Поцелуй меня

      Когда они возвращаются в отель, вторую майку Адама уже можно выжимать: может, жители Аризоны и привыкли к таким летним температурам, а вот большая часть команды Three Days хотела бы возвращаться в Канаду в морозилках. Одному Барри хоть бы что: выходит на сцену в толстенном пиджаке, отпахивает полуторачасовой концерт на износ, а потом впадает в режим гибернации и молча едет на заднем сидении туда, куда скажет Шон, — и так в любых климатических условиях. Брэд в отличие от него экспрессивно материт жару, плохие кондиционеры и правительство США, обливаясь ледяной водой и вливая её в себя литрами, — видимо, хоккейная закалка как-то помогает справляться с перепадами температур. Адаму ледяную воду нельзя — не дай бог ангина. На сцену-то он выйдет в любом случае, но горло потом придётся недели две собирать. Курить хочется неимоверно, но по такой погоде от сигарет ещё хуже.       Нил всегда стелит на стул за барабанной установкой полотенце, но в этот раз его пришлось менять посреди концерта, так что, очевидно, с теплообменом у него тоже сейчас не всё в порядке. Из “The Pressroom” их увозила машина с работающим на полную мощность кондиционером, и Нил всю дорогу пытался извернуться на сидении так, чтобы максимум холодного воздуха достался ему. Эта ожесточённая йога, кажется, отняла у него последние силы, и к моменту, когда они оказались в отеле, Нил снова был красный и мокрый, как будто только что сошёл со сцены.       Ситуацию значительно осложнял тот факт, что они чуть не потрахались прямо в концертном зале: когда спускаешься со сцены после удачного шоу, с шумом в ушах пробираешься через толпу ассистентов, вытираешься поданным кем-то полотенцем и улыбаешься как пьяный на каждое «было круто, чуваки!», мозг не работает от слова «совсем», и Адаму показалось уместным затащить Нила в служебный туалет и, закрывшись на все замки, вжать в стену с намерением вылизать каждый сантиметр его шеи. Они оба насквозь мокрые, поэтому запах пота уже никого не смущает, к тому же мелкие блестящие капельки на лице Нила выглядят так горячо, что температура воздуха и рядом не стояла.       Видимо, после шоу они оба функционировали на адреналине, и потому лапать друг друга в туалете, вспоминая, как шикарно они смотрелись на сцене, казалось отличной идеей — но, к сожалению, на это не было времени. Машина должна была забрать их через несколько минут, поэтому непотребства пришлось прекратить; Нил обычно оправляется от возбуждения довольно быстро, а Адам не представлял, как собирается всё это скрывать, особенно в таких узких джинсах. Заявление «в отеле оттрахаю так, что стоять не сможешь» было встречено ещё одним быстрым и мокрым поцелуем от Нила, после чего им обоим пришлось выйти к команде и помочь загрузить часть вещей в машину. Благо, частота дыхания и цвет лица с момента окончания шоу не особо изменились.       И вот они наконец на месте, Нил копается с ключ-картой возле своего номера, а Адам понимает, что заряд энергии за эти полчаса поездки от концертного зала до отеля рухнул от «хочу трахаться здесь и сейчас» до «положите меня в холодную ванну и оставьте умирать».       Он уже бросил вещи в своём номере, так что, когда ключ-карта наконец сработала и они оказались внутри комнаты Нила, Адам без лишних слов сгребает его в очередной поцелуй, но не особо рассчитывает силы, поэтому они оба слегка заваливаются на ближайшую стену.       — О'кей, стоять я, в общем-то, уже не могу, — смеётся Нил, заставляя смеяться и Адама, пока тот стаскивает с себя майку — не столько ради секса, сколько ради того, чтобы как можно скорее избавиться от всей чёртовой одежды и, желательно, кожи.       — Душ?       — Душ.       — Тут есть минералка?       — Не жри ледяную.       — Санс, я сейчас в холодильник залезу.       — Возьми бутылку в рюкзаке, она уже слегка оттаяла.       — А когда оттает твоё сердце?! — с максимально драматичной интонацией, вызывающей у обоих новую волну замученного смеха.       — Вот сейчас и разморожу, — Нил совсем неэротично стягивает с себя джинсы по дороге в душ и бросает через плечо: — Это номер для некурящих.       — Не очень-то и хотелось.       Когда дверь ванной закрывается, Адам мысленно признаётся себе, что на секс у него действительно ноль сил. А желание никуда не делось, чтоб его. Ладно, может, сейчас попьёт водички, сгоняет в душ, и бодрости прибавится. Кто бы мог подумать, что после тридцати возбуждение уже не единственный необходимый для секса фактор.       Пока душ был занят, Адам чуть не уснул прямо в кресле, но звуки довольного фырканья, с которыми Нил вытирал волосы (вот что, оказывается, значит «мой парень золотистый ретривер»), выдернули Адама из дремоты. Подняться на ноги после десяти минут неподвижного сидения под кондиционером оказалось сложной задачей, но сальные слои сами себя с кожи не смоют.       Прохладная вода выкручивает чувствительность уставших мышц на максимум, и вот теперь Адам замечает, насколько сильно вымотался за сегодняшний концерт. Хорошо, что тур подходит к концу — им всем нужен отпуск.       С другой стороны, в отпуске не будет Нила. Может, он и золотистый ретривер, но точно не его парень.       Адам подставляет лицо под воду и зажмуривается настолько сильно, насколько это необходимо, чтобы мозг перестал работать хотя бы на пару минут.       Когда он возвращается в комнату, Нил валяется на кровати, не особо осмысленно листая ленту инстаграма, и, честно говоря, куда больше, чем трахнуть его, Адаму хочется прижаться к нему и сказать что-нибудь важное, что-нибудь про необходимость, про близость, про тепло, но всё это слишком сложные штуки, и чёрт знает, как их формулировать, и вряд ли Нил вообще хочет это слышать, и вечер стопроцентно будет испорчен, так что нахер.       Вместо этого Адам стягивает с себя полотенце, роняя его возле кровати, и садится Нилу на бёдра.       Нил откладывает мобильник на тумбочку, улыбается устало и ласково, и Адам улыбается в ответ, любуется взлохмаченными влажными волосами, водит ладонями по груди, чувствует, как двигается от дыхания низ живота — Нил дышит тихо, медленно и глубоко, и Адам обожает видеть его таким спокойным.       — Ты не возражаешь, если я побуду бревном? — немного виновато усмехается Нил, и Адам ловит себя на мысли, что бревном хотелось бы побыть ему, но тогда нечего было разбрасываться обещаниями час назад, его за язык никто не тянул.       Вместо ответа Адам сдвигается дальше по его ногам, касается губами живота, ведёт носом по дорожке волос вниз до резинки трусов — и тихонько охает от крайне неприятной боли в пояснице.       — М, как бы это сказать…       — Адз?       — В общем, ты не поверишь, но, кажется, у меня защемило спину.       Через секунду Нил ржёт так громко, что умудряется пнуть Адама в лоб тазовой косточкой, пока изворачивается на постели, чтобы уткнуться лицом в подушку и докричать уже туда. А Адам и рад бы посмеяться на той же громкости, но поясницу простреливает каждый раз, когда он пытается издать звук, поэтому вместо смеха получается задушенный кашель.       — Что ж…       — Это старость, Адзи, — Нил вытирает слёзы, всё ещё постанывая от смеха, пока Адам старается как можно медленнее и аккуратнее упереться руками в постель.       — От бревна слышу.       — А я этого и не скрываю. Помочь?       — Да, поменяй мне, пожалуйста, слуховой аппарат, а то я так и не услышал сострадания!       — Не нервничай, вредно для сердца.       — Бессердечная ты сука, Сандерсон.       — А то ж, — Нил аккуратно поддерживает Адама за плечи, и тот наконец добирается до изголовья и переворачивается на спину, опускаясь головой на подушку. — Давай намажу чем-нибудь.       — Да не, не надо, само отпустит, у меня так уже было.       — Ну хоть не на сцене.       — Ага, так мой позор видишь только ты.       — Я привык, — Нил получает от Адама щелчок по носу, смеётся и добавляет: — Расслабься, меня тоже регулярно скручивает. Сидячая работа, все дела. Скоро геморрой будет, вот увидишь.       — Не только увижу, но и почувствую, — теперь по носу получает Адам, что не мешает ему задушено хихикать в попытках как можно меньше шевелить спиной.       — Всё равно я не то чтобы сильно хотел, так что не заморачивайся.       — Да я, знаешь… тоже не особо, наверное…       — Ты не… В смысле, ты не хотел трахаться? Что ты сделал с Адамом Гонтье?!       — Поцелуй меня? — Адам не уверен, просьба это или вопрос, но уж как прозвучало.       Нил на несколько секунд теряется, почему-то опуская глаза, и это так забавно: лежащий рядом абсолютно голый Адам его не смущает, а такая простая просьба вдруг вызывает румянец и неловкое облизывание губ. Как в старшей школе, когда Нил вроде как не девственник и не обделён чужим вниманием, но каждый их поцелуй — как совместный прыжок в пропасть.       Адам смотрит, как он упирается локтём в матрац, аккуратно склоняется ближе, кладёт руку ему на плечо, едва заметно улыбаясь, и легко касается его губ своими. Нескольких секунд знакомого вкуса Адаму определённо недостаточно.       Он не даёт Нилу отодвинуться далеко: берёт за плечо и медленно, стараясь не делать резких движений, поворачивается на бок, чтобы теперь они оба лежали друг напротив друга.       — Осторожно…       — Всё в порядке.       — Удобно?       — Я не умираю, — шепчет Адам и не может не усмехнуться.       Он чувствует на своих губах дыхание Нила, чуть дрожащее, будто взволнованное — действительно, как в старшей школе. Адам кладёт руку ему на шею, придвигается ближе, рассматривает: серо-голубые глаза, почти как у него самого, только светлее и мягче, губы чуть обкусанные, раскрасневшиеся от жары, влажные после поцелуя, приоткрытые, будто слова замерли в последнюю секунду.       Адам тянется к его лицу, и они снова встречаются губами: едва шевелясь, без нажима прихватывают, держат и выпускают. Когда они соприкасаются подбородками, щетина тихо шуршит, и колючие волоски щекочут кожу вокруг губ. Дышать тяжело, живот вздрагивает, и хочется подтянуть к себе колени, забраться под одеяло, несмотря на жару, чтобы их никто не видел, чтобы ни один звук не пробирался в этот кокон.       Чувствует, не открывая глаз: Нил отодвигает с его лба влажные после душа пряди, убирает за ухо и водит пальцами по ушной раковине, вызывая волну мурашек и с трудом подавляемое желание заскулить. Адам жмётся ближе, запускает пальцы в его волосы, мягкие от влаги, трогает кожу головы, легко чешет затылок, и Нил как будто дышит глубже, вздрагивает реже, касается свободнее.       Их ноги переплелись, и это немного неловко, потому что Адам по-прежнему голый и, кажется, снова возбуждённый, но всё ощущается как-то иначе: вроде хочется притереться членом, почувствовать, как шершавая ладонь царапается мозолями от барабанных палочек, кончить в эти ловкие, сильные, красивые пальцы, а вроде — к чёрту оргазм, когда во рту так горячо и влажно, и Нил водит ладонью по спине, касается пальцами лопаток и позвонков, дышит немного рвано, выдыхая в губы и иногда не сдерживая эти тихие, низкие звуки из самой груди.       Поцелуй углубляется сам собой: Адам сильно толкается языком, и Нил обхватывает его, втягивает внутрь, посасывает и коротко, легко сжимает зубами, будто дразнится, улыбаясь уголками губ. Адам притягивает его к себе за шею — хочется оказаться ещё глубже, коснуться внутренней стороны щёк, очертить зубы, дотянуться до корня языка, заставить раскрыть рот шире, впуская дальше и принимая больше. А Нил поддаётся, жмурясь и дыша чаще, стискивая коленями его ногу, оглаживая спину и время от времени впиваясь в неё ногтями.       Они сталкиваются зубами и одновременно усмехаются этому, с трудом дыша; Адам позволяет себе выскользнуть из его рта — Нил тут же раздвигает его губы языком, оказывается внутри, и у Адама снова сводит живот, а внутри так тепло, что теперь, кажется, стонет он сам. Гибкий язык трётся о его собственный, проезжается по дёснам, касается щёк, снова возвращается к языку — трогает, притирается, щекочет, оглаживает, и Адам теряется в таком количестве ощущений, подаваясь навстречу каждому движению. Пальцы Нила оказываются на подбородке: он держит лицо Адама и, чуть выскользнув наружу, ведёт кончиком языка по его верхней губе, потом по нижней, потом в обратном направлении, а Адам перестаёт дышать и даже не пытается открывать глаза.       