Тринадцать шагов к тебе

      — Ты готова? — спрашивает Антон, искажённый помехами видеосвязи. Я отрицательно мотаю головой. — Я тоже, но выбора нет. Всё, прячь меня в угол, микрофон отключаю, но буду пристально следить.              — А если ты соберёшься пойти отлить? — вдруг спохватываюсь я, держа ноутбук в руках.              — Я поссал на дорожку, поставил рядом чашку чая и пачку печенья, чтоб поводов свалить не было. Расслабься, я за нас двоих поволнуюсь.              — Ты?! — вскидываюсь я. — Это ты, блять, волнуешься?              В груди всё клокочет и вьётся смерчем; размеры моего беспокойства не сравнить с масштабами Вселенной. Антон недовольно качает головой и отмахивается, выключив микрофон, как и обещал. Так легко избежать разговора в Зуме, что мне даже обидно. Желание устроить истерику вот-прямо-сейчас-срочно возрастает в геометрической прогрессии, но я держу себя в руках. Приходится закусить губу, выключить экран, чтоб Шаста не было видно, и сесть на диван. Осматриваю помещение в последний раз и проверяю ящик стола: тот плотно закрыт и не вызывает подозрений.              Нервная тишина нарушается лишь моим тихим прерывистым дыханием и гулким стуком сердца где-то в глотке. Звук проворачивающегося в замочной скважине ключа отрезвляет. Я встаю и киваю, глядя в камеру погасшего ноутбука: Антон наверняка следит и прислушивается. Выхожу в прихожую с натянутой улыбкой и прячу за спину руки, чтоб не выдать себя нервной дрожью.              — Птичка, я дома! — тёплые домашние прозвища прилипли прочно: порой я сомневаюсь, а помнит ли вообще моё имя Арсений. Я — любой обитатель зоопарка, от мышонка до, блядь, лягушонка, но уже не Рен. Дорвался.              — Привет-привет. Как день? — я подхожу, чтоб чмокнуть Арсения в щёку, и забираю из его рук пакеты с продуктами.              Арс из коридора вещает о хорошем съёмочном дне, и я мельком заглядываю в шкафчик над раковиной: тоже никаких признаков вторжения. Из комнаты доносится слишком инородное «Ой, бля», и я закатываю глаза. Как же это Шастун — и не проебался? Арсений никаких подозрительных звуков не замечает, что нам на руку. Но на всякий случай я ещё несколько секунд матерю под нос Антона и надеюсь на расслабленность Арса — когда у того всё нормально и спокойно, он может и звук проезжающего танка не услышать.              — Стас передавал тебе привет, — заявляет Попов, уже намывая руки в ванной. Я пожимаю плечами: привет и привет. Отвечать смысла нет: Шеминова в моей жизни нет и больше не будет.              Обратный отсчёт начинается в тот момент, когда Арсений наконец заходит в комнату и садится на диван, залезая в телефон. Старт дан, значит, пути назад никакого. Я старательно вспоминаю план действий и в полной мере осознаю происходящее под звуки мерного дыхания Арса.              — Слушай, коть. У меня для тебя есть подарок, — начинаю издалека. Арс с горящим взглядом откладывает телефон и поворачивается ко мне, подобрав под себя ноги. Домашние штаны оголяют щиколотки, и было бы здорово отвлечься на рассматривание выступающих косточек, но за нами как минимум с рабочего стола подглядывает Антон.              — Ну? — не выдерживает мужчина.              — Сначала тебе нужно самому его найти. Первую подсказку даю сама, дальше — всё в твоих руках.              В этот момент на секунду все пункты плана вылетают из головы, но на крайний случай есть план «Б»: подарить без всяких головоломок и просто захлопнуть крышку ноутбука.              — Это квест? Это что, вызов? — Арс мгновенно вовлекается и нетерпеливо потирает ладони. Я протягиваю первый стикер с указанием, который Арсений мгновенно выхватывает.              Больше пятнадцати минут мужчина возится с бумажными подсказками, бродит по квартире и задумчиво чешет затылок. При любом предложении помочь дёргается и задирает нос, мол, я сам. Итого последняя бумажка оказывается в руках Попова уже тогда, когда я успокаиваюсь и понимаю, что будет как будет. Иных вариантов нет и быть не может — разве что в окно.              — И что значит, блять, «эф эн эф семь»? — сокрушается Арсений. Я заливисто смеюсь и наблюдаю за тем, как мужчина уже почти злобно перетаптывается с ноги на ногу и теребит завязку на спортивках. — Это очень кривая отсылка к «е-два — е-четыре»?              Я лишь мотаю головой и ухмыляюсь уголком губ. Арс долго озирается и наконец сдаётся:              — Хочу подсказку, — из моего рта так и рвётся какое-нибудь издевательское: «Сто рублей!», но я сдерживаюсь.              — Ищи в этой комнате, — пожимаю плечами и наблюдаю за тем, как Арсений то бледнеет, то краснеет.              — И это всё? Блять, я думал, будет проще! Может, мне не так уж и нужен этот подарок? — я по глазам вижу: юлит, а сам соображает в усиленном режиме. — О!              Арсений, кажется, догадывается наконец и направляется к стоящему на столе ноутбуку. Нажимает указанное сочетание клавиш и немного изумлённо вскидывает бровь, когда видит на экране улыбающегося Шаста.              — Так, если вы решили так сообщить, что спите вместе, и ты уходишь к нему, вам пиздец, — грозит пальцем Арс. Разумеется, шутливо: вопрос с ревностью был закрыт несколько лет назад.              Антон хихикает, но наигранно — как закадровый смех в плохом ситкоме. Я качаю головой и отхожу в сторону от ящиков стола, к которым сейчас наклонится Попов благодаря последней подсказке. Вполне можно было обыграть весь квест без Шаста, но тот очень помог мне с разработкой плана и в целом поддерживал невероятно. А ещё друг страшно напрашивался посмотреть на реакцию Арсения. Любому другому я бы отказала, сохранив такой момент в секрете, но Антон — это Антон. Просто Антон.              За время брака с Поповым мужчины сдружились гораздо крепче, чем было когда-либо прежде. И правда проводят иногда шуточные «саммиты», решая какие-то мои проблемы и выслушивая нытьё. Услуга — взаимная, поэтому иногда мы с Арсом берём текилу и такси до дома Шастуна, где долго слушаем унылый бубнёж, который спустя полчаса сменяется резким: «Ай, бля, короче». Помимо прочего эти двое стали лучше взаимодействовать в кадре и за кулисами. Даже переписываются о мелочах в короткие отпуска и ходят вместе куда-то потусить.              — Готов к последней подсказке? — я задерживаю дыхание, пока Арс кивает и слушает указания Антона; те тоже весьма размытые, но уже более прозрачные, чем «эф эн эф семь».              Спустя несколько долгих секунд Арсений поднимает один палец, и воображение само дорисовывает зажёгшуюся над головой мультяшную лампочку. Выдвинув ящик, Попов достаёт неприметную коробочку, внутри которой лежит такой банальный для любого стороннего зрителя, но невероятно важный для конкретно нашей семьи подарок: пара пинеток. Связанных, к слову, его матерью, но об этом Арс узнает позже.              Попов молчит оглушительно красноречиво, прижимая к грудной клетке коробку и зажав ладонью рот. Сейчас мне плакать уже не хочется, все слёзы пролиты над распечатками с неутешительной надписью «резус-конфликт — ?»* и тестами с треклятой одной полоской. Арсений был неизменно рядом, держал за руку, сам глотал слёзы, но разделял на два каждую особо тёмную ночь. А таковые, как известно, перед рассветом. В синих глазах мелькает слеза на одну — всего одну, но долгую — секунду, и в следующую секунду слышится победоносный клич. Арс приплясывает и подходит ко мне.              — Я же говорил, что мы справимся! — произносит мужчина и прижимает меня к себе, мягко целуя волосы, каждую прядку, до которой дотягивается, а затем легко подхватывает на руки и заразительно мягко смеётся.              Из динамика ноутбука доносятся дурашливые аплодисменты, хотя потом Шаст украдкой трёт рукавом толстовки глаза — и у меня тоже подкатывает. Главное не потерять ребёнка, остальное уже такая условность хуйня.       

*

      Я вжимаю кнопку звонка до побеления пальцев, упершись лбом в стену рядом с дверью. Хочется поскорее ввалиться в какое-нибудь тёплое помещение и, желательно, уснуть часов на двадцать. Вместо этого я насилую звонок и нервно чертыхаюсь себе под нос.              Дверь открывает Алёна, и меня откидывает вьетнамскими флешбеками. Стараюсь слишком явно не морщиться и поскорее пройти в светлую квартиру. Снимаю тёплые ботинки непозволительно долго, пальцы путаются в шнурках и отказываются от сотрудничества.              Из комнаты доносится мирный бубнёж, пока на кухне кружится Алёна и чем-то звякает. Долго борюсь с собой и думаю, где подслушать и подсмотреть интереснее. Побеждает комната, и я бесцеремонно прижимаюсь ухом к светлому дереву. Изнутри доносится плаксивый голос Кьяры и усталый — Арсения.              — Ещё раз читаем условия задачи. У Маши было десять грибов, у Пети пять огурцов, у Саши восемь грибов. Сколько всего грибов? Какой ты написала ответ?              — Восемнадцать огурцов, — хлюпает носом девочка, и я усмехаюсь. Задачки на внимательность я тоже в школе ненавидела.              — Ярушка, свет очей моих, давай ещё раз прочитаем условия задачи... — вздыхает Арсений и зачитывает про запасливых — или не очень, из меня плохой грибник — Маш, Петь и Саш.              Я невольно жмурюсь: ревность к Кьяре притупилась значительно, но окончательно не исчезла, как бы ни хотелось. Дочка Попова — бесспорно чудесная девочка, ничуть не проблемная. Даже тот факт, что в нашем с Арсением доме та периодически живёт то неделю, то две, не огорчает. Одно эгоистично держит за горло — невозможность разделить с Арсением на двоих радость первенца. Разочарование от слова «никогда» вновь подкатывает тошнотой к горлу и оседает горечью на корне языка.              Приходится бесцеремонно вторгнуться в почти идеальное пространство, разделённое лишь на двоих, и на звук щёлкнувшего замка двери оборачиваются оба. С возрастом чёрные как смоль волосы немного посветлели, став русыми, но глаза у неё — отцовские.              — Привет, — насупившись, девочка даже не особо радуется моему приходу, хотя почти всегда позволяет нам объятия и разговоры по душам. Сейчас во главе угла огурцы (грибы).              — Так, ещё раз читай условия задачи сама внимательно, — последнее слово Арсений особенно выделяет интонацией и выскальзывает из комнаты, массируя виски пальцами. — Привет.              — Как вы тут? — почти будничным тоном спрашиваю я и жмусь спиной к стене, не желая идти на кухню к Алёне. Та пока диалогу не мешает, и на том спасибо огромное.              Попов неоднозначно качает головой и устало прикрывает веки. Ничего сказать мужчина не успевает, поскольку из дальней комнаты доносится сдавленное кряхтение, а затем и полноценный плач. Хотя нет, не плач даже — рёв отчаянный. Я вздрагиваю и направляюсь к двери, мягко приоткрывая. Попов семенит следом, и перед входом в комнату я замечаю, что из кухни высовывается Алёна, но видит достаточную группу поддержки, чтоб вернуться к натиранию чистой посуды.              — Проснулась, мышонок, — нежно говорит Арсений и ловко подхватывает ребёнка на руки, начиная покачивать. — Чего плачешь? Испугалась?              Плач прекращается, так и не начавшись толком. Я хмыкаю и смотрю на совсем сухие глаза: вой был просто способом привлечь внимание. Успешным, конечно, но по-прежнему неприятным. Арсений куда более склонен вестись на все детские манипуляции, тот по-прежнему тревожный папашка с замашками к гиперопеке. Иногда того приходится в качестве дружеского совета мягко притормаживать.              — Ма? — наконец подаёт голос малышка и тянет ко мне руки. Арс обиженно надувает губы, но девочку передаёт, сделав вид, что совсем не обиделся. — Я думала, ты не придёшь.              — Ну, вот ещё, — отвечаю я с улыбкой и чмокаю дочь в пухлую щёку.              — А почему я была тут? Почему тётя Алёна читала сказку, а не ты? — девчонка задаёт иногда такие вопросы, что слова для ответа находятся не сразу. Слишком ранний период «почемучки» меня вообще выводит, и я пользуюсь тактикой отца Попова, только советую не посмотреть в словаре, а спросить у папы.       