Пять потерь Лютика

01 В обрывках памяти у его матери был тёплый смех и нежные, мягкие руки. Она пахла лавандовым маслом и пела ему, когда он болел. Во сне Лютик слышал фрагменты той мелодии — неуловимые, непокорные, они ускользали, стоило ему проснуться. В доме его отца, барона де Леттенхофа, висели портреты дамы в сером, но сколько бы Лютик ни вглядывался в её черты, он не узнавал её. Выражение застывшего лица казалось встревоженным и скорбным. Неужели она умерла несчастной? Почему не любила его так сильно, чтобы остаться? Почему он не смог заставить её остаться? 02 — Ты не мой сын, — холодно бросил ему отец, и Лютик со злостью подумал: «Как же я на это надеюсь». Его отец был стар и походил на обветшалый, побитый молнией дуб, узловатый и скрюченный, но всё ещё живой, даже если и из чистого упрямства. Он был точно таким же, когда мать Лютика была нежной и юной, и он высосал из неё жизнь, как высасывал радость из всего, к чему прикасался. Их дом был серым — как пепел, как скалы, как разбивавшиеся о валуны волны… Его сёстры, словно скорбные молчаливые призраки, прятались в своих комнатах. Лютик задыхался в этом доме. Он не мог в нём дышать. Он всегда думал, что его настоящий отец должен был быть каким-нибудь лесным духом, существом с глазами, полными мечтаний и свободы, соблазнившим его мать, ненадолго вырвав её из страданий и дав ей вкусить сладость своей пугающей любви. И, может быть, неистовствуя в гневе, отец приказал его убить. Иногда Лютику казалось, что он слышит визг гончих и дробные звуки копыт. Убит, убит, пал, как олень под стрелой охотника, — возлюбленный его матери, её любовь, её надежда. Лютик сбежал, чтобы его не постигла та же участь. 03 — Вы, безусловно, гений, профессор Панкрац, — покивал декан Орсефф, — ни у кого из нас нет на этот счёт ни малейших сомнений. — И всё-таки вы отказываете мне в должности, — выпалил Лютик и сжал кулаки. — Могу я узнать, почему? Орсефф вздохнул, снял с носа очки-полумесяцы. — Обязательства, профессор Панкрац. Вы едва смогли отчитать количество часов, требуемое ото всех наших профессоров, и, поверьте, я был весьма и весьма снисходителен… — Это моя работа, декан Орсефф! — тут же запротестовал Лютик. — Мои исследования требует от меня не сидеть на месте, как и любого герболога или археолога, а… — Следовать за ведьмаком, — сухо оборвал его Орсефф. — Конечно. На мгновение воцарилась тишина. — Что ж, теперь я вижу, что в действительности кафедра думает о моей работе, — Лютик встал, чувствуя, как губы кривятся в злой улыбке. — Возможно, в Императорской академии её оценят по достоинству. Они оба знали, что это пустая угроза: очень скоро начавшаяся война восстановит против Нильфгаарда все оставшиеся северные королевства, и занять должность преподавателя в Академии будет равносильно измене. — Вы самый молодой профессор, когда-либо претендовавший на эту должность, кандидатуру которого кафедра решила рассмотреть, — начал декан Орсефф резким тоном. — Теперь я понимаю, что это решение было преждевременным. Лютик вылетел из его кабинета, кипя от негодования и гнева, громко хлопнув дверью. Две недели спустя до него дошли слухи, что на его должность был принят профессор Маркс. 04 — Ты не чувствуешь себя счастливым, — сказала ему Виргиния де Стэль. Она сидела, отвернувшись, и пламя свечей роняло дрожащие отблески на матово-бледную кожу её изящно изогнутой спины. — Я начинаю думать, что никогда и не почувствуешь. Уж точно не со мной. — Пожалуйста, — взмолился Лютик, уперев колено в постель и протянув к ней руку. — Я знаю, что прибыл позже обещанного, но не из-за того, что забыл! Меня задержали… клянусь, я исправлюсь. Она стряхнула его руку, и её тёмные волосы рассыпались по груди — словно кто-то пролил чернила на чистый пергамент. Он любил её, свою Виргинию, с тех пор, как впервые познал, что такое любовь. — Ты бежишь и бежишь, без конца, будто кто-то тебя преследует, — её голос был глух. — Позволь же мне открыть твою клетку, — она указала на дверь спальни. — Ступай. Надеяться ему здесь было не на что. Язык онемел и не слушался. Её не удержать ни ласковыми словами, не поколебать милыми подарками или любовным пылом. Он уже готов был предложить ей пожениться, но за все годы, что они были вместе, она так ни разу и не посетила дом его родителей. Он молча встал и вышел на улицу, отчётливо понимая, что не было никогда никакой клетки. Никто никогда не хотел его удержать. 05 Осознание пришло внезапно, словно все детали мозаики встали на свои места. Геральт смотрел на линию горизонта. Задумчивый, мрачный. Единственная неизменность его дней. Это же ты, — подумал Лютик, чувствуя, как его охватывает внезапное возбуждение, — это всегда был ты. Всё, от чего он бежал столько лет. Единственное, к чему он столько лет стремился. Он ускорил шаг, и сердце тяжело забилось. Он больше не позволит себе быть жертвой, чьей-то утехой на день. Он чувствовал, что стоит на пороге чего-то важного, и от этого начинало казаться, что он может летать. — …Отправимся к побережью — подальше от всего…