***
На следующий день их накормили достаточно хорошо, и, хотя в камере было не слишком просторно для троих, места для передвижения всё же оставалось. Здесь не было сыро, грязно, душно или холодно. Она была даже прилично освещена в дневное время, и им предоставляли воду для омовений комнатной температуры, но чистую. Обращение с ними было вполне гуманным, чего Ирука не ожидал, несмотря на всю надежду, что слухи были преувеличены. В тот вечер стражники пришли снова, открывая дверь камеры. — Ты, — сказал один из них, указывая на Изумо. — Пойдёшь с нами. Ирука немедленно вскочил на ноги. — Нет. Стражник уставился на него большими жуткими глазами, но Ирука отказался отступать. — Заберите меня вместо него, — сказал Ирука, вставая между стражей и своими друзьями. — Ирука, — прошипел Котецу. — Он же убьёт тебя. Ирука покачал головой. — Вы, ребята, ни в чём не виноваты. Я должен нести ответственность за свои действия. — Ирука, — начал было Изумо. — Нет, — снова ответил Ирука. — Если он хочет казнить тебя, то сначала должен казнить меня. — Почти уверен, что именно это он и сделает, — пробормотал Котецу. Желудок Ируки скрутило от страха, но он не оглянулся на друзей. — Заберите меня вместо него, — повторил он страже. Те переглянулись, пожали плечами и вывели Ируку из камеры, прежде чем он бы успел попрощаться.***
Дворец был огромным, хотя Ирука сомневался, что видел больше, чем его часть, когда его сопровождала стража. Каждый коридор был украшен больше, чем предыдущий. Позолоченные завитки покрывали стены, некоторые изображения рассказывали историю Конохи, другие же были изящными пейзажами. Даже если он шёл навстречу своей смерти, Ирука не мог не смотреть на окружающее его великолепие с благоговением. За всю свою жизнь он не видел такой роскоши. Шаги по полированному деревянному полу эхом отдавались в коридорах, приближая их всё ближе к его судьбе. В воздухе витал мягкий запах кедра и кипариса, запах детства и дома. Ирука глубоко вдохнул и использовал эти воспоминания, чтобы успокоиться. Наконец, они остановились перед множеством больших раздвижных дверей, украшенных раздвоенными молниями и тысячью летящих птиц, у каждой из которых был один рубиновый глаз. Ирука попытался вспомнить, как дышать, когда стражники открыли двери и встали по обе стороны от него, когда он зашёл внутрь. Он не знал, чего ожидать. Слухи говорили, что король был монстром с горящими красными глазами и руками, с которых капала кровь. Если человек видел его лицо, то умирал, — так все говорили. Он убил своих друзей, свою семью, всех, кто перешёл ему дорогу. Сердце Ируки бешено колотилось в груди, но он заставил себя не дрожать, входя в королевские покои. А после моргнул при виде открывшегося пред ним зрелища. Чего бы он ни ожидал, это точно было не это. Мужчина с седыми волосами сидел, ссутулившись в кресле, слои мешковатых расшитых одежд почти скрывали его фигуру. Нижнюю половину лица закрывала ткань, а на одном глазу была повязка. Он читал книгу ярко-оранжевого цвета, Ирука и раньше слышал о ней, но никогда её не читал. О её содержимом говорили почти таким же приглушённым шёпотом, как и о короле, хотя и по совершенно другим причинам. Поговаривали, что это самая скандальная книга, когда-либо видевшая свет, и что она заставила бы покраснеть даже самого сурового воина. Хотя, из-за ткани, закрывающей его лицо, было невозможно сказать, покраснел ли король. Он оторвал взгляд от книги, и его единственный видимый глаз выглядел скучающим, когда он посмотрел на Ируку. Всё, что мог сделать Ирука, — затаить дыхание и ждать, когда тот заговорит.***
Какаши наблюдал, как его стражники вывели заключённого вперёд. Тензо подтолкнул его для поклона на почтительном расстоянии от кресла Какаши. Мужчина не сопротивлялся. Генма сделал многозначительное лёгкое движение бровью, ясно говорящее «погляди-ка», которое приберегал только для людей, которых считал наиболее привлекательными. Даже Какаши мог признать, что пленник выглядел неплохо. Для преступника. — Это не тот, кого я просил, — сказал Какаши. Ему дали описание троих захваченных мужчин, и для начала он хотел поговорить с одним из тех двоих, кого поймали за пределами дворца. — Нет, сир, — ответил Тензо, кланяясь в знак извинения. — Это тот, кто ворвался на территорию. Он настоял, чтобы мы привели его, а не его друзей. Какаши вскинул бровь. Никто и никогда раньше не вызывался быть первым, большинство с радостью бы пропустили друзей вперёд. Но это не имело значения и не повлияет на его суждение. — Как тебя зовут? — Умино Ирука, Ваше Величество, — отозвался мужчина. В его голосе слышался намёк на нервозность, но под ним скрывалась спокойная