"Сайранг" - значит "Жгучий булат"

      Минул еще один день похода; еще больше углубившись в долину, Золотые Мечи разбили новый лагерь. Двигались медленно, фланги опять атаковали пауки, но в этот раз обошлось без засады. Золотые Мечи действовали осторожнее, потому так далеко и не продвинулись.       В тусклом свете факелов, костров и ночных огней, Джон обозревал раскинувшийся по округе лагерь. Свежие смены караулов обходили периметр лагеря по земляному валу вдоль глубокого утыканного кольями рва. Укрепления даже усилили камнями, выдернутыми из дороги. Караульных меняли часто, отправляя их на отдых – их место занимали новые солдаты. Когда опасность была так близко, нельзя было позволить, чтобы часовые были уставшими или ленились.       Он чувствовал, как затекли конечности, как болели ноги и тяжелели веки. Пришлось часами ехать верхом, и Джон все пытался держаться готовым к бою. Но времени на отдых не было даже сейчас. Оглянувшись, Коннингтон нос к носу столкнулся с Халдоном, которого сопровождал сержант Моло Джайн. Хотя Полумейстеру на марше было гораздо проще, отпечаток усталости читался и на его лице. Солдат-лоратиец был ниже Джона ростом; навскидку он разменял уже четвертый десяток. Коротко остриженные темные волосы наемника контрастировали с его кустистой бородой и усами. Вчера, когда нашли мальчика, Коннингтон созвал уроженцев Лората или тех, кто владел тамошним языком, посулив серебро высокой пробы – и Джайн подошел лучше всех. Ему вместе с Полумейстером было поручено допросить чужака, разобрать, что он говорил. Быть может, у них наконец-то появился бы проводник. А даже если и нет, для предприятия Эйгона сгодились бы любые сведения.       Пока что им мало чего удалось добиться. Надежда, что пленник понимает по-лоратийски, была напрасна. Даже с учетом того, что мейстер заметил определенную схожесть двух языков, этого было недостаточно, чтобы что-либо вытянуть из мальчишки. Тем более, ничего бы не дала и пытка. Морить голодом или избивать того, кто не мог говорить, было более чем бесполезно.Тем не менее, Джон оставил пленника на попечение Халдона и Джайна, приставив еще и двух охранников, на тот случай, если тот отважится сбежать или и отстать и попробовать разделить смерть со своей семьей. – Лорд-десница, – обратился к Грифону Халдон. Даже будучи усталым, ученый сохранял показушную собранность и формальные приличия. – Как продвигаются наши дела с выжившим? Вы его разговорили? – Мальчик больше плачет, чем говорит, – ответил с тяжелым акцентом Моло Джайн, – человек может мало что понять из его слов.       Разочарованный Джон сморщил нос: у лоратийцев была своеобразная цветистая манера говорить на всеобщем, по которой их легко было распознать. – Не больше, чем удалось вчера, милорд, – пришел на помощь благословенный в своей прямоте Полумейстер, – хотя Его величество счел возможным попробовать пообщаться с ним на марше. Он предложил еду и представился, но в ответ прозвучало лишь несколько слов. Я конечно же позаботился о том, чтобы их сохранить. – Перепиши их, завтра передашь мне, – сказал Джон и, отпустив их, отправился в свою палатку. Открыл клапан и устроился внутри. Прямо напротив высился расшитый золотом павильон генерал-капитана, сверкавший в свете факелов – как и стоящие вокруг позолоченные черепа на копьях. Выше всех щерился сияющий оскал Злого клинка. Запечатав шатер, Коннингтон сбросил плащ и кольчугу, и повалился на жесткую койку. Суставы и ноги все еще ныли от накопленной за день усталости. Вскоре лорд уже погрузился в сон.       На сей раз ему снился военный совет. В богатом шатре, среди шелков и парчи, собралось множество воинов в позолоченных кольчугах и кованых шлемах, но лица их скрывались в тени. В центре стоял огромный стол, заваленный бумагами: рапортами, картами и письмами. «Черное сердце», вспомнил он Майлса Тойна. Он оглядывался вокруг в надежде увидеть Черное Сердце, его оттопыренные уши, кривую челюсть, его нос и шрамы, а пуще всего – его улыбку. Но его старого начальника нигде не было. Вместо него во главе дубового стола заседал кто-то другой.       То был крупный мужчина, стройный, мускулистый и широкоплечий; даже сидя, возвышался он над своими товарищами. Серые пряди приправляли коротко остриженные угольно-черные волосы, седина гнездилась у висков и на лбу. Густые усы и борода были столь же тщательно и коротко острижены, и так же тронуты сединой. Его жесткая кожа задубела и потемнела от жаркого солнца, несла она следы старения и шрамы войн – но было видно, насколько этот человек был красив в молодости. Один свой глаз он периодически промокал мокрым полотенцем, белок его был налит кровью. Но Коннингтону хорошо был виден второй, темно-фиолетовый. Плечи старого воина покрывала большая тигровая шкура на шелковой перевязи. Под сверкающей золотой кирасой, выкованной по образцу вестеросских доспехов, скрывалась черная кольчуга, усиленная чешуйчатыми вставками цвета запекшейся крови. Прямо перед ним на столе покоился в ножнах ятаган, рукоять оружия была обтянута отменно выделанной кожей, кроваво-красный рубин сиял с навершия. На окружавшую его роскошь неизвестный смотрел отстраненно, не то с презрением, не то с печалью – как и на лица собравшихся за столом. Чем больше Джон пытался их разглядеть, тем больше они растворялись в тенях, все, кроме сидевшего во главе. За годы службы у Золотых Мечей Грифон никогда не видел этого человека и не слышал о нем. Он вновь посмотрел ему в лицо, в надежде найти что-то, что позволило бы узнать, но не увидел в нем ничего знакомого. И вместо этого стал оглядывать шатер. Повсюду в беспорядке лежали трофеи, знаки былой славы. Слоновая кость и золото, самоцветы, шелка и парча, красивые мечи, ярко начищенные копья. Но рядом с воином стоял щит-экю, столь же старый и побитый, как и его владелец. И Джон узнал изображенный на нем герб. Его вспомнил бы любой рыцарь, потому что слишком заметный след оставил в истории Семи Королевств огнедышащий красный конь с черными крыльями.       