Тень зверя

      К сожалению, приходилось мириться с тем, что одна сука постоянно подкладывала сюрпризы под дверь. И нет бы хоть раз принесла шоколад, цветы или воздушный шарик, нет, всегда только дерьмо. Иногда она старалась — упаковывала его в яркую коробку, предусмотрительно налепив сверху бантик, на тот случай, если получатель захочет повязать его себе на шею, чтобы вздернуться красиво, но чаще просто вываливала на коврик свой подарок и поминай, как звали. А звали эту сучку Жизнь и нельзя было договориться с ней по-хорошему.       За последние восемь месяцев она конкретно поднатужилась. Прям разбушевалась. Только отряхнулся, а уже опять!       Во-первых, Мэтт не сдох. Хотя Вил очень надеялся, что он откинется, пока будет дожидаться вторую машину скорой помощи. С одной стороны — хуже не придумаешь, с другой стороны (а Вил прежде и не догадывался, что у этой медали есть другая сторона) — одним трупом меньше. Не сдох и черт с ним!       Его буквально вытащили с того света, а лучше бы там и оставили. Он долго лежал в реанимации, перенес операцию по удалению части кишечника и почти попрощался с левой рукой — врачи сшили разорванные сухожилия, но реабилитация шла плохо.       Стоило Мэтту очухаться в достаточной мере, чтобы понимать, кто он и где находился, к нему нагрянула полиция. Слушать их он не хотел, требовал позвать отца. Как же он орал, увидев вместо него мать! Когда они с Рей сказали Мэтту, что Фрэнк умер, с ним как будто припадок случился. Он поднял на уши всю больницу, выдернул из себя трубки от капельниц и аппаратов и попытался сбежать. Ему пришлось вколоть лошадиную дозу успокоительного, чтобы он наконец перестал биться на кровати до одури.       Рей к Мэтту никакого сочувствия не испытывала, но по мужу плакала и даже носила траур. Не то чтобы Вил не ожидал, что она будет горевать, но удивился все равно.       — Все-таки он любил меня, — говорила она. — Я знаю, что любил. И я привыкла к нему. Что бы там ни случилось, я не желала ему смерти.       Вил тоже не желал, тем более вот так... чтобы он умер у него на руках. Вил никак не мог выкинуть из головы его смерть, никак не мог забыть. Он стоял слишком близко, видел все... Выстрел был почти в упор. У Фрэнка не было шансов.       Как и многие люди, Фрэнк не планировал умирать, поэтому завещания не оставил. Наверное, надеялся дожить до седин и понянчить внуков. Большая часть имущества, бизнес и бесконечная бумажная волокита отошли его жене. Даже дом, который Мэтт приписывал себе, теперь почти полностью принадлежал Рей. Правда, жить она там больше не собиралась, и Вил прекрасно понимал, почему.       Он-то ладно, переживет, как-нибудь забудется, а вот мальчишка, на глазах у которого убили отца... Вил думал, Кевин будет в ужасе, но тот скорее был в шоке. Когда Ви с Ником увезли на скорой, они вдвоем еще какое-то время торчали во дворике в ожидании полиции, рядом с трупом, накрытым простыней. Врач, который остался с телом, упрашивал ребенка уйти в дом, но Кев не слушал ни его, ни Вила, и плакать старался тихо, чтобы никому не мешать.       — Зачем вы соврали? Это не ваш пистолет, это папин, он вам его дал. Зря вы за нее заступаетесь, — его увещевания Вил пропустил мимо и достаточно долго молчал, чтобы Кевин понял бесполезность своих проповедей. — Он в перчатках был. Говорите, что пистолет его, что он вам им угрожал, а вы отняли. Вам помогу. Скажу, что вы нас защищали, что он Ника куда-нибудь схоронить хотел, чтобы Мэтта не посадили. Говорите так и ей скажите, чтобы говорила, — споткнувшись на полуслове, он произнес совсем другим голосом: — Я чего-то подобного ждал... Ничем другим бы не кончилось.       