решимость. — Умино Ирука, — повторил Какаши. — Ты обвиняешься в незаконном проникновении на территорию дворца с гнусными целями. Сегодня вечером побудешь моим слугой. Если не докажешь свою невиновность к полуночи, будешь казнён. Пленник фыркнул, и Какаши моргнул, глядя на него. Люди не фыркали, когда он это говорил, они падали на колени и умоляли сохранить им жизнь. — Меня поймали с поличным. Я собирался украсть из Ваших садов. Я не могу доказать свою невиновность. Я признаюсь, что сделал это. И не буду лгать, чтобы спасти свою шкуру. Какаши изучал его. Он не знал, как на это реагировать. Никто никогда раньше не говорил ему правды, не во время судебных испытаний. Они лгали, они умоляли, они подкупали, но никогда не говорили правды. У Ируки был волевой, упрямый наклон подбородка, который Какаши не привык видеть, и это очаровало его. Все опускали глаза, говоря с ним, — они не смотрели прямо с явным вызовом на лицах. Какаши мысленно встряхнулся. Любой преступник мог быть честным, когда считал, что ему это на руку, но это не означало, что они были честны всё время. Или что им можно доверять. Было меньше дюжины людей, которым Какаши доверял, и даже у этого доверия были пределы. — Ты не отрицаешь своих преступлений, даже если это означает смерть? — Нет. Я пробрался на территорию дворца и планировал совершить кражу. Я сделал это. Это мои действия, моё решение. Мои и только мои. Прошу, не наказывайте моих друзей за мою глупость. Они не сделали ничего плохого. Лишь пытались отговорить меня от этого. — Но они не остановили тебя, что делает их соучастниками. И ты готов рискнуть своей жизнью, чтобы спасти их? — по опыту Какаши, люди лгали о своих друзьях, чтобы спастись самим. Друзей, готовых умереть за тебя, было не так много, особенно среди воров. — Да, — сказал Ирука, всё ещё решительно глядя на Какаши. — Если кому и придётся умереть, так это мне и только мне. Какаши продолжил изучать его, пока тот не пошевелился, явно чувствуя себя неловко под его пристальным взглядом, но он не отступил, а вызов всё ещё плескался в его глазах. Никто не мог быть настолько хорош, у каждого была своя цена. Какаши решил надавить, желая посмотреть, как далеко тот готов зайти. — А что ещё ты бы сделал? — спросил он низким и многозначительным голосом. Он оглядел преступника с ног до головы и раздвинул ноги достаточно широко, чтобы кто-нибудь при желании мог встать между ними на колени. На шаг позади Ируки Генма стрельнул в Тензо широко раскрытыми глазами, но тот только покачал головой. Ирука понял предложение чётко и ясно. Он покраснел и что-то пробормотал, а потом возмущённо посмотрел. — Это справедливо по-Вашему? Это Вы заставляете делать людей, чтобы доказать свою невиновность? Какаши пришлось бороться с желанием свести ноги вместе и сесть прямее, а чтобы сохранить холодный тон, потребовалось усилие. Много времени прошло с тех пор, как кто-либо, кроме его советников, выказывал неодобрение его действиям, но никогда так решительно. — Я не занимаюсь сексом с преступниками, — усмехнулся Какаши. — А что Вы делаете? Позволяете им подкупить Вас минетом? Заставляете думать, что их наказание станет мягче, стоит отсосать Вам? — лицо Ируки всё ещё было ярко-красным от смущения и гнева. — Нет, но выдвигал предположения, — сказал Какаши небрежным голосом. Он не рассказывал, что никогда раньше никому этого не предлагал, потому что у него не было на это времени. Преступник не заслуживает объяснений. — Конечно, они бы сделали это. Кто бы не захотел спасти свою жизнь? — Ты не захотел. Ирука открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут же захлопнул его. — Люди, которые думают, что могут подкупить меня сексом или другими вещами, подкупаемы сами. Им нельзя доверять. — Люди делают то, что должны, чтобы остаться в живых. — Именно. Ирука сверкнул глазами, Какаши уставился на него в ответ. На одно короткое мгновение Какаши почувствовал, что здесь именно ему нужно что-то доказать, но отмахнулся от этого ощущения. — У тебя ещё есть остаток ночи, чтобы прислуживать мне и доказать свою невиновность. Ирука бросил на него полный отвращения взгляд. — Я буду прислуживать, если придётся, но мне нечего Вам доказывать. Какаши пожал плечами в знак согласия. — Стража отведёт тебя на кухню. Принеси мне поесть, — с этими словами он вернулся к своей книге. — Пожалуйста, — резко сказал Ирука. Какаши снова поднял глаза. Он довольно часто слышал это слово в подобных ситуациях, но никогда в таком тоне. — Что? — Это то, что вежливые люди говорят, когда просят о чём-то. Принеси мне поесть, пожалуйста. Какаши моргнул вслед Ируке, который развернулся на пятках и вышел за дверь. Тензо поспешил догнать его. Когда они ушли, Генма посмотрел на Какаши и ухмыльнулся. — О, он мне нравится. Мы можем его оставить? Какаши нахмурился. Он не стал бы держать при себе вора, даже если он вызвал у него любопытство так, как никто другой за последние годы. Люди, которые не следовали законам, были мусором, и Какаши не подпускал их к тем, кого защищал. Он больше не позволит себе никому доверять.***