Сломленный воин на чужбине, побежденный и одинокий. Изгой, что всю жизнь стремился домой и всякий раз терпел неудачу. Основавший Золотых Мечей как армию, чтобы усадить сыновей погибшего брата на Железный Трон.       Джон даже не знал, чего ожидать от Злого Клинка. Расчётливое чудовище, бросившее тень на всю историю дома Таргариенов и Семи Королевств? Герой для тех немногих одурманенных стариков, что все еще тосковали по Блэкфайрам? Тот Эйгор Риверс, что сейчас сидел перед ним за столом, был ни тем ни другим. Перед Грифоном предстал старый и уставший человек. Переживший самого себя, и все равно питающий смутную надежду повернуть все вспять, лицом к лицу с чужими призраками, смутными и ускользающими. Будоражил ли ещё Риверсу кровь рев боевых рогов? Кипела ли в нем ненависть к старым врагам, героям из сказок времен Джонова детства? Или же годы истощили его натуру, заставили забыть все лица и голоса буйной юности, сохранив в памяти лишь поражения?       Злой Клинок с трудом открыл рот и заговорил не терпящим возражения тоном. Легенды были правдой: улыбка основателю отряда была чужда, Риверс был суров и скор на суд. Он говорил о битвах против Тироша и Мира, о правителях, чьи имена были давно забыты. О золоте, чтобы собрать новый флот и купить расположение союзников за морем. Голос его был низкий, старый, но слова звучали так же ясно, как колокольный звон.       Чертовы колокола, Джон услышал их вновь, а вслед за ним слух потревожило пение стрел, рассекающих воздух и вонзающихся в плоть. Предсмертные крики солдат перемежал рев рогов, кто-то скандировал боевые кличи Золотых Мечей. Ржали боевые кони, трубили слоны. Раздавался звон мечей, жестокий и прекрасный. Джон слышал плеск речной волны, рев шторма на море, голос пустыни. Ощущал жалящие уколы морозных ветров зимы. А струя пламени со щита Эйгора охватила лицо хозяина и поглотила его целиком. Плоть оплавилась и слезла, место её заняла позолота – теперь на Джона глядел золотой череп с верхушки штандарта Золотых Мечей. Замороженный во времени, недвижный, никаких следов человека, не больше, чем было на нем при Черном Сердце. Теперь голос затих, но в ушах все еще раздавались звуки битвы и колоколов – звеневших вновь и вновь. На миг, прежде, чем вновь кануть во тьму, обрели четкость лица находившихся в шатре, то были генерал-капитаны и рыцари прошлого.       Вновь разгоревшееся пламя охватило золотой череп во главе стола, начало пожирать шатер, разгоняя тени. Расплавленное золото с черепа Злого Клинка капало вниз и золотило стол. Оно попало на руку Джона, но когда расплав прожег пальцы, он не почувствовал боли. Мгновение – и череп снова покрылся плотью, принадлежала она уже не Эйгору Риверсу, но лица было Грифону не разглядеть. Колокола грянули вновь, когда оскал черепа превратился в печальную улыбку...       …Джон Коннингтон проснулся в своей палатке, по коже ползли мурашки, голова раскалывалась. Во рту и горле пересохло, беглый десница стянул флягу с пояса и сделал жадный глоток. Он надеялся, что вино хоть на чуть-чуть заглушит головную боль. Даже в самые трудные месяцы изгнания он брезговал напиваться. Спиртное дарило ложное милосердие, в нем тонули не только скорби, но и лучшие чувства. Снаружи уже звучала перекличка заступавших на дежурство солдат. Не было смысла отставать от остальных в надежде выгадать еще хоть немного отдыха. Джон вышел из шатра и присоединился к остальным Золотым Мечам. Небо было серым, но смутно очерченный солнечный диск уже светился сквозь мглу и туман на востоке, немногие лучи пробивали их покров.       В шатрах командиров кипела суета, оруженосцы были заняты приготовлением пищи на потрескивающих костерках, перемывали посуду, подгоняли и чистили одежды и доспехи. Сдобренный ароматами пищи дымок стоял в воздухе. Вместо того, чтобы двинуться туда, Джон направился к палатке Леморы и Халдона. Её должен был делить с ними и Утяра, но теперь он охранял короля и спал с Эйгоном в одном шатре. Лемору он застал поглощенной молитвами. Халдон же заметил лорда и двинулся ему навстречу, с ходу протянув кусок пергамента, прочный и надежный, как и полагается дубленой овечьей шкуре. На нем аккуратным и красивым почерком Полумейстера было выведено несколько слов чернилами. – Лорд Коннингтон, я выполнил ваше распоряжение, – заявил Халдон.       Джон уставился на написанные на пергаменте странные слова: «Беор», «Лорн», «Луин»... Быть может, то были имена. – Быть может, что-то адресовано королю. Кажется, на вкус пленника, волосы Его величества весьма притягательны, – слегка ухмыльнулся грамотей под пристальным взглядом лорда. Джон оставил эту колкость без ответа. Когда по воле Черного Сердца Халдон впервые предстал перед Грифоном, то сразу бросилась в глаза пропасть, отделявшая его от лучше всех известного Джону мейстера. В годы службы оруженосцем в Красном замке с принцем Рейгаром, будучи при дворе и за короткое время пребывания десницей он встречался с самим Великим Мейстером. То был старый изворотливый лизоблюд, вдобавок – целиком и полностью обязанный своим возвышением Ланнистерам. В Малом совете Эйриса была только одна еще более гнилая душонка, евнух. Вот кого надо было винить за упадок и разложение при дворе. – Передавайте мне все, что еще удастся из него вытянуть, – уходя, без колебаний распорядился Коннингтон.       