Когда они встречаются губами снова, языки касаются друг друга, и этого достаточно: Адам прижимает Нила к себе за плечо, тот держит его за талию, и поцелуй становится мягче, медленнее, без цели, без чьей-то инициативы. Это оказывается так медитативно, что Адам теряется во времени. Они просто трогают друг друга языками, размазывая слюну по губам, чуть сталкиваясь носами и почти не шевелясь.       Губы притираются друг к другу, и время окончательно останавливается. На секунду Адаму кажется, что он задремал: еле заметные прикосновения к губам ощущаются как поглаживания. Кожа будто бы стала в двадцать раз чувствительнее и оттого немного зудит, но зуд приятный, тёплый, и всему телу так же тепло, а вдохи и выдохи снова медленные и глубокие. Дыхание Нила ощущается на разгорячённых щеках, рука по-прежнему касается спины, и всё его тело непривычно расслабленное — Адам воспринимает это как свою личную заслугу.       Они лежат ещё какое-то время неподвижно, почти соприкасаясь носами, и Адам всё-таки проваливается в дремоту: мысли путаются, и дыхание Нила будто бы заполняет голову изнутри, отмеряет ритм, звучит в сознании невнятной музыкой, в которую Адам заворачивается, как в лёгкий, прохладный туман.       Могло пройти несколько минут, или полчаса, или несколько часов, но, когда Адам открывает глаза, за окнами стало чуть темнее. Кондиционер в номере поработал на славу: дышится значительно легче и, по крайней мере, уже не хочется обмазываться льдом из морозилки. Нил, уткнувшись носом в подушку, приоткрывает рот, будто разговаривает во сне, и это так чертовски мило, что Адам склоняется к его лицу и целует в уголок губ, попутно отмечая, что спина вроде как даже не болит, и это не может не радовать. Но вставать с кровати всё равно стоит аккуратно.       На самом деле, Адам предполагал, что после такого ему придётся подрочить в душе, но возбуждение давно отпустило и не планировало возвращаться в ближайшее время — такого поворота от своего организма он точно не ожидал. Губы Нила всё ещё красноватые, и когда Адам прокручивает в голове ощущения от поцелуев, в животе снова становится щекотно. Кажется, это называется «бабочки», но Адам уверен, что это называется «я хочу целоваться с Нилом Сандерсоном до скончания времён». Или даже не целоваться, а обниматься, как сейчас, когда рука Адама всё ещё на его плече, рука Нила — на его талии, колени соприкасаются, дыхание смешивается. Или не обниматься, а просто лежать рядом, пока Нил рассказывает про каких-нибудь крутых барабанщиков и показывает их видео с комментариями «смотри, смотри, сейчас вообще разрыв жопы будет, вот, вот здесь, слышишь, это охуенно», или залипает в рекомендации инстаграма, состоящие из чужих проектов, политики, музыкальных мемов, лохматых собак и пейзажей Больших озёр, или слушает в наушниках чей-то релиз, или спит, смешно раскрыв рот и иногда дёргаясь во сне. Не то чтобы это лучше, чем секс. Но и не хуже уж точно.       Шумный зевок вырывает Адама из мыслей: Нил трётся щекой о подушку, разлепляет один глаз, потом второй и смотрит на Адама с сонной улыбкой. Потом резко хмурится.       — Когда рейс?       — Без понятия, — Адам наблюдает, как Нил разворачивается на постели и тянется к оставленному на тумбочке мобильнику. — Санс, если бы мы не спустились вовремя, Шон вынес бы дверь.       — Проебаться может кто угодно.       «Кроме тебя», — мысленно усмехается Адам, глядя, как Нил ищет копии билетов в общем чате.       — В 23:40, — вздох облегчения.       — Кайф, ещё и пожрать успеем.       — Я хочу тако.       — Теперь я тоже хочу тако.       — Можем вытащить Брэда и Барри, если не спят.       — Напишу им. А ты сходи хоть водой облейся.       — В смысле?       — Ты уснул с мокрой башкой, как ты думаешь, какая у тебя сейчас причёска?       — Да ёб твою мать, — вздыхает Нил совсем не раздражённо и тянется на постели с характерным покряхтыванием.       «Золотистый ретривер», — усмехается Адам и прикидывает, как бы ему лучше встать с постели, чтобы спина не развалилась до завтрашнего шоу.