Ирука и Тензо вернулись через некоторое время с едой для Какаши. Тензо кивнул королю и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Как капитан личной охраны Какаши, он знал его распорядок дня. Ирука проводил его взглядом, а затем оглядел комнату, поняв, что они остались одни. Его глаза сузились в подозрении и в более лёгком отвращении. Какаши почувствовал необходимость защититься, защитить эту проверку, но отказался поддаваться соблазну. Он никогда ни к чему никого не принуждал, и более того, — ему необходимо было проверять людей таким способом. Если он хотел понять, на что они способны, ему нужно было остаться с ними наедине. Когда рядом была стража, поведение людей отличалось от того, когда они думали, что он беззащитен. Именно тогда они показывали своё истинное лицо. Он махнул Ируке в сторону низкого столика и наблюдал, как тот расставляет различные блюда, которые ему выдали на кухне. К его чести, руки у него не дрожали. Движения были точными и уверенными, словно это обычная для него работа. Пока он работал, его брови были нахмурены, и он, казалось, погрузился в глубокую задумчивость, либо игнорируя, либо не замечая взгляда Какаши. Какаши проводил эти тесты уже много лет. За преступления, которые угрожали дворцу, его жителям или самому королевству, официального суда не было. Какаши был судьёй, присяжным и палачом. Те, кто пытались подкупить или убить его, чтобы сбежать, пощады не заслуживали. И почти все делали либо одно, либо другое. Тест за тестом убеждения Какаши подтверждались. Все лгали, все предавали. Снова и снова вместо того, чтобы найти способ проявить себя, преступники пытались убить его, чтобы спасти свои шкуры. Многие из них пытались соблазнить его, думая, что если переспят с ним, он отпустит их. Он не прикасался ни к одному из них. Но те, кто действительно доказали его убеждения, были теми, кто пробовал комбинацию и того и другого, сначала предложив ему секс или деньги, а затем пытаясь убить его, когда понимали, что их уловка не сработала. Какаши сам убил потенциальных убийц. Счастливчики были изгнаны из королевства под страхом смерти, если когда-нибудь посмеют вернуться. Счастливчиков было меньшинство. В любом случае, никто никогда не возвращался домой после того, как Какаши проверил их. Они были убиты или сосланы. И с каждым уходящим человеком репутация Какаши как хладнокровного убийцы только росла. Никто из них так и не доказал свою невиновность, хотя все они пытались. Все до единого лгали. Даже если бы у Какаши были все доказательства мира, чтобы доказать их вину, они всё равно бы сказали, что не совершали преступления. Это были не они, должно быть, это ошибка, они никогда не сделали бы ничего такого. Ирука был первым, кто признал вину. И было в этом что-то до странного искреннее, чего Какаши не видел целую вечность. Но доверять этому было нельзя, Какаши обманывали и раньше. Он встал и направился к столу, наблюдая за языком тела Ируки, когда подошёл ближе. Тот напрягся, но продолжил расставлять посуду на столе. Какаши опустился на пол, сев на подушку перед множеством блюд, которые Ирука расставил для него. Когда Какаши потянулся за палочками для еды, Ирука с резким стуком поставил перед ним маленькую стеклянную бутылочку с прозрачной жидкостью. Она была полной и нераспечатанной. — Одна из служанок подсунула мне это, — сказал Ирука, и в его голосе послышались нотки раздражения. — Вместе с торопливо рассказанной слезливой историей о том, какие ужасные вещи Вы делаете с ней. Может, знаете, о ком я говорю? Чёрные волосы, красные глаза? Какаши уставился на него. — Ты думаешь, тебе следует получить награду за то, что ты не отравил меня? — О, не поймите меня неправильно. Я был бы готов помочь настоящей служанке с подобной историей. Если бы Вы насиловали своих слуг, отравление было бы меньшим, что Вы заслужили. И это если предположить, что в бутылке на самом деле яд. Какаши вскинул бровь, не зная как на это реагировать. Ирука только что признался, что убил бы его при подходящих обстоятельствах. И хотя он думал, что Какаши пытался склонить его к сексу, он, очевидно, не поверил в рассказанную ему историю. — Настоящей служанке? — Видите ли, у этой были мозоли, которые меньше всего похожи на то, что получаешь целыми днями, моя посуду, и гораздо больше подходят тем, кто часто держит в руках кунаи. Но, думается мне, что Вы и так уже это знаете. Он видел, как всё разыгрывалось множеством различных способов. Некоторые преступники пытались отравить его, некоторые рассказывали о Куренай, чтобы попытаться завоевать его расположение, все они слышали о нём более чем достаточно слухов, чтобы поверить в худшее. Никто не разгадал этот план и не начинал спорить с ним по этому поводу. Какаши с неохотой признавал, что был впечатлён, но не собирался признаваться в этом вору. — А ты знаешь, как выглядят мозоли от кунаев, потому что…? Ирука пожал плечами, выставив руки перед собой, на его ладонях и пальцах отчётливо проступали мозоли. Было так много вещей, которые могли вызвать такие мозоли, не только оружие. Любой, кто занимался физическим трудом, тоже мог их заработать, но Какаши сомневался, что Ирука был разнорабочим, а вокруг его указательного пальца была мозоль, которая выглядела так, словно он регулярно крутил на нём кунай. На руке Какаши была такая же. Он прищурился. Большинство гражданских не знали, как обращаться с кунаями, а он знал в лицо каждого солдата в своей армии. Ирука не был одним из них. Он был не просто вором, а кем-то, обученным владению оружием, который пробрался на территорию дворца. — Это хобби, — сказал Ирука. — Не то хобби, которым может похвастаться большинство людей. Ирука снова пожал плечами. — Я учился у своих родителей. — Они солдаты? Ирука изучал его, и Какаши чувствовал, как его оценивают, чтобы понять, стоит ли он ответа. Через мгновение Ирука заговорил. — Они служили при короле Минато и погибли во время Вторжения. Этого Какаши не ожидал. Вторжение. Какаши помнил его слишком ясно. Оно привело к смерти Минато, и шестнадцатилетнему Какаши, оказавшемуся у власти, к которой он никогда не стремился, и к которой его не готовили. Должность должна была стать временной, если шестнадцать лет на престоле вообще можно так назвать, но он не мог вспомнить, когда хоть кто-то в последний раз называл его регентом, а не королём. Ещё восемь лет и он, слава Богам, освободится от титула. Какаши пробормотал себе под нос традиционную молитву за павших солдат, а Ирука, скрыв своё удивление, сделал то же самое. — После этого ты отправился в детский дом? — спросил Какаши, потворствуя своему любопытству. И снова этот задумчивый взгляд, а затем через несколько мгновений ответ: — Мне было двенадцать. Я не знал места, куда можно пойти. Я научился справляться самостоятельно, как и мои друзья, находящиеся в аналогичном положении. Какаши подавил желание извиниться. Это была его вина, его ответственность. Слишком многие остались сиротами после войны, когда Какаши учился совмещать обязанности лидера. Но вместо того, чтобы сказать это, он усилием воли заставил себя вернуться к скучающей незаинтересованности. Здесь судили не его, а Ируку. Какаши не нужно знать его историю. Разговор и так уже продолжался достаточно долго. Люди и раньше пытались рассказывать ему слезливые истории в надежде заставить дрогнуть его решимость. Это никогда не срабатывало. — Подожди там, — сказал Какаши, указывая на место возле стола, куда следовало сесть Ируке. — На случай, если мне что-нибудь понадобится. Ирука вскинул бровь, глядя на него. — Подожди там, пожалуйста, — сказал Какаши, слово насмешливо и саркастично скатилось с языка. Ирука издал недовольный цыкающий звук, но сделал, как было сказано, сев на пятки, и стал ждать. Удовлетворённый реакцией, Какаши снова открыл свою книгу, читая, когда приступил к трапезе, сдвинув маску в сторону ровно настолько, чтобы иметь возможность откусить, но недостаточно, чтобы Ирука увидел его лицо. Он гораздо больше сосредоточился на книге, чем на еде, но даже тогда большая часть его внимания была прикована к мужчине, стоящему возле него на коленях, — странной загадке, которую ему предстояло разгадать за одну ночь.***
Для выросшего на улице еда была драгоценностью, чем-то таким, что никогда не стоит травить впустую. Но впервые с момента Вторжения Ируке захотелось отбросить её. А лучше прямо в лицо королю. Теперь тот выглядел скучающим, почти утопая в своих массивных одеждах. На подносе, который Ирука принёс в комнату, всё ещё лежал острый нож. Он не потрудился положить его на стол. А принесённая еда не требовала отрезания. У ножа была одна цель, и она была точно такой же, как и маленькая бутылочка с чем-то, которую ему дали. «Служанка» сказала ему, что это сильный яд — без цвета, запаха и вкуса. Он подозревал, что если бы открыл его, то этот яд оказался бы чем-нибудь безобидным. Как вода. Король, казалось, отвлёкся на свою книгу, но Ирука сомневался, что он хоть на секунду ослабил бдительность. Усилием воли он взял себя в руки. Он всё испортил. Если не считать высказываний о преднамеренной травле, ему всё ещё нужно было найти выход из сложившейся ситуации или, по крайней мере, уберечь своих друзей от казни после свершения его собственной. Криком от короля этого не добиться. С того места, где он сидел, были видны обрывки из книги короля. Он улавливал фразы, похожие на мурашки по коже, дразнящие и заставляющие хотеть увидеть больше. В его голове начала формироваться идея. Это было глупо и по-идиотски безумно. Но, опять же, именно такие действия в первую очередь и привели его к такой ситуации. И, может, это будет тем, что его вытащит.***