Завтракал Джон всухомятку, вяленой бараниной с твердым сыром, чтобы потом залить съеденное темным пивом. У обеденных столов собрались во множестве офицеры отряда. Капитаны, рыцари, немногие оруженосцы – впрочем, эти прислуживали за столом, подавая еду и напитки. Бездомный Гарри предложил Эйгону место во главе стола; десница сидел от него по правую руку, а сэр Ролли стоял за спиной на карауле. То была мрачноватая и торопливая церемония, никто не мог надолго освободиться от своих неотложных обязанностей. Правда, Стрикленд задержался чуть дольше, задумчиво уткнувшись в кружку. Странное то было зрелище, во времена Майлса Тойна тогдашний казначей вовсю обменивался бы шутками за столом, выпивая с товарищами. Теперь он был одинок: командиры признали своим лидером Коннингтона. У Джона к нему сочувствия не нашлось: если бы Стрикленд действительно действовал как генерал-капитан и следовал своему долгу, от него бы не отвернулись собственные капитаны. Страх парализовал его чувства, гораздо сильнее, чем мешали ему те пресловутые мозоли и волдыри на ногах. – Собирайся, – сказал Грифон Эйгону, когда стол опустел, а сквайры уже вытирали тарелки и кружки, – сегодня снова переход. – Угу, – кивнул юноша, – странное это дело, идти в поход вместе с армией. Не так я себе это представлял. Грязнее.       То была явная шутка. Юный Гриф читал о войнах, военных кампаниях и армиях, он был сам обучен владеть оружием. Но читать это одно, а постигать на собственной шкуре – совершенно другое. – Но это долг короля. И если я намерен вернуть свой трон, то впереди меня ждет гораздо больше ратного труда. – Воистину, – согласился Джон, и тут его голос стал мягче, – знаешь, ты совсем как твой отец. Принц Рейгар любил читать и играть на арфе. Но он понимал, что кронпринц обязан сражаться, пусть песнь меча была ему не так по нраву, как песни собственного сочинения. Будучи на год младше, твой венценосный родитель уже прошел посвящение в рыцари. А подлинно великий рыцарь обязан выполнять свой долг, даже если тому противится его собственное сердце.       Однажды Джон уже рассказывал эту историю, когда мальчик спрашивал его об отце. И всякий раз вспоминал себя самого, тогда – всего лишь погодка наследнику, отпрыска одного из лордов Штормовых земель. Все великолепие Красного замка померкло по сравнению с восторгом, который Джон ощутил, узнав, что будет служить оруженосцем вместе с Рейгаром. Как он любил звуки арфы, когда его Серебряный Принц играл на ней, и музыка наполняла чертоги. – Понимаю, – не без мрачного пафоса ответил Эйгон, – пойду собираться.       В последний раз, одарив оценивающим взглядом десницу, наследник повернулся и ушел.       Под бдительным оком Гориса Эдориена подготовка к маршу прошла без проблем, младшие командиры поддерживали дисциплину. К тому моменту, как солнце достигло зенита, войско уже почти готово было выступать. Джон оглядел стремительно пустеющий лагерь, телеги со снаряжением, груды отбросов в ямах – мусорных и выгребных, да ряды солдат в ожидании приказа. Стоявший смрад, как и мерзость этой долины, были невыносимыми. Бросались в глаза страх и измотанность наемников, сквозила она и в их подслушанных разговорах. Еще хуже была обслуга: в отличие от Золотых Мечей у этих не было стимулов сражаться. Надеявшиеся навариться торгаши, прачки (что стиравшие белье, что услаждавшие его содержимое), лекари, слуги… Но ни единого раба, хоть те и были в Эссосе обычным делом. «Золотые Мечи рабов не держат», вспомнил Джон слова Черного Сердца. Когда Злой Клинок основал отряд, то целью было однажды вернуться в Вестерос и завоевать Железный Трон. Надменные вестеросские изгнанники не желали нарушать законов родины: вернись они с невольниками в цепях, они бы привлекли гнев лордов родных земель. И если наемник получал раба в уплату, то обязан был тут же освободить или перепродать. За годы службы Коннингтон тоже насмотрелся на таких вольноотпущенников в рядах отряда. Таким был и Марк Мандрейк, лицо этого грубого рыцаря носило следы сведенного рабского клейма. И был он не единственным из тех, что стояли стеной копий плечом к плечу с завсегдатаями эссосских рынков человечьей плоти.       На краю лагеря грянули рога, и, прежде чем утих первый сигнал, вдалеке раздался еще один. Развернув стяг Золотых Мечей, прочь из лагеря помчались конники. Во главе их строя скакал Торман Пик, вместе с братьями и сэром Тристаном Риверсом ему было приказано разведать дорогу впереди и собрать для прочих командиров сведения о противнике. – Милорд-десница, капитан-казначей, снаружи срочное дело, – воскликнул младший Пик, обращаясь к Коннингтону и Эдориену; он даже не соизволил спешиться, – в дозоре мы слышали рога, то были сигналы не наших всадников. Это значило лишь одно: те пастухи были здесь не одни, кто-то был еще. Быть может, деревня или острог, каким бы невероятным это ни казалось. А в худшем случае это могла быть целая армия. – Видели ли вы их вблизи? – с трудом удержался Коннингтон, чтобы не сорваться на крик. – Да, милорд, – ответил Пик, – мы подъехали на звук, но не увидели знамен. Если это и армия, то слабая и плохо экипированная. В тумане трудно было разобрать, но их там может быть несколько сотен. – Банда разбойников или толпа крестьян, – заметил Эдориен, – где они? – К югу от дороги, впереди нас, но они стали лагерем неподалеку. Мысли Джона устремились к выжившему мальчику, которого они нашли два дня назад. Быть может, он туда и шел – или сбежал оттуда. – Вас заметили? – теребил бородку красноволосый волантиец. – Явно слышали наши рога и лошадей, когда мы подобрались ближе. Так что наверняка знают, что мы здесь. Эдориен и Пик как по команде повернулись к Джону, вверяя ему решение. – Поднять тревогу, держать солдат наготове, – принялся распоряжаться Грифон, – Разослать разведчиков, приготовить авангард к выдвижению. Со мной там пойдут сэр Франклин Флауэрс и Марк Мандрейк. Скажите Полумейстеру, пусть приведет туда своих подопечных. До захода солнца мы должны разобраться с этими людьми. Сэр Торман будет нас сопровождать.       С их-то многочисленной кавалерией, тяжелой и легкой, они могли бы с ходу штурмовать лагерь, если дело дойдет до боя, сломить дух его защитников, или быстро отступить, если придется. Флауэрс и Мандрейк были стойкими и опытными командирами, способными удержать порядок в авангарде. Можно было верить, что с ними отряд не угодит в засаду, не дрогнет и не разбежится. Тем, кто оставался позади, задача удержания лагеря была более чем по силам.       