***
Томас улыбался Эндрюсу с наконец-то живым взглядом, это незамысловатое общение хоть с кем-то шумящим и льющимся, с человеком, который не пытается скрыть своё нутро ото всех, просто приоткрывает не каждую дверь. - Извините, сэр, сообщение о дрейфующих айсбергах, – капитан корабля кивнул и отпустил матроса, лицо его, однако, не выражало глубокого волнения, а губы держались в слегка лукавой улыбке. - Не беспокойтесь, обычное дело в это время года, – мистер Смит лёгким жестом показал конверт и махнул им, как бы обозначая незначительность происходящего. – Мы увеличим скорость, я приказал задействовать все котлы. Томас взял под руку мать и направился вслед за капитаном корабля, им любезно пообещали экскурсию по верхней палубе. Шлюпки стояли ровным рядком вдоль палубы, чем значительно отрезали место для прогулок, но небольшого коридора вполне для этих целей хватало, так что смысла размышлять об этом не было. Сангстер взялся за счёт, кажется, впервые душу его всколыхнуло волнение и напряжение. - Мистер Эндрюс, я подсчитал количество спасательных шлюпок и сколько всего в них мест. Вы знаете, кажется, на всех пассажиров не хватит места. - Только для половины, от вас ничего не скроешь, вообще-то я спроектировал новые кильблоки, чтобы установить ещё ряд шлюпок вот в этом месте, но кое-кому показалось, что на палубе станет меньше места, и я остался в меньшинстве, – конструктор был явно опечален и обеспокоен этим, он, конечно, пытался сделать идеальную конструкцию для комфорта и удобства пассажиров. Печально, что такие люди обычно остаются неуслышанными. - К чему зря заставлять палубу на непотопляемом судне? – Уилл едва коснулся кончиком трости основания шлюпки и, видимо, этим убедил себя в её крепости. Он часто старался показать уровень своей осведомлённости, но, по мнению Томаса, нередко лгал о нём знакомым. - Можете спать спокойно, я построил хороший лайнер, мощный и надёжный, шлюпки вам не понадобятся, – на секунду в его взгляде мелькнула жалость к проданной другому человеку душе, которая может возникнуть только у понимающего подобное состояние. Судостроитель обязан вкладывать всего себя в дело, являющееся важнейшим и любимейшим для него, частичка души остаётся в каждом повороте, коридоре и двери, это можно почувствовать во время случайной поздней прогулки по палубам. Но корабль продают, а вместе с ним и кусочек души творителя. Через мгновение Эндрюс отвёл взгляд и поспешил к Уиллу и матушке Томаса. – Продолжим экскурсию.***
Дилан схватился за единственную здравую мысль: любым способом нужно выловить Томаса, поговорить с ним, увидеть радужки тёмных, утягивающих глаз. Чувства, плещущиеся внутри, не давали спокойно дышать и отпустить ситуацию, хотелось видеть чужую улыбку и улыбаться в ответ. Он сказал что-то Ки Хонгу и отправился на палубу. Ветер сильно продувал любую одежду, поэтому накинутый сверху старый пиджак совсем не согревал, несмотря на солнечные лучи. О'Брайен ухватился за металлическую перекладину и подтянулся, стоило немного оттолкнуться и выпрямиться, ноги тут же коснулись пола верхней палубы для богатых и знатных. Здесь даже пахло иначе, люди выглядели по-другому и смотрели друг на друга не так, как на этаж ниже – всё менялось, всё вызывало ощущение выдумки, будто все вокруг – бездушные машины с точёным лицом и ровной укладкой. Молодой человек не сразу смог ухватиться за смену обстановки, потому и спрятался за прочным столбом, чего-то упорно выжидая. Мужчины, поговорив о чём-то, разошлись, а на скамейке осталось плотное серое пальто одного из них. Не сказать, чтобы Дилан привык к воровству, наоборот, подобное казалось ему последней стадией бедности, которую не так просто пересечь, но теперь, когда цель оправдывала что угодно, ибо юношеская влюблённость всегда наталкивала на безумные мысли, совесть не причитала в отчаяние. Он взял явно дорогое пальто и лёгким движением надел его на себя. Дело за малым – нужно выцепить взглядом Томаса и оказаться рядом. О'Брайен встал за самую дальнюю шлюпку и едва дышал. - Пойдём, – Сангстер удивлённо раскрыл глаза и огляделся, всей душой надеясь, что Уилл не заметил его исчезновения. Дилан открыл дверь, ведущую в чулан, и следом за Томасом