После ужина Ирука последовал за королём в дворцовые купальни. Влажный воздух в комнате заставил одежду прилипнуть к коже, как только они вошли внутрь. Король выжидающе уставился на него, склонив голову в подобие чего-то вроде самодовольного вызова, как будто думал, что Ирука снова будет протестовать. Ируке потребовалась минута, чтобы понять, чего тот хочет, но, когда до него дошло, его щёки запылали. В единственные разы, когда он раздевал зрелых людей, это было более чем взаимно. Он помог королю снять расшитую одежду слой за слоем, вплоть до рубашки в виде лёгких сетчатых доспехов. Ирука сомневался, что кухонный нож был бы эффективен против этой рубашки. Он задавался вопросом, сколько людей пытались заколоть короля во время ужина, понимая после этого, что он был защищён от худшего. Однако доспехи не защищали его от всего. Его тело состояло из твёрдых мышц и, покрывающих их словно лоскутное одеяло, шрамов, явно принадлежащих воину, а не тому, кого Ирука ожидал увидеть, представляя короля. Он бы подумал, что тот будет мягче, с меньшим количеством сухожилий и сил. Его плечо украшала одна татуировка — закрученный рисунок, в котором Ирука узнал символ личной охраны бывшего короля. Он тоже слышал этот слух, что человек перед ним был доверенным охранником бывшего короля, вплоть до того, как в одиночку убил его самого и всю его семью. Щёки Ируки запылали ярче, когда он развязал фундоши короля, стараясь держаться как можно дальше, оставляя расстояние между ними, пока разматывал его, стараясь не прикасаться ни к чему, к чему прикасаться не следовало. Хуже всего было то, как король смотрел на него, с презрением и весельем, будто наслаждался дискомфортом Ируки. Осталась только ткань, прикрывающая нижнюю половину лица короля, и повязка на глазу. Ирука колебался, вспомнив слухи о том, что любого, кто видел его лицо, убивали на месте. Но король не велел снимать их, вместо этого он подошёл к небольшому деревянному табурету в зоне для омовений и сел на него. — Вымой меня, — приказал он, а затем слегка фыркнул, прежде чем добавить неискренне. — Пожалуйста. Ирука стиснул зубы и закатал рукава, стараясь не слишком много думать о том, что он делает, вместо этого сосредоточившись на том, чтобы собственная одежда оставалась как можно более сухой и без попадания мыла. Короля, казалось, совсем не беспокоила собственная нагота или то, что его омывал незнакомец, но щёки Ируки горели от интимности происходящего. Он мыл не более чем до середины бёдер короля или ниже талии. Всё это время он ждал приказа сделать всё остальное, но его не было. Он отвернулся под предлогом того, чтобы принести ведро горячей воды для ополаскивания, и король использовал это время, чтобы вымыть те части тела, которых не касался Ирука. Тот сдержал вздох облегчения. Слава богам, подумал он. Ирука смыл мыло с тела короля, снова пытаясь не намочить собственную одежду, хотя и не слишком в этом преуспел. Король встал и подошёл к большой ванне, залезая и медленно погружаясь в горячую воду, жестом приглашая Ируку встать рядом с ним. Король сидел, откинув голову назад и обнажив длинную шею. Его видимый глаз был закрыт, отчего напоминал спящего. Несмотря на то, что его лицо всё ещё было закрыто, на маленьком столике возле ванной лежало лезвие для бритья, поблёскивающее в освещённой фонарями комнате. Ситуация была провокационной, почти призывающей к нападению. Ируке захотелось посмеяться над этим, как будто кто-то стал бы бриться, находясь в ванне. Было нетрудно увидеть закономерность, понять, что король пытается заманить людей атаковать его. Ирука не стал утруждать себя размышлениями об этом. Он не был убийцей, и даже если бы он рискнул попробовать, один взгляд на тело короля доказывал, насколько глупо это было. Никто не оставался в живых с таким количеством боевых шрамов без умения сражаться. На каждый из этих шрамов должно было приходится по крайней мере одно мёртвое тело, а возможно, и не одно. Вместо этого Ирука