Он попросил, чтобы ему подали коня, оруженосцы спешно повиновались и привели ему смирную сарнорскую кобылу гнедой масти, уже покрытую попоной, взнузданную и оседланную. Грудь ее защищала чешуйчатая броня, на манер эссосской. Джон вскочил в седло и приготовился присоединиться к остальным в авангарде, готовившемся покинуть лагерь.       Четыреста всадников, почти половина от костяка конницы Золотых Мечей, готовилось к бою. Рыцарей и оруженосцев, вооруженных копьями, мечами, палицами и топорами, сопровождать предстояло и пехоте, на сей раз меньше обычного – но каждый из пяти сотен пеших воинов был закаленным ветераном. Весь план опирался на скорость, так что Коннингтон не стал бы брать тех, кто мог замешкаться и задержать движение по дороге.       Мандрейк уже был готов выступать, а вскоре к нему подтянулись и Флауэрс с Торманом Пиком. Протрубил горн, и войско начало движение, хлынув из лагеря на дорогу. По мере того, как солдаты удалялись от лагеря, огни его костров и факелов становились все слабее и меньше, пока их окончательно не поглотил туман. Воцарившуюся вокруг темноту и серость нарушали только далекое солнце, затянутое дымкой, да огни их факелов, казавшиеся крошечными, как булавочная головка.       Сэр Торман вел авангард по дороге, двигаться пришлось узким фронтом – холмы вокруг становились все круче и пересеченней. Окружавшая их тишина поглощала все звуки, кроме мерного повторяющегося топанья марширующих ног и цоканья копыт по брусчатке. Джон держался начеку: здесь было идеальное место, чтобы застать солдат врасплох. В сужающейся долине пауки могли обрушиться на них с холмов, и отряду не удалось бы нужным образом перестроиться, чтобы отбить атаку. Мандрейк видел это ничуть не хуже и приказал арбалетчикам изготовиться. В ожидании нападения колонна втягивалась в узкий поворот дороги, готовая отбиваться при первых признаках засады.       Но её не последовало. Лишь все та же тишь царила в окутанной мглой узости, преодолев которую авангард вновь вышел на простор долины. И перед их взорами вдалеке на низеньком холме предстало множество огней. Дорога забирала в сторону от него, но, если бы не туман, пригорок был бы хорошо виден. Джон посматривал на Пика: в этой долине их уже обманывали ложные огни. – Милорд-десница, вон тот лагерь, – урча в предвкушении боя, объявил младший Пик, – идем на приступ? – Сначала перестроимся, пусть пехота приготовится к бою. Лучников вперед, пусть займут доступные высоты, если такие найдутся. Туда же и легковооруженных всадников, пусть обозревают лагерь и окрестности. Сюрпризы нам не нужны. Сэр Марк, удерживайте подходы с тыла. Сэр Франклин поведет тяжелую конницу. – А ты, Джон? – ухмыльнулся довольный Флауэрс – Вернусь с мальчишкой-выжившим, когда закончится разведка, – ответил Коннингтон уроженцу Простора, – если чужаки посмеют напасть, мы их уничтожим.       Приказы Джона исполнили в точности.       Приближаясь к холму, они обнаружили следы побывавших здесь пауков – валялись их мертвые гниющие туши. Некоторых сразили стрелами, других закололи копьями и дротиками. Но на земле валялось множество сломанного или брошенного оружия и щитов. Человеческих тел, правда, было немного – Джон предположил, что их растащили твари или унесли с собой соратники. Он приказал поднять белый флаг перемирия, в надежде на то, что, кто бы ни был в лагере, поймет его значение. О приближении же по его приказу возвестили рога. Опущенный взгляд мальчишки сначала сердито впился в конвоировавшего его Пика, потом обратился на лагерь.       Ожидая ответа снаружи, с высоты лошадиного седла Джон рассматривал стоянку чужаков. Та и близко не походила на обширные, хорошо организованные бивуаки и земляные укрепления Золотых Мечей. Она была возведена наскоро и убого: там и сям были разбросаны палатки почти безо всякой защиты, если не считать жидкой ограды из сцепленных телег. Численность находившихся внутри Коннингтон оценивал не более тысячи человек, скорее всего выставить они могли гораздо меньше. В ответ на сигналы авангарда, на привале тоже ударил рог: трижды протрубили тревогу. Сквозь пелену на краю лагеря показались смутные фигуры. – Мы пришли под флагом перемирия! – выкрикнул Пик, схватив покрепче все еще молчавшего в ожидании подростка, – вот, нашли одного из ваших!       В этот момент Коннингтон пожалел, что они оставили погибших местных. Быть может, притащи они, кроме мальчишки, и их останки, было бы легче.       Лагерь покинула процессия, не больше дюжины, но еще больше выстраивалось на возах. Джон был уверен, что сумел разглядеть в них строй пикинеров и лучников. Когда посольство приблизилось, рука десницы непроизвольно придвинулась ближе к рукояти меча. На миг вспомнился сон, те призраки военачальников в шатре. А потом туман рассеялся и тени чужаков обрели плоть и кровь.       То были женщины, а с ними – юноши и старики; одеждами и обликом они напоминали тех несчастных, которых отыскал сэр Ласвелл. Шагавшей во главе было около пятидесяти пяти. Была она невысокого роста, темные волосы уже начали седеть. Усталое лицо покрывали морщины, а большой нос носил следы перелома. Предводительница носила длинный шерстяной плащ, застегнутый на плече медной брошью в виде оленя. Под плащом, поверх красного платья, было надето подобие кирасы из вареной кожи, темной и плотной. Женщина посмотрела на мальчика, потом оценивающе уставилась на рыцарей. Когда Джон поймал ее взгляд, она обратилась к ним на своем странном языке, указывая на подростка.       Позади нее проворно возник стройный мужчина. До этого Джон не мог его разглядеть – заслоняли остальные. – Друзья! Вы хотите переговоров с нами? – на чистейшем всеобщем, почти без намека на акцент прозвучал четкий и громкий голос чужака, – но если так, не много ли спутников вы с собой взяли?       