Панацея

— Расскажешь мне о маме? Цири сидела на ступенях трона, положив голову бабушке на колено. Со своего места Калантэ могла видеть только её макушку, мягкие пепельно-серые локоны — горькая радость наследия Паветты. — Что ж, — начала Калантэ, — твоя мать была… своенравной девчонкой. — Она была дурным ребёнком? — Цири приподняла голову. — Нет, вовсе нет, — Калантэ попыталась припомнить, что няньки рассказывали ей о Паветте. Когда та была совсем маленькой, дни Калантэ полнились бесконечными заботами: сплотить войска, подавить восстания. Ей едва хватало времени, чтобы играть роль и королевы, и полководца, что уж говорить о том, чтобы быть при этом и женой, и матерью. — Она была тихой, — сказала Калантэ. — Послушной. Обожала слушать истории. По правде говоря, она не понимала дочь. Паветта была живым воплощением того, против чего Калантэ бунтовала всю свою жизнь: нежная и женственная, она так часто витала в облаках, что, казалось, едва ли могла общаться с простыми смертными. Калантэ, несомненно, любила её, но эта любовь всегда полнилась беспокойством. Втайне она надеялась, что ранняя помолвка немного встряхнёт Паветту, избавит от романтических иллюзий о рыцарях и истинной любви. Кто мог подумать, что дух её был твёрд и крепок настолько, чтобы бросить вызов мужеству и властолюбию собственной матери? — Как она может быть одновременно послушной и своевольной? — с сомнением спросила Цири. — По правде говоря, — ответила Калантэ, — я не знала твою мать так хорошо, как хотела бы. Иногда ей казалось, что она совсем её не знала. Должно быть, Калантэ не удалось скрыть печали в своём голосе, и Цири, отбросив вышивку, забралась к ней на колени и обняла, крепко и по-детски порывисто. Она давно уже вышла из того возраста, когда подобное поведение было допустимо, и Калантэ следовало её отчитать, но она ничего не сказала, лишь уткнулась на короткое мгновение лицом в мягкие пепельно-серые волосы. — Я никогда не буду для тебя чужой, бабушка, — сказала Цири с присущей юности непреклонной уверенностью. — Спасибо, дитя моё, — ответила Калантэ и улыбнулась.