глубоко вздохнул, а затем задал вопрос, о котором думал с самого ужина. — Вы хотели бы услышать историю? Король приоткрыл свой видимый глаз. Он оставил книгу в своих комнатах, возможно, это был единственный шанс Ируки. Он пожал одним плечом; вода перелилась через него, когда он вынырнул на поверхность, а рябь побежала по краю. — Почему бы и нет, — его веко снова закрылось, как будто ему было всё равно, что сделает Ирука. Ирука раздумывал об этом, о том, какую историю он расскажет. У него не было никаких зацепок, кроме оранжевой книги и предложения позволить Ируке подкупить его сексуально. Даже если это тоже была ловушка, Ирука поставил бы деньги на то, что король хотя бы немного интересуется мужчинами. Ему предстояло поставить гораздо больше, чем просто деньги, но он не мог представить, чтобы король был готов принимать сексуальные услуги от преступников-мужчин, если бы он был абсолютно не заинтересован. У него также не было жены, хотя, по слухам, это было потому, что он убивал всех женщин, с которыми спал. Ирука никогда не читал эту книгу, но он достаточно слышал, как о ней шептались, чтобы знать, что все пары в ней были гетеросексуальными. Ему нужно было что-то, чего король не мог прочесть в этой книге, если хотел развлечь его. Насколько он знал, в продаже не было гей-версии этого чтива. Если бы было наоборот, это было бы достаточно скандально, чтобы Ирука услышал об этом. Что привело к плану. Его глупый, идиотский, безумный план. Он родился из многочисленных ночей, когда он рассказывал самому себе истории, дабы отвлечься от урчания в животе после Вторжения, постепенно развивающихся после рассказов каждого из сирот, о которых он заботился, пытаясь заменить истории, о которых им больше никогда не стоит слышать, своими собственными. Хотя ни одна из этих историй не была похожа на ту, которую он собирался рассказать. — Это история о мальчике из маленькой заснеженной деревни и демоне, который полюбил его. Видимый глаз короля снова открылся, изучая Ируку. Этот взгляд нервировал, но Ирука не позволял ему остановить себя. Он начал рассказывать свою историю.***
Какаши не был уверен, каким был ход Ируки в этом момент. Когда он спросил, не хочет ли Какаши услышать историю, тот предположил, что Ирука расскажет ему слезливую историю о собственном детстве или какую-нибудь тонко завуалированную басню о злых королях, которые получают по заслугам. То, что он услышал, было чем-то совершенно другим. Это была история о мальчике, который жил тихой счастливой жизнью со своей семьёй, пока однажды это счастье не обрушилось на него осколками льда. Он видел, как отец убил его мать, а затем сам убил отца собственными неконтролируемыми магическими силами. Убегал от толпы, которая преследовала его из-за этих способностей, делал всё, что угодно, лишь бы выжить. Понимал с самого раннего возраста, что окружающий мир видит в нём пользу лишь из-за тела, и, если ему нужна была еда и кров, это было всем, что он мог дать в обмен. Это была совершенно не та история, которую Какаши ожидал услышать от рассказчика-Ируки. Тот казался таким правильным и встревоженным, когда Какаши предложил ему заняться сексом в обмен на свободу. Какаши называл бы его ханжой или девственником судя по тому, как он отреагировал, снимая одежду с Какаши и омывая его. Но он не чурался самых мрачных частей вынужденной проституции мальчика, те не были богаты сексуальными подробностями, вместо этого сосредоточившись на эмоциональных потерях, которые перенёс мальчик. Это заставляло желудок Какаши скрутиться от отвращения, как и было задумано. История была мрачной и слишком реальной. Какаши резко встал, вода полилась по телу и выплеснулась из ванны. Ирука возле него отпрыгнул назад, чтобы избежать либо попадающей воды, либо самого Какаши, тот не был уверен. Он настороженно посмотрел на Какаши, а в его глазах ясно читались вопросы. — Я купался достаточно долго, — сказал Какаши, снова почувствовав необходимость объясниться, и на этот раз сдался ей. — Ты можешь закончить свой рассказ в моих покоях. Ирука кивнул и предложил ему полотенце. Какаши стоял, глядя на него, пока тот не уловил намёк. Его щёки покраснели, но он вытер Какаши полотенцем насухо. Как и при омовении, его движения были подчёркнуто не стимулирующими, избегая паха Какаши, словно тот был переносчиком болезней. На мгновение Какаши подумал, не подтолкнуть ли его, чтобы посмотреть, что он сделает, если Какаши прикажет хорошенько вытереть его. Всего его. Но он отбросил эту идею, не предпринимая никаких действий, и схватил полотенце у Ируки, чтобы закончить самому в то время, когда тот отвернулся. Ирука помог ему одеться в более лёгкие одежды для