Дирк смотрел на Вила с осуждением, когда узнал правду, Рей плакала, а Эрик мученически вздыхал. Все они ходили к нему на свидания, ходил даже дед Ви, который, кажется, был единственным, кто относился к его решению не со скепсисом, а с благодарностью. Возможно, просто радовался, что Вил дурак, нельзя было этого исключать. В любом случае, старик явно смилостивился и обещал помогать чем сможет.       Виви не приходила ни разу. Вил старался не думать о ней и не задавать вопросов прежде всего самому себе, но у Эрика иногда интересовался ее самочувствием. Ответы получал односложные: «терпимо, нормально».       Потом суды и разборки вошли в активную фазу, ведь теперь Мэтт мог принимать в них участие. Дело передали в окружной суд. Началось такое! Как будто вся неразбериха мира скаталась в клубок и каждый тянул из нее по нитке.       Больше некому было закрывать Кевину рот, поэтому дело Карен снова оказалось на свету. Фойербаха дергали туда-сюда, перевели в другую тюрьму, где он покорно ждал хоть каких-то решений, снова собрали биоматериалы, пытались поднять старые результаты экспертиз, но поднимать было нечего. Документы растворились в воздухе. Полиция валила все на оплошность лаборатории, а лаборатория на полицию. В полицейском управлении разрослись свои разборки, в которые Вил вникать не хотел. Вроде как кого-то не сильно высокостоящего даже уволили за взятки. На этом и закончили.       Люди, пришедшие на смену следователям из Клиффрока, настоятельно требовали эксгумации трупа, чему, естественно, никто из близких Карен был не рад. Даже после похорон девочку и ее семью никак не оставляли в покое. И хотя позднее в лаборатории все же нашли футболку Карен, которая, по более ранним сведениям, держала на себе главную улику против Вила, эксгумации избежать не удалось.       Вторая экспертиза показала, что засохшая сперма Вилу не принадлежала. Нигде не было ничего, что указывало бы на него. Может, Фрэнк хотел его только напугать. Арест, суд, а дальше? Или он собирался подделать улики, но не успел? Хотел, чтобы Вил сел вместо его сыночка? Теперь было уже не важно. Обвинения по этому делу с него сняли, а вот залог не вернули. Отстойно. И стыдно немного, он ведь обещал Мел, что ее отец получит назад свои деньги. Опять он в ее глазах выглядел подонком.       От чего наступила смерть Карен выяснить точно не было возможности даже тогда, когда ее нашли в лесу. Была ли она мертва до того, как Кевин начал оказывать первую помощь, установить не удалось. Предположительной причиной смерти остался гемоторакс в следствии перелома ребер. Сломанное ребро пробило легкое, и оно заполнилось кровью. Может быть, если бы ей оказали более квалифицированную помощь, она бы выжила. Но думать об этом было уже бесполезно.       Кевин не хотел, чтобы родители Карен узнали, как именно умерла их дочь на суде или от третьих лиц, и Рей свозила его к ним заранее. Это была малая часть того, что он мог сделать для них — рассказать правду и извиниться перед Пэйдж. Там, в доме, Рей показалось, что никто из них его не понял. Особенно отец.       — Так он нас выпроваживал, чуть за дверь не вытолкал... Им можно только посочувствовать. Люди пытаются жить дальше, а их постоянно возвращают в прошлое.       — А сама что думаешь? Про Кева?       — Не знаю... Мне это все тяжело в голове умещать. Просто буду на его стороне, потому что там никого не было уже очень давно.       — Мать его не хочет забрать?       — О! Хотела бы. Но сначала ей надо восстановить родительские права, а это тоже займет время и отнимет нервы. Договорились, что пока не будем напрягать его лишними разборками. Пусть уляжется, а потом посмотрим. Если захочет жить с ней, я его отпущу, — Вил прищурился. — Что? Пусть сам решает. Я мама только «на замену», а она родная. Он очень скучал по ней.       