Возникший из толпы уступал ростом и статью Коннингтону, но его движения были исполнены изящества и легкости. Он был одет в серо-голубую рубаху ниже колен и белый плащ из овечьей шерсти. На голове красовалась шапка, скроенная из птичьей кожи. Хотя он казался моложе сорока пяти, его стянутые в хвост на затылке волосы уже успели поседеть. Носил он и бороду, густую и запутанную. Несмотря на странную внешность, он был по-мужски красив, природа наградила его изящным орлиным профилем. Только в последнюю очередь Джон обратил внимание на глаза переговорщика: светло-карие, почти медовые, сверкали они проницательной осведомленностью. – Он по-нашенски болтает? – схватился за меч от удивления Пик. Джон же тронул поводья, подведя коня ближе к людям, но держась на почтительном расстоянии. «Да неважно, где он его выучил, главное, что может с нами говорить». – Сегодня наши разведчики наткнулись на ваш лагерь, – ответил Джон, – мы пришли выяснить, друзья вы или враги. – Значит, вы с войском, – печально произнес мужчина, – таких вокруг нынче много, но мало кто осмеливается идти этими землями. А какие ваши намерения, милорд? Добрые или худые? – Сначала скажите, кто вы и какова ваша цель, – потребовал Джон. Переговорщик улыбнулся в ответ, но Грифон не любил чересчур улыбчивых. – Меня зовут Амарфион, – был ответ, – мои спутники – это мои родичи из дома Беора…       Тут-то Джон и узнал одно из слов, которые записал для него Халдон. «Быть может, это местный благородный дом?» –…Мы беженцы из Ладроса, что к северу отсюда. Бежим от войны, что обрушилась на наши дома, – продолжал Амарфион, – полагаю, пришла пора и вам, милорд, рассказать нам, кто вы.       Ладрос… Коннингтону это название было незнакомо. Ни на одной карте известного мира он его не видел; не слышал, чтобы о нем и говорили. – Я Джон Коннингтон, – зычно объявил он для все собравшихся, – десница Эйгона Таргариена, Истинного короля. Вместе с войском Золотых Мечей мы выступили в поход, но очутились в этой долине.       Если этот Амарфион разговаривал на всеобщем языке, то ему должны были быть знакомы хотя бы слова о Таргариенах – драконы были в мире всяко известнее Всеобщего языка. Но собеседник повернулся к женщине и между ними состоялся короткий разговор. – Леди Медлин о вас не ведомо, – пояснил Амарфион, – но мы не намерены сражаться с вами. Вы превосходите нас числом и уже готовы к войне.       Значит, женщину звали Медлин; но в глазах Джона на леди она ничуть не походила. – Мы здесь боремся с теми же тварями, что и вы, – сказал Коннингтон и указал взглядом на выжившего подростка. – Два дня назад мы нашли этого мальчика, а с ним – трех мертвецов. Выходит, он один из ваших. – На нас нападали, и не раз, – печально сказал Амарфион, – многие умерли по пути, другие отстали. Нам бы хотелось, чтобы вы его вернули. – Нам нужны проводники, – уцепился за эту возможность Грифон, – любой, кто говорит на нашем языке получит за свои услуги щедрую награду. Мы даже готовы взять ваших людей под защиту, только помогите нам выбраться отсюда.       Да, пришлось бы взять на довольствие лишние рты, но проводник того стоил. – Так, значит, у вас есть еще люди? – разгорелись глаза Амарфиона. – Радуйся, что тебе вообще предложили! – громыхнул Пик, – но не слишком ли много вопросов? Вы же можете быть лазутчиками!       Хоть Джон и сомневался, что это шпионы, но раскрывать об отряде больше, чем стоит, не собирался. – Большая часть наших там, позади нас, стала лагерем у дороги. Если вы окажете нам помощь, то, даю вам слово лорда, мы защитим вас от пауков, – объявил Джон и махнул рукой, дабы сэр Торман молчал и не вмешивался. Такая осторожность заслуживала чести, но не было причин думать, что оборванные дикари были вражескими лазутчиками или шпионами. Разумный командир просто не выбрал бы подобную публику для этой задачи, тем более, не послал бы ее в настолько опасное место, как это. – Им нужно посовещаться между собой, лорд Коннингтон, – промедлив с именем вестеросца, Амарфион учтиво откланялся и процессия двинулась обратно в свой лагерь. Ждать долго не пришлось, переговорщики вернулись уже через несколько минут. Амарфион направился к хоругви Джона. – Решено, – объявил он, теребя бороду, – я стану вашим проводником, если вы и ваши солдаты будете нас защищать.       Как бы неуверенно не выглядели Медлин и остальные ее спутники, Джон заметил и промелькнувшее на их лицах облегчение. – Сэр Торман, верните им мальчика. Нам он больше не нужен, – приказал он; Пик и его воины позволили подростку уйти. Не оборачиваясь, ринулся он в лагерь, к своим соплеменниками. Мандрейку Коннингтон направил приказ возвращаться с двумя сотнями солдат обратно в главный лагерь Золотых Мечей и сообщить новости о произошедшем. Костяк наемного воинства должен был выступать сюда, как только будет готов. А Джон бы оставался с авангардом их встретить. Солдат до мозга и костей, Мандрейк не оспаривал приказы и отбыл их выполнять, оставив Коннингтона на попечение Пика и Флауэрса. Отряд первого отослали прикрыть тылы и дорогу; оставшиеся шестьсот пятьдесят наемников встали в оборону вокруг лагеря беженцев. Когда второй привел к лагерю свою тяжелую конницу, то спешился; Джон последовал его примеру. – Здорово, что ты ни хрена не поменялся, сударь мой Джон, – рассмеялся бастард из Простора, – двенадцать лет прошло, а все такой же дока, хоть по тебе и не скажешь. Вот Бездомный Гарри-то вестям обрадуется, хоть прекратит засирать свой золотой шатер от страха. – Слушай, нам еще выбраться отсюда надо, – ответил Грифон.       «А Бездомный Гарри может оставаться на месте, как бы ни был он полезен». – Да понимаю. Но это же здорово, что мы нашли проводника. Знаешь, мне бы брюхо скрутило, если бы дошло до того, чтобы сжечь этот табор. Хватит с нас и пауков. – Не ожидал я от тебя такого благородства, Флауэрс. У тебя что, после посвящения в рыцари, Симеон Звездоглазый в брюхо вселился?       