Dark Matter [knife]

Дэнни не спрашивает – и как ты попала сюда? - молча склоняет голову набок, разглядывая вычурный принт на такой же вычурно-небрежной футболке Неи. - Ты ко мне, – наконец уточняет Крик, - Или к Аманде. Он все еще чувствует приятную усталость после испытания, почти человеческую – сейчас, после жизни в лагере выживших, он четко понимает и иногда испытывает нечто, похоже на сожаление. Понимает, чего лишила их всех паучья сука, когда забрала к себе, засунула в чертово хомячье колесо. Дала якобы желанный карт-бланш на убийства. В стенах Гидеона, бесцветно-серых, как и бесконечные дни, которые похожи один на другой под светом искусственных ламп, среди белесых не-живых манекенов, таблетки Аманды затягивают, засасывают в пучину безразличия и отупения. Свиная Башка щедро делится своей наркотой с Криком, чтобы позже тот без лишних вопросов делил с ней постель. Не то, чтобы это было жизненно необходимо кому-то из них. Как и бездумное, после забористого трипа, пожирание какой-то дешевой калорийной сладости на пальмовом масле, от которой пальцы становятся липкими и грязными, хоть сколько-нибудь улучшало бы их настроение. И Дэнни вспоминает. Как валился с ног после убийства там, в другом мире, где особую остроту происходящему придавала возможность ошибки. Что его поймают и запрут на несколько пожизненных сроков. А может, сразу посадят на электрический стул – как повезет со штатом. Как глубоко, ровно и безмятежно он спал после удачного дела. Как сладко было просыпаться и чувствовать, как от недавнего напряжения ноют все мышцы. Как горчит крепкий кофе и где-то внутри тлеет удовлетворение от хорошо сделанной работы. Как щекотало под ребрами возможностью того, что его могут раскрыть. Как он улыбался, по-детски искренне, когда читал свои же статьи о себе. Слышал, как коллеги не говорят, шепчутся о Гоустфейсе. Как это все питало его самолюбие… Как это всё было по-настоящему. Сущность наебала их всех, обменяла вкус реальной крови и смерти на фантики, как индейцев заставили в свое время обменять свои земли за бутылку виски и красивые стекляшки. Джонсон проводит ладонью по влажным, соленым от пота, всклоченным волосам. Его маска лежит рядом. Но ноже – остатки крови. Голова гудит от ударов паллетами и ноги, кажется, отваливаются, от долгой беготни. Но сейчас, после экспериментов Доктора и всего, что было в лагере выживших, Джонсон понимает, что это не более, чем умелая имитация. Скупая приправа. Достаточная для того, чтобы убийцы хоть сколько-нибудь чувствовали вкус победы или поражения, но не наслаждались этим в полной мере – все наслаждение, весь смак, весь вкус достаются паучьей суке. Дэнни уверен в этом и это вызывает досаду, апатию даже, а, возможно, и самую настоящую депрессию. Самое время пойти на поклон к Доктору за таблеточками позабористее, чем те от которых балдеет Аманда. Подкрасить чутка выхолощенную серую реальность, в которой их заперли. - Я к тебе, - просто говорит Нея. - Зачем? - Поговорить. Ей некомфортно. Дэнни не торопится подниматься, вместо этого кивает на стул в углу, мол, бери, располагайся. За этим столом. Заваленным чертежами безумных и смертоносных устройств Аманды. Откровенно говоря, Дэнни даже не уверен, что Свиная Башка сможет повторить их, воплотить в жизнь свои безумные идеи. Что она вообще до сих пор что-то придумывает. Это все выглядит как осколки ее прошлого, но не то, что она может использовать сейчас, пропитанная химией наркоманская шлюха. Дэнни ждет. Нея игнорирует предложение устроиться хоть с каким-то комфортом. Дэнни тяжело вздыхает и трет шею - понятно, исключительно деловой разговор. - Ну говори. - Кинг. - Что с ним? И, одновременно, синхронно с джонсоновским вопросом, вопрос