My broken memories

Сакурай приносит ему уже третий кофейник, но Тсуна, кажется, этого не замечает. Он с головой зарыт в старые отчеты, выстраивающие перед ним на диво складную картину событий трехлетней давности — неудачная миссия, засада, численный перевес противников, падение, травма головы и два года комы. Подкопаться решительно не к чему, но Сакурай обращает внимание, что генеральный отчет Тсуна перечитывает по четвертому разу. Стоило бы забеспокоиться, не знай Сакурай, что этот отчет Мариам составляла лично, но на сердце у него все равно неспокойно. — Вас что-то тревожит, Тсунаеши-сама? — прочистив горло, будто невзначай спрашивает мужчина. Тсуна легко дергается, не ждавший, что его окликнут, и поднимает на Сакурая уставший взгляд. Тот невозмутимо подливает ему кофе в чашку, немного думает и наливает еще и себе. Тсуна считывает его движение, неаккуратно сгребает отчеты в сторону — потом разберется, что к чему, — освобождая место, и жестом приглашает присесть. Видимо, им обоим не помешает немного отвлечься и прочистить мозги — одному от поиска несуществующих несоответствий, другому от чувства фантомной тревоги. — Я… не знаю, — честно признается Тсуна, опуская голову на скрещенные руки. Сакурай прячет улыбку за своей чашкой — на мгновение перед его глазами встает картина трехлетнего прошлого. Предшественник Тсуны так же сидел перед ним в архиве и не знал, куда себя деть. Со дня на день они отправлялись в Западную Сахару — само по себе дело во многом самоубийственное, — из которой пацану не суждено было вернуться. Сакурай тогда мягко улыбнулся ему, ободряюще потрепал по плечу и сказал, что все будет хорошо. — Здесь написано, что мы ехали на переговоры, — продолжает Тсуна, — но я не понимаю, зачем. То есть, я понял из отчетов, что мы хотели провести геологоразведку на юге региона, но это же бессмысленно. В свободной зоне нет тех ископаемых, которые мы хотели добывать. Да и семья никогда до этого не занималась разработкой месторождений. В чем я ошибаюсь, Сакурай-сан? Мужчина вздыхает и улыбки больше не прячет. Если потребуется, он и ему скажет, что всё будет хорошо. — Пока ни в чем, — легко отвечает Сакурай, отставляя чашку. — Вы с госпожой Мариам действительно начинали с перепродажи оружия — и, надо сказать, этот опыт пригодился в переговорах с боевиками из Полисарио. Я бы даже сказал, — тут он переходит на заговорщицкий шепот и наклоняется чуть ближе, вынуждая собеседника последовать его примеру, — что покушение на вас помогло семье заключить сделку с местными: они были встревожены произошедшим и позволили нам войти в регион за символическую плату в виде поставок нужного им оружия и оборудования. Если первое время Тсуна заметно тушевался всякий раз, когда речь заходила об актах транснациональной преступной деятельности — Сакурай в такие моменты искренне не понимал, как этого человека в принципе занесло в их круги теневой экономики, — то сейчас стал относиться к ним как к чему-то само собой разумеющемуся. — Вы правы, Тсунаеши-сама, официально в Западной Сахаре никто ничего такого не добывает, а неофициально наше научное отделение уже третий год работает с лучшими образцами редкоземельных металлов. Если вам будет интересно, я покажу, где территориально находятся наши предприятия. Тсуна кивает, оживившись. Сакурай с ухмылкой думает, что стоит его немного поддразнить и предложить проехаться до одного из карьеров, но воспоминания о своей последней рабочей поездке в место, где цивилизация заканчивается сразу за минным полем на границе с подконтрольной Марокко территории, заметно остужают его пыл. — Вы ведь были со мной там, когда произошло покушение? Как все произошло? — Тсуна закусывает губу. — Было ли там что-то, что… не вошло в отчеты? Сакурай пристально смотрит ему в глаза, и Тсуна не выдерживает первым и отводит взгляд. Мужчина ожидал такого вопроса и знал, что должен в таких случаях отвечать. — Большего, чем вы уже прочитали, я сказать не могу. Клан, с которым мы конкурировали за ресурсы в регионе, подкупил несколько боевиков и смог узнать, когда и где будут переговоры. Мы полагаем, они надеялись, что приедет сама госпожа Мариам, но вместо нее семью представлял ее заместитель и ее супруг. Ни прошлому, ни нынешнему супругу Мариам не доверяла по понятным причинам. Оба не возражали относительно своей представительной роли в семейной иерархии и в этом отношении оказывались наиболее понятливыми людьми, которых Сакурай в своей жизни знал. Возможно, будь они в иных обстоятельствах, он мог бы проявить чуть больше участия, чем того требовало их общее с Мариам дело. — На полпути нас догнали на техничке и расстреляли — трое сопровождающих и двое из наших людей погибли на месте, защищая вас. Вы получили ранение в голову, — на этих словах Тсуна машинально тянется к затылку, где мастер по шрамированию умело изобразил ему последствия осколочного ранения, — и только чудом продержались, пока вас везли обратно на аэродром и транспортировали в Германию на операцию. Мне прилетело в плечо. Сакурай для виду чуть выпячивает правое плечо, в которое был ранен несколько лет назад в Косово, когда разбирался с местными оружейными барыгами — впрочем, эта правда не для ушей Тсуны. — А что стало с… теми, кто напал? — Мариам прислала им красноречивый ответ. Мужчина плотоядно улыбается, вспоминая одну их своих косовских поездок: на заре своей деятельности Спайды сколотили неплохое состояние, один за одним подминая под себя мелкие группировки из этой славной частично признанной страны, живущие за счет нелегальных сделок с ворованным оружием и наркоторговлей. Кто-то оказывался сговорчивым, в кому-то приходилось близко знакомиться с Сакураем. Организовать покушение на самих себя руками незначительной банды, которую и так собирались ликвидировать со дня на день — не самая сложная в мире задача. В конце концов, Мариам слишком долго плела паутины заговоров и отточила это умение в совершенстве. Тсуна опускает взгляд и не знает, куда деть руки — Мариам никогда не показывает ему своей жестокой натуры, но Сакурай понимает это чувство неопределенности — много лет назад он сам купился на деланное очарование еще тогда молодой девчонки из никому неизвестной семьи, а потом был сражен наповал ее непубличной стороной. — Вам не стоит переживать, — Сакурай тянется вперед и опекающим жестом накрывает ладонь Тсуны своей, — от этого клана ничего не осталось. Некому притязать на месторождения — и некому мстить. Тсуна невидяще осматривает полки с документами. Должно быть, он сам жалеет, что вообще начал этот разговор. — Мариам… Она не выглядит как кто-то, способный вырезать целый клан. — Ну, конечно она не делала это в одиночку и своими руками. «Для грязной работы у нее есть я» — повисает в воздухе невысказанным окончанием фразы, но Тсунаеши слишком долго работает с документами, чтобы читать между строк. Сакурай почти искренне ему сочувствует. — Вы поняли, что я имею в виду, — Тсуна вздыхает и поднимается, растирает уставшие ноги. Проходится до конца помещения и возвращается к заваленному бумагами столу. — И все же, Сакурай-сан, вы уверены, что то, что произошло на маскараде, не связано с прошлым. Я верю в ваш профессионализм, — Сакурай довольно хмыкает, когда Тсуна жестом останавливает его от реплики; лесть приятно щекочет его гордость, — но если есть хотя бы крохотный шанс, что кто-то выжил и требует ответа, я… я должен удостовериться, ведь и у Мариам скоро срок. Я должен защитить свою семью. У Сакурая проскальзывает мысль, что Мариам неплохо его выдрессировала, но он ее отгоняет. Было бы неплохо пустить мальчишку по тупиковому следу, но даже призрачная возможность того, что он докопается до чего-то, чего не должен видеть, не на шутку пугает. Должно быть, сомнения отражаются у него на лице, но Тсуна списывает это не на свой счет и немного расслабляется. — Вам не помешает отдых, Тсунаеши-сама, — выносит вердикт Сакурай, уходя от ответа. — Я разделяю ваши тревоги и обязательно проверю всё еще раз, но хочу, чтобы вы были уверены: здесь вы и госпожа Мариам в полной безопасности. Положитесь на меня. Когда они наконец расходятся, не распитый до конца кофейник остается на столе среди бумаг. *** Мариам пьет дурно пахнущий ромашкой чай, когда Сакурай без стука заходит в ее кабинет — на часах за два часа ночи, но она и не думает отходить ко сну, а на недовольную запахом гримасу на лице своего заместителя только хмыкает и возвращается в кресло у стола. — Тебя беспокоит мой дорогой супруг, — без всяких приветствий начинает она. В конце концов, они знаю друг друга достаточно долго и достаточно близко, чтобы опускать в разговоре формальности. Сакурай устало валится в гостевое кресло — Мариам для него единственная, при ком можно отступить от привычной собранности. — Он продолжает копать. — Он копает то, что мы подготовили специально на этот случай. Просто приглядывай за ним и направляй. Он скоро успокоится. Мужчина недоверчиво ведет плечами. — Не похоже, что он хоть когда-то успокоиться. Мариам оставляет его реплику без ответа. Какое-то время она перебирает документы и, когда Сакурай практически засыпает, вдруг произносит: — Возьми его с собой на промышленную ярмарку в Милане через две недели, ему будет полезно, да и тебе тоже. Мужчина едва не подпрыгивает в кресле и во все глаза смотрит на начальницу, сбросив дремоту. Идея кажется ему невероятно абсурдной, учитывая недавнее происшествие. Мариам смеется над его реакцией. — Если хочешь что-то спрятать, прячь у всех на виду. Едва ли ему что-то будет там угрожать. К тому же, у Эмили все схвачено, — Сакурай ежится при упоминании этой женщины, — она контролирует его память. И она, кстати, тоже собиралась там быть со своей… семьей. — Я не смею сомневаться в компетенциях госпожи Вестерлинг, однако меня беспокоит не это, — качает головой мужчина. — Он уже работал с другими семьями. И с Вонголой. Мариам откладывает документы в сторону и с хитрецой смотрит на своего заместителя, как смотрела бы на младенца. — Человеческая память недолговечна, Сакурай. Мой супруг уже не тот, кем его запомнили. А если вы встретите там знакомых, у нас есть чем крыть.