Факт убийства именно Мэттом доказан не был, но от ответственности за изнасилование и нападение отвертеться у него не получилось. На суд вызвали даже Сабрину. Поняв, что корабль стремительно шел ко дну, Мэтт не растерялся и решил напоследок потешить присутствующих своим признанием, в красках рассказав, как все было, глядя матери Карен в лицо.       Адвокат настаивал, что Кевин не должен нести наказание, апеллируя законом «доброго самаритянина», запугиванием, обстановкой, в которой жил мальчик и страхом перед братом. Присяжные его оправдали. Мэтт получил одиннадцать лет лишения свободы.       По мнению Вила — недостаточно, но это была только верхушка айсберга.       Второе изнасилование, взятие заложников, покушение на убийство несовершеннолетнего... Уже только последнее позволяло ему сесть пожизненно. Психиатрическая экспертиза установила, что Мэтт полностью отдавал отчет своим действиям. Прокурор запрашивал для него высшую меру наказания. Пока Мэтт лежал в больнице, ему как раз исполнилось восемнадцать. Видимо, из жажды свести счеты хоть как-то, он подал на Ви встречный иск за нанесение ему тяжких телесных повреждений.       В зале суда Вил увидел Виви впервые за долгое время, и от этого на душе у него остался странный осадок. Словно он встретил человека, которого знал когда-то, а теперь не мог найти в нем ничего из прошлого. Он долго пытался поймать ее взгляд, но она на него так и не взглянула. На все вопросы Ви отвечала одинаково отрешенно, а когда ее не трогали, вообще не поднимала головы.       Нападение на Мэтта со скрипом вписывалось в рамки самообороны — Мэтт был уже не опасен, когда она била его ножом, и не угрожал ей расправой. Считай, сошел бы даже за беззащитного. Глупый закон, который, как ни крути, имел силу.       Дед явно дал кому-то денег, чтобы у Ви не было проблем с документами. Он вообще чуть не разорвался, лишь бы отмазать ее с минимальными последствиями. Состояние аффекта, несовершеннолетний возраст, изнасилование, предыдущий инцидент в лесу... Суд назначил Ви бесплатные работы в размере ста часов, отбывание наказания в центре посещений раз в неделю, принудительное психиатрическое лечение и запретил выходить из дома с шести вечера до шести утра в течение тридцати дней. Мэтта приговорили к пожизненному заключению с обязательным сроком в двадцать четыре года.       Как только стукнул молоток, дед заржал так, что было слышно на другом конце зала:       — Чтоб ты там подох, с-собака!       Суд над Вилом прошел в последнюю очередь. Дни насчитывали в себе не меньше сотни часов, казалось, что его осудили уже давным-давно, и он отсидел столько, сколько люди не живут в принципе. Вся радость, которая теперь присутствовала в его однообразных буднях, сосредоточилась в свиданиях. Они были его единственной связью с внешним миром.       Незадолго до слушаний к нему снова пришла Рей и привела с собой...       «Ник!» — спохватился Вил, как только открылась дверь.       Мальчик рассматривал комнату, поворачивая голову едва ли не на все триста шестьдесят градусов. Рот у него застыл в немом подобии буквы «о». Увидев Фойербаха, Ник замахал ему рукой, подбежал ближе и, нарочно ткнувшись носом в стекло, стал похож на поросенка.       — Господи! — запричитала Рей, взяв трубку, и села на стул. — Его тут не мыли, наверное, с тех пор, как поставили! Еще оближи, мало тебе болячек!       Ник вырвал у нее телефон.       — Герр Фербах! Ну, вы как тут? Глядите, че покажу! — он задрал футболку. — Боевая рана моя.       Вил улыбнулся, но предпочел бы, чтобы в этом плане Нику было нечем похвастаться. Рубец на животе еще краснел заживающей кожей. Нику повезло. Нож проткнул толстую кишку, но не вышел из нее насквозь, да и помощь подоспела быстро — его практически сразу отправили на операцию и зашили рану. Большей проблемой оказалось восстановление.       — Я теперь в школе главная знаменитость. Все думают, что я с ним дрался, и просят шрам показать.       В трубке отдаленно звенел смех Рей, и Вил едва сдержался, чтобы им не заразиться.       — Держитесь, ладно? Не унывайте тут. Вы — мой герой, знаете?       — Перестань!       Было дурно слышать подобное от Ника. Чуть не погиб и раздавал благодарности! Если бы Вил настоял, чтобы он ушел, никакой боевой раны у него бы не появилось.       — Почему? Я вам правду говорю. Спасибо...       — Ник!       — Кев злился на вас немного, что вы вроде как за Ви побежали... Он просто забыл, каково это... Если б мы с вами местами поменялись, я бы тоже выбрал женщину. Не обижайтесь только.       Вил снова удержал смешок, а вот обезоруживающее чувство бесконечной благодарности, окутавшее сердце, удержать не смог.       — Не буду.       Он смотрел на этого мальчишку и не понимал, как только в нем помещалось столько любви, столько силы быть добрым, несмотря ни на что... и за что он его только заслужил?       — А у меня еще новость есть. Хорошая, а не как обычно, — зашептал он, прикрыв ладонью губы. — Я послезавтра в кино иду. Ну... понимаете? Не один, — Вил кивнул. Он готов был слушать его целый день напролет, лишь бы никто не отнял телефон. Пусть он расскажет что угодно! Пусть он теперь будет самым счастливым пацаном на свете.       Рей, при содействии деда, наняла Вилу лучшего адвоката, которого только смогла найти. Тактика его защиты шла от обратного — не убеждать присяжных в том, каким хорошим и безобидным был подсудимый, а открыть им глаза на то, кем был убитый им человек.       Мальчишки разливались за него на все лады. Ник плакал так правдоподобно, что Вил даже не мог спокойно сидеть. Ви сказала, что Мэтт убил бы ее, если бы Фойербах не пришел вовремя. Когда дело дошло до его старого конфликта с Фрэнком, Рей рассказала, как он заступился за нее перед мужем. Первая жена Драммонда подлила масла в огонь, выдав историю их развода, лишения ее родительских прав и угроз, которыми бывший муж заставил ее не приближаться к детям. Снова вызвали Сабрину, чтобы она дополнила картину тем, как Фрэнк заставил все ее семью уехать из города. Она сидела в зале за две скамейки от Ви, и Вилу было дико видеть их рядом.       Прокурор тоже прошелся по Вилу катком, вспомнив ему все грехи, которые смог нарыть. Но на фоне Фрэнка его грехи были все же не такими масштабными. Учитывая обстоятельства, вскрывшуюся прошлую судимость Драммонда по молодости, показания его первой жены, которая в голос кричала, что он бандит и убийца, скрытие смерти Карен, состояние Вила на момент убийства, показания детей, суд назначил Вилу шесть лет лишения свободы. Условно. С плеч как будто гора сорвалась. Он будто уже и вправду был виновным. Поверил в мысль, что стрелял он.       Когда его освободили, он вернулся к себе в квартиру и закрылся там на две недели. Не выходил, ни с кем не общался, опять собрал на кухне склад коробок от доставки. Удивительно, но пока Вил сидел за решеткой, ему не было так паршиво. Тоска напала на него, когда он расслабился, вгрызлась и душила, навалившись на грудь. Он писал Ви, чтобы услышать от нее хоть слово, а в ответ получал только молчание. Сначала она еще читала его сообщения, потом перестала делать и это.       Наконец, он решил, что дальше так продолжаться не может. Надо было поговорить с ней лично. Если честно, Вил до конца не понимал, как будет смотреть на нее теперь... Ее образ распался у него в голове на две части — та Ви, которую он знал прежде, и та, с которой столкнулся в дома Драммонда. Он даже не мог решить, что тревожило его больше. Что она пошла туда в одиночку, что она была в его квартире незадолго до случившегося, говорила странные вещи, внезапно проявила к нему подозрительную нежность... словно предчувствовала, как все обернется. Может быть, Дирк был прав в чем-то. Вил не хотел так думать, он просто хотел, чтобы она объяснила ему, зачем пошла туда одна, зная, чем ей это грозило, зная, что там для нее не будет никакой защиты.       