"Сайранг" - значит "Жгучий булат"

      Наместник натянул кольчугу, ощутил ее вес на плечах, уже успевший стать привычным. Поверх нее Суилор надел на него латы, позолоченные, полированные, – лицо Ородрета отражалось в них как в зеркале, – аккуратно подогнал и скрепил. «Как всегда, быстро и точно». Дальше пришел черед стальных наручей, начищенных до блеска; на них впору было не дышать – тут же запотевали. Все части доспеха были богато украшены золотом и серебром, замысловатой отделкой, драгоценными камнями и великолепными узорами. Золотая инкрустация на рифленой поверхности купола шлема содержала каллиграфически выгравированные титул и имя князя, имя выковавшего наглавник мастера и надпись-оберег на доброе здравие, защитить владельца.       Ородрет дивился тщеславию своего народа, заставлявшему украшать доспехи столь же богато, как собственные жилища. Но, в то же время, ощущение от облачения в броню мало с чем могло сравниться, и даже прожитые годы его не притупили. Словно некая сила циркулировала по телу, наполняя мощью конечности. То была решительность, готовность к действиям, такая, словно сделался неуязвим.       Следом на князя водрузили наплечники, покрытые сверху чешуей, на манер рыбьей. – Те, что носит принц Гвиндор, на ваши не похожи совершенно, – заметил Суилор, – полагаю, этого следовало ожидать, ведь его доспехи новее ваших, сир. Слышал, их лично выковал сам лорд Даммор. Всегда вот хотел спросить: почему вы никогда не заказывали себе новый комплект? – добавил герольд, нервно хихикнув. – Никогда не видел в этом нужды, – не таясь, ответил Ородрет, – того, что у меня есть, мне более чем достаточно, Суилор.       Пришел черед поножей и горжета. Потом князь склонил голову, зачесал волосы назад и надежно связал их в тугой узел. Меч в ножнах он прикрепил к своему мягкому поясу, рядом с ним спрятал и короткий кинжал. Взялся за рукоять с навершием, крепко стиснул их кожу и цветной шелк. Какой же мягкой она была на ощупь, как естественно легли пальцы – не скользя, не натираясь. И неважно, как давно Ородрет в последний раз орудовал мечом в бою. Теперь оружие срослось с рукой, стало её частью и продолжением – длинным, смертоносным. – Как вам будет угодно, повелитель, – выждав паузу, ответил Суилор, – начнем с того, что и вы совершенно непохожи на принца Гвиндора. – И в какую же сторону отличаюсь, в лучшую или худшую? – подняв брови, спросил наместник юношу. – Ни так, ни эдак, сир, – ответил Суилор, – вы просто другой.       Ородрет уставился на стены своих покоев. Холодный свет лампад освещал серые камни и беломраморные барельефы. Наместник тяжко вздохнул, погруженный в раздумья о сыне лучшего друга. Он беспокоился за судьбу Гвиндора. Когда он встретил его тогда по дороге на Минас-Тирит, год спустя после злополучного похода, то понял: молодой рыцарь изменился навсегда. Потому что потерял брата и воочию узрел ужасный лик войны. Наместник не завидовал его участи, не поворачивался язык осудить его скорбь. Но теперь Ородрет волновался за него, как никогда. И не только за него – за Финдуилас тоже. Он знал, как она восхищается силой и отвагой Гвиндора, как принимает его ухаживания. Но каково же теперь будет ей жить с таким спутником жизни, если она все же выйдет за него замуж?       «Если бы все стало по-прежнему». Ему бы хотелось, чтобы Гельмир вернулся домой, чтобы все они были в безопасности, далек-далеко от этого ада. Хотелось, чтобы кончились и осень, и зима, – а лучше бы, чтобы они вовек не возвращались. «И бесконечное лето…» – Я таков, каков есть. Забавный повод это признавать, – размышлял он вслух, – а ты что думаешь, Суилор? Готов ли? К тому, что нам предстоит?       Парень застыл. Забегал глазами, попытался отвернуться от сюзерена. Ородрет и не налегал на него. – Мне страшно, – наконец, признал Суилор, тихо и неуверенно. Но следующую свою фразу он произнес скороговоркой, словно сбежать хотел: – Простите, сир, мне так жаль. Я знаю, это неправильно, но прежде я не бывал в сражениях. Не хочу попасть в плен, не хочу возвращаться «незваным гостем».       «Опять эти сказки». – Довольно, Суилор, – остановил его князь, положил ему руку на плечо и принялся увещевать как можно мягче: – успокойся. И поверь: мне тоже страшно. Не сомневаюсь, что боится и Гвиндор.       «Что толку ему знать, как будто мальчишка и сам этого не понимает», – корил себя Ородрет, но продолжал: – Перед боем боится каждый, пусть даже не хочет признавать. Разве что самым прогнившим уже наплевать. – Прогнившим? – удивленно спросил Суилор. Ородрет отстранился от присяжного. Встав к нему вполоборота, начал объяснять: – Принято считать, что то, кем мы являемся, складывается из трех составляющих. Первая – это то, кто мы от природы, то, что в нас ею заложено. Вторая – воспитание, то, чему учат, пока растешь. И, наконец, наши деяния. Поступки. Вопрос о том, что влияет сильнее, оставим книжникам. Тем не менее, все мы учимся на собственном опыте. Чем больше практикуешься, тем большего достигаешь. Так растит свои урожаи фермер, так совершенствует свое мастерство кузнец. На войне все то же самое. Воин убивает, и с каждым разом дается ему это все легче. Он привыкает к убийству, воспринимает его как нечто естественное, присущее природе. Кто-то даже находит в этом упоение – как орки у нашего порога. И это оскверняет поддавшихся, зло наполняет их души и поступки. Да, уходит страх – а с ним и любовь. Их место занимают гнев и жажда крови, оставляя от личности всего лишь пустую оболочку, прикрытую доспехами. Война – вот все, чего жаждут их сердца. Не то, ради чего она ведется, ни даже слава и почести, воздаваемые воинам, а сражение и смерть, сами по себе. Желаю тебе, друг мой, никогда таким не стать.       Вновь его мысли устремились к Гвиндору. Можно ли было его еще спасти? Или же война уже целиком поглотила сына Гуиллина? – Вы имеете в виду дортонионцев, сир? – спросил Суилор; теперь голос его звучал увереннее. – На что это ты намекаешь, Суилор? – спросил пораженный наместник. – Я, может, и молод, но не слеп, сир, – ответил герольд, – и вижу, что они вам не по нраву.       Да, князю не нравились остатки дружин отца и дяди. Черствые, жесткие и резкие, только раздор и гордыня за душой. А хуже всех из них был Сарад. – Не по нраву, – признал Ородрет, – тебя это что, беспокоит? – Не пойму… Я всю жизнь слышал предания о храбрецах на линиях осады, как доблестно они сражаются ради того, чтобы мы жили в мире и покое. Хотел их увидеть. И вот увидел… Но я не думаю, что герои – таковы. Неужели князья Ангрод и Аэгнор были под стать тем, кого водили в бой?       «Отец-то и был», подумал Ородрет, но промолчал. Ему не хотелось этого признавать, но… «В конце концов, Сарад – это всего лишь прилежный ученик, во всем следовавший по стопам моего родителя». – Это тяжелая война. В тяжелые времена, Суилор, – произнес он вслух. – Настоящие герои тут на вес золота. И я считаю, что большинство из них стали такими вопреки нашему делу, а не во имя его.       Суилор выглядел смущенным и растерянным. – Мой повелитель, о чем вы?       «Думает, я шутки шучу...» – Ты еще юн и не совсем понимаешь, о чем я говорю, но лучше бы наш народ никогда не покидал Запада. Мы были слишком надменны, слишком пылали гневом, чтобы прислушаться к добрым советам, а по пути сюда совершали бесчестные злодейства. Теперь же на нас навалилась вся тяжесть наших прегрешений, пробил час всем платить по счетам, – продолжал Ородрет, – поход в Белерианд с самого начала был нашей ошибкой.       Юнец опустил глаза долу, не в силах ответить. Молча подал он наместнику шлем и помог его одеть. Потом застегнул длинный плащ на плечах, расправил его так, чтобы ткань закрыла зерцала на груди сюзерена. Наконец, вручил князю его щит, круглый и тяжелый, крепившийся на предплечье, как это принято у конных. Только после этого Суилор заговорил вновь. – Так вы считаете, что я – это ошибка, сир? А принц Гвиндор? А принцесса Финдуилас? Все мы родились здесь, в Белерианде. Как и мои родители. Останься нолдор на западе, я бы не появился на свет.       Ородрет замер, словно статуя. Он должен был что-то сказать в ответ, но в голове царил хаос, слова застревали в горле – с таким повинным видом и с такой мольбой смотрел на него герольд. – Нет… Это не то… Я не это хотел сказать. Не о вас, – наконец, подобрал Ородрет неуклюжее оправдание, но по взгляду собеседника понял, что тот не поверил ни единому слову.       «Выскажись, коль надлежит, и не празднуй труса, как бы ни встретили твои слова, как бы ни осуждали их смысл. Умей стоять на своем». Так говорил ему отец, и не раз. – Мы готовы, Суилор, нас уже заждались, – сменив тему, принялся наставлять он безмолвствующего юнца, – Не отставай от меня и следи за собой, будь осторожен.       Храня молчание, спустились по длинной лестнице башни во двор, где Ородрета ожидал его конь, так же снаряженный на битву, как и хозяин. Взобравшись в седло, наместник огляделся поверх мрачных рядов спешно строившихся отрядов. Анар медленно выкатывался на небо; из-под покрова тумана, на фоне утренних сумерек светило виднелось нечетко. По всей долине Сириона царила мрачная всеподавляющая тишина. Осенние деревья на фоне взбаламученной утренней мглы казались яркими искрами багрянца и золота. Вдоль берега реки, преграждая путь к свободе, раскинулся вражеский лагерь.       Князь чувствовал норов коня под седлом. Впервые за многие века впереди ждала настоящая битва, быть может – ей же суждено было стать и последней для него. Забытый страх обдал тело: конечности напряглись, внутренности сжались в тугой комок. Но все равно, тронув поводья, он направил скакуна вперед. С каждым ударом копыта по брусчатке Ородрет прощался с цитаделью, которую он однажды захотел сделать своим домом. Суждено ли было вернуться сюда – он не знал. Точно так же, как и солдаты вокруг, эльдар и эдаин, марширующие в одном строю, словно в такт дроби неслышного барабана.       Гвиндор уже ожидал у ворот вместе со своими уцелевшими наездниками, собравшимися вокруг его знамени. Сын Гуиллина поприветствовал своего командующего – но приветствие это было таким же холодным, как и окружавший их воздух. Глаза воеводы были красными от недосыпа, беспокойными, с темными кругами вокруг них. Это он выбирал время для прорыва, и вот теперь ему предстояло им руководить. Здесь не было ни одного, кто бы не знал своих предназначения и маневра. Принц отдал приказ караулу привратников. Огромные ворота с лязгом медленно растворились наружу, в их просвете показались пролет моста и окружающая замок местность. – Время пришло, и пробил час! И да исполнятся же ваши клятвы – ибо ваши родичи и ваш повелитель едут на битву!       Грянули боевые кличи, обнажилась сталь клинков. Войско шло вперед. Навстречу погибели или спасению – никто из них не знал…