Их королевство

Дарклин терпеть не мог все эти балы с самого начала, но теперь он стал их просто ненавидеть. Прекрасный принц — его прекрасный принц — кокетливо улыбался каждой девушке, делал комплименты всем, кто поприветствует его, целовал руки дамам на прощание и кланялся парням. И ни разу, ни одного разу не посмотрел на Морозова. Сказать, что в нём пылала ревность — ничего не сказать. Она разожгла в нём костёр, больше похожий на лесной пожар, осветивший всю тьму его души. Александр знал, что так надо; но то, как люди смотрят в след его Ланцову, вызывало желание создать второй каньон, превратить этих людей в волькр или ничегой, не столь важно сейчас это было. Важно было поймать хоть один взгляд глаз цвета крепкого чая, загасить ревность хоть на мгновение. Но вероятно новому королю не мешал взгляд, обещающий просверлить насквозь его спину. Дарклин отправился в свою спальню игнорируя дам возгласы печальные, что оставил их без своего присутствия, что любоваться некем будет; но знал Морозов, что через мгновение они уже побегут к радушному королю. В тёмном коридоре раздался животный рык, страшный, тени на стенах заволновались, что зол их повелитель, что поддался чарам молодого короля. Разносились удары каблуков, быстрые и ритмичные, перебиваемые шорохами чёрной парадной мантии, расшитой золотом, с двуглавым орлом над сердцем. Сердцем, что забрал нагло блондин распрекрасный. Непрост Ланцов, знает как из себя вывести, но не задумывается какие последствия это повлечёт. Со злобой всей дверь распахивает, что бедная об стенку бьётся и скрипит жалобно. Шаг в сторону шкафа с книгами ускоряет, руки вытягивает, как дитя малое к игрушке желанной. Дедовы дневники — отрада и успокоение. Он прочтёт один, потом другой и ещё один, пока лес не дотлеет или пока к коже бархатной не прикоснётся, пока звуки постыдные из уст приоткрытых не услыхает. Утонули в текстах старинных глаза кварцевые, время пролетело, не услыхал Александр, как дверь отворилась. Знакомая копна волос золотых мелькнула в поле зрения, только шорох странный, не принадлежащий принцу его. Руки изящные, но слишком уж бледные. Не такие руки у его царевича. Оглянулся Александр и дыхание у него перехватило, стоит царевич — его. Но вот что странно: Николай в платье девичье одетый и с перчатками тонкими. Как изящен в платье был Ланцов; а платье красивое, кремовое, с нежно розовыми оттенками, нитями золотыми прошитое. Ключицы выступающие открыты, карсет на талии как влитой сидел, хоть это и не удивительно, ведь талия у него чуть ли не девичья. А юбка пышная — вот он шороха инородного источник, и улыбается Николай хитро, как привычно ему, вот только щёки заалевшие никак с этой улыбкой не сочетаются. Быстро в себя Дарклинг пришёл, сам бы долго Николай с карсетом мучился, и снова ревность в нём пожаром разгорелась. Брови чёрные на лице сдвинулись, взгляд посуровел. — Кто видел тебя в этой одежде? Кому ты позволил затянуть карсет? Когда ты весь… Такой… — шипел, подобно змее опасной, Александр. — Ну ты чего? Ревнуешь? Мне Женя помогла, я ей неинтересен, так что не переживай, её интересует только Давид. — Чего же ты добиваешься подобным нарядом? Чтоб слухи по двору пошли, мол король великого государства в бабьем одеянии по дворцу расхаживает? — Прощенья твоего я добиваюсь. — Чем же вы так передо мной провинились, Ваше Высочество? — Нарочно надо мной потешаешься? Знаешь же сам…— умолк Ланцов и румянец пуще прежнего на щеках отразился. Тихий вдох — Пришёл прощенья твоего просить, что руки девицам целовал, парням подмигивал, а на тебя не смотрел, чем ревность твою вызвал нарочно. Глаза свои красивые прячет, юбку в пальцах перебирает. А Александр лишь ухмыляться и за талию царя своего притягивает. — Раз уж пришёл ко мне, то хоть станцуй со мной, — шепчет в ухо ему Дарклинг, руки