На самом деле Джон был доволен, ведь он обеспечил помощь. Вспомнилась Каменная Септа: тогда ни угрозы, ни клетки, ни посулы не помогли схватить Узурпатора. «Я подвел отца, но сына не подведу»….       Флауэрс насмешливо фыркнул. – Ничего себе, грифоний лорд шутки шутит? Семь Преисподних что ли замерзли? – приложился он к фляге, – знаешь, когда я только пришел к старине Черному Сердцу, я был долбаный герой-сорвиголова. Строен как тростинка, с патлами на башке и при двух целых ушах. Наобещал мамочке, что вернусь домой лордом, весь в золотых кольцах, да бушелем спелых кровавых яблок, ну, ты понял…       Рыцарь вдруг замолчал, став мрачнее обычного. – Добыл я себе и золотых браслетов, и рыцарство тоже, да только то яблоко, что хотел сорвать, сгнило в земле много лет назад.       Джон понимал его лучше остальных. Два года назад его достигли вести о смерти Роберта Баратеона. Он узнал об этом раньше, чем большинство жителей Эссоса: евнух написал ему, едва остыло тело Узурпатора. Грифон кипел яростью. Долгих четырнадцать лет, нет, больше, надеялся он отомстить за позор Восстания, смыть с себя это пятно. Баратеон подох как пьяный олух – но не как предатель. Его убил на охоте кабан. И не было повода для радости в том, что сын и братья узурпатора вскорости сцепились в борьбе друг с другом, стремясь, каждый, урвать трон, на который они не имели права. – Что толку думать про моего знатного ублюдка-папаню, – наконец, произнес Флауэрс, – всего-то надежды, что пять королей приберегли для меня немножко Фоссовеев. Ну а если нет, то пусть король пожалует мне Сидерхолл.       Насколько знал Джон, Война Пяти королей отняла множество жизней лордов и рыцарей, не пощадив даже Великие дома. Семью Эддарда Старка выкосили клинки Железнорожденных и предательство Фреев; младшего из братьев Узурпатора прикончил один из его собственных рыцарей. – За достойную службу будет и добрая награда, – ответил бастарду десница, – но у Его Величества Эйгона требования к верноподданным выше, чем у Бездомного Гарри Стрикленда к наемникам.       Сделав очередной глоток из фляги, Флауэрс расплылся в улыбке, сверкнув золотым зубом. – Если смог пережить Черное Сердце и переживу Джона Коннингтона, то никакой дракон мне уже не страшен... А ведь останься ты в отряде, тебя бы выбрали генерал-капитаном. Стал бы новым Злым Клинком. У тебя было бы столько золота, что ты вернул бы себе титул. Принес бы нам больше побед, чем вообще по силам Бездомному Гарри. – Я это прекрасно понимаю, – ответил ему Джон, – но в изгнании золото и титул мало что значат.       Майлс Тойн ему благоволил, и Джон многократно оправдывал это доверие. Черное Сердце искренне видел Грифона лучшим преемником. Хотя мало кто любил Коннингтона, никто не сомневался в военном мастерстве вельможи-изгнанника. Но роль здесь играла намного более древняя, глубинная привязанность. Он просто не мог закрыть глаза на то, что сын принца Рейгара нуждается в нем. Как ни ранила ложь о позорной смерти (как и то, что он больше никогда не видел улыбки Тойна), Коннингтон не сожалел о том пути, что он избрал.       Раздался звук шагов, десница поднял голову. К нему подошел незнакомый сержант. – Приближаются основные силы Золотых Мечей, уже видны наши знамена, - доложил он.       Вскоре с пригорка стали видны флаги Золотых Мечей. С высот спускался эскорт Джона; сотни, нет, тысячи солдат и лошадей двигались к стоянке из-за холмов. Множество находившихся в лагере высыпало наружу поглазеть на приближающееся войско. При виде четких шеренг наемников и развевающихся на ветру золотых знамен на их лицах читались опасения и беспокойство – но и не меньший восторженный трепет. А когда перед обитателями табора во всей красе предстали слоны, серых гигантов, украшенных хоботом, большими ушами и бивнями, встречал сдавленный шепот и раскрытые в изумлении рты. Леди Медлин была явно поражена этим зрелищем, очарованный им не меньше Амарфион, по крайней мере, пытался сохранить спокойное выражение лица. – Вы сдержали слово, лорд Коннингтон, – сказал он, – это могучее войско. Войско рода человеческого. Эти огромные серые звери - вы используете их как вьючных или боевых? – Да, слонов используют в бою, но прямо сейчас они для этого не годятся.       В походе на толстокожем восседал только погонщик. Перед боем на спинах зверей должны были располагаться деревянные платформы, словно маленькие башни, а на клыки надевали клинки. Столкнувшись на поле боя с топчущей все на своем пути атакой слонов Золотых Мечей, обращались в паническое бегство любые лошади, кроме, разве что, самых выдрессированных. – Я тоже слов на ветер не бросаю, – многообещающе улыбнулся проводник, – теперь, когда с нами вся мощь ваших ратей, у нас есть надежда.       Предстояло еще много работы. – Убедитесь, что ваши люди поняли, что от них требуется, – заявил Джон, – их будут защищать, но наша провизия ограничена. Как и рабочие руки. Если кто-то потеряется, мы не станем подвергать солдат опасности, бросая их на поиски в тумане. За вами вышлют позже.       «Тут скорее придется следить за некоторыми из своих». В лагере надлежало соблюдать дисциплину. И у Джона не было сомнений, что в рядах отряда найдутся готовые пойти на грабеж и изнасилование. Наемникам доверять было нельзя.       Проводник понимающе кивнул, а Джон вернулся в седло, чтобы возвращаться к войску.       