сна, которые его слуги оставили в комнате. Какаши никогда не утруждал себя тем, чтобы надеть фундоши перед сном, но на мгновение даже задумался об этом, забавляясь при мысли о том, насколько взволнованным это, вероятно, сделало бы мужчину, если ему придётся выполнить приказ. В теле Ируки чувствовалось напряжение, когда он молча проделал все движения, одевая Какаши и следуя за ним обратно в комнаты. Это заставило Какаши задуматься, было ли это из-за неловкости, вызванной тем, что он был так близко к кому-то, или он сожалел об истории, которую начал; думал ли он, что зашёл слишком далеко, а Какаши это не понравилось. Вернувшись в комнаты, Какаши не взял по обыкновению свою книгу. Это был последний час перед полуночью, когда люди доходили до последней стадии отчаяния и всегда думали, что он не обращает на них внимания во время чтения. Он устроился на низком стуле и жестом пригласил Ируку опуститься на колени на одну из подушек возле него. Вместо этого Ирука опустился на колени поодаль, избегая подушек, но промолчал. Какаши уставился на него, понимая, что тот не собирается продолжать, пока не попросят. — Продолжай, — приказал он. Ирука нахмурился от отсутствия вежливости, но продолжил свой рассказ. История перешла к демону. Рождённый из тумана, он легко убивал, совершенно не заботясь о тех, кто его окружал. Он был жесток и порочен до такой степени, какой никто никогда раньше не видел. Он брал то, что хотел, использовал то, что было нужно, и ни о чём не жалел. Демон нашёл мальчика практически мёртвым, но даже тогда он смог увидеть его силу и то, каким могущественным он мог бы стать, каким удивительным инструментом мог бы быть. Он взял мальчика к себе, ожесточив, и превратил в оружие, в котором нуждался. Мальчик предложил ему своё тело в качестве оплаты, но демон отказался, испытывая отвращение к тому, что мир использует такой прекрасный инструмент подобным образом. Он тренировал мальчика, пока тот не превратился в идеальное для демона оружие, преданно следующее за ним, делающее всё, что в его силах, чтобы жизнь демона была лучше. Мальчик стал сильным молодым человеком, столь же хрупким и красивым, сколь и опасным. Демон гордился своим творением так, как никогда раньше. Каждый раз, когда он смотрел на мальчика, он чувствовал себя довольным собственником, жадным и ревнивым. Его оружие принадлежало только ему, идеально подходя, как никакое другое. Желание узнать всё, на что оно было способно, стало вполне естественным. Только дурак стал бы пользоваться оружием, о котором ничего не знал. — Но видите ли, — сказал Ирука. — Всё то время, пока демон взращивал мальчика, превращая его в идеальное оружие, сам мальчик тоже менял демона так, что тот не понял этого, пока не стало слишком поздно. За все те годы, — продолжал Ирука, его голос стал немного ниже, говоря каждое новое слово ласковей предыдущего. Пальцы ног Какаши практически поджимались в предвкушении. Теперь он знал, к чему всё ведёт. В течение дня мальчик находил любой предлог, чтобы прикоснуться к демону, проверяя состояние его тела после совместной тренировки, снимая с него одежду, купая его. Разум Какаши представил образ Ируки, делающего всё то же самое всего час назад, но он проигнорировал его и сосредоточился на истории. В любом случае, это не было слишком похоже на то, что описывал Ирука. Мальчик помогал демону с омовением в течение многих лет, но теперь его пальцы задерживались на коже демона, а глаза следили за линиями его тела, не скрывая голода, плескавшегося в них. Демон осознавал, насколько старше стал мальчик, как его тело повзрослело и превратилось во что-то сильное и красивое. Как никогда отчётливо он осознал это, когда ночью, лёжа рядом друг с другом, куда бы путешествие их не привело, мальчик думал, что демон спит. Звуки шуршания одеял и одежды, трение кожи о кожу были громкими в тишине ночи, как и приглушённые стоны и вздохи мальчика. Демон не позволял себе смотреть, но он слушал и вдыхал резкий запах удовольствия. Впервые в жизни демон не протянул руку и не взял то, что хотел, не просто используя и выбрасывая. Он ждал, когда мальчик сам придёт к нему. Это продолжалось неделями, изысканная пытка, которая начинала уж слишком нравиться демону. Даже не глядя, он мог представлять, что происходит. Он запомнил ритм, который мальчик использовал чаще всего, прерывистое дыхание, которое означало, что он вот-вот кончит. Через несколько недель к его естественному запаху примешался аромат какого-то масла вместе со звуками двигающихся внутри пальцев, а не просто поглаживающих твёрдый член. Демон с нетерпением ждал каждого наступления ночи, жадно прислушиваясь к малейшему шороху, ясно