на талии по-собственнически оставляет и кружит по комнате чёрной. Комната такая же, вот только на потолке теперь из звёзд золотых двуглавый орёл выложен. И свет от этого орла пару, в танце кружащуюся освещает, и благодаря ему виднее всё румянец на лице Ланцова. Закружил Дарклинг своего правителя в танце, напевая под нос колыбельную древнюю, от предков своих ему известную: мелодичная и нежная она, подобна Николаю в одеянии девичьем. Прервал Александр песнь свою, за талию ближе царевича подтянул, а другой рукой в волосы ворошит, и целует губы желанные. Николай и не против совсем, отвечает с желанием, но понимает: не прощён он ещё за свои выходки. Прерывает поцелуй Александр и… — Раз-Два-Три, Раз-Два-Три… Ведёт танец дальше Дарклинг, хоть танцем назвать это сложно, скорее плавные передвижения по комнате. Ведёт Александр свою пару от центра к ложу тёмному, а на три падает Николай на кровать размеров невиданных даже ему, хотя чего же невиданных, чуть ли не каждую ночь он в постели этой проводит, иногда и не уходит по утрам, отсыпаться остаётся. Задирает подол юбки пышной Александр и ахает, проводит пальцами по чулкам тонким, кружева пальцами поддевает и по бёдрам водит. Так Николай тот ещё бесстыдник: явился в платье девичьем, в чулках тонких, ещё и бельё своё нижнее где-то оставил. — Мой государь, чего же вы ждали от этой ночи? Вижу, готовы к мерам моим. — Всё, чего пожелает мой повелитель, к мерам вашим я готов не был, не знал, чего вы предпримете, но раз вас так смущают чулки… Не удосужил себя словами, Александр руками вниз прошёлся, под коленями остановился, приподнял немного. А Николай не глупый, ноги в коленях согнутые к себе ближе притянул, краской залился, благо, хоть не видит этого за юбкой Дарклинг, на смех бы его поднял. Мысли в головушке блондинистой разом испарились, когда язык проворный в него вошёл, медленно по стенкам прошёлся, вверх, вниз, растягивая. То выходя почти до конца, то снова как можно глубже просовывать: стоны сладостные из царевича вытягивать. Осторожно, не сразу палец на фалангу впускает, видит как принимают его и дальше просовывает. Бережно разминает и ещё один палец засовывает, разводит их или волами гнёт, а язык высовывает, дальше им проходится и у основания член вылизывает. Нравятся ему звуки, что Николай издаёт, слаще, чем мёд они для Александра. Высовывает пальцы неспеша, языком по всей длине проходится и над Ланцовым нависает. А король из себя то ещё зрелище представляет: весь раскрасневшийся, глаза с недовольством смотрят, волосы по простыням чёрным разбросаны, в общем — глаз от него не оторвать. Позволил себе Александр слабость минутную, шею и ключицы изысканные разукрасить засосами и укусами. — Теперь давай меня немного подготовим. На колени вставай, — властно говорит Дарклинг, звучит как приказ и Николай его охотно выполняет. Юбка шуршит и по полу возится, но никто на неё внимания не обращает. Взор молодого короля прикован к штанам растёгивающимся, к рукам бледным, и он сам тянется помочь, бельё снять с парня, а Дарклинг на изножье упирается. Глаза тёмные смотрят выжидающе, как бы приглашая действовать. Николай подчиняется, облизывает губы пересохшие, сглатывает слюну вязкую и руками берёт уже вставший член. Рот открывает, язык розовый высовывает и осторожно капельку лубриканта слизывает, языком по уздечке проводит и полностью заглатывает довольно резко. Не ожидал подобного Дарклинг, вдохнул резко и руками сильнее в изножье вцепился, да так сильно, что тени по углам сгустились, ожидая, чего им прикажут. — Видхны, — пробубнил Николай. — Не говори с набитым ртом, — ухмыльнулся Александр и сново вдохнул резко, от ласк что Ланцов вытворяет, — Заканчивай и ложись. — Но ты же не… — Это не то, что нужно, у нас ещё много интересного впереди, не собираюсь я заканчивать