Квартира Дирка, 16:30
— Пистолет! — это было первое, что Вил сказал, когда Дирк выглянул на лестничную площадку. — Schneller! По пути сюда он позвонил ему не меньше тридцати раз и теперь, увидев Дирка заспанным и помятым, не хотел тратить ни единой лишней минуты на объяснения. На голову будто опускалась гиря. От быстрого бега венка на виске неприятно подрагивала. — Подожди, — безапелляционно заявил он. — У меня нет времени! Пистолет, Дирк! — Ничего не дам, пока не объяснишь! — На! — Вил без слов ткнул ему в лицо сообщения Мэтта, написанные с номера Ника. — Полюбуйся! Фотография мальчика, лежащего на диване без сознания со связанными руками. «Твой щенок здесь. Скоро будет и сучка». Следом фотография Ви в прихожей. Дирк кинул на него проверочно-недоверчивый взгляд. — Не дури! — видя, что Вил готов перемалывать все попадающие под руку вещи как бульдозер, Дирк заговорил строже. — Один ты туда не поедешь. Вызываем копов, я одеваюсь и едем. — От твоих копов толка сколько?! Я из-за них почти месяц сидел в клетке без вины виноватый! У меня нет времени ждать, когда ты натянешь штаны! Неси пушку! Дирк посуровