"Сайранг" - значит "Жгучий булат"

      Ородрет смотрел вниз с вершины наблюдательного холма. Под ним до самого горизонта простиралась густо поросшая лесами равнина Нарготронда. Стояла ранняя осень, многие растения уже окрасили листву в багряные и золотые тона – им предстояло опасть, в то время как другие сохранят зимой свою зелень. «Так заведено в Белерианде, все меняется и все кончается», – слегка взгрустнулось князю.       Равнина плавно превращалась в холмы, прибавлявшие в высоте и крутости склонов по мере удаления на юг, к берегам реки Нарог. Над гладью зеленого травянистого моря вставали островки курганов. Многие из них были подобны тому, на котором он сейчас расположился, полыми внутри – отсюда разведчики Нарготронда могли бы наблюдать за всеми подходами к городу и организовывать засады на любых чужаков. На открытой долине и до самых пустынных топей на северо-западе было разбросано множество таких укреплений – но впервые за многие годы их занимали гарнизоны.       Ородрет и его дружина уже оставили Нарготронд позади. Они продвигались на север вдоль Нарога, туда, где сам он не был уже много месяцев, на остров Тол-Сирион в крепость Минас-Тирит. Предводителю эльфов вспомнилось, как много лет назад он был назначен стражем цитадели, как назначил его править ею и прикрывать северные топи родной дядя, Финрод Фелагунд. «Король и дядя», подумал он, «подумать только, когда-то он для меня был только лишь родичем». За эти годы Ородрет, как мог, пытался обжиться в удаленной крепости.       Все это было до того, как была прорвана осада Ангбанда, и меньше чем за год рухнуло все, что веками так тщательно созидалось. «Мы так долго стояли на страже, и вот Враг ударил вновь». Ородрета те события застали в Нарготронде, вдалеке от его вотчины. И вот, из Дортониона и с болот пришли вести о том, что твердыня Тангородрима изрыгнула пламя, испепелившее северные равнины дотла. Вся линия осады с её укреплениями, все гордые дружины эльфов с их осадными лагерями были сметены меньше чем за неделю. Счет жертв шел на тысячи, там погиб Аэгнор, младший из его дядьев и самый родной для отца. Когда это прозвучало впервые, то казалось сном. Долгие годы Аэгнор твердо удерживал свои владения, но пал в единый миг. «Его мне в этой жизни больше не увидеть. А ведь его возлюбленная, из рода людей-эдаин, его пережила…»       Вскоре последовали и новые черные вести. Под напором пламени Ангбанда отец был вынужден отступить с остатками войска в Дортонион. Но и там оборона начала рушиться, когда армии орков, поддержанные еще худшими тварями, начали свой бросок на юг. Ородрет вызвался тогда привести отцу подкрепления, но Финрод ему запретил – племяннику короля надлежало оставаться в Нарготронде и принять бразды правления, если правитель падет в битве. – Сир! Сир! – прозвучал голос где-то слева. Стоило повернуть голову, и перед взором предстало лицо Суилора. Присяжной всадник был высок ростом, длинные каштановые волосы были собраны на голове узлом, несколько прядей ниспадало на его веснушчатое лицо. Поверх отменной кольчуги свисал наброшенный на одно плечо голубой плащ с гербом Ородрета. В одной руке воин держал шлем со свернутым набок плюмажем из желтых перьев. – С северо-запада на дороге показались всадники, во главе их штандарт князя Гвиндора, – не без радости доложил он, – их там три сотни. – Значит, больше чем мы ожидали? – спросил Ородрет. Не так уж много отрядов осталось в Нарготронде или занимало равнины Талат Дирнена. У воеводы были как свежие, так и уже побывавшие в боях ратники: первые были из Нарготронда, вторых привел с войны король. Еще больше войск Финрод оставил к северу от Тол-Сириона для защиты новых границ. Вдалеке на северо-западном тракте виднелось облако пыли. Над ним реяло несколько знамен: два самых больших несли эмблемы домов Финрода и Финарфина. А позади зеленых и золотых штандартов царственных родичей Ородрета красовалось знамя дома Гуиллина, бледно-голубое шелковое полотнище с торчащими лезвиями наружу четырьмя наконечниками копий, указывавшими на его наследника.       Конный отряд подъезжал ближе. Суилор не ошибся в своих подсчетах, всадников было триста. Пятьдесят из них были тяжеловооруженными кавалеристами, экипированными по-нолдорски. На нолдорский же манер была и сбруя их коней, грудь скакунов защищали чешуйчатые брони, укрывавшие шкуры чепраки были в цвет флагов дома и несли вышитые гербы Гвиндора. Высокие гребнистые шлемы всадников были украшены орнаментом золоченой и латунной чеканки. Кто-то носил бехтерец, кто-то – зерцала. Великолепные плащи – зелено-золотые и лазурно-белые – развевались на ветру. Голубые вымпелы реяли на наконечниках пик, что держали в руках воины. Даже с того места, где остановился Ородрет, было видно, как играет солнце на их доспехах, как играют солнечные зайчики на полированном металле их круглых щитов. Конницы в Нарготронде было меньше, чем у родичей Ородрета из Хилтума, или у Сыновей Феанора на востоке, тяжелой кавалерии же – и подавно. Но, тем не менее, в её рядах были и рыцари.       Остальные всадники были вооружены и экипированы хуже. В бою им бы пришлось положиться на метательные копья и мечи, на топор и щит. Все носили шлемы, но их защита была намного более слабой, нежели у авангарда – из-под ярких цветных сюрко виднелась дубленая лаковая кожа или рубахи-байданы.       Предводитель отряда подъехал к Ородрету и его свите; его знаменосец трусил позади. Придержав поводья коня, он низко, до самой земли, опустил копье с игравшим на ветру прапорцом. Князь узнал в рыцаре принца Гвиндора, сына Гуиллина. Из-под голубоватого, подбитого мехом плаща с вышитым канителью солнечным орнаментом, блестели позолоченные латы. Одним молниеносным движением принц спешился, откинул забрало шлема, а потом и снял его. Угольно-черными волосами удался он в отца, впрочем, такая внешность была распространена среди нолдор. Рожденный уже в Белерианде, Гвиндор снискал себе славу сильного и отважного воина, одного из лучших наездников и бойцов в королевстве Нарготронда. «Как много времени прошло с нашей последней встречи», подумал Ородрет. Была она, когда король Финрод объявил о своем намерении начать войну на севере, и что Гвиндору надлежит присоединиться к нему, возглавив кавалерию. В честь этого наместник Минас-Тирита дал небольшой ужин, на котором присутствовал князь Гуиллин, его два сына, отправлявшиеся на войну, и его собственная дочь Финдуилас. «И Гелмиру вернуться было не суждено», подумал он, со страхом вспомнив лицо Гуиллина, когда друг услышал новость о смерти сына. Теперь же Гвиндор возвращался с озера Иврин и лежавших к западу и северу от него нарготрондских владений, куда он отправился собирать подкрепления. – Привет мой вам, князь Ородрет, – подбоченясь, обратился к нему Гвиндор, – как поживают мой родитель Гуиллин и милая Фаэливрин?       «Фаэливрин», «солнечный отблеск озерной глади», так прозвал его дочь Гвиндор спустя несколько месяцев после того, как они обручились. С каким же восторгом она рассказывала отцу об этом, счастливая, как и любая другая девушка на её месте. И был ли лучший суженый? – Твой отец в добром здравии, княжич, хоть и тоскует по сыну. А моя дочь заждалась твоего возвращения в Нарготронд, но не раньше, чем мы обезопасим северную границу.       Гвиндор заметно помрачнел, но все же кивнул головой. – Как будет угодно, милорд, – ответил он и обратился к Суилору. Тот был моложе и ниже ростом, чем статный принц. – Ты вырос со времени нашей последней встречи, – потрепал Гвиндор воина по плечу, – не ожидал, что ты присоединишься к нам. – Я буду сражаться за своего владыку и под его знаменем, как всякий из нас, ваша светлость, – гордо ответил тот, – и сочту за честь быть в одном строю с вами. – Надеюсь, так и будет, – резко ответил княжич и вновь обратился к Ородрету. – Мои всадники готовы и ждут ваших приказаний. Не будем же терять времени.       Объединенная дружина вновь двинулась на север, следуя изгибам Нарога, прежде чем свернуть на восток на равнины, а затем и к впадавшей в Сирион реке Тейглин, чтобы переправиться по бродам. В прошлом году, когда войско Нарготронда последний раз пользовалось этим путем, вел его Финрод Фелагунд, и было в нем добрых восемь тысяч. Спешно сорвались они в этот поход, но шли под знаменем короля и были уверены в победе. Теперь же с Ородредом была только часть той мощи, не больше двух тысяч воинов, которым предстояло стать подкреплением для остатков армии дяди и тех немногих, кто сумел спастись из Дортониона.       Князь знал, что поход короля на север постигла неудача. Спеша на помощь в Дортонион, армия оказалась зажата между нахлынувшими с севера полчищами орков и застигнута врасплох. Говорили, что дядю спасла от смерти только помощь Барахира, правителя Ладроса. Нападение врага удалось отбить только ценой великого множества жизней. И, не успел закончиться год, как королю пришлось вернуться с изорванными знаменами, в надежде восстановить силы. Нагорьем Дортониона, которое прежде удерживали отец и дядя Ородрета, завладел Враг; как и Ладрос, оно пало – и не было оттуда спасения. Барахир вернулся помочь своему народу, но с тех пор от него не было вестей. Как и от дома Беора. А те немногие новости, что приходили с востока, едва ли были лучше: ползли слухи, что первозмий Глаурунг, Отец Драконов, разоряет и испепеляет земли Врат Маглора.       Шел третий день пути к Тейглину, когда всадники заметили поднимающийся вдалеке дым. Он стоял над холмами и лугами, но тем не менее на приличном расстоянии от лесов Бретиль, что лежали на востоке. – Это могут быть орки. Уж явно непохоже на лесной пожар: слишком далеко от леса и слишком слабый дым, – предположил Гонодор, один из мелких вассалов Финрода, правивших в западных землях. Его отец был из фалатрим, это выдавали глаза и более коренастое сложение, мать же принадлежала к роду нолдор. – Так далеко на юге? – переспросил Гвиндор, – Быть того не может. Тол-Сирион все еще в наших руках, люди племени Халет в лесу Бретиль тоже несут дозоры. Никакому отряду врага не пересечь реку. Тем более, не вышло бы настолько углубиться на равнины Талат-Дирнена. Я поведу всадников вперед, но не думаю, что нас там будет ждать бой.       Вскоре выяснилось, в чем дело. Перевалив холмы, они обнаружили табор других эльфов, числом несколько дюжин. Мужчины и женщины наравне, они шли пешком, таща за собой тележки со скудным скарбом: какими-то сундучками да корзинами. У них просто не было ездовых животных, чтобы это везти. Дружина Ородрета протрубила в трубы, приветствуя стоящих лагерем на равнине. – Именем короля Финрода, князь Ородрет повелевает вам объясниться.       Вперед вышел один из обитателей лагеря, стройный, в простецкой одежде. Его русые волосы были острижены настолько коротко, что не закрывали шею. Но Ородрет узнал его в лицо. – Я Херенион, такой же подданный короля, как и вы, милорд.       Князь помнил Хереньо, отца мужчины – он, его сын и дочери жили на Тол-Сирионе и владели фермой, которую сам же правитель им и пожаловал. Но что же заставило их покинуть остров? – Отчего вы бежите, Херенион? – спросил Ородрет, подъехав ближе, – мы еще не слышали, чтобы Враг напал вновь. – Это сделали не орки, правитель – свирепо глядя на него, ответил беженец, – это сотворили наши соплеменнички, солдаты короля. Заявили, что, если мы не встанем на защиту острова, нам там места нет. Что теперь наши фермы в прямом подчинении крепости, в ее же распоряжении весь наш урожай и скот. Они, видите ли, армии понадобились. Так, мол, им командир гарнизона приказал. Только и оставили нам несколько телег, да те немногие вещи, что успели собрать, прежде чем нас вышвырнули из родных домов. Были и те, кому повезло меньше: мы встретили тех, у кого солдаты отобрали все нажитое, едва оставив им одежду.       Ородрет слушал Херениона, едва сдерживая охватившие его от этих речей ужас и гнев. – Выдели им нескольких лошадей, чтобы запрячь в телеги, – повернулся он к Гвиндору, – да надежных провожатых, чтобы вести на юг. И убедись, что его величество король Финрод узнает об этом беззаконии. – Я разделяю ваше сочувствие к их потерям, князь, – поднял брови Гвиндор, – но лишних воинов у нас нет. Каждый на счету, коль мы хотим отстоять Тол-Сирион и Минас-Тирит. Да и наши боевые кони… – сделал он паузу, подбирая слова, – не для поклажи. – Эти поселяне присягали мне, когда меня сделали наместником, и я не позволю, чтобы их верность была вот так «награждена», – гневно возразил племянник короля. – Не бывает войны без трудностей, – бесхитростно, но сдержанно ответствовал ему будущий зять, – и для тех, кто сражается, и для тех, кто нет. Воздайте им, разобравшись с гарнизоном цитадели, и пусть себе идут с миром.       Таким ответом Ородрет остался недоволен, и он подъехал к заведовавшему обозом отряда. – Тандир, если так, то пусть беженцы возьмут лошадей из числа наших сменных. Пусть Гвиндор сохранит свой табун, коль он его столь ценит.        Уязвленный Гвиндор опустил забрало шлема и выехал вперед вместе со своим отрядом.       «Он изменился, стал мрачнее и жестче. Но разве не поменялись все мы?», задавался князь вопросом – где-то в глубине души он все еще тосковал по счастливым и беззаботным дням в далеком благословенном краю, куда теперь им возврата не было. Тем дням, казалось, не было конца, там мало что значил бег времени, и можно было быть уверенным в своем завтра. – Как только я прибуду в Минас-Тирит, – обратился он Херениону и остальным беженцам, – то обещаю, что разберусь с комендантом.       Беженец поблагодарил князя за лошадей, и войско снова двинулось в путь.       До переправы через Тейглин добрались до захода солнца. В это время года река разливалась из-за осенних дождей; выше по течению в нее вливался золотой поток Малдуина. Течением в сторону чащоб Бретиля несло множество опавших листьев, багряных и золотых. Закатные лучи Анара на исходе дня окрашивали воды реки оранжевым и алым, играя отражениями на поверхности потока. Берега соединял добротный каменный мост, по которому в ряд могли проехать шесть лошадей. Его пролетам были уж точно не страшны разливы. Впереди лежала дорога на Тол-Сирион, пролегавшая через чащи Бретиля, окружавшие ее справа и слева. Гладко и ровно вырезанные булыжники мостовой, казалось, не знали износа: любая скопившаяся вода, дождевая или речная, надежно отводилась в сторону и осушалась, не создавая путникам помех. Верстовые столбы указывали расстояние до Тол-Сириона. Дорогу построили по приказу дяди, чтобы упростить снабжение крепости, и прежде она была уже порядком исхожена путниками и воинами. «Надежная и чистая работа. Да только в Амане дороги мостили драгоценными камнями. Как они лучились на свету...»       Ородрет бросил взгляд на Гвиндора, который как всегда неутомимо ехал впереди, без отдыха держась в седле. Как многие другие молодые эльфы, – как и Финдуилас, – Гвиндор уже появился на свет в Белерианде. Следующие поколения, рожденные в пасторальной глуши к востоку от Моря, не понимали ни того, что они потеряли, ни того, как ничтожно по сравнению с ним их нынешнее обиталище. Даже в их глазах не было того света, что горел у их отцов и матерей. Известные им края были преходящими, смертными, как и все остальное вокруг. Новые их уроженцы имели больше общего с отказавшимися от жизни в Амане эльфами-уманьяр или людьми-атани, «пришедшими вслед», чем их родители. Был ли виной этому Белерианд и царивший в нем ход вещей, или потомков изменило нечто другое? Стали бы они мягче, если бы им суждено было родиться и вырасти в Валиноре?       Настала ночь, зажегшиеся на небе звезды ярко освещали небо над головами воинов. Князь был рад этому зрелищу, он позволил своему разуму отдохнуть, отправиться дорогой сновидений, в то время как его тело продолжало путь с остальными. Ему снился Аман, сумерки в заливе, на фоне которых лишь бледно светили Древа. Снилась мать, Эльдалотэ, темноволосая красавица, изящная и светлокожая. «Мой сын, почему ты оставил свой дом? Что нашел ты среди надменных мятежников? Неужели Валинор стал тебе тесен?», вспомнил он ее вопрошающие упреки. Рядом с матерью стоял и дед, золотые волосы которого унаследовала вся семья, и кротко глядел на внука серыми глазами; Ородрету он всегда был роднее, чем собственный отец. Сапфиры и жемчуга украшали серебристые пряди бабушки Эарвен. Неподвижна, словно замерла навеки высокая и крепкая фигура родителя. И все так же импозантен был сопровождавший отца дядя Аэгнор – его непослушные золотые волосы торчали, словно языки пламени. Лен и шелка свободных и воздушных домашних одежд обтягивали их, словно доспехи. Были рядом с Ородретом и другие родичи. Слева - надвинул корону на лоб Финрод («Он никогда не носил короны в Амане», подумалось князю). Справа же возвышалась над племянниками тетя Нэрвен, и волосы ее сверкали, как золотая канитель.       И все их взгляды были устремлены на него, и в каждом горел предвечный Свет. Все и каждый словно собрались судить его. «Час погибели приближается и время нолдор на исходе. Остерегайся востока», – хором вещала его семья, и голоса их становились все ниже, вскипая, как морская волна. В них звучал шум прибоя и звон раковин. «Остерегайся востока, Ородрет», вновь заговорили они, торопливее, чем прежде, «воздух может стать удушлив, отравленной будет лежать земля, но воды сохранят чистоту. Доверься же им». И голова князя словно погрузилась в море, закружился вокруг нее холодный водоворот, наполняя слух только музыкой океанских глубин. Словно гул рога раскатился в толще воды, соленая жидкость заполнила рот и уши.       «Запомни наш совет, сын Ангрода...»       ...Разбудили его разговоры вокруг, да движение лошади под седлом. Они уже далеко проехали вперед, но до выезда из Бретиля было еще далеко. Солнце еще не взошло: холодные синие предутренние сумерки медленно бледнели. Отдохнувшим правитель себя не чувствовал: видение его потрясло. Поникший в седле, он торопливо отстегнул шлем и сбросил его. Державшие поводья руки била мелкая дрожь, нужно было отдышаться без помех. – Сир? – услышал Ородрет обеспокоенный голос Суилора, – вас что-то беспокоит? – Ничего, – тряхнув головой, неуклюже соврал он присяжному, – так, ржание лошадей всполошило.       «Если бы мы были вблизи от Нарготронда». Быть может, можно было испросить совета у короля – ведь тот говорил, что основал город, потому что на то было знамение Ульмо. Но зачем Ульмо, Обитателю Глубин, посылать видение именно ему? Почему не самому Финроду, с которым он уже говорил? Он же властвует, не Ородрет. И мог бы следовать совету Вала, как уже делал прежде. Да и в чем кроется совет? Чего такого бояться на востоке, когда все силы Моргота собраны на севере? Дориата и Тингола что ли? Они были дружественной силой, хоть и не прислали помощи. Тем не менее, Ородрет сомневался, что король Дориата нападет на его соплеменников.       Да, на востоке были еще и сыновья Феанора, их владения и дружины. И этим доверять было нельзя. Хотя его отец и дядя были с ними в походах и боях, они никогда не были друзьями. Мог ли их Ульмо иметь в виду? Все сведения гласили, что восточные уделы осаждены врагом. И если Первый Дом выбьют с их земель, быть может, они будут искать убежища в Нарготронде. Путь в Дориат для братоубийц был закрыт. И даже если бы Король Королей лично умолял Элу Тингола их пустить, ничего бы не изменилось. В случае потери владений феанорингам оставалось бы бежать только в Нарготронд и дальше на юг. Эти даже в Амане жаждали почестей, так что Ородрет сомневался, что с их последней встречи нрав семейки стал более кроток, или что их жажда к власти улеглась.       А что же воды? Было ли это попыткой приободрить его со стороны Вала, или же они сами по себе что-то значили?       Пока же пришлось отбросить все эти мысли. На Тол-Сирионе еще будет вдоволь времени копаться в значении пророчества, быть может – даже отправить дяде гонца с его пространным изложением. Финрод смог бы все объяснить, князь в этом был уверен, ведь он был мудр, много мудрее племянника. Он бы точно все понял.       Выбраться из зарослей Бретиля удалось меньше, чем за два дня. Пройдя брод Бритиах мимо высохшего речного русла, что забирало на восток в Димбар, пустоши на юго-западе от Дортониона. Племени Халет, окопавшемся в Бретиле, теперь пришлось бы следить за этими путями, как и силам короля Тингола, приди они в движение. К этому времени число беженцев, группы которых попадались им по дороге, уже исчислялось сотнями, если не больше. – Что же теперь будет на восточных путях, ведущих в наши земли, после падения Дортониона? – делился наблюдениями Бамельдир, один из рыцарей в свите Гвиндора, – лучше всего было бы основательно укрепить и их, иначе нас обойдут с фланга. Воздвигнуть стену вдоль берегов Сириона, так что крепость, еще и прикрытая пиками Криссаэгрима…       Наследник Гуиллина лишь отмахнулся от присяжного. – Запоздалая затея, нет больше у нас для этого ни сил, ни средств. Вот кто будет нашей стеной – указал он на Бретиль, – люди. Любое наступление на нашем фланге будет идти и через их земли. У размещенного на Тол-Сирионе войска будет более чем достаточно времени прийти им на помощь. – Повелитель, но если удар последует и с севера? – задался вопросом рыцарь. – Вот почему потеря Дортониона настолько болезненная, – стал тверже взор Гвиндора, – это было наше предполье. Щит, защищавший глубокие тылы нашего королевства. Пока на северо-западе мы удерживали Эйтель-Сирион, а на северо-востоке – Дортонион, никакая армия вторжения не могла преодолеть эту оборону. Их бы окружили со всех сторон и истребили. Не будем тешить себя ложными надеждами – сейчас мы слабее, чем когда либо ни было. Уж если это понимает Бамельдир, то слуги Моргота, без сомнения, тоже. – Если бы с нами все еще был Железнорукий, или его брат, – печально улыбнулся Гонодор. – помню, как без малого четыре столетия назад они отразили наступление Врага на Дортонион. То был мой первый бой, ни одно из сражений с тех пор не принесло мне столько страха – и столько славы. А князь Ангрод в тот день, казалось, был повсюду, даже когда его брат оказался в самой гуще боя. С бело-золотым знаменем в руке, он разъезжал на поле битвы. И если где-то наши отряды колебались, он тотчас же мчался туда, поднять их дух и повести вперед, несмотря на то, что повсюду летели орочьи копья, а стрелы сыпались на нас градом. От плоскогорья и до самых болот сыны Финарфина направляли каждую дружину на битву.       Рассказ вассального лорда, наполовину принадлежавшего к фалатрим, дышал ностальгией по былому. – Меня тогда еще на свете не было, – сказал Гвиндор, – а мой отец никогда не жаждал воевать, тем более, рассказывать о войне. Но я слышал о ней в песнях. – Песни всего, как было, не расскажут, – громко рассмеялся Городор. – Вот князь Ородрет тоже был там. Разве нет, повелитель? – Да, – не стал кривить душой князь, – командовал отрядами, которые преследовали бегущих орков, когда в Дортонионе закончились самые тяжелые бои.       В тот год он действительно сражался. Позже те события назвали Дагор Аглареб, славной битвой. Но львиная доля её славы принадлежала именно отцу и дядьям. Он тогда думал, что прирубит ее себе в броске на север, но с запада и востока пришли победоносные армии короля Финголфина и Маэдроса, живой лес копий и стрел, сверкавших на рассвете, подобно тысяче звезд. Сотни знамен – красных, лазоревых и серебристых, тысячи ехавших под ними рыцарей. Их боевые кличи да грохот копыт их скакунов заглушили все звуки на поле боя. К закату орды Моргота были истреблены, полегли на поле битвы. Тогда тела поверженных врагов усеивали землю, словно осенние листья, что сейчас шелестели под ногами. – Верховный король водрузил штандарт Финве на самом высоком холме Ард-Галена, – молвил Гвиндор,. – вызов Ангбанду, напоминание убийце его отца.       «Он ведь говорит о том, кого не знает», была первая мысль Ородрета. Сколько вообще воинов в их отряде было уроженцами Амана и видело Финве воочию? Намного меньше, чем рожденных в Белерианде спустя много лет после убийства прадеда. А теперь пал и Финголфин, единственный Верховный Король, которого они знали. – Тридцать лет тому назад, когда я впервые побывал на линии осады Ангбанда, я видел тот штандарт, – продолжал Гвиндор, – вокруг него возвели одно из укреплений лагеря. – Отрадно вспоминать лучшие времена, – печально подытожил Гонодор, – теперь слишком легко забывается, что они вообще были…       Ему вторила одобрительные разговоры в рядах продолжавших путь воинов.       До конца недели дружина уже вступила в долину Сириона. Закат солнца встретили уже за мостами, с рассветом должен был предстать перед ними и сам Тол-Сирион. Вдалеке на фоне темно-синего ночного неба чернели пики Эред Ветрин, Хребта Теней. Итиль-луна подсвечивала серебрившийся на вершинах снег. Ниже по холмам и склонам простирались густые леса, еловые, сосновые и ясеневые. Но орошаемая Сирионом равнина была зеленой и плодородной. Уже показались распаёванные участи и поля, сараи и загоны для стад скота. Поначалу эти земли кормили солдат гарнизона Минас-Тирита, дабы не зависеть от снабжения из Нарготронда или Хилтума. Сайнтосты, «укрепленные поля», такое имя получили эти военные поселения. Прошли века, укрепилась линия осады Ангбанда и Ородрет начал привечать здесь других поселенцев, мужчин и женщин, которым уже не надлежало брать в руки оружия, равно как и семьи своих воинов.       «Я желал создать здесь свое королевство. Быть кем-то большим, чем наместник, страж пограничной цитадели. Хотел обрести дом, пусть и построенный вдали от родины».       Но даже в ночи дружинникам Ородрета было ясно видно, что большинство этих ферм брошено, а поля стояли голыми. Некоторые постройки и вовсе лежали в руинах. Разрушили ли их бывшие владельцы, прежде чем бежать? Вокруг царили тишина и мрак. Прежде вокруг горели огни костров да лампы в окнах. Немногие огоньки, большие и малые, теперь тесно жались друг к другу по берегам Сириона. Князь сумел разглядеть самый дальний и высокий, пусть смутный, но узнаваемый. То явно была Цитадель. Теперь его мысли устремились к Херениону и другим встреченным на дороге беженцам. Все говорили, что это солдаты гарнизона изгнали их из жилищ – но как? Король Финрод назначил командовать ими Сарада, уроженца Амана, некогда – ординарца при отце князя в Дортонионе, и Ородрет его знал. Что бы там ни было, предстояло разобраться с этим по прибытии.       Ночь сменилась рассветом, наступило утро, и солнечные лучи осветили зеленые луга долины, усыпанные цветами и сочной травой. Вскоре спешивший к Тол-Сириону отряд заметил знамена приближавшихся дозоров. Несли они как символику Нарготронда и короля Финрода, так и личные гербы Ородрета. – Мой повелитель, крепость ждет вас и ваше воинство, – отсалютовал Ородрету подъехавший предводитель дозорных, прежде чем повернуть в сторону цитадели.       Ехали вперед, прижимаясь к юго-западному берегу Сириона. Это была крупнейшая река Белерианда. Широкая и глубокая, она тянулась с Хилтума на севере через весь Дориат до Арверниена на юге. Омываемый ею Тол-Сирион высоко возвышался над водой, господствуя над речной долиной. Самой высокой точкой обрывистого и усыпанного скалами острова был вытянутый мыс. В это время года вокруг не было ни единого брода – не позволяли глубина и быстрое течение. Попасть туда можно было только вплавь, либо через мост на южной стороне, точнее – узкую гать, протянувшуюся к ближайшему берегу. Въезд и выезд с нее охранялся мощными барбаканами. Финрод спроектировал крепость так, что, если бы врагу удалось их преодолеть, то защитники могли развести подъемный мост.       «Я так много лет провел в этой цитадели, что смог бы найти дорогу с закрытыми глазами».       Над островом возвышалась крепость Минас-Тирит, фундамент её цитадели был глубоко утоплен в скале. Мощные стены c зубцами, возведенные из больших блоков отполированного до блеска дымчатого гранита, поднимались землей на шестьдесят футов; толщина же их была вдвое меньше. Даже с дороги были видны стражники на стенах, наблюдавшие за отрядом из-под прикрытия выступов стен; солнечный свет играл на шлемах и кольчугах. В углах были воздвигнуты крепкие башни с бойницами. Стены барбакана крепости имели вдвое большую толщину, сами ворота были окованы сталью. Над ними красовался знакомый барельеф, вырезанный его дядей: изображение герба их дома, а под ним – фигуры короля и его родичей, посреди которых стоял Финарфин, дед Ородрета. Рельефы по бокам изображали солдат, что охраняли крепость, и возводивших её рабочих – имена которых, все до единого, были начертаны на золоченых листовых табличках.       Проехав через лагерь у берега реки и по мосту, отряд вступил на Тол-Сирион, под сень башни цитадели, в честь которой и называлась вся крепость. Она находилась на вершине мыса, линия каменной кладки вилась ввысь, ведя этаж за этажом. Но казалось, что цитадель вырублена из цельной каменной глыбы. Её окна давали обзор во все стороны. А у подножья было установлен исполинский бело-золотой штандарт, настолько длинный, насколько возвышались над землей сами крепостные стены.       Войско встречали фанфары. Среди встречающих солдат поднялось некоторое оживление: одни обращали внимание на знамена, другие – на ехавших под ними рыцарей. – Хранитель здесь, – кричал кто-то на воротах, – наместник вернулся!       Приветственные возгласы звучали, пока Ородрет ехал от внешних ворот, и стихли только когда последний воин подкрепления пересек мост. – Думал, нам окажут более теплый прием, – заметил Суилор, – мой повелитель, вы же наместник этой крепости, а теперь и наследник трона Нарготронда. – Просто нас слишком мало, – пояснив ему Гвиндор, – они ждали мощных подкреплений. Когда король Финрод отступил на юг, на Тол-Сирионе оставалось тысячи две-три воинов. Теперь мы привели еще две. Да только в прошлом году король имел почти вдвое больше бойцов, еще больше было в Дортонионе, прежде чем он пал. – Почему же? Мы смогли бы легко оборонять Минас-Тирит и в меньшем числе, – справедливо возразил Суилор, – каждый из нас стоит нескольких орков. – Есть враги и пострашнее орков. Но, клянусь своим копьем, цитадель мы удержим, сколько бы нас ни осталось и кого бы ни бросили против нас, – ответил княжич, прекратив разговор с молодым воином.       Солдаты гарнизона занимали посты по всему острову. За гатью виднелись сторожевые посты и казармы, наблюдательные башни торчали рядом с надвратными укреплениями. Дозорные были облачены в броню, прочие же воины, занятые рутиной дня, носили только легкую одежду. Кипела работа в кузницах. На острове воздвиглись и новые строения, более грубые и сырые, чем те добротные плоды труда столяров и каменотесов, что оставлял после себя правитель. Они были тесны, немногим лучше палаток или наскоро сооруженных деревянных хижин. А главное, несмотря на оживление, Ородрет заметил и кое-что еще: мужчины и женщины, несшие службу, выглядели усталыми и побитыми.       «Я не столь искусный воин, каким был мой отец. Но проигравшего по лицу узнаю».       Среди людей и эльфов попадались те, кто был в поношенной одежде, сбитых ботинках и рваных плащах. Шлемы некоторых были опалены или несли следы боя, их мечи были иззубрены, а копья сломаны. Другие, израненные, были обмотаны повязками. По темным волосам и серым глазам правитель узнал людей из племени Беора, обитателей Ладроса, что предпочли остаться здесь, а не последовать за своим вождем обратно в их раздираемой войной край. Большинство эльфов походило на пришедших из Дортониона – их выцветшие знамена несли символику отца и дяди Ородрета. Все они взирали на него с настороженностью и надеждой, словно чего-то ждали. Их долгие, тревожные взгляды оценивающе наблюдали за каждым движением князя. С тем же видом взирали они и на своих товарищей из дружины Ородрета, маршировавших следом, на их чистые одеяния и сияющие доспехи.       «А ведь в их рядах наверняка и те, кто поднял руку на тех беженцев», подумал наместник.       Вдалеке от дороги слышалась пронзительная визгливая брань, доносилась она из одного из новых наспех построенных военных лагерей. Криков становилось все больше, сыпались проклятья на синдарине и языке людей. Недолго думая, туда кинулось пятнадцать солдат во всеоружии, ведомые раздающим приказы офицером. Ородрету открылось жалкое зрелище потасовки солдат, которых теперь разнимали их товарищи. Кто-то бросил оружие и ушел прочь, кого-то успели ранить или изукрасить синяками. Только когда офицер навел порядок, Ородрет подошел к нему. – Что вызвало эту потасовку? – спросил его князь. Узнав того, кто перед ним, эльф вытянулся в струнку. – Сцепились из-за оружия недавно погибших, милорд, – ответил он, – друзья покойных заспорили о том, кому надлежит его забрать, слово за слово, стоило кого-то оскорбить, и начали кулаками махать. Это не первая драка, которую нам приходится разнимать. И не самая мелкая. После того, как погиб Железнорукий, а король отступил на север, дела здесь идут все хуже. Порой кажется, что мы с орками в одном лагере живем, а не с эльфами и второрожденными…       Воин замолчал, потом пристально посмотрел на Ородрета. – И вот, вы вернулись с подкреплением, а с вами – еще и принц Гвиндор. Вы же наместник в цитадели, уверен, вам по силам навести здесь порядок.       Ородрет улыбнулся, но ничего не сказал: до того ему было мерзко.       Когда добрались до цитадели, Суилор выехал вперед и громко протрубил в рог. – Приветствуйте же все князя Ородрета, наместника Минас-Тирита!       Вновь поднялось ликование, и Ородрет двинулся к цитадели. Его конь с легкостью поднимался вверх по булыжной мостовой. Спешившись, он прошел через ворота, за которыми его приветствовали два десятка солдат в отполированных доспехах, вскидывавших копья вверх и стучавших окованными медью древками по мощеным плитам двора. Их широкие щиты несли герб Минас-Тирита. – Хвала наместнику, – трижды провозгласили они, прежде чем замолчать по мановению руки Гвиндора. – Где комендант острова? Я ожидал, что он будет здесь, приветствовать наместника, – властно спросил Ородрет. – Капитан Сарад ожидает вас в башне, повелитель, – ответила ему вышедшая вперед начальница караула, – сегодня утром ему нездоровится.       Последний раз, когда Ородет видел известную своим крутым нравом Тиринде, она была всего лишь рядовым стражем цитадели. Теперь же на ее шлеме красовался золоченый командирский гребень. Но не она была причиной раздражения князя. Сарад дал волю своим подчиненным изгнать его ленников и отобрать их добро, плюнул на поддержание порядка, а теперь, что, открыто смел выказать неуважение наместнику? Нужно было немедленно отправляться к нему на квартиру и поставить его на место. Отец всегда считал Сарада преданным и искренним слугой – неужели он пригрел на груди змею? – Что случилось с Гламреном? – спросил Ородрет перед уходом, – перед моим отъездом вашей ротой командовал он.       Гламрен стоял во главе стражей цитадели на протяжении трех веков и был с ним дружен. – Погиб в бою этой зимой, – ответила, выпрямившись, Тиринде, – покойный князь назначил меня на его место.       Замешкавшись, наместник машинально кивнул в ответ и вошел в башню.       Коменданта он нашел в старой трапезной за закрытыми дверями. Узнав Ородрета и его сопровождающих, караульные немедленно их открыли. С момента его отъезда покои тоже сильно изменились. Большинство украшений и убранства было убрано. Со стен содрали гобелены, почти все широкие видовые окна закрыли решетками. В очаге не горел огонь; на столе было пусто, под стать стенам. Единственному мужчине за ним, сидевшему по левую руку от места во главе стола, прислуживала женщина в одеяниях лекаря. Руки его покоились на столе, но сам он отвернулся в сторону – видны были только темно-русые волосы. Прежде чем вошедший успел что-то сказать, мужчина заговорил сам – нервно и глухо. – Сияй, звезда, в час нашей встречи, князь Ородрет, наместник Минас-Тирита. Я Сарад, сын Алимо, назначен был начальником гарнизона нашим властителем, Финродом, королем Нарготронда. Прежде я служил вашему отцу, Ангроду, князю Дортониониа, как рыцарь и как порученец…       Ородрет невольно обратил внимание на застежку тяжелого плаща, в который кутался Сарад: она была отлита из железа в виде сжатого кулака. – Прежде мы встречались, капитан Сарад, – ответил он, – было это при осаде Ангбанда, больше пятидесяти лет тому назад.       То была поездка на линию фронта к отцу. Верховный король как раз пытался убедить всех князей нолдор пойти на штурм крепости Темного Властелина. Ородрет же призван был разобраться в ситуации и оценить состояние войск. В конце концов, та затея провалилась, и штурма не последовало. – Шестьдесят пять лет назад, – поправил Сарад, спровадив женщину, и, наконец, развернулся лицом к князю. С момента их последней встречи он похудел и осунулся. – Простите, что не смог встретить вас во дворе. Ранения беспокоят, каждый шаг мне в тягость.       Теперь-то, вблизи, Ородрет смог разобрать, в чем же дело. Лицо Сарада было изувечено: одно ухо отрезали почти начисто, губы были рассечены, правое надбровье опухло. Рука была туго перевязана, ноги укутаны одеялом. Свежая и чистая повязка была наложена и под ребрами. Тем не менее, в глазах воина, при всем уродстве его внешнего вида, наместник видел решимость, то самое пламя Валинора, что горело во взоре его отца, да и в его собственном. Но князь не забыл ни того, с чем столкнулся на дороге, ни того, что увидел в Минас-Тирите. – Кажется, вы нашли в себе силы выказать учтивость, – прищурившись, заметил он, – но, когда я прибыл сюда, то нашел поля брошенными, а солдат – в худшем состоянии, чем когда-либо. – Печально, но неизбежно, – заерзал на стуле Сарад и, отпив из небольшого пузырька с густым черным осадком, что стоял сбоку от раненого, твердо изрек: – Скажу вам не таясь, милорд, в гарнизоне идет брожение. Страдают все, и, не в последнюю очередь, жители пограничья. Мы испытали все прелести поражения и отступления. И, тем не менее, я пытался поддерживать в его рядах дисциплину. – Это далеко не все, – взорвался Ородрет, – по дороге я встретил наших соплеменников-беженцев. И они рассказали, что их вышвырнули из домов солдаты под флагом короля, ссылаясь на приказ начальника гарнизона – то есть вас.       От ответа Сарада у князя сами собой сжались кулаки: – Да, это правда. И я это оправдываю. – Значит, будешь защищать тех, кто ведет себя как бандиты?! Защищать тех, кто преступает законы короля?! – зарычал наместник.       Со своей стороны, присутствовавший при этом Гвиндор хранил молчание – просто встал ближе к очагу и наблюдал. – Я бы оправдал действия, согласно моему приказу, – ледяным тоном ответил Сарад, – потому что приказ был не грабить, подобно бандитам, а обеспечить оборону. Если цитадели предстоит выдержать осаду, то нам нужно пополнить наши запасы. Зима близко, урожая мы собрать уже не успеем. Что еще хуже, если на нас нападут, то этими несобранными припасами будет харчеваться враг. – Это я наделил землей тех крестьян, которых выгнали твои подчиненные. Так что не тебе рассуждать об урожае, – повысил голос Ородрет. – Услышьте меня, милорд: кто не в силах держать меча, тот все равно рискует от меча пасть. Если они не способны сражаться, и, тем не менее, хотят остаться, орды Врага вырежут их как скот. А так в один присест мы избавились от обузы для обороны и наполнили закрома, – заявил комендант. – А вот нам рассказали, что кое-кто из ваших забрал гораздо больше, чем просто зерно и скот. Что из разграбленных домовладений исчезло все ценное. Ты, стало быть, тоже в доле, Сарад, сын Алимо?       Капитан лишь отмахнулся перевязанной рукой: – Так это или нет, милорд, меня беспокоит мало. На первом месте для меня войско и крепость. Вашим соплеменникам не было смысла селиться здесь, князь. Ангрод и Аэгнор повели за собой в Дортонион только готовых сражаться. И то же самое было на Тол-Сирионе, прежде чем мужчины и женщины острова не развели здесь таких святош.       Ородрет вспомнил доходившие до него послания отца из Дортониона: родитель предупреждал, что эти земли – королевский бастион на севере, а не личный удел их наместника. – Не смей говорить о князе Ангроде, – вскипел он, – ты позоришь его имя и выказанное тебе доверие.       