"Сайранг" - значит "Жгучий булат"

      С начала похода прошло двое суток. Да, войско двигалось вперед, но не настолько, как того хотел или ожидал Коннингтон. Ведь они все еще не выбрались из долины, они теряли людей и припасы, а конца и края этому было не видать. Время поджимало, Грифон ощущал это с каждым ушедшим днем. Даже при жестком нормировании, их провизия не была вечной и должна была закончиться, а фуражироваться было негде. Десятитысячная армия, отягощенная обозом, не могла двигаться на голодный желудок. Даже самый дисциплинированный солдат, дойдя до этой черты, мог дрогнуть. И что тогда? На что пойдут отчаявшиеся от голода солдаты, которым не к кому дезертировать или некуда бежать, вооруженные до зубов ветреные наемные сердца? Джон не доверял наемникам даже в Волон-Терисе, где он был намного более уверен в их благих намерениях. Что, если они обратятся против Эйгона, решат напасть на него или взбунтоваться против командиров?       «Тем более, нельзя доверять командирам». Те, кто всю жизнь сражался ради золота, скинут мантии верных слуг короля так же быстро, как и надели, стоит только этому королю не выполнить своих обещаний. И что тогда удержит такого человека от заявления, будто из него выйдет лучший командир отряда, чем генерал-капитан или лорд-десница?       Время поджимало по всем направлениям. Два дня назад начал чернеть еще один ноготь, вчера поражен был и третий. Серая Хворь расползалась по руке намного быстрее, чем раньше. Быть может, сопротивляемость организма снизила усталость, или полученные в бою ранения? Или сама эта треклятая местность разгоняла заразу все дальше по телу? Не в первый раз, осматривая руку, чувствовал Грифон соблазн её отсечь. Джон уколол острием кончик указательного пальца – он уже онемел. То слабое подобие отклика, что еще осталось, было подобно отдаленному эху. Плоть на суставах начала терять цвет, она крошилась и покрывалась трещинами, обещая превратиться в такой же камень, как и ноготь.       И снова он ощутил это искушение. Если бы он отрезал руку, быть может, болезнь можно было остановить. Простое решение, всего один удар меча или топора. Да, будет больно, но он отсечет гниль и останется жив… Нет, членовредительство Эйгону не поможет. Да и Джона не вылечит – только подвергнет большей опасности. Нужно было озаботиться дорогой и жизнью мальчика, а не своей шкурой. И неважно, как.       Внимание лорда переключилось с ножа на кувшин с вином. Джон окунул руку прямо в вино. Чтобы сдержать распространение болезни рекомендовался уксус, но приходилось использовать вино. Грифон не был уверен, насколько оно помогает, но, начни он требовать себе уксусу каждый день, это вызвало бы подозрения. Задержав дыхание, он полоскал ладонь в спиртном, сжимая и разжимая кулак, шевелил пальцами. Вновь надетая перчатка с ходу пропахла винными парами. Оно и к лучшему: старая ложь, будто бы он упился насмерть в лисенийском борделе, вновь могла сослужить ему добрую службу.       Закончив процедуры, он погрузился в мысли, обдумывая то, с чем они уже столкнулись. После засады и боя, Джон понял, что они имеют дело с чем-то большим, нежели животные. Чуть больше недели назад он счел бы саму мысль о подобных тварях вздорной байкой или детской страшилкой. Но Грифон знал, что такое война, и разбирался в сражениях. Никакой зверь – даже самая свирепая стая волков – не собирался в таких количествах и не выказывал подобного коварства. Пауки следили за ними, терпеливо дожидаясь, когда вымотанный дневным переходом отряд покажет слабину. Словно люди на новую войну попали. Джона это мало радовало: в сражениях и засадах грозила истаять живая сила Золотых Мечей, столь остро необходимая Эйгону, чтобы победить в борьбе за законный престол. Да и самому Эйгону стоило прислушаться к словам десницы. Он уже прошел боевое крещение, показал храбрость и смекалку. И Джон был горд за него и за себя – он не воспитал наследника трусом. Королю надлежит стоять на своем, Железный Трон не терпит слабаков – как это было в старые добрые времена с королем Эйнисом. Но мальчик подверг себя опасности, пренебрег указаниями Коннингтона. Ролли за это поплатился.       «А потом он сделал его лордом-командующим Королевской Гвардии». Еще одна ошибка. Дакфилд силен и предан, но в гвардейцы не годится. Сын оружейника, беглый преступник, наемник. Да, хороший боец, но просто «хорошим» тут быть недостаточно... Когда он обратил на это внимание короля, тот лишь привел в пример сэра Дункана Высокого – разве тот не был рожден в трущобах Блошиного Конца, не служил безвестному рыцарю? Даже поднял руку на принца королевской крови. Но, милостью своего короля, которого тоже звали Эйгон стал гвардейцем и лордом-командующим, окруженный всеобщими любовью и уважением.       «Только вот Эйгон Пятый, «Невероятный», спокойно воцарился на Железном Троне, а вот Эйгон Шестой – нет».       Королевская Гвардия была элитным братством, она могла привлечь на их сторону лордов и рыцарей, если бы они увидели, что Эйгон окружен лучшими из лучших, величайшими воинами королевства. А будет ли сын лорда воспринимать отпрыска кузнеца своим лордом-командующим?       В лагере заревел рог. Джон торопливо выскользнул из шатра, разобраться, в чем дело. До этого он приказал всем трем Пикам, Ласвеллу, Пайквуду и Торману, разведать дорогу впереди с отрядом в двести пятьдесят копейщиков, который теперь возвращался в лагерь. Коннингтон направился к стоявшему неподалеку шатру генерал-капитана и стал дожидаться разведчиков снаружи в компании Флауэрас и лисенийца Маара. Первым явился Ласвелл, старший из братьев, самопровозглашенный лорд Звездного Пика, среднего роста, широкоплечий, с коротко остриженными темными волосами и бородкой клинышком. На своем сюрко он носил старый герб дома Пиков, три черных замка на оранжевом поле, но каждый – перечеркнут красной чертой. То было четкое заявление наемника о своих правах: Пики были древним дворянским родом, много лет назад сражавшимся за Черного дракона и лишившимся двух из трех своих прежних замков. Или всех трех, если говорить об этой ветви дома. Куда еще было податься рассеявшимся сторонникам давно сгинувшего Черного Дракона, как не в ряды Золотых Мечей? За Ласвеллом следовал сэр Пайквуд, высокий мужчина с длинной, спускавшейся на грудь бородой, несущий на плечах длинный золотой плащ. Последним был сэр Торман, самый крупный из братьев, с большим животом, но крепкого сложения. Все трое выглядели усталыми, но в их поведении было нечто большее. – Докладывайте, господа! – сощурившись, выпалил Джон. – Лорд Коннингтон, мы вернулись после вылазки...       «Вылазка… Прямо как у Ночного Дозора за Стену. Быть может, для этих краев такое понятие и подходило.» – …И нашли больше, чем рассчитывали. К северу от дороги обнаружились следы, они ведут вверх по долине, по крутым осыпям.       Десница сжал зубы. Он-то приказывал не сходить с дороги и возвращаться в лагерь как можно быстрее. –…Следы были не паучьи, а человеческие, причем свежие, – продолжал лорд Ласвелл, – и мы пошли по ним в холмы. Обнаружили тех, кто их оставил. Но и пауки тоже выследили их. Не больше дюжины тварей – они просто сбежали, заслышав наше приближение. – Уцелевшие есть? – спросил Флауэрс; Джон же хранил молчание. Кто бы ни были те люди, пауки охотились и на них. Но что за народ может жить в здешних краях? – Ну, есть несколько, – ответил Пик, – сомневаюсь, что они долго потянут, – но мы притащили их с собой.       Он подал знак Пайквуду, который вместе с Торманом и четырьмя другими бойцами вскоре принесли четыре тела. – …Остальные были уже мертвы. Этих мы нашли затянутыми в паутину, пауки их одолели.       