Сомния

— Нам нужно поговорить, — первое, что услышала Лукина, спустившись утром на кухню. Её заторможенный после сна разум не сразу расшифровал смысл сказанных слов, заставляя женщину тупо пялится куда-то в пространство. Банально. Глупо. И когда их жизни превратились в сопливое мыло? Так странно, так неестественно, так зацикленно. Они снова вдвоём, но снова не вместе. Между ними не осталось ни сантиметра, и в то же время их разделяют немыслимые расстояния. Им комфортно друг с другом, и до безумия больно. Они не пленники, но и не свободны. Они всё знают, но не могут сказать и пары слов. Эта игра не на жизнь. Она на смерть. Взаимная пытка, продолжающаяся слишком долго. Обеих уже давно преследует ощущение, что ещё минута, и они больше не выдержат, не смогут терпеть эту боль, и обе продолжают терпеть. Продолжают закручивать этот смертельный механизм. Босые ноги женщины ощущают прохладный отрезвляющий мрамор. В голове туманно всплывают обрывки разноцветных картинок. Как она ходит, пытаясь сдержать свою ярость, пока Маша стреляет в её сторону едкими фразами. Стреляет в цель. Как она сидит с блондинкой на холодном полу, пытаясь успокоить её истерику. Облокачивается о кухонную тумбу, чувствуя жёсткую и неприятную поверхность. Как аккуратно целует женщину в уголок губ, надеясь, что эту выходку ей простят. Воспоминания заполняют всё сознание Лукиной своим едким призрачный дымом. Как же затейливо всё-таки устроен мозг, стоит лишь оказаться в определённом месте, и он с удовольствием снова прокрутит всё с ним связанное, словно старую киноленту, которую принято ежегодно смотреть на Рождество. А вещи вокруг нас услужливо запоминают все слова, обиды, поступки и чувства. Они хранят их, чтобы когда-нибудь вернуть обратно. — Я не могу так больше, — порядком севший голос врывается в оцепенение Лауры, а на глазах блондинки появилась еле заметная мутная пелена, — Нужно поговорить и решить всё как можно скорее, — казалось, она была настроена решительно, но внутри неё неуверенность смешивалась со страхом, заставляя руки слегка дёргаться. — Мы, — Лаура наконец подала хрипловатый после сна тихий голос, — Мы можем немного посидеть, выпить кофе? Я, — она рассеянно тряхнула головой, — Я просто прошу пару минут тишины. Блондинка лишь молча кивнула, ставя на плиту турку. Спустя некоторое время, женщины сидели за столом с дымящимися чашками в руках. Они выглядели, как единственные выжившие после кораблекрушения: истощенные, выкинутые на неизвестный им берег, уставшие, с потухшими от слёз глазами. Всё сложилось в чертовски сложный пазл и стало мрачным и тягучим. Таким, что выбраться из этого было невозможно, ведь оно тянуло на дно с каждым разом всё сильнее и сильнее. И обе они задыхались ядовитыми газами, захлёбывались радиоактивными слезами. И обе они тонули. Их обволакивает слизистым торфом и царапает костяными ветками. А они просто продолжают погружаться, не оказывая ни малейшего сопротивления. Каждая думала о своём, каждая хотела начать разговор и считала секунды, сердечные удары, пульс на левой руке, количество выпитых глотков, примерную температуру кофе и то, сколько раз они пожалеют о том, что когда-то встретились. Но была во всём этом и какая-то надежда. Эфемерная, кружащая рядом, но неуловимая, словно призрак прошедшего дня, остающийся на ужин. Что-то было в том, как они сидели: тихо, спокойно, понимающе. Женщины чувствовали друг друга каждой клеточкой тела, улавливая малейшие изменения на чужом (родном) лице. Это удивительное взаимодействие не могло не поражать. Каждая из них сказала бы, что такое попросту невозможно, и даже люди, прожившие вместе всю жизнь, никогда не смогут выйти на подобный уровень духовной связи. Подобное не приобретается годами или же опытом. Подобное необъяснимо. — Я уже не умею без тебя, — тихо начала Лаура, — И с тобой я тоже не умею. Всё это так паршиво, — сказала она, закрыв лицо руками. — Это моя вина, — так же тихо проговорила блондинка, изучая содержимое своей чашки. — Это наша вина, — чуть резковато поправила брюнетка, заглядывая в глаза Маше, — Она наша, слышишь? Посмотри на нас! Да это же цирк какой-то! Две взрослые женщины, а ведём себя как идиотки, — на секунду задумавшись, усмехнулась, — Я не хочу, чтобы так продолжалось дальше. Это слишком