Специально для своего героического похода он постирал рубашку и побрился. Звонить не стал, поэтому застал Эрика врасплох. Черт! Он и не посмотрел, какой сегодня день недели, мог ведь вообще никого не застать.       В квартире пахло пиццей. Перейдя порог, Вил сразу кинул беглый взгляд в кухню — стол бы накрыт на две персоны, в центре стояла ваза с хризантемами и два винных бокала дожидались своей очереди на краешке стола.       — Ого! — хохотнул Фойербах. — Ждал меня на романтический ужин? — Эрик уставился в пол, пытаясь утопить досаду в улыбке. — Да понял я! Сейчас растворюсь. Сдался ты мне!       Не сильно горя желанием наблюдать за замешательством друга, Вил тоже посмотрел вниз и заметил в дверном проеме гостиной взъерошенную запятую. Она мяукнула на ультразвуке и быстро-быстро побежала, угольно-черным подтеком выделяясь на фоне паркета.       — Это еще кто?       Наклонившись, Эрик оторвал котенка от земли.       — Макбет Второй! — он погладил взъерошенное чудо между ушей, и глаза у него превратились в две щелочки. — На улице нашел. Утром бегу на подработку, как нарочно опаздывал, смотрю — сидит у помойки. Орет как ненормальный. Ну, говорю, если дождешься, заберу тебя. Дождался! Хочешь подержать?       Он еще не согласился, а Эрик уже пихнул ему этот несчастный фунт шерсти. Вил поднял его на вытянутой руке, чтобы разглядеть получше. Котенок истошно заорал и затрясся от напряжения.       «Что? Переродился уже? — на груди у него теперь расплылось светлое пятнышко. — Какая у тебя жизнь по счету?» — спросил Вил мысленно и тут же вспомнил, что он в такую чушь не верил.       — Какой ты горластый!       Он опустил его и тоже погладил, а котенок, перестав ворчать, стал лизать ему пальцы крошечным шершавым языком.       — Смотри, ты чем-то ему угодил! — восхитился Эрик.       Дверь в комнату Ви была непривычно широко открыта. Вил заговорил тише и задал уже классический вопрос, на который получил такой же классический ответ.       — Как она?       Эрик зашел в кухню, явно приглашая Вила пройти следом.       — Лучше.       — Что думаешь? Обо всем, что случилось? Что с ней было? Реально состояние аффекта?       В фырканье Эрика слышалось сомнение с оттенком недовольства. Повернувшись к другу, он замер у окна. Прежняя доброта испарилась с его лица вместе с мягкостью.       — Я думаю, что ты не должен был брать на себя ее вину. Да, состояние аффекта, только что-то у нас на каждом шагу одни аффекты. Я считаю, зря и ты, и я, и дед, ей потакали, вот что я считаю, с бубном перед ней плясали... Дед так старался ее отмазать, чуть инфаркт не схватил. Жаль, не додумался, что, может, пользы было бы больше, если б она за все свои «аффекты» ответила так, как должна была. Уже видели на суде одного такого, за которого отец заступался.       Вил оторопел, нервно прогоняя услышанное по второму кругу. Это говорил ему Эрик? Он даже забылся.       — Что ж ты хотел, чтобы ее посадили?       — Я хотел, Вил, чтобы этого вообще ничего не было, чтобы она начала здесь новую жизнь, а не тащила за собой хвост из старой. Да, моя вина, что я плохо за ней смотрел. Должен был настоять, чтобы она сразу пошла лечиться. Я как-то легко отнесся, ну, подумал, смена обстановки, сами ее вытащим. Нельзя было так. А с другой стороны... Если человек исправляться не хочет, тут хоть убейся, ничего не сделаешь.       Рассеянная злоба на его слова путала мысли.       — По-твоему, она не хочет?       — А по-твоему, сильно хотела? У нее проблемы, куда бы она ни пошла! И многих из них можно было избежать. Не думай, что мне ее не жаль. Очень жаль. Очень! Я почти девять месяцев с призраком жил, которому ничего не нужно, который ничего не хочет. Ни есть, ни пить, ни спать. Что ни спросишь — молчит. Ночью встал в туалет, она сидит в коридоре, — Эрик махнул рукой, — вон, на тумбочке. Обулась. Я ее спрашиваю, куда она собралась. Говорит, слышала шаги, и как ручку с той стороны дергали. Стремно, пиздец. Я все колющие предметы попрятал, все зажигалки. И за ней глаз да глаз. Хорошо, таблетки ей назначили, тогда стало полегче.       — Ты почему мне раньше этого не сказал?       — А что бы ты сделал? Из тюрьмы, тем более. Мозги бы ей вправил или откатил ее назад? К базовым настройкам? Дед все радуется, что подонка этого посадили. Как хорошо, говорит, что мы суд выиграли! Но что-то я никакой победы не наблюдаю. Где она? Ты чуть не сел, мальчишки чего с вами навидались, мне подумать страшно, Ви... если она себя в кучу соберет, это чудо будет.       — Ладно, слушай, дома ее нет, что ли?       — Она уехала.       — К деду?       Эрик улыбнулся, поджимая губы. Взгляд его снова стал теплым и теперь искрился сочувствием. Вил понял... понял еще до того, как он огрел его ответом.       — Нет. Вообще. Уехала. Отработала все часы и уехала.       Вил оперся на шкафчик. Котенок барахтался у него в руках, впиваясь в пальцы острыми зубками. Пришлось его отпустить.       — И куда?       Эрик медлил, жалея его своим молчанием.       — Просила тебе не говорить.       Злоба полыхнула как сухой порох, к которому поднесли спичку. Не до конца понимая, что случилось, Вил заорал и уже не мог остановиться:       — Что?! Я что, идиот?! Куда она могла поехать?! К отцу? Или к тетке? — что-то похожее на испуг мелькнуло в его глазах. — К твоей матери, да? Адрес оставила? Телефон? Записку? Что-то для меня.       Он помотал головой. Вил схватил стикер с карандашом из-под телевизора и всучил их Эрику.       — Давай пиши! Давай, адрес, телефон матери твоей! Или где она там!       — Вил, — как же бесил этот успокаивающий тон! — Она не хочет видеть тебя.       — Почему?!       — Мне она не докладывалась. Тебе лучше знать. Наверное, чувствует себя виноватой. Решила, что ей лучше быть одной.       Что?! Он бросился в ее спальню. Комната сияла чистотой. Свет заходящего солнца разлился по полу оранжевым пятном, заправленная кровать выглядела нетронутой. Вил кинулся к столу, стал выдвигать ящики, обыскал тумбу... О присутствии Виви ничего здесь не напоминало.       «А я?.. А я?! Как же я?!»       После всего, что он сделал для нее, она не оставила даже записки?! Просто взяла и вышвырнула его из своей жизни?! Да, наверное, он мог сделать больше, если бы он только пришел тогда раньше... Если бы он заранее знал, что Мэтт такой псих, он бы обходил его стороной с самого начала и ничего бы не произошло.       Вил сел на постель, не зная, что дальше.       «Я люблю ее. Я даже ей не сказал».       Эрик что-то ему говорил, а он сидел, смотря себе под ноги, и все слова были для него только эхом, которое рассыпалось по комнате. Он вслушивался, разбирал звуки, но не улавливал смысл.       — Тебе надо отвлечься, ты тоже пережил много дерьма. Надо переключиться. Найдешь еще кого-нибудь. У тебя с этим проблем нет, — Вил вскинул глаза, а Эрик, явно почувствовав, что ляпнул что-то не то, умолк и нервно потер кончик носа. — Прости. Я просто не знаю, что еще сказать. И не хочу в ваши дела лезть. Уж избавь меня от этого. Может, она вернется. Когда захочет.       — А мне-то что?! Сидеть здесь и ждать ее?!       — Не знаю. Скажу ей, чтобы позвонила тебе или написала, когда выйдет на связь. Только не доставай ее, дай немного отдышаться. И сам тоже лучше отдохни.       «Не будет она звонить! Ты сам знаешь!»       — Я пойду.       Он встал. От советов Эрика ему стало еще противнее, и друг это понял. Он провожал его, виновато опустив голову, и уже на пороге предложил отменить свое свидание, чтобы пойти в бар. Вил отказался, не раздумывая. Никаких баров, ему хотелось вернуться в квартиру и лечь в кровать. Правда, на улице он понял, что погорячился — напиться хотелось больше. Он нащупал в кармане деньги, пересчитал, прикинул, сколько их вообще у него осталось. Уже надо было занимать и искать работу. Если его теперь возьмут хоть куда-то с судимостью за плечом! Но это потом, попозже. В первом попавшемся магазине он купил самый дешевый портвейн и пошел домой, качая его, как младенца.       «Зараза! — клял он без конца. — Какая ты зараза!»       Сбежала! Как предательница, как трусиха, даже в глаза ему не посмотрела! Ясно теперь, почему не ходила к нему, почему взгляд не поднимала! Уже давно планировала, сразу! Что, так теперь будет легче им обоим?       У подъезда он поднял голову. В окне гостиной тусклым светлячком горел свет, и пока Вил поднимался на лифте, он думал о нем не переставая, пусть и знал, что в квартире никого не было и не могло быть. Просто он забыл потушить лампу. И все равно. Войдя внутрь, он первым делом кинулся к комнате и замер перед дверью, не решаясь потянуть за ручку. Сквозь мутное стекло ему казалось, что Ви сидела у телевизора, как в прошлый раз...       Конечно, ее там не было. Вил пнул ковер за то, что он напоминал о ее присутствии, и сел на пол. Гадкий портвейн вязал крепостью язык. Вил пил, пил, пил, в надежде, что на пустой желудок его развезет быстрее. Не полегчало. Даже хуже стало — щемящее чувство тоски никуда не делось.       Он опомнился, когда уже метался меж стен в поисках ее вещей. Должно же было остаться хоть что-то, хоть что-нибудь, любая мелочь! Но в напоминание о себе Ви оставила ему только удар по сердцу.       Расшвыряв в спальне одежду, Вил вспомнил, что на стуле, под ворохом грязного белья, висела его футболка, которую она надевала той ночью. Он нашел ее, вытащил и прежде, чем надеть на себя, прижал к носу, пытаясь уловить ее запах. Увы, ткань пахла пылью и ничем больше.       «Видеть меня не хочет! Гадюка! Я бы тебе все простил, все!.. Сделал бы все! Только бы попросила!»       Ярость подмывала позвонить. И кто он такой, чтобы отказать ей? Он набрал номер, но абонент был недоступен. Уже и номер наверняка сменила, обо всем позаботилась!       За окном совсем стемнело. Вил курил в спальне, стряхивая пепел в крышку из-под портвейна.       Если бы она его любила, разве сбежала бы?       Значит, не нужен?! Да ему наплевать! И ладно! Он повторил это для себя десять тысяч раз, но чем дольше твердил одно и то же, тем неубедительнее оно звучало.       Вил лег в постель, мечтая заснуть. Жаль, нельзя было забыться до конца своих дней, лишь бы никто не дергал. Он так чертовски устал от всего! Даже от вращения проклятой планеты. Накрывшись одеялом с головой, он зажмурился до цветных пятен на внутренней стороне век, но перед ним все равно тут же появилось ее лицо.       «Уйди! — шипел он, отгоняя от себя наваждение, а сам, как в бреду, старался вспомнить ее образ четче. — Пошла ты к черту!»       Он помнил, как она дышала ему в спину, лежа рядом. Не обнимала, только прислонялась и сопела ему меж лопаток. Он помнил ее маленькой и напуганной, помнил ее сильной, отчаянной и помнил, как эта сила раздавила ее как камень.       Облик Ви смазывался, отступал в черноту и наконец растворился в ней окончательно. Вил засыпал...       Он не заметил, как она появилась в его жизни, и не заметил, как исчезла.