***
Уокеры всегда были излишне подверженными тревоге людьми, когда дело касалось магии. Они боялись мирно лежащей волшебной палочки, шоколадных лягушек, кусачих учебников (хорошо, «Чудовищную книгу о чудовищах» боялся бы любой), да и вообще волшебства в целом. Геланора они последние годы тоже боялись, но к кому обратиться за советом, если не к приемному сыну? А случилось вот что: в комнате Ливи загадочным образом упала бутылочка с детской смесью, и смесь не менее загадочным образом испарилась, оставив только пятно на линолиуме. Даже не лужу — пятно! Миссис Уокер тотчас решила, будто её дочь — ведьма. Правда, на следующий день выяснилось, что это дворовая кошка, научившаяся открывать форточку, прошмыгнула в дом и вылакала смесь, но подозрения у Уокеров все равно остались. Поэтому приёмные родители попросили Геланора узнать, как можно достоверно протестировать ребёнка на наличие магических способностей. Геланор таких способов не знал и пошёл за помощью к преподавателям. — Профессор, мои родители высказали предположение, что сестра может оказаться волшебницей… — Мерлин упаси! — воскликнула Стебль, которая попалась на пути первой. — Я надеюсь умереть до того, как подобный вам монстр поступит в школу. И захлопнула перед ним дверь, спрятавшись в ближайшем помещении. Кажется, это был чулан для вёдер. Следующим встретился Снейп. Когда Геланор поведал ему о Ливи, рука декана странно дернулась, как будто он хотел осенить себя крестным знамением, но сдержался. — Очень надеюсь, что это не так, мистер Вьен. Как бы то ни было, гарантированного способа проверить владение магией в настолько раннем возрасте не существует. Не успел Геланор спросить про специальное перо, которое записывает имена волшебников, как зельевар удрал от него по своим мрачным делам. Потом он заметил Трелони и чисто ради забавы обратился к ней. Прорицательница помахала руками над его головой, приказав думать о сестре, а затем заявила, что никакой магии не видит, зато видит смерть и руины. Что ж, это было ожидаемо. Даже Флитвик — пожалуй, единственный преподаватель, который его не ненавидел — не сумел дать ответа. Вскоре Геланор понял, что если кто и способен определить, волшебник ребёнок или нет — это Дамблдор, но тот в силу своего отсутствия ничего сделать не мог. Поэтому он со спокойной совестью написал в ответ на душераздирающее письмо Уокеров: извините, сделал все возможное, однако поиски не увенчались успехом. Сам он абсолютно не верил, что Оливия может оказаться колдуньей. Шанс был один на миллион, и Геланор надеялся, что его невезение не распространится на семью и девчонка не станет той одной из миллиона.***
Беллатриса продолжала молчать, не подавая никаких знаков вот уже месяц. Что её могло так задержать? Геланор полагал, что она ищет свою палочку, потому что иных препятствий для проникновения в Гринготтс быть не должно. Да и отсутствие палочки — не особое препятствие. Нет ключа или палочки, чтобы доказать свою личность гоблинам — так те с удовольствием прибегнут к другому способу, с помощью гоблинского зелья, за каких-то там десять-двадцать галлеонов. Неужели достать немного денег и изменить внешность — такая проблема для Беллатрисы? Может, надо было дать ей пару десятков галлеонов и сварить Оборотное? «Точно, — подумал Геланор. — Она наверняка готовит Оборотное. Наверное, чужая палочка её плохо слушается, и у неё не осталось другого выбора». Ему очень хотелось в это верить, но умом он понимал, что Лестрейндж с большой долей вероятности раскусила его обман. — О чем это вы задумались, мистер Вьен? — Амбридж наклонилась к нему, растянув рот в одной из самых противных улыбок. — О тщетности бытия, — отмахнулся Геланор. — Ну что вы, мистер Вьен, уверена, и ваша жизнь когда-нибудь обретёт смысл и перестанет быть лишь источником проблем для вашего факультета. Минус пять баллов со