Уже к полудню Золотые Мечи не только стали лагерем на новом месте, но и начали возводить в нем грубые шатры для беженцев. Даже при наличии помощи от Амарфиона, раздававшего указания своим соплеменникам, с этим возникли сложности, так что работа затянулась до захода. Солнце скрылось на западе, погрузив долину во тьму, и большинство командиров отряда, как и Джон, собралось в шатре генерал-капитана. Коннингтон собрал их там, чтобы проводник мог им представиться. В сопровождении двух пехотинцев явился Амарфион. Он изучающе оглядывал помещение и лица собравшихся. – Это его ты нашел нам, Коннингтон? – брякнул Тристан Риверс из Речных земель, машинально теребя навершие меча, – один единственный дикарь? – До, он один, но он владеет всеобщим, – высказался Лисоно Маар, – видал я публику и хуже, что разведчиков, что следопытов. – Господа предводители! – заговорил Амарфион, приковывая к себе всеобщее внимание, – мне понятны ваши тревоги, но, пожалуйста, позвольте же мне сказать…       Джон кивнул, его примеру последовали Флауэрс, Маар, Коулс и Маддс. Не было смысла тянуть время. – Кажется, он забывается, – пробормотал Эдориен на низком валирийском, что не укрылось от ушей Коннингтона. Амарфион так уставился на волантийца-казначея, что Джон подумал, будто «туземцу» знакомо и это наречие. – Для начала, расскажи нам об этой долине, – спросил Риверс, – никто из наших людей о ней не слышал. И не видел ничего подобного. – На ваш язык её название можно перевести как Долина Жуткой Смерти, – начал Амарфион, – она пролегает почти точно с востока на запад…       Название местности подходило превосходно, и наемники в этом уже убедились. – Что находится к северу и к югу отсюда, – скрестил руки на груди сержант Джон Мадд. – Территория к югу почти непроходимая. Она заросла густым лесом. На севере горы. Но там еще больше пауков, чем здесь. Там на вершинах водится кое-что и пострашнее.       Ропот поднялся среди командиров: многие в голос задавались вопросом, что же может быть хуже. Джону пришлось встать, жест его руки привел остальных к молчанию. – Где выход из долины? – спросил он, – Вот где наша забота. – По дороге можно выбраться и с запада и с востока. Ближайшая для нас, это западная горловина, – ответил Амарфион, – она выводит к реке Миндеб. За ней лежит Печальная Обитель, Димбар, как её зовет мой народ.       Джон никогда не слышал о Печальной Обители. Он бросил взгляд на остальных в надежде на то, что кому-нибудь она лучше знакома. Но обнаружил только такое же замешательство. – Все как на подбор, красивые и незнакомые названия, – сухо заметил Маар, – а пауки там тоже водятся, как и здесь? – Нет, – покачал головой проводник, – этих существ редко встретишь за пределами этой долины и северного кряжа в больших количествах. У берега реки рассеивается вся мгла.       Впервые заговорил Гарри Стрикленд, до этого капитан-генерал хранил молчание. – Значит, решено: двигаемся на запад к реке! – слегка ободрился он, – помяните мое слово, Стрикленды и Золотые Мечи будут у вас в долгу, ели вы поможете нашим ребятам.       «Семь преисподних, как же им движет страх», думал Джон. Бездомный Гарри не мог дождаться, когда окончат расспрашивать проводника. – Слишком торопливый вывод, – заявил Коннингтон, – А что за пределами долины на западе? Другие противники? Армии? Можно ли добыть там снабжение? – Только несколько рассеянных по округе поселков, – легко развеял сомнения Амарфион, – Обширные открытые пространства, где можно добыть дичь. К северу оттуда через перевалы можно попасть на плодородные альпийские луга у подножья гор. – Так если вы это все знаете, – почти дал петуха от неуверенности Эдориен, – то почему не ведете своих соплеменников из долины. Мы нашли вашу партию потерявшейся и испытывающей нужду. Как же мы можем доверять вашему умению ориентироваться?       И в этом волантиец был прав. То, что чужак говорил на всеобщем, само по себе не делало его заслуживающим доверия больше любого другого бродяги. Но Амарфион с мрачным видом повернулся к казначею. – Милорд, с нами не было большого и обученного войска, у нас есть лишь плохо вооруженные мужчины и женщины, которые несут большие потери. В отличие от вас, нам с боем не пробиться. Но если вы не доверяете мне сейчас, позвольте завтра показать себя в деле. И покарайте по своему усмотрению, если я не справлюсь. – Этого не потребуется, – вмешался Стрикленд, немедленно награжденный кислой миной волантийца, – казначей Горис Эдориен, как и я, просто заботимся о своих людях. Как и вы, вне всякого сомнения, желаете добра своему племени.       «Да, нет, Гарри, тебя больше всего заботит собственная шкура».       Но мысли Джона все время возвращались к Эйгону. Он совершенно точно заинтересовался бы этим народом и захотел больше о нем разузнать. Быть может, он отважится заговорить с Амарфионом, расспросить чужака или изучить у него язык. Но Джон не мог позволить себе подпустить этого бродягу к королю, даже если с ним будут охрана и Дакфилд.       Какое-то время продолжалось обсуждение всего, что касалось снабжения и вопросов о дальнейшем пути. К тому моменту, как все разошлись, в шатер уже нагнало холодного ночного ветра, и Джон покрылся гусиной кожей. Когда он добрался до своей койки, была уже глубокая ночь.       Разбудили десницу сигналы тревоги, рев рогов и громкие возгласы. Сбросив одеяло, он вскочил на ноги, со всей прытью схватил меч и выбрался наружу. У командирских шатров уже суетились солдаты. Время было предрассветное, впору петь соловьям, но доносились только отдаленные крики. – Что происходит?! – потребовал он доклада от первого попавшегося сержанта, им оказался Хамфри Стоун. – Милорд, у нас в тылу замечены пауки. В больших количествах, – отрапортовал уроженец Долины. – Защищайте шатер Его Величества! Это во-первых! Во-вторых, подать сюда проводника! – рявкнул Джон, раздавая приказы; потрясение от угрозы живо стряхнуло с него сонливость, – где Тристан Риверс? – Уже с арьергардом, милорд, – ответил Стоун.       Хоть что-то радовало. Вернувшись в палатку и облачившись в кольчугу, Джон снова выбрался наружу. Вскоре суматоха прекратилась сама по себе: солдаты изготовились к бою. Временно перепоручив командование прикрытием Бренделю Бирну, приехал обратно Риверс. Он доложил, что пауки скапливаются позади лагеря в стороны от дороги, но еще ни на кого не нападали. Когда распространилось известие о тварях, среди солдат поднялась паника, перекинувшаяся и на табор беженцев.       