больно. Но я просто не знаю, что делать. Лукина в растерянности смотрела в окно. Её разрывало от страха, сожаления, обиды и любви. Говорить было сложно, слова не хотели соединяться в предложения, составляя общую концепцию, язык заплетался. Всегда прозорливый и быстрый мозг сейчас пасовал перед обстоятельствами. — Я люблю тебя, — твёрдо сказала Третьякова, поднимая голову и устремляя свой взгляд в женщину напротив, взгляды встретились, — Я люблю тебя, — словно пробуя слова на вкус, вновь повторила она. Вот так просто известная им обем истина слетела с искусанных губ. — Я люблю тебя, — солёные дорожки снова полились из глаз так, будто вырывающиеся из сердца слова доставляли физическую боль, — Прости… — Мария поспешно встала из-за стола, пытаясь хоть немного сдержать поток эмоций, вдруг проснувшихся внутри неё. Она и представить себе не могла, насколько сложно ей будет разговаривать вот так, без лишних криков выкладывать то, что на душе. Она будто училась ходить, пока в её ступни впивались тысячи острых осколков. Третьякова решила отправиться в ванную, чтобы успокоиться и привести себя в порядок, но крепкая хватка на запястье (кажется, любимый приём) не дала ей этого сделать. Лаура резко развернула женщину и прижала её себе, вдыхая аромат кофе, впитавшийся в светлые волосы. — Не уходи, — над ухом блондинки раздался едва различимый шёпот, — Тебе не нужно прятаться от меня. Я понимаю, — проговорила Лукина, начиная чуть покачиваться на месте, увлекая за собой и Марию. Плавные движения напоминали медленный танец. Они танцевали под аккомпанемент своих израненных сердец. — Я не хочу, чтобы ты уходила, — продолжила Лаура, — Хочу прикасаться, хочу быть рядом, хочу слушать, как ты смеёшься, говоришь, дышишь, видеть твоё недовольное по утрам лицо, даже не отрицай, с утра ты ненавидишь весь мир, видеть тебя рассерженную, грустную, счастливую, прыгающую по лужам, серьёзную, заполняющую бумаги, спящую, любую. Не знаю, что из этого выйдет, — пауза, — Кажется, я всегда любила тебя чуть больше, чем просто друга. — Только чуть? — спросила блондинка, выдыхая куда-то в левую ключицу Лукиной. — Ты неисправима, — слегка засмеялась та, поднимая глаза к потолку, — Просто неисправима. — Тебе по вкусу, — парирует Третьякова, чуть отстраняясь и заглядывая в голубые глаза, — Почему-то. — Ну, знаешь, у меня специфический вкус, — подколола директриса, пытаясь сдержать усмешку, что выходило крайне плохо. Мария, смеясь, в удивление подняла брови. Женщины остановились. Взгляды снова встретились. Вновь стали серьёзными. Непроницаемыми и в то же время кричащими. Третьякова, положив ладонь на шею брюнетки, быстро сократила расстояние между их лицами, оставив лишь пару сантиметров. Обе чувствовали срывающееся дыхание друг друга. Обе проклинали и боготворили эти оставшиеся крупицы расстояния. Обе знали, чего хотели. Обе медлили. Жизненно необходимо было осознать, почувствовать, отпустить и принять. На кону и так стояло слишком много. — Всё утро хотела этого, — выдохнула Маша. — Чего? — заранее зная ответ на свой вопрос, спрашивает Лукина, наклоняясь ещё на миллиметр ближе. — Поцеловать, — незамедлительно сорвалось с губ блондинки, на что Лаура лишь самодовольно усмехнулась. — Дерзай, Третьякова! — сказала она, не соображая. Нервы были на пределе, хотелось впиться в губы напротив, но женщина из последних сил держалась. Напряжение, скопившееся в теле, ощущалось покалыванием на кончиках пальцев, казалось, ещё чуть чуть и там появятся электрические шары с мощностью в несколько десятков тысяч Ватт. Мария помедлила ещё мгновение и заглянула в глаза Лукиной. Найдя немой ответ на, видимо, очень важный вопрос, она аккуратно прикоснулась к губам брюнетки, тут же получая нежный ответ. Это было так желанно, так отчаянно и вместе с этим трепетно, что сердце замирало и уходило в пятки. Это было сродни долгожданному освобождению, завершению пыток, победе. Самой большой победе в их жизни. Ощущение правильности момента — невероятное, ничем не заменимое чувство охватило обеих. Мягкий поцелуй разгорался подобно пламени, увлекая женщин в водоворот чувств. — Всё будет хорошо, — сказала Лукина, немного отдышавшись и положив обе руки на щёки блондинки. — Хорошо, — повторила та, проведя холодным носом по шее женщины, — Хорошо…