Слизерина. «Жаба смогла в сарказм, какая стремительная эволюция!» Амбридж уже давно не получала достойного отпора и, похоже, поверила, что Геланор смирился со своим положением. Ну что ж, пусть продолжает так думать. Единственным, что удерживало Геланора от немедленной расправы, было не отсутствие Дамблдора, а необходимость вовремя среагировать на сообщение Беллатрисы. Жаба сильно ошибалась, если полагала, что Геланор забыл, что она сделала с Колином. Каждый раз, глядя на неё, он ощущал прилив ненависти. Правда, уже не такой разрушительной и неуправляемой, как раньше — успокоительное, прописанное мадам Помфри, давно вернуло ему самоконтроль. Прямо после урока ЗОТИ, половина студентов направилась на тайный урок Защиты от этой нелепой Защиты. Геланор решил, что пришло время изучать заклинание Патронуса. — Среди вас есть психопаты? — придирчиво окинув взглядом студентов, поинтересовался он. — Отвечать не заставляю. Просто предупреждаю, что при использовании «счастливых воспоминаний», основанных на чужих страданиях, вас могут сожрать личинки. Еще заклинание не рекомендуется использовать тем, кто в детстве часто слышал пение авгурея или недавно взаимодействовал с ним. Так что психопаты могут спокойно отказаться, не выдав, что они психопаты. — А кто такой авгурей? — спросил Деннис Криви, самый младший из присутствующих. — Птица, чьё пение навевает тоску и мысли о суициде. — Чем-то тебя напоминает, — буркнул Олдридж, исподлобья посмотрев на Геланора. — Правда? — весело отозвался тот. — Ну, раз я так по-авгурейски на тебя действую, тебе лучше уйти и не участвовать в сегодняшнем занятии. Мы же не хотим, чтобы тебя сожрали личинки. Некоторые из слизеринцев рассмеялись, с презрением поглядывая на Олдриджа, который никогда не пользовался среди них большим уважением. А ещё был раздражающим типом. Выпроводив его, Геланор вернулся к уроку и продемонстрировал движение палочкой, призвав своего Патронуса. — Какой милый барсук! — воскликнула пятикурсница с Пуффендуя, Ханна Аббот. — Это медоед, — проворчал Геланор. Он ещё несколько раз показал правильное движение, заставил повторить, а потом приказал тренироваться. Колин один из первых — с какой-то там десятой попытки — сумел получить серебристую искру. Геланор подумал, что это нужно будет как следует отработать и улучшить на индивидуальных занятиях. И, может быть, создать ещё пару приятных воспоминаний для вызова Патронуса.***
Вечером в библиотеке, когда Геланор искал продолжение весьма интересной книги по боевой магии, почему-то оборванной на полуслове, к нему подошла Гермиона. — Вьен, я могу с тобой поговорить? — Если без оскорблений, то пожалуйста. Грэйнджер выразительно посмотрела на сидящего рядом Колина, и тот дёрнулся было уйти, но Геланор остановил его. — Хочешь поговорить — говори при нем. — Ладно, — вздохнула Гермиона и тут же нахмурилась. — Вьен, ты мне совсем не нравишься… — А ты мне кажешься вполне нормальным человеком. — Спасибо, наверное? — неуверенно пробормотала Грэйнджер, немного растерявшись. — В общем, я хочу сказать, что несмотря на все разногласия, твоя идея с дополнительными уроками кажется мне хорошей. Я понимаю, что ты, скорее всего, будешь против… — Того, чтобы ты приходила на занятия и заодно убедилась, что я не учу студентов Тёмной магии? Нет, я не против. — Почему? Ты не боишься, что я начну копать под тебя? — Гермиона, ты видела мой боггарт? Это продавец мороженного, сообщающий, что лимонные шарики закончились и больше никогда не поступят в продажу. Думаешь, я чего-то могу бояться? Колин хихикнул, а по лицу Грэйнджер нельзя было понять, восприняла ли она эти слова всерьёз. На самом деле боггарт Геланора определённо не принял бы вид продавца мороженного (хотя лимонные шарики были восхитительны и изъять их из продажи было бы преступлением против человечества), и он совершенно не хотел