представляя мальчика в своей голове. И каждую ночь его член становился твёрдым, но он не прикасался к себе. Он позволял боли нарастать в пульсирующих яйцах, позволял желанию обладать стать диким и пылающим, но выжидал. Он выжидал до одной ночи, когда вздохи мальчика стали громче, чем обычно, когда звук соприкосновения кожи с кожей стал неистовым, когда вместо того, чтобы издать прерывистый стон, мальчик выдохнул имя демона. Демон повернулся, его член был твёрдым, как сталь, а яйца ныли от боли. Он запустил руку под одеяло на кровати, которую они делили, и провёл пальцами по животу мальчика, наслаждаясь тем, как тот вздрогнул от прикосновения; мышцы его живота напряглись, а с губ сорвался прерывистый стон. Пальцы демона пробежались по сперме, размазывая её по коже мальчика. — Да? — спросил демон, его голос был низким и рычащим в темноте, — сказал Ирука, его голос был точно таким же. — Мальчик зашевелился под одеялом, а его ноги приглашающе раздвинулись. В тусклом свете комнаты он посмотрел на демона, его глаза потемнели от желания. Пальцы вцепились в руки демона. И он открыл рот, чтобы сказать… Снаружи дворца раздался громкий перезвон, едва не заставивший Какаши подпрыгнуть. Его сердце бешено колотилось, хоть и не из-за этого. Он пошевелился, поправляя халат на коленях. Он не был особо твёрдым, но это не означало, что его член не был заинтересован в истории Ируки. Ирука всё ещё стоял перед ним на коленях, хотя и смотрел в ближайшее окно с совершенно отсутствующим выражением лица. — Продолжай, — приказал Какаши. Ирука повернулся и посмотрел на него с вызовом в глазах. — Полночь, — сказал он. — Я закончил служение Вам. Каков мой приговор? Какаши постарался не зашипеть в ответ на эти слова, но Ирука был прав. Часы снаружи закончили отсчёт. Полночь. Какаши потерял счёт времени, слишком погружённый в историю, которую поведал Ирука. Он понял, что тот делает, и поймал себя на том, что ему хочется рассмеяться. Это было действительно освежающе. Умный и находчивый, использующий слабость Какаши к непристойностям против него же самого. Ирука не пытался подкупить или соблазнить его, но выиграл больше времени. Никто никогда раньше не пытался пойти честным путём. Какаши взвесил все варианты. — Если я отложу вынесение приговора и позволю снова служить мне, ты закончишь историю? — спросил он через мгновение. Ирука изучающе посмотрел на него в ответ. — Вы обещаете не выносить приговор моим друзьям до тех пор, пока не вынесете приговор мне? Интересно, подумал Какаши. И снова Ирука, казалось, больше беспокоился о благополучии своих друзей, чем о своём собственном. Какаши задумался, а затем кивнул. — Я готов подождать с вынесением приговора. Ирука кивнул в ответ. — Тогда я продолжу рассказ завтра вечером. Какаши повысил голос и позвал стражу. Мгновение спустя к нему в покои пришёл Генма. — Отведи его обратно в камеры, — скомандовал Какаши. — И приведи снова завтра вечером. Генма не сумел скрыть своего удивления, но быстро взял себя в руки. — Да, сир. Когда Генма вывел Ируку из покоев, Тензо быстро заглянул внутрь, услышав приказ. Он бросил на Какаши вопросительный взгляд, прежде чем уйти, но Какаши не потрудился ответить на него. От его внимания не ускользнуло то, что Ирука сказал, что продолжит историю, а не закончит её. Он ухмыльнулся под маской. Это может оказаться действительно интересным. Даже если этот человек был преступником, Какаши не видел ничего плохого в том, чтобы позволить ему закончить свой рассказ. Пройдёт ещё одна ночь, максимум две, прежде чем Ирука закончит, и тогда Какаши сможет вынести ему приговор. Но до тех пор Какаши будет наслаждаться историей, которую тот сочинял. Он встал и потянулся, а затем пересёк комнату, чтобы взять свою книгу. На данный момент этого было достаточно.***
Возвращаясь в камеры, Ирука старался не вздыхать с облегчением. Всего одна ночь, но это было только начало. Он чувствовал, как оба стражника бросают на него взгляды. Очевидно, у них были вопросы, но они их не задавали. Если слухи о короле были хотя бы частично правдивы — такого раньше не случалось. Изумо и Котецу резко встали, когда камера открылась, и внутрь вошёл Ирука. Они подождали полсекунды после того, как дверь за ним закрылась, запираясь, прежде чем бросились вперёд, хватая его и заваливая вопросами. — Что произошло? — Он отпустил тебя? — Нас собираются казнить? — Почему он не убил тебя? — Я не уверен, — сказал Ирука, качая головой. — Но, кажется, у меня есть план. Я вытащу вас двоих, даже если это будет последним, что я сделаю. Изумо и Котецу обменялись взглядами, но не было похоже, что они сомневались в нём так сильно, как было прошлой ночью.