Тела положили наземь, Джон послал за лекарями и Полумейстером. Пока же ему захотелось самому осмотреть «находку» Пика. У всех на теле и одежде были следы липкой склизкой паутины. Первым осмотрели старика, на вид старше семидесяти, тот был сед как лунь, лицо его покрывали глубокие морщины, клок бородки торчал на подбородке. Карие глаза остекленели, гримаса боли искажала лицо. Одеждой ему служила толстая овчина, обильно залитая кровью. Кровь была и на руках. Когда Джон опустился на колено и расстегнул верхнее платье, то обнажилась жуткая рана на животе. Старик был скорее всего мертв уже к тому моменту, как его нашел Пик.       Следующей оказалась женщина, ширококостная, крепко сложенная, с каштановыми волосами, смуглой кожей и темно-серыми глазами. Джон дал бы лет тридцать пять. Её верхняя одежда и белье тоже были сшиты из овечьей шерсти. Еще одна женщина, темноволосая, примерно того же возраста и вида, казалась тоньше в талии. И, наконец, мальчишка не старше семнадцати. Под его шерстяным тулупом оказалась ярко-синяя рубаха, расшитая орнаментом из листьев и цветов, да отменной выделки кожаный пояс. Одет он был богаче всех в этой семье. Подросток, пожалуй, был чуть смуглее Эйгона, но вся краска оставила его лицо, побитое и исцарапанное. Да и потом, при своей стройности Эйгон успел накачать мышцы тренировками и выглядел выше и шире этого худого юнца. Нечесаные и свалявшиеся темно-русые волосы спускались «добыче» до плеч, небритый пушок налетом покрывал щеки. Но от этого зрелища у Джона похолодело в животе. На месте этого ему представился совсем другой мальчик.       Оглядеть тела тщательнее не хватило времени, скоро прибыли лекари, за ними семенил и полумейстер Халдон. Начали грузить «улов» на носилки, чтобы отнести к остальным раненым. Десница за ними не последовал, предпочтя дожидаться возвращения Халдона, когда тот закончит. Это мало что меняло – Ласвелл был прав, долго найденным было не протянуть, если вообще в них оставалась хоть капля жизни.       Но значимым было само их присутствие. Если здесь были другие люди, то не одни. Это были не воины, а простолюдины, и Джон сомневался, что четверо пастухов появились в долине одни. И если будут найдены еще, то их нужно допросить. «Мы должны знать, куда нас занесло». Коннингтон и не думал, что новость удастся долго скрывать. Командирам нужно было быть в курсе, как и Бездомному Гарри. Вне всякого сомнения, заинтересовался бы чужаками и Эйгон. А вот насчет рядовых Золотых Мечей точно сказать было нельзя. Быть может, находка и улучшила бы боевой дух, но такие сведения могли бы подхлестнуть дезертирство – или мародерство, если им удастся найти селение. Становиться бандитом и грабить чернь Джон не собирался. Эйгон был истинным королем, а не стервятником, как разорявшие Вестерос Старки, Ланнистеры или Баратеоны. И когда он займет трон, он принесет справедливость, правосудие и мир, он восстановит все, разрушенное Узурпатором – а не уподобится той падали, что следовала за ним. – Соберем офицеров позже, – повернувшись к Флауэрсу и Маару, заявил Джон; то был приказ, а не просьба, – и генерал-капитана тоже пригласить.       Стрикленд вышел из боя почти без единой царапины, хотя Уоткин, его оруженосец, получил серьезные раны. Генерал-капитан переживал за его здоровье, прося Халдона присмотреть за ранами сквайра и посещая раненого в шатре. Проявил бы Черное Сердце такое мягкосердечие? Джон почему-то думал, что нет. Майлс Тойн был отцом своим солдатам, он заботился о них, но хорошо знал, насколько кровавой бывает работа наемников. У Гарри этой жилки не было.       По пути обратно Джон обнаружил, что поблизости толпится все больше солдат – быть может, до них дошла молва о «находке» Пика, вот им и хотелось взглянуть на нее хоть одним глазком. Флауэрс гаркнул на них, призвав вернуться на посты и грозя выпороть плетьми за пренебрежение обязанностями. Коннингтон поторопился прочь, оставив наемников разбираться со своей службой. Деснице нужно было сослужить свою – поговорить с королем. Добравшись до Эйгонова шатра, он застал юношу снаружи под сенью слегка колыхавшегося штандарта Таргариенов. Одетый в красного сукна стеганку, в руках тот держал большой меч, упражняясь в фехтовальных приемах, правда, без