вошёл в комнатушку. - Это невозможно, нам нельзя встречаться. - Я должен с тобой поговорить, – попытки Сангстера сбежать делали непередаваемо больно, он всей душой старался понять причину такой резкой смены мыслей на их счёт. - Дилан, я помолвлен, я выхожу замуж за Уилла, я люблю его, понимаешь, – во взгляде, однако, читалось другое, настолько противоположенное, что его стало по-человечески жаль. Страшно даже представить такую ситуацию без возможности побега, без возможности что-то изменить. Этот жестокий мир высокого общества оставлял в своих сетях даже самых храбрых, они рвались на свободу крошечными рыбками, почти мальками. Только Томас потянулся к приятному ему человеческому теплу и пониманию, канаты порвали, вытащили с мясом и вязкой кровью, боясь допустить пагубного влияния низших слоёв. - Томас, ты далеко не подарок, ты ужасно избалованный ребёнок, но при этом ты самый поразительный, очаровательный и прекрасный человек. Лучший из всех, кого я встречал, – глаза Сангстера испуганно забегали, будто происходило что-то запретное. – Подожди, дай мне договорить, пожалуйста. Я ведь не идиот, я знаю, как устроена жизнь: у меня только пять долларов в кармане, это только в лучшие дни, мне нечего тебе предложить. Я понимаю, но теперь на мне лежит ответственность, я в ответе: ты прыгнешь – я прыгну, помнишь? И я не уйду, пока не случится убедиться в том, что ты в полном порядке. Я хочу только этого. - У меня всё хорошо, – глаза не верят словам, и, кажется, нет ничего подобного недоверия хуже. – Я правда счастлив. - Правда? Мне так не кажется. Тебя заволокли в западню, Томас, если ты не вырвешься на свободу, погибнешь, может, не сразу, не нужно быть врачом, чтобы предсказать это. У тебя много сил, твой огонёк привлёк меня в тот день, но он начинает медленно угасать уже сейчас, подумай, сколько у него осталось. - Ты не сможешь спасти меня, – горячая широкая ладонь накрыла бледную щёку Томаса, потянула его лицо ближе к себе и держала его силы в своих пальцах, в их крепком хвате. - Спасти себя сможешь только ты, сам, ничья помощь не будет уместной. Я лишь могу посодействовать тебе в этом, – он услышал, но едва ли смог понять, человеческий мозг тяжело воспринимает свои проблемы, озвученные вслух. Томас с трудом отнял чужую руку и, сдерживая слёзы, открыл дверь. - Мне нужно идти, – он вышел на палубу и отправился догонять мать, после него остался только шлейф горести и сдержанности, в котором Дилан задыхался. Он, конечно, не знал, что делать дальше, мог только бесцельно размышлять и надеяться на далёкую мысль или на храбрость Томаса.***
Сплетни и бесцельные разговоры быстро надоедали, когда люди не заинтересовывали чем-то другим. От музыки, повторяющейся изо дня в день, начинало подташнивать, но тяжесть вечера нужно было терпеть. Томас не мог оторвать задумчивый взгляд от глянцевой, белой столешницы, на которой осторожно стояли пузатый чайник и почти прозрачные чашечки. В нескольких метрах от их столика сидела женщина, совсем ещё молодая и аккуратная, она учила девочку идеальной осанке и сурово отчитывала её за неровность спины. Такую школу леди проходили все здешние дамы и молодые люди, они страдали в детстве и юношестве, чтобы не позорить себя и родителей во время выходов в высшее общество. Сама женщина выглядела настолько легко, что в мышцах её не читалось напряжения, хотя она и не давала телу полного расслабления никогда. Томас осторожно разглядывал привычную картину и думал о словах Дилана. Молодой человек сразу скрасил жизнь, потому что отличался ото всех, он был и будет другим, никогда не озаботится своим внешним видом настолько, чтобы отдавать огромные суммы за новый наряд, никогда не пересмотрит черты своего характера, чтобы слиться с массой вокруг. Бедняки обособлены, тем и отличны. Взгляд Томаса приобрёл удивительную решительность, он поджал губы и тяжело вздохнул.***
Тёмно-синие волны разбавлялись белоснежной пеной, они ударялись о крепкий металлический корпус лайнера и растекались вялой водой. Их подхватывали собратья, становились сильнее и резче, такие волны вполне могли утопить, схоронить в себе не одно тело, они были зверски жестоки и неуязвимы, потому и завораживали. Нос Титаника разрезал водную гладь, ничего не боясь. Корабль был достаточно спокоен во время, кажется, разжигащегося шторма и ничего не трогало его, даже увлечённый взгляд человека, стоящего на самом краю. Дилан перенял эту стальную силу, он не менялся в лице, пока думал, черты его на время потеряли юность и мягкость. Он ждал чего-то, надеялся, желал, но не мог ускорить время, чтобы понять. Сейчас его действия могли быть напрасными, зато означали бы беспрекословную уверенность в своих словах и мыслях. Солнце подсвечивало его лицо непонятным цветом, несмотря на весьма посредственный закат. Кожа стала похожей на чуть сыроватый желток, который невольно цепляет взгляд своей яркостью каждое утро. Томас нерешительно замер, он ждал свободной секунды, чтобы улизнуть, но теперь не мог заставить себя подойти ближе. Любое действие казалось ему чрезмерно тяжёлым. - Привет, Дил, – хотелось начать оправдываться раньше, чем тот что-нибудь скажет в ответ. – Я передумал. О'Брайен обернулся и с некоторым неверием смотрел. Он не улыбался, но черты лица расслабились и вернули себе прежнюю мягкость и детскую нежность. А потом он тепло улыбнулся, и любые последствия потеряли свою значимость. Томас воздержался от бега и быстро приблизился к молодому человеку. Не верилось, что всё это и правда возможно, что всё это происходит с ним, уже давно отчаявшимся и растерявшим всю свою веру. - Я узнал, что ты здесь, и... – Дилан приложил палец к губам, намекая на тишину, и коротко попросил дать ему руку. Сангстер мог спросить о причине, мог ослушаться и договорить, но ему не хотелось рушить то, что творилось сейчас буквально из воздуха, из океанической тишины. Горячая ладонь накрыла его собственную, чуть подмёрзшую и куда более мягкую. Закатное солнце чудесным образом смотрелось на чужом лице, поселяло восхищение, распаляло чувство, возникшее по глупой случайности. Дилан потянул его ближе и посмотрел, его взгляд словно гулял по самым глубоким тайнам человека, на которого он смотрел, это могло бы объяснить его поразительную способность быстро сходиться с непредвзятыми людьми. - Закрой глаза, давай, – О'Брайен кивнул сам себе и обошёл Томаса, приобнимая его за спину, – поднимайся, держись за поручень и, прошу, не подглядывай. - Договорились, – не будь между ними безграничного доверия, Сангстер всё равно не смог бы отказать, настолько этот момент был важен, как узелок в вязании, без которого испортится вся конструкция. - Теперь встань на поручень и держись крепче, – он помог Томасу забраться на перекладину и тут же оказался сзади, полностью прекрывая волнение. – Держись и не открывай глаза. Ты мне доверяешь? - Доверяю, – и снова, впервые за долгие месяцы, он не лгал и не утаивал, говорил от всего сердца. Дилан приобнял руками запястья обеих его рук и раскрыл их полностью, будто намекая на крепкие объятия. Томас чуть пошатывался и неуверенно улыбался темноте, которую видел перед собой, но, поскольку за спиной его наполняло горячее тепло другого человека, он был не против на веки веков остаться в этой непроглядной тьме, лишь бы человек никуда не уходил, не оставлял его. В следующую секунду Сангстер почувствовал те же руки на своей талии, они согревали получше всякого солнца, непрерывно слепящего с далёких небес. - А теперь открой глаза, – тёмная водная гладь и тот самый закат, Томас часто видел такое, но никогда не ощущал силу такой картины в полной мере. Он пошатывался на тонкой металлической перекладине, чувствовал желанные касания и упивался красотой. Под ногами не было будто ничего, Титаник исчез, остался только воздух и вода, всё не имело значения. И разве могло это быть ошибкой? Разве могла свобода стать чем-то запретным, когда она ощущается лучше всего на этом свете? Томас сдерживал эти тяжкие мысли и наслаждался. Он чувствовал чужие ладони в своих и улыбался одной только мысли об этом. Дилан вдруг стал различим между плечом и шеей, взгляд его не блуждал, он оставался только на Томасе, словно никакой закат не способен был превзойти его красоту. Сангстер откинул голову назад, всего на дюйм, но этого хватило. Губы с жаждой нашли чужие и мягко коснулись их, будто только их единство имело смысл, будто только ради этого стоило жить.