Тем более папа реально более внятно может рассказать, откуда берётся ветер. Простыми словами, но без вранья в духе «кто-то просто сильно дует». Я на такое отвечать даже не берусь, мне куда более по душе рассказывать про правила приличия, физиологию и законы морали. А вот физика и логика — это к Арсению.              — Мышка, мне нужно было уехать по очень-очень важным делам. Я уверена, что тётя Алёна отлично читает сказки, — успокаивающе вещаю я и снова пихаю дочь в руки Арсению.              Тот радостно усаживает ту на плечи, позволяя дочери вцепиться в свои волосы и заразительно расхохотаться. Что-то воркует, предлагает печенье и катает по комнате. Мы с ним, кажется, плохой и хороший коп. Сами догадаетесь, кто есть кто.              — В сад-то пойдёшь, дочь? — спрашивает Арс, задрав голову. Девочка целует его в нос и маленькой ладошкой держится за щёки.              Ревность умирает, выстрелив самой себе в голову — счастья в Арсении запредельно много. Чёрт с ним, что не первое отцовство, тот всё так же трясся надо мной все непростые девять месяцев, покупал свежие фрукты посреди февраля и отмахивался: «Это не тебе, это ребёнку». Теперь трясётся над дочерью.              — Пойду. Я умная, я знаю, как зовут маму и папу, я знаю свой адрес, — деловито заключает дочь. Загибает при перечислении преимуществ пальцы и опасно пошатывается, после этого вцепившись в папины уши. Тот ойкает, но быстро всё прощает и отвлекается: как и всегда.              — А своё полное имя знаешь? — с ухмылкой говорит Арсений.              — Тася? — с вопросительной интонацией произносит она. Арс мотает головой. — Тая?              Уголки губ Арсения дёргаются вверх в попытке рассмеяться, я же прикрываю рот ладонью.              — Полное имя — Таисия, — дочка повторяет по слогам, — умница. — Арсений плюхается на кровать с розовым постельным бельём и кладёт Таю рядом, щекоча той бока. — А отчество образовано от имени папы. Вот у меня папа — Сергей, значит, я Сергеевич. А мамин папа Александр, поэтому она Александровна. Фамилию же ты знаешь?              — Получается, я Та-и-си-я Арсовна Попова, — заключает Тася.              — Да почему Арсовна-то?! — не выдерживает Попов и устремляет взгляд в потолок. — Рен, это всё из-за тебя, ты не называешь меня полным именем. А маму как зовут?              — Рен, — с удивлённым лицом заявляет девчушка, и я не выдерживаю: смеюсь в голос, подхватываемая мужчиной. Арсений ещё долго втолковывает Тае, как кого зовут у нас в семье, пока в комнату не врывается Алёна. Не может эта женщина не испортить что-нибудь.              — Арс, извини, конечно, но там Кьяра ревёт в тетрадь, а у меня суп на плите — я не могу с ней сидеть. Сбегаешь? — женщина старается подключить к проникновенной речи до ужаса просящее выражение лица; Арсений поддаётся и хватает Таю, чтоб вернуться в комнату к Кьяре.              Кьяра уже не плачет и не размазывает сопли по обложке учебника по математике — с Таисией у них определённо какая-то незримая связь. Они могут часами молча играть вдвоём, смеяться своему — существуют в отдельном мирке, и им никто не нужен. Вот и теперь Тая усаживается на маленький стульчик с медвежатами, который Арс придвигает к рабочему столу Кьяры, и улыбается, а старшая заворожено наблюдает за каждым движением сводной сестры.              — Ты меня учил рисовать, чтоб было проще решать, да? — робко интересуется Яра у отца. Тот садится рядом и кивает, заглядывая в тетрадь, и прыскает со смеху. Я с интересом пристраиваюсь сзади и тоже смотрю на лист — тот весь изрисован, мать их, огурцами. — И что смешного?              — Яр, в условии грибы, — я не выдерживаю издевательств над девочкой первая.              Кьяра поднимает голову и смотрит то на папу, то на меня, то на Тасю, которой в целом абсолютно до фонаря эта математика — она нашла на столе фломастер и с умным видом рисует что-то у себя на ладошке, потом прикладывает ко лбу: на нём отпечатывается какой-то каракуль. Несколько секунд выражение лица старшей мечется от негодования к разочарованию, но в конце концов Кьяра звонко хохочет и вырывает из черновика листок. Вручает тот Тае — она сразу принимает его и с улыбкой криво закрашивает огурцы фиолетовым.              Арсений, спрятавшись за шкафом, пока девчонки о чём-то болтают, утягивает меня в поцелуй. И наконец-то всё на своих местах.