соперника. Заметно было, что, хотя король уже перерос самого Джона, удерживать желаемое равновесие с этим тяжелым клинком у него не получалось. Джон наблюдал, как он выхватывает меч, изготовившись к бою, и рубит воздух. Юноше следовало быть ловчее и лучше держать опору: иногда Эйгона тянуло вслед за замахом меча на добрый шаг или же он слишком раскрывался, оставляя незащищенным торс. Мечом-бастардом Эйгон владел отменно, то было его любимое оружие, хотя по распоряжению Джона Утяра учил его орудовать и булавой, и топором. Рейгар тоже был отменным мечником, но намного лучше управлялся с копьем, доказывая это на турнирах, от Штормового предела до судьбоносных состязательных списков Харренхолла.       «И все же им обоим он предпочитал арфу и песню».       При Эйгоне находился и Утяра. Кольчужная рубаха рыцарю доставала до колен, меч покоился на боку, а на плечи был наброшен новенький белый плащ Королевской Гвардии, который Дакфилду заказал Эйгон. И когда Джон посмотрел на нечесаного лорда-командующего, вчерашнего простолюдина от силы двадцати пяти лет от роду, который даже ростом был ниже, чем монарх, которого ему следовало защищать, ему только и оставалось, что сравнивать его с воинами из своего собственного прошлого.       Короля Эйриса охраняли величайшие рыцари: Белый Бык, Меч Зари, Барристан Смелый, принц Ливен Мартелл, Уэнт и Дарри. И Цареубийца. Его десницей был Тайвин Ланнистер, а кронпринц Рейгар… Рейгар был образцовым принцем, наделенный всем, о чем можно было только мечтать. То было во дни юности Коннингтона. Теперь он был стар. А все, что ныне было у сына Рейгара – наемники и рыцари им под стать, да умирающий Грифон, лишившийся и владений, и чести.       Заметив Джона, Эйгон спешно закончил упражняться и отправил меч в ножны. Дакфилд вытянулся по стойке «Смирно». – Гриф, ты послал за Халдоном и он рванул к вам как угорелый. Это как-то связано с Пиками? – спросил юноша. – Дело срочное, – ответил его десница, – и потому я здесь. В этой долине, кроме Золотых Мечей, есть еще люди. Пик нашел четверых, мертвых или умирающих.       Любопытство на лице юнца сменилось обеспокоенностью. – Кто они? – спросил молодой король – И если они мертвы, то для чего звать Халдона? – Простолюдины, вроде как семья пастухов. Я послал Халдона, чтобы он мог детальнее осмотреть тела и личные вещи.       Все-таки Полумейстер был ученым и вполне мог обнаружить полезные зацепки.       Эйгон поскреб свой безбородый подбородок. – Я хочу лично их увидеть, – объявил он.       Когда так много еще лежало на весах, Джону подобное поведение показалось легкомысленным. Но ничего дурного в этом не было. – Как вам будет угодно, ваша милость. Прошу за мной. – Тогда сэр Ролли сопроводит меня, – добавил Эйгон. Здесь Грифон был с ним согласен, если уж Утяра стал королевским гвардейцем, то ему и надлежало нести эту службу, охранять своего короля.       Оставив меч, с которым прежде упражнялся, юноша набросил плащ. Указывать ему дорогу к палаткам лазарета Джону не пришлось – парень и так знал, где они находятся. Ведь он лечил раны, полученные Утярой. Хотя Ролли и прихрамывал, но выглядел вполне здоровым. Пользуясь случаем, по пути через лагерь Джон осматривал его состояние. Со стороны палаток кузнецов слышался перестук молотов и визг точильных камней: без сомнения, там чинили снаряжение после последнего боя. Неподалеку флтечеры трудились над оперением стрел для луков и арбалетов; столяры обрабатывали древки копий и щиты. Им нужно было поторапливаться, если Золотые Мечи хотели двигаться дальше. Джон распланировал отправление, движение и возведение нового лагеря на каждый день, но засада сильно их задержала. Прошли мимо конюшен: у Золотых Мечей был двухтысячный табун для конных рыцарей и их оруженосцев, а также резервные лошади. Если подсчитать еще и вьючных, то выходило еще больше.       «Если провизия закончится раньше, чем отряд выберется из долины, они первыми пойдут на убой».       На земляных валах гонял своих лучников Балак. С самого начала похода летниец был преисполнен мрачной решимости: один из его племянников до этого встретил смерть в бою. Хотя во времена Черного Сердца Джон знал только об одном сыне чернокожего, теперь в рядах отряда числилось уже несколько членов его семьи. Скорее всего, за эти годы они возмужали и, вслед за своим родичем, выбрали наемничье ремесло.       Наконец, добрались до шатров с ранеными и больными. После боя лазареты были набиты битком, теперь же здесь стало тише. Легкораненые уже вернулись к службе, тяжелораненые – отправились на тот свет. Эйгон вошел внутрь шатра, который был раза в два больше того, в котором квартировал генерал-капитан. На полу валялось множество окровавленных свертков. По ноздрям били гнилостные запахи: в воздухе разило кровью, гноем, мочой и фекалиями. Джон держался, а вот на лице Утяры лежала тень неловкости. Внутри было человек двенадцать пациентов, да несколько лекарей. В самом дальнем углу обнаружили Полумейстера, который уже отпустил остальных. Держась как можно сдержаннее, грамотей кратко поприветствовал их, не подав руки – они обе были перепачканы кровью. – Ваше величество, милорд-десница... Сэр Ролли, – удивленно поднял он брови при виде Утяры.       Четыре тела лежали на кучах тряпок. – Трое взрослых были уже мертвы, когда их передали мне, – заявил Халдон, – а вот в мальчике еще теплится жизнь. Он ранен и еле дышит.       И мейстер указал на кровавое пятно, проступавшее на бинтах сразу под плечом. Оно алело, но тряпки под раненым были пропитаны другой кровью, темной, не то черной, не то фиолетовой. Она явно была свежей и не успела свернуться. – Внутрь попал яд. Я старался, как мог, вывести его, но ничего вам не могу обещать, – заключил Халдон, прежде чем встать помыть руки в тазу с горячей водой. То была хорошая новость, ведь если раненый мог говорить, то был бы весьма полезен. – Это и есть те, кого обнаружил Пик? Похоже, что они семья – заметил Эйгон; хранивший молчание Джон тут же заметил нотки жалости в его голосе, – не богатые, не знатные. Что же привело их сюда?       Снаружи закричала птица, ястреб, как и тогда в битве. Джон повернулся к выходу, хотел было идти на звук, но услышал голос Эйгона. – Гриф! – закричал тот, – скорее сюда!       Джон поспешил обратно и увидел, что раненый задышал чаще и громче. Его пальцы дрожали, словно он пытался проснуться после глубокого сна. Когда рот мальчика приоткрылся, Халдон переместил его в полусидячее положение и поднес ему к губам флягу с вином. Часть жидкости пролилась наружу, но остальное очнувшийся раненый проглотил. Теперь он уставился на присутствующих глазами, круглыми от ужаса, почти вжавшись в кучу тряпок. Сейчас мальчик больше походил на загнанного зверя, чем на человека. – Говори, – сухо сказал ему Джон, щуря глаза.       Мальчик пристально оглядел Джона и Утяру, потом заговорил на непонятном языке. Он запинался, голос его был охрипший и испуганный, но все равно звучавшее наречие мало походило на какое-либо из известных Коннингтону. Джон бросал взгляды на Эйгона и Полумейстера, каждый из которых знал больше языков, да только они были озадачены не меньше. – Пей, – предложил ему Эйгон глоток из фляжки на торгашеском арго Вольных Городов, – ты слова мои понимаешь?       Мальчишка сердито на него посмотрел, но все равно взял флягу и отпил длинными жадными глотками. – Пока можешь говорить, пей, – продолжил Эйгон уже на другом языке в попытке получить ответ. – Что он говорит? – обратился тем временем Джон к Халдону, – ты можешь хоть что-то понять? – Это не похоже ни на один из изученных мной вариантов валирийского или гискарского, уж тем более не иббенийский или дотракийский, – с легким раздражением ответил Полумейстер; ему не нравилось, что даже его обширных знаний не хватало, – быть может, лоратийский? – Видел я лоратийцев, эти не похожи совершенно, – скорчил рожу Коннингтон. Лорат хотя бы был частью известного мира. Если бы там поблизости было нечто похожее на эту долину, об этом было бы известно. – И никакой лоратийский пастух не забрел бы так далеко за пределы вольного города, лорд Коннингтон, – кивнул Полумейстер, – Но у нас нет выбора, только пытаться дальше. Среди Золотых Мечей явно есть те, кому знаком их язык.       Да, это был вариант, но Джон понимал, что перед ним всего лишь очередная надежда, обреченная разбиться, стоит только за нее схватиться.       Тем временем, за время разговора все внимание Эйгона, кажется, сосредоточилось на выжившем мальчике. Король приказал Утяре помочь тому встать, но чужака явно пугали кольчуга и меч силача. Он вновь заговорил на своем странном языке, о чем-то просил. Эйгон сам протянул ему руку, чтобы помочь подняться – ответом вновь была тарабарщина. Оглядывая окружение, мальчик щурился с подозрением. Но вдруг подскочил на ноги, делая неуклюжие шаги и с трудом удерживая равновесие. Он посмотрел на тряпки и солому, на лежащие на них изломанные тела и, испустив пронзительный крик боли, упал на четвереньки. Несколько минут он кричал и визжал, кидаясь им на грудь, тряс, не получая отклика. На мгновение воцарилась тишина, на смену которой пришли слезы и рыдания. «У нас нет на это времени», подумал Джон – Сэр Ролли, займитесь мальчишкой. Погоревать он может позже, сейчас нам нужны ответы.       Ролли кивнул в ответ, но натолкнулся на сдавленный злобный крик, когда попытался поставить мальчика на ноги. Тот даже пытался ударить Ролли, но без толку – рыцарь был намного крупнее и сильнее. Не без раздражения, Утяра перехватил его поперек живота и оттащил прочь. Пораженный сценой Эйгон не проронил ни слова. «Излишняя мягкость пользы ему не принесет, как много лет назад она не помогла принцу Рейгару».       Когда они покинули шатер, Джон увлек Эйгона в сторону. Синяя краска начала облезать с его отраставших непослушных волос, становившихся все гуще; показались их серебристые корни. Много лет бривший бороду Грифон тоже махнул рукой на маскировку: теперь его челюсть покрывала частая рыжая щетина. – Смотрю, вы были этим недовольны, – обратился к королю Джон. И натолкнулся на цепкий и жесткий взгляд, намного жестче привычного. – Не королевский это поступок.       Но было и кое-что еще, что почувствовал Грифон, и за что ухватился. – Я видел, как вы заколебались, когда мальчик заплакал. Перед тем, как я отдал приказ сэру Ролли, – заметил он.       Эйгон смотрел прямо на него. – Я уже насмотрелся на сирот, на попрошаек и бедняков. В Вольных Городах они в избытке. Но это не тот случай. Понимаете, он заставил меня задуматься о принцессе Элии. Моей матери. О Рейнис… И моем отце, – напряженно дрожал голос короля, когда он заговорил о своей семье. Теперь он опустил взгляд, стараясь смотреть куда-то в сторону, мимо Джона.       «При Каменной Септе я подвел не только моего Серебряного Принца, я погубил и их. Он имеет право упрекать меня за это.» – Не нас винить за беды этого мальчика, – поджав губы, напомнил Коннингтон, – если бы не Пик, его бы сожрали. Если бы не Халдон, он умер бы от яда. – Прежде чем насадить рыбу на крючок, рыболов пускает в ход наживку. Я не позволю относиться к нему как к пленнику.       Быть может, возраст и близкое знакомство вызвали у Эйгона расположение к сверстнику. Прежде, когда Грифон не проявил сочувствия к карлику, Юный Гриф не возражал. – К нему и не будут. Но для меня ваше дело важнее его утешения. Король не должен быть ни слишком крут, ни слишком мягок, – ответил Коннингтон, напоминая юноше о его месте в мире, – трон судит тиранов и слабаков единой мерой, Ваша милость. Твердая рука нужна, чтобы править, не меньше, чем рука помощи.       Возможно, трудно было применять такой принцип к тому, кого жалеешь. Но, чтобы колокола из прошлого замолчали, Эйгону тоже скоро придется этому научиться. Прежде чем их предприятие окончится, многим придется пожертвовать. И, если боги будут добры, жертвовать будет Джон Коннингтон.