столь рано, — перебил его теней хозяин. А про себя лишь и думал « Успокойся, Александр, хотя, зачем успокаиваться, снова покажи ему эту сторону себя «. Пока Николай осторожно выбирал позу на кровати часто дыша, Морозов от одежды мешающей избавился и сел, в изголовье кровати спиной упираясь, рядом с Ланцовым сидящим на коленях, который так и не спускал с него глаз и жадно облизывал губы распухшие, юбка пышная раскинулась сзади, а спереди выглядывали ноги в чулках тонких. Николай смотрел вопросительно на Александра и тот одобрительно качнул головой. Зашуршали юбки пышные, скользнула через торс оголённый нога, тканью обтянутая. Задрал полы одеяния своего Николай и завозился, поудобнее сеть пытаясь. От возни Ланцова шумно выдохнул брюнет, руки на талию положил останавливая действие столь бессмысленное. Руку одну на месте оставляя, другой под подушки чёрные скользя, достаёт оттуда флакон с маслом. Выскользнула пробка и запах трав комнату окутал, вдохнули поглубже оба парня. — Подними юбку, — до Николая задумавшегося донеслось. Подцепил обеими руками за край своё одеяние царевич и открылась Александру картина развратная, оба члена их трутся, ножки в чулках и всё в кайме розовой. Николай и сам был своего рода развращением, тело подтянутое, в глазах блеск, губы всё время облизывает, нарочно, зная что смотрят, а как он выгибался, а каков голос его бархатный. Долго об этом рассуждать можно и даже нужно, но не сейчас. В руку масло холодное наливает Дарклинг и равномерно по члену своему растирает, а рукой как бы случайно Николая задевает, что тот всхлипывает и ёрзает на месте. Не выдерживает уже Ланцов, на коленях выше поднимается и рукой одной всё также юбку держит, другой в грудь обнажённую упирается. Александр себя придерживает, Николаю помогает, а руку чистую, не в масле, на талию укладывает — ей там самое место. Стонет громко Николай, когда до основания садится, и останавливается, привыкает. Двигается неспеша — точку ищет — поиски его Александр аккомпанирует стоном тихим, гортанным. Бесстыдно стонет выгибаясь в спине Ланцов, голову запрокидывает и глаза закатывает. Тогда уже Морозов сам начинает раскачиваться в комочек тугой толкаясь, а когда Николай голову опускает, сам бёдрами на встречу виляет. Юбки подол опускает и рукой за плечо держится. Александр руку с талии убирает и светлые волосы с лица чужого отводит, Николай голову на плечо Морозову укладывает и стонет на ухо, не громко. Потом находит занятие поинтереснее, шею Дарклингу разрисовывает, кожа у него солоноватая, на вкус странная, словно ночь, а тот голову задирает и только сильнее в Николая толкается. Толчок. Выгибается  Николай, имя заветное выстаивает, но слышит как Александр сам хрипло постанывает, и кончает, платье замарав, следом за королём и Морозов в него изливается. Тихо в комнате, дыхание их секунду погодя всю тишину распугивает. Оба дыхания переводят, Николай руку на плече держит, другой рёбра над сердцем поглаживает. А вот Александр руками по телу его всё блуждает, одной карсет по малу распускает, другой под юбкой бедро оглаживает. — Я платье заморал, — смеётся Николай. — А я тебя заморал, — теперь они оба смеються. Но вот Морозов перестаёт и на ухо, голосом низким говорит, — но ведь тебе это нравится. — Мне это нравится настолько, что с ума сводит, — шепчет ему в ухо Николай, горячо. Ещё с пять минут они посидят, будут обниматься и шептать друг другу нежности. Потом Александр наденет кафтан и вернётся с тазом тёплой воды и полотенцем, оботрёт Николая, оденет его, а затем и себя, накинув хлопковую рубашку. Ланцов останется с ним до утра, скорее всего утром отменит всё, что было запланировано и просто отдохнёт. И чёрт возьми, Александр готов терпеть все балы, если после них Николай будет приходить так и извинятся за вызванную ревность.