На спешно созванное совещание присутствующих командиров притащили и Амарфиона в поисках совета. Решение выработали быстро: оставить сильный арьергард, две тысячи человек под командованием Риверса, а остальным готовиться к дневному переходу. – Отряд сэра Тристана прикроет нам спину, пока мы не убедимся в том, что дорога достаточно безопасна, чтобы они могли следовать за нами, – заключил Коннингтон, когда диспозиция была определена, – тогда мы и соединим силы на привале. А наш проводник... – сделал он паузу, – поедет с авангардом.       К тому моменту, как передовой отряд был собран, уже рассвело. Казалось, что солнце в долине светило ярче, чем когда-либо. Туман стал жиже, тени отступили. И хотя мгла полностью не исчезла, она словно деликатно расступалась перед знаменщиками авангарда, когда он двигался по лощине. Это напомнило Джону недавнее знамение, когда туман развеялся перед тем перелетным ястребом. Коннингтон его не забыл. Был ли то знак от Семерых, как говорили некоторые, ниспосланный в поддержку Истинного Короля и его похода? Что бы то ни было, ни позавчера, ни сегодня птица не появлялась.       Джон повернулся с Амарфиону. Их проводнику выделили лошадь; он ехал наравне с остальными в авангарде, столь же легко, как говорил на всеобщем языке. Хоть говорил он мало, но разговаривал совсем не как простолюдин. Поражала легкость, с которой проводник держался в седле, – как и то, что среди своих земляков с пришельцами мог общаться только он один. Быть может, этот Амарфион был знатного рода или же вырос в имении лорда. «Или же он подослан шпионить за Эйгоном», закралось к Коннингтону подозрение, «нельзя позволять ему встречаться с королем, пока не докажет свою преданность». Коль скоро предстояло и дальше проводить время среди этого племени, Эйгону стоило бы выучить их язык, но Джон предпочел бы учителя, заслуживающего большее доверие. Кто бы ни был этот местный, союзник или шпион, десница был уверен, что Амарфион скрывает больше, чем кажется на первый взгляд.       На сей раз продвигались быстрее. Встреча с пауками перед рассветом, как и чуть прояснившаяся погода, подстегивали солдат вперед. – Как думаете, милорд, мгла рассеивается? – спросил Джона Каспор Хилл, один из наемников. – Если рассеивается, то ночью мы сможем посмотреть на звезды и по ним понять, куда мы угодили.       Мореходы использовали звезды, чтобы проложить курс в незнакомых водах. Хотя Яндри и Исилла знали Ройну как свои пять пальцев, на борту «Скромницы» Джон научился основам штурманского дела на случай, если оно понадобится. Полумейстер тоже кое-что в нем понимал. – Не развеется, – прозвучал в ответ голос Амарфиона, – Туманы здесь никогда не прекращаются, потому что их создает внешняя сила. Мгла может ослабнуть, как сейчас, или же ее рассеет чье-то вмешательство, но потом, до захода солнца, она наползет снова. Если угодно посмотреть на звезды, то удастся это только за Миндебом. – Что за колдун сделал ущелье таким? – спросил Джакхо, схватившись за рукоять меча.       Амарфион прищурился и покачал головой. – Это место сотворил не человек. Говорят, что демоница, столь ужасная, что даже свет не может ее коснуться, много лет назад угнездилась в Горах Ужаса. А эти пауки – ее отродье, что ползет сюда с севера… Но нам лучше прекратить этот разговор. Слишком много говорить, значит, привлечь к себе ненужное нам внимание. – Глупо болтать о демонах там, где они могут тебя найти, – согласился дотракиец. Джон задумался над его словами. Трудно было поверить в историю о демоне, но все они видели наводнявших долину пауков, отравленные воды и мглу. В таком месте подобная история была не менее правдива, чем Рок Валирии. Среди переговаривавшихся между собой солдат зазвучали отборные ругательства.       Проехав вперед еще несколько часов, рано пополудни разбили привал. Продвинулись недалеко, но нужно было думать об арьергарде Риверса. Даже если на товарищей не напали, им же еще нужно было нагнать остальную армию. Но, пока этого не произошло, нельзя было по-другому узнать об их делах, кроме как бросить новых солдат на их поиски. Вызвался Ласвелл Пик – с Риверсом они были друзьями. Но Джон колебался. – Мы провели в дороге несколько часов, лорд Ласвелл, – возразил он, присев на один из табуретов, – кого ни возьми, все устали. Скольких вы бы ни взяли, их будет меньше, чем сам отряд Риверса. Вам придется пройти в два раза больше: сначала вернуться назад, а потом довести сюда две тысячи солдат. На это уйдут часы, к этому моменту уже успеет стемнеть. – Можем собрать отряд поменьше, неполную сотню, с запасными лошадьми, – попробовал поспорить Пик, но Джон его оборвал: – Только для того, чтобы рискнуть своей и их жизнями? Нельзя допустить повторения того, что творилось в первые три дня, что мы здесь провели, – упрямо ответил он, не желая больше слушать просьб рыцаря, – будем ждать их возвращения. А если его не будет в течение одного дня, то нам нужно двигаться дальше. Несмотря ни на что. – Лорд Коннингтон, не спорю, что вы умелый предводитель и военачальник, – елейным тоном начал Пик, но глаза его горели гневом, – да только вы не сражались плечом к плечу с Золотыми Мечами уже двенадцать лет. Вы десница короля. Но не генерал-капитан. Там в беде наши товарищи и сэр Тристан!       «Пик больше беспокоится о друге, чем об армии. Риверс и сам найдет к нам дорогу. Если ему это не удастся, то мы не можем рисковать новыми людьми в попытках его разыскать».       Но только он собрался ответить, как прозвучал новый голос. Повернувшись, Джон увидел Амарфиона. – Господа, – обратится к рыцарями проводник, – позвольте мне повернуть назад и я приведу к вам ваших бойцов. Если вас волнует моя безопасность, то мне понадобятся свежие кони и небольшое сопровождение. Но я знаю эти края лучше любого из ваших, так что, если не вернусь к ночи с отрядом Риверса, вы вольны двигаться дальше с чистой совестью.