узнать, чем тот в действительности обернётся. Явно уже не собственной могилой. — А мой Патронус — медоед. Ты ведь знаешь, что Патронус отражает характер волшебника? Так вот, медоеду плевать. Вообще на всё. Он идёт напролом, и от него улепетывают львы, тигры и Волан-де-Морты. Гермиона становилась мрачнее с каждым его словом. Вид у неё был такой, будто она готова в ускоренном порядке пройти школьную программу и стать профессором только ради того, чтобы вычесть с него баллов так пятьдесят. — Сколько же в тебе самодовольства! — гневно прошипела она, не повышая голос только из уважения к библиотеке. — И где была эта бравада там, на кладбище, когда Сам-знаешь-кто возрождался? Геланор понял, что и правда увлёкся. — Не вижу противоречий. Я и тогда не боялся, — пожал он плечами. — Так мы всё-таки переходим на оскорбления или обсуждаем твоё участие? Гермиона осуждающе покачала головой, но не стала развивать дальше тему страхов и опасений. — И что мне надо подписать? — А вот тут проблема. После того, как ты впишешь свое имя в список, ты не сможешь ничего рассказать Поттеру и Уизли, иначе останешься без лица. — Ты действительно наложил это проклятие на список?! — возмутилась она. — Как ты можешь быть таким жестоким? Содрать кожу с лица? — Зато никто не предаст. А раз никто не предаст, то никто и не пострадает. Для тебя я могу сделать исключение, и ты спокойно расскажешь своим друзьям, что тёмной магией мы не занимаемся. — Подозрительно, — тут же нахмурилась Гермиона. — Ну, уговаривать не буду. Геланор покопался в сумке и достал один из зачарованных галлеонов. — Здесь появится сообщение с датой следующего собрания. Встречаемся в расширяющейся палатке, которая будет стоять в дальней нише коридора, который начинается за статуей Лория Безрукого. Имей в виду, что Малфой тоже в Клубе. Если решишь не приходить, уничтожь галлеон или верни мне. — Хорошо, — коротко кивнула Грэйнджер. — Пока, Вьен. Геланор проводил её насмешливым вглядом, сам не зная, почему чувствует злорадство.***
Гарри снилась какая-то дичь. В том, что это сон Поттера, а не его собственный, Геланор был уверен. Свои сны всегда казались ему будто стилизованными под нуар, мрачными, кинематографичными — хоть на большом экране показывай. А потом раздавай зрителям успокоительное и сертификаты на визит к психологу. Поттер же всегда видел что-то яркое, визуально простенькое — этакие дешёвые маггловские ситкомы. Если, конечно, не считать моменты проникновения в голову Волан-де-Морта — там тоже царили мрак и нуар. Так вот, Гарри снился эротический сон с участием мадам Максим и Хагрида. Участие самого Поттера, к счастью, сводилось к подглядыванию из-под стола. Безумно раздражала торчащая наружу нога Гарри, которую тот никак не мог спрятать под скатерть и, кажется, очень из-за этого переживал. «Включаем психоанализ, — подумал Геланор. — Совокупление полувеликанов Хагрида и мадам Максим символизирует противостояние гигантов современной политической арены — Дамблдора и Волан-де-Морта. Высовывающаяся нога Гарри, которую он безуспешно пытается спрятать, говорит о том, что он чувствует себя лишним в этой борьбе. Судя по позе, Хагрид определённо олицетворяет Дамблдора… Так, а это что там болтается? Чайник?!» В этот момент что-то легонько стукнуло Геланора по лицу, и странная картинка из чужого сна растаяла в чёрном тумане. Он открыл глаза в своей постели, рефлекторно ощупал лицо — вроде все было в порядке. Наверно, его разбудило не прикосновение, потому что единственное живое существо, которое ещё могло быть в этой спальне, сейчас сопело на соседней кровати. Внезапно Геланор понял, что, помимо сопения Харпера, слышит тихий дребезжащий звук где-то слева. Взглянув на тумбочку у кровати, он обнаружил стеклянный мячик, теперь разбитый на осколки, которые вибрировали, чтобы привлечь внимание. Беллатриса вернулась.