Неи: - Что ты с ним сделал? Справиться с удивлением получается не сразу, и Дэнни повторяет терпеливо: - Что с ним? - Он… пропал. - А Фенг? Элоди?.. - …у. Умерли. Их нет. - И Кинга нет, - уточняет Дэнни. - Ты отправил его куда-то! - Отправил. Так сходи и поищи. В чем проблема? Нея молчит. Сверкает глазами, как дикая кошка. Дэнни любуется изгибом её губ. - Ты не можешь, - доходит до убийцы, когда молчание переходит все разумные границы, и эта догадка заставляет его подобраться, - Ты, мать твою, не можешь… Почему? А сюда? Как ты попала сюда?.. Ты никогда раньше не делала такого. Запомнила что-то и пришла туда, куда получилось. Получается, тебе повезло… – он вспоминает еще кое о чем, вернее, о ком, - А Феликс? Где он? Почему ты пришла ко мне, не к нему? И припечатывает: - Мёртв?.. Нея молчит. - Доктор, - говорит Дэнни, - Или вы сами его… - Доктор!.. Всё, все из-за тебя! И Доктор, и Фенг Мин, и Элоди, и Феликс, и… И… Она не хотела плакать и тем более не хотела рыдать и еще меньше – идти к такому, как Дэнни. И, всё же, она здесь, и Джонсон ошарашен ее визитом не меньше, чем она сама. В однообразной, унылой череде убийств, наметилось что-то. Что-то… тонизирующее лучше, чем веселящие таблетки Аманды. Дэнни задумчиво чешет щетину на подбородке. Он с удивлением опознает в себе разгорающееся любопытство, то самое, которое не так давно уложило его на стол к Генри Картеру – он с удивлением понимает, что ощущает то подобие возбуждения, которое не так давно уложило его в одну койку с Неей, а после с почившим немцем. - Разденься. Нея кричит – какой он ублюдок и как все пошло по пизде с его появлением. - Хочешь узнать, куда я отправил Кинга – разденься. Полностью. Те, кто мог тебе помочь, уже мертвы. Хочешь найти Кинга? Хочешь его спасти? Разденься. Она всё ещё плачет и снимает одежду. Мучительно медленно. Цепляясь за последнюю надежду оставить на себе нижнее белье. - Снимай всё. Она худая, тощая, можно пересчитать все ребра взглядом, и телосложение у нее под стать ее характеру пацанки-хулиганки. Угловатое, острое. Ни единой мягкой, плавной линии или формы. Дэнни подается вперед, укладывая локти на колени и сцепляя пальцы в замок. Он смутно помнит, что именно такие ему и нравились когда-то давно, там, вне контроля паучьей суки. Его пугает этот провал в памяти, словно кто-то вырезал ножницами целые куски из его прошлого, а он так и не понял, в какой момент это произошло. Нея дрожит, но с отчаянным вызовом пытается стоять прямо, не прикрываясь руками - плевала ты на меня, эдакого ублюдка, да, милая?.. Нея все-таки не может сдержать себя, отшатывается назад, когда скрипит стул и Дэнни подходит достаточно близко для того, чтобы сжать сухое предплечье выжившей ладонью в кожаной перчатке, которую так до сих пор и не снял. Это предплечье отличается от амандовского – оно такое же белое, но чистое от характерных застарелых точек, отметин бывшей наркоманки. И Дэнни вдруг чувствует, как спадает всплеск возбуждения, отступает, как приливная волна, обнажая пустынное дно. Как стягивает его кожу, словно у старика, и серые глаза мутнеют, выцветают, и не остается ничего, кроме бездушной оболочки – как ледяной холод схватывает льдом искру жизни внутри. Этап правдивая картина себя – то, кем он становится – накрывает волной неконтролируемого страха сродни сонному параличу. Дэнни нужно время, чтобы справиться с собой, но, все равно, на языке сушит вязкий привкус мертвечины. И от возбуждения не остается и следа. - Одевайся, - скрипуче говорит Крик, - Я понятия не имею, где твой драгоценный Кинг. Я понятия не имею, что сотворил с ним и куда отправил. - Но я помогу тебе найти его. Потому что я хочу знать, какой замок этого мира я случайно сломал.