В ответ голос Сарада стал громче, но комендант все еще соблюдал ровный тон. – Эти же меры перед смертью рассматривал и Ангрод. Не знаю, обсуждал ли он их с королем, но со мной совершенно точно. Мы сражались плечом к плечу с тех пор, как покинули Аман и шли сквозь льды. Мой повелитель знал что такое война, – жестко бросал он слова, – а я понимал его. Теперь же он пал, но я здесь, чтобы закончить его начинания.       Эти слова задели Ородрета пуще черствости коменданта; внутренности словно сжались в комок. Неужели его отец действительно обдумывал подобное? Нет, в речах Сарада фальши не чувствовалось. – Довольно, – с трудом сохраняя спокойствие, распорядился князь, – позже я решу, что делать дальше, капитан. Пока же, как наместник, приказываю вам вернуться к себе, пока за вами не пришлют… Принц Гвиндор, прошу за мной.       После такого тяжелого разговора надлежало успокоиться. Вместе с Гвиндором он ушел из трапезной и двинулся вверх по лестнице. Вошли внутрь бельведера почти на самой вершине башни, выходившего высоким окном на север. Отсюда открывался вид на многие мили вокруг. Князь подставил лицо холодному утреннему ветру да скупому осеннему солнцу, проникавшим через распахнутые створки. – Что же мне здесь делать, Гвиндор? – спросил он совета, вцепившись в каменный парапет.       Наследник дома Гуиллина мерил шагами помещение, железные сабатоны гулко звенели на каменном полу. – Сарад вел себя нагло. И он наделал ошибок.       Казалось, кандидату в зятья хотелось сказать нечто большее. – Полагаю, то, что прозвучит следом не начнется с «но» или «тем не менее»? – усмехнувшись, пробормотал Ородрет (будь на месте сына Гуиллин, он бы,верно, так и сказал), – в моей власти по меньшей мере изгнать коменданта. – Он помог Ангроду бежать из Дортониона. Это единственный оставшийся в живых из его воевод. Его знают многие из прошедших Дортонион. А еще, его назначил сюда король. Если его сместить, то тут вспыхнет открытый мятеж.       Ородрет горько вздохнул. «Неужели все настолько запущено? Разобраться с комендантом, вот что я обещал Херениону, прежде чем мы разъехались...» – Ну и? – спросил вслух наместник, – я не припомню, чтобы ты сам больно-то жалел беженцев по дороге.       От этих слов у Гвиндора дернулось лицо, но он взял себя в руки. – Распри в наших рядах идут только на пользу Морготу.       Шагнув вперед к парапету, молодой воевода указал куда-то далеко, туда, где с трудом различал предметы даже эльфийский глаз. Но Ородрет сумел смутно разглядеть огромные клубы дыма на севере за топями Сереха и руины того, что когда-то было укреплениями и крепостными стенами одной из линий осады Ангбанда. Зрелище это было красноречивее любых прежде достигавших его вестей. Когда-то там на сотни миль простирались с запада на восток зеленые равнины.Теперь же все было мертво. Ничто уже не могло вырасти в Ард-Галене, то была засыпанная пеплом пустошь, столь же ужасная, как и ледяные пустыни на западе. – В прошлом году, сир, вас здесь не было. А вот я воочию убедился, на что способен Враг. Если нас разгромят здесь, то рухнет вся наша оборона. Орки, наравне с еще худшими тварями, ринутся на Талат-Дирнен. Быть может, дойдут и до самого Нарготронда… Король дал нам приказ. И я скорее умру, чем увижу, как падет крепость. – Хочешь сказать, для того, чтобы удержать Минас-Тирит, нам так нужен Сарад? – спросил Ородрет. – Да, – уверенный в своих словах, кивнул Гвиндор, – вернее, то, что он значит для прошедших Дортонион. Вы можете его не слушать, можете даже сместить, но только оставьте здесь, в Минас-Тирите. – Пусть так, – снова вздохнул князь, слегка перегнувшись через парапет, – разбираться с его деяниями будем тогда, когда крепость по-настоящему будет вне опасности.       Но сама мысль о том, что приходится так поступать, жгла совесть. Разве так должно было быть? Приехав сюда утром, наместник рассчитывал на большее: оставить за собой решающее слово, принять меры. Воздать за обиды, как обещал. А теперь, вместо этого, он подвел жертв произвола ради сомнительного преимущества.       Было и кое-что еще: упоминание Сарадом отца уязвило столь же тяжело, как и этот компромисс. Чужак посмел дать понять, что лучше знает Ангрода, чем его собственный сын. Но так ли он в этом неправ? С тех пор, как Ородрет в последний раз видел отца, прошло много лет. Прежде князь об этом не задумывался, но теперь понимал, что больше никогда его не увидит. Если только не погибнет в бою.       «Я шел в Белерианд за ним, оставив ради него мать. Таков был сыновий долг, хранить верность родителю и презреть собственные понятия о том, что правильно». Ради отца отверг он мир и покой, последовав за ним в изгнание. Отказался от своих слов. Видел, как изменились в лице прислушавшиеся к нему, когда он поменял решение. «Если они все еще помнят об этом, то, должно быть, считают меня лжецом. Или слабовольным дураком. Принц из дома Финве вот так берет и поворачивает прочь… Впрочем, тем, кто жаждал мятежа, я был тоже не по нраву. Опоздавший, бездельник.»       Тот выбор, самый трудный в жизни, не принес ему ни славы, ни почестей. Не получил он и уважения, оказанного отцу, дядьям, даже тетке. Да, король Финрод вверил ему Минас-Тирит и полномочия наместника, но была ли то награда за верность или же некая попытка приблизить к себе племянника? Никогда не слышал он похвалы от отца за то, что принял эту ношу. «То не награда за твои подвиги. У тебя нет ничего своего…»       Неужели Ангрод предпочел бы, чтобы сын никогда не последовал за ним? «Упившийся вином», так однажды, спустя годы, сказал отец. Считал ли он свое собственное решение ошибкой? Ородрету он в этом никогда не признавался, а теперь уже узнать было не суждено. – Милорд, – молвил позади Гвиндор, – нам предстоит еще много работы.       Когда Ородрет двинулся вслед за княжичем обратно в башню, сильный порыв ветра ударил с запада, напоминая о сне и прозвучавших в нем словах:       «Остерегайся востока».