдый ствол. Меркьюри громко ахнул от неожиданности и тут же выгнулся под настойчивыми, грубыми ласками. Тейлор продолжал водить рукой по скользкому от предсемени члену, губами припадая то к изящной шее, на которой уже начали «расцветать» синяки, то к тонким ключицам. Кожа Фредди была подобна дорогой ткани: шёлку или бархату. Вокалиста хотелось бесконечно целовать, вылизывать все места, до которых только получалось дотянуться, испить его до дна, а потом проглотить всего, без остатка. – Мой, мой, мой… – как заведённый шептал Роджер в перерывах между поцелуями. Меркьюри отвечал низкими, головокружительными стонами. Барабанщик почти физически ощущал, как они клокочут в его горле, когда прикасался губами к кадыку или ложбинке между ключиц. Он отвлёкся от своего занятия лишь затем, чтобы уложить Фредди на так кстати оказавшийся здесь диван. Мебель, отслужившая своё и давно списанная «на пенсию» за трухлявость, явно не была предназначена для каких-то пусть даже мало-мальски активных действий. Она жалобно скрипела от любого движения, но никому сейчас не было до этого дела. Роджер даже слишком резко толкнул Меркьюри на диван и прежде, чем тот успел возмутиться, навис над ним, запечатывая припухшие губы требовательным, грубым поцелуем. Тейлор запустил пальцы в шелковистые, чёрные волосы и настойчиво потянул назад, заставляя вокалиста откинуть голову. Фредди всхлипнул, когда барабанщик вновь принялся за его шею: целовал, облизывал, кусал, не оставляя на коже ни единого живого места. Вокалист лишь жадно хватал воздух ртом и гортанно стонал, позволяя ему всё, упиваясь этой странной, грубой нежностью, которой было пропитано каждое прикосновение Роджера. Так удивительно, противоречиво, но так возбуждающе… Стоны Фредди вибрировали в стенах помещения, отзываясь в паху Тейлора невыносимым жаром. Ударник нетерпеливо дёрнул молнию на собственных штанах и, быстро сорвав их, жёстко провёл рукой по своему изнывающему члену, издавая нечеловеческий, клокочущий звук – смесь боли и удовольствия. Интересно, насколько позорно и неправильно будет кончить на Фредди прямо сейчас, даже не успев полностью избавить его от одежды? Наверняка, Роджер потом не оберётся от вокалиста насмешек и подколов. Потом будет жутко стыдно, но сейчас… Сейчас Меркьюри перед ним такой открытый, зацелованный и выглядит так, будто его оттрахали уже раз пять, как минимум. Смотреть на такого Фредди почти невыносимо. Одной рукой Тейлор бесстыдно трогает его тело (Меркьюри не возражает, только пристально глядит на него почерневшими от страсти глазами), а второй продолжает жёстко, даже жестоко, ублажать себя, хрипло, отрывисто дыша. В висках стучит кровь, по лбу стекают капли пота… Ещё немного – и он правда зальёт своей спермой чёрный сценический костюм солиста. И в момент, когда его должна была вот-вот накрыть волна всепоглощающего удовольствия, Фредди аккуратно, но настойчиво берёт Роджера за запястье и отводит его руку в сторону. Это настолько жестоко, вот так прерывать подступающий оргазм, что ударник обиженно, почти зло рычит. Но уже в следующую секунду на смену его собственной ладони приходит рука Меркьюри – и рычание тут же «перетекает» в продолжительный, громкий стон. Фредди ласкает его размеренно и умело, то ускоряя, то замедляя темп. Он всё так же смотрит на него, неотрывно, молча, чуть приоткрыв соблазнительные, влажные губы. И под этим взглядом Роджеру хочется извиваться ещё больше, стонать громче, прижиматься плотнее… Вокалист проводит большим пальцем по головке, размазывая выступившую смазку, дразняще кружа вокруг дырочки уретры. Горячие капли предсемени выступают всё обильнее, а Роджер сдавленно, умоляюще скулит, толкаясь в чужой кулак, требуя больше, ближе, быстрее… – Ты хочешь меня, малыш? – горячее, влажное дыхание опаляет его ухо, и Тейлор вновь неконтролируемо вскидывает бёдра, попутно пытаясь вспомнить, как вообще нужно складывать звуки в членораздельные слова. – Д-да… – сипит Роджер, заикаясь, – хочу, хочу, хочу! – с жаром тараторит он, бесстыдно потираясь о партнёра. Жар и давление руки Фредди испаряются в ту же секунду, и барабанщик буквально хнычет от расстройства. – Я твой. Возьми… – бархатный тембр вокалиста звучит низко, притягательно. Тейлор моргает и смотрит на мужчину под ним мутным от страсти взглядом. Фредди возбуждён и до безобразия сексуален: волосы растрёпаны, местами прилипают ко лбу, зрачки расширены настолько, что почти полностью скрывают радужку, губы влажные и искусанные, шея испещрена наливающимися багровым отметинами… И самое главное – барабанщик чувствует в его штанах, которые Тейлор почти успел стянуть, каменную твёрдость члена. А Роджер только что повёл себя, как последний эгоист, чуть не лишив любимого мужчину удовольствия.       Ударник торопливо избавляет Меркьюри от одежды, не забывая покрывать поцелуями каждый дюйм его обнажённого тела. Тот охает и мычит, когда Роджер проводит языком по напряжённым горошинкам сосков, спускается поцелуями по рёбрам к животу и дальше – к паху. Он плотно обхватил губами истекающую смазкой головку, ощущая на языке солоноватый вкус и приятную тяжесть. Качая головой вверх-вниз, Тейлор буквально насаживал себя на возбуждённый член, такой большой и горячий. Роджер шире открывал рот, стремясь вобрать пульсирующую плоть целиком, обводил языком выпирающие венки, грязно хлюпая и причмокивая. Фредди стонал так громко и певуче, так потрясающе… Даже в своих самых откровенных мечтах ударник не мог вообразить, что Меркьюри способен воспроизводить такие звуки. Роджер, не прерывая своего занятия, во все глаза смотрел на Фредди. Как тот, потерявшись в ощущениях, бездумно мотает головой из стороны в сторону, как жадно хватает воздух открытым ртом, как подрагивает его кадык и тяжело вздымается грудь… Такой образ Фредди Меркьюри – призывно раскрытый, доступный, утопающий в наслаждении и всем видом умоляющий себя трахнуть – Роджер хочет навсегда запечатлеть в памяти, намертво вбить его в подкорку сознания. Тейлор и сам не замечает, как тоже начинает сдавленно стонать, получая удовольствие от одной лишь этой картины. Он отстраняется всего на секунду, чтобы быстро сглотнуть накопившуюся во рту слюну и с ещё большим жаром атаковать возбуждённый ствол, заглатывая его почти до основания. Фредди в ответ выдаёт звонкое «Ах!» и прогибается в спине, неосознанно заталкивая свою плоть ещё глубже в горло ударника. Тот от неожиданности давится и шумно сопит, но не отстраняется, пропуская член глубоко в горло. – Вот так, Роджи, вот так, да… – хрипло вскрикивает Меркьюри, погружаясь в горячую влажность. – Ещё, ещё… Тейлор понимает, что надо бы остановиться, иначе он сам кончит, так и не дойдя до самого главного. Да что там главного? Он кончит, даже не прикоснувшись к себе. Барабанщик помнит, каково это – отсасывать Меркьюри. Один раз он уже так облажался: спустил себе в штаны от одних только стонов вокалиста. Ударник резко отстраняется, на что Фред выдаёт веское: «Твою мать, Родж!» Но Роджер едва ли обращает внимание на его недовольство, он судорожно ищет в карманах своих брюк смазку. Он всегда носит небольшую упаковку с собой на всякий случай. И вот, этот «всякий случай» лежит прямо перед ним, раздвинув стройные, длинные ноги, а Тейлор всё никак не может нащупать этот хренов тюбик… «Ну же, ну же, чёрт!» – мысленно ругается парень и едва не вскрикивает от радости, наконец нащупав нужное. Он почти бегом возвращается к Фредди, приникая к пухлым губам, тут же углубляя поцелуй, уже не требовательно, скорее нежно сплетая их языки. Целуются долго, тягуче. Роджер, растеряв былую настойчивость, отчего-то медлит. «Он спрашивает разрешения», – вдруг понимает Фредди. – «Он не уверен, хочу ли я именно этого…» – Сделай это, детка, – уже вслух шепчет Меркьюри. – Хочу тебя всего, во мне. Эти слова дёргают невидимый рычаг в голове Роджера, окончательно ломая все тормоза. Теперь, даже если ударник захочет остановиться, – не сможет. Фредди тем временем переворачивается на живот предоставляя Тейлору возможность полюбоваться на себя со всех сторон. Ровная, смуглая кожа, крепкие мышцы, тонкая талия и, конечно же, упругие, аккуратные половинки, которые Меркьюри призывно выставляет, прогибаясь в спине. Он одновременно хрупок и удивительно силён, как молодое деревце, гибок, как дикая кошка. И сейчас ударник уж точно готов поклясться, что Фредди-чёртов-Меркьюри – самое совершенное создание, которое ему только доводилось видеть в своей жизни. Рот Роджера немедленно наполняется слюной, и он тут же подминает вокалиста под себя, краем уха уловив тихое «ох», сорвавшиеся с его губ. Тейлор с жадностью вдыхает запах его волос, зарываясь носом в смоляные кудри. И выглядит он в данный момент, наверняка, как законченный наркоман. Вновь осыпает градом поцелуев-укусов уже истерзанную шею Фредди и переходит к нетронутым пока лопаткам и спине. Меркьюри довольно мычит, потираясь своей задницей о его стояк. – Если не прекратишь так делать – я всажу тебе насухую, – рычащим шёпотом угрожает Тейлор. Вокалист на время замирает, позволяя барабанщику обильно смазать себя. Роджер вводит сперва один, а затем и второй палец внутрь обжигающего, жаждущего тела. Фредди стонет то ли от боли, то ли от удовольствия, а может и от всего вместе. Тейлор не видит его лица, но ярко представляет, как Меркьюри чуть хмурит брови и прикусывает пухлые губы. Барабанщик оглаживает бархатисто-нежные стенки, выискивая заветную точку – и Фредди вздрагивает и захлёбывается криком, когда он её находит. – Здесь, да, вот тут… – лепечет вокалист, пытаясь уже самостоятельно насадиться на пальцы, но Роджер слишком резко и быстро лишает его этой возможности. – Не могу больше, – хрипит он и, обильно смазав свой член, приставляет его к сокращающемуся колечку мышц.       Фредди внутри не такой, как те мужчины из гей-баров, с которыми Роджеру доводилось спать до этого. Они с лёгкостью принимали его в себя, Тейлор едва ли замечал сопротивление их мышц. Меркьюри же был настолько потрясающе узким и тугим, что у Роджера что-то взорвалось перед глазами, едва только он проник в его тело. С другими было не так… Они были хорошо растянуты (и барабанщик даже думать не хотел, почему) и издавали стоны удовольствия с первого же проникновения. Фредди тоже застонал, но от боли, плотно обхватив член Роджера своими мышцами. Тейлор крепко зажмурился, стараясь не кончить раньше времени и тут же подаваясь чуть назад. – Прости, прости, прости… – шептал он на ухо недовольно шипевшему вокалисту. Фредди, безусловно, уже давно не был девственником. Ни в каком смысле. Но почему тогда всё так? «О боже, Фред, как давно ты в последний раз…?» – Роджер потрясённо моргнул, когда догадка осенила его. Неужели вокалист не спал ни с кем с тех самых пор, как расстался с Сэмом? А может, ещё и раньше? Как бы там ни было, но его тело, совершенно очевидно, отвыкло от проникновений. Вероятно, он мог брать сам, но не позволял никому вторгаться в него… И почему эта мысль так грела душу? Меркьюри уверенно качнул бёдрами назад, вырывая Роджера из раздумий. Его тело постепенно привыкало к ощущениям, и теперь он не собирался терять время. Поняв, чего от него хотят, ударник медленно вошёл до основания и аккуратно начал движение. Он вцепился пальцами Фредди в плечи, собирая в кулак всё своё самообладание, чтобы не сорваться в галоп сразу же. Всё ещё слишком узко, слишком жарко, слишком восхитительно… – Родж, я не хрустальный, ну же! – подбадривает Меркьюри. Ему всё ещё немного больно, но этот неторопливый темп уже выводит из себя. Роджер почти полностью выходит и тут же загоняет член обратно в тело Фредди, немного меняя угол проникновения. Точно в простату. Вокалист резко откидывает взлохмаченную голову назад и демонстрирует ударнику если не все, то большую часть способностей своего впечатляюще широкого диапазона. Его внутренние мышцы в очередной раз сжимаются – на сей раз от наслаждения. И Тейлору снова приходится остановиться. – Погоди, дай мне секунду… Дай… – тараторит он, зацеловывая солоноватую от пота спину и лопатки. Фредди мычит что-то невразумительное, вцепившись пальцами в мягкий подлокотник дивана до такой степени, что белеют костяшки. Роджер хрипло дышит, постепенно вновь набирая темп, буквально дурея от обжигающего жара, от этой великолепной тесноты и влажности. Барабанщик настойчиво вбивается в чувствительную точку внутри Меркьюри, слушая его головокружительные стоны, понимая, что никогда больше не сможет выкинуть их из головы. Отчётливая пульсация словно сигнализирует – уже скоро. Вокалист отрывисто стонет и рвано, с трудом дышит, как бы подтверждая это. Но Роджер так не хочет. Он выходит из жаркого, тугого тела, не обращая внимания на протестующее шипение со стороны любовника. – Перевернись на спину, – хрипло просит барабанщик. – Хочу видеть тебя. Фред беспрекословно подчиняется, тут же перекатываясь на спину и раздвигая ноги. Такой невообразимо прекрасный, раскрасневшийся, с мокрыми от пота волосами и лицом. Его налившийся член тяжело лежал на животе, пачкая его смазкой. Роджер плотоядно облизнулся и вновь вторгся в жаждущего, разгорячённого вокалиста. «Какого чёрта я не сделал этого с тобой раньше?» – думал ударник, отчаянно вбиваясь в распластанное под ним тело, наблюдая, как красивое лицо искажается предоргазменной судорогой. Он до синяков впивался пальцами в бёдра Меркьюри, а тот стонал всё громче, предчувствуя свою разрядку и одновременно приближая Роджера к краю. Плоть Фредди часто пульсировала и подрагивала в такт беспорядочным толчкам, и Тейлор, не сдержавшись, сжал в руке обжигающий ствол. В ту же секунду вокалист вскрикнул и забился на скрипучем диване, заливая пальцы барабанщика вязкой спермой, невыносимо сильно сжимая его внутри себя. Это то, что быстро и беспощадно толкает за грань самого Роджера.

***

– Дорогуша, и что ты прикажешь мне с этим делать? – Фредди, вскинув подбородок, стоит перед зеркалом в ближайшей уборной и разглядывает багрово-фиолетовые следы на своей шее, проводит тонкими пальцами по особо крупному, яркому засосу и недовольно морщит нос. – У тебя есть шарф, прикроешь, – хрипло хихикнув, заявляет Роджер. Он явно очень горд своей работой. – Ты был великолепен. Такой настойчивый, – Меркьюри лукаво улыбается, облизывая манящие, зацелованные губы. Тейлор тут же краснеет, всеми силами стараясь не слишком задерживаться на них взглядом. Для второго захода у них просто нет времени. – Не думай, что я после этого позволю тебе расслабиться и откажусь от твоего потрясающего, большого члена, – теперь уже ударник мечтательно облизнулся. – Составим график? – засмеялся вокалист. – Кто, кого и когда? – Да ну тебя, Фред, – буркнул Роджер, пуще прежнего заливаясь краской. – Не волнуйся, – шепчет Фредди, убирая светлую прядь волос Тейлору за ухо. – Очень скоро я собираюсь взять реванш. Короткий, поцелуй за ухом, от которого у барабанщика почему-то перехватывает дыхание. – Я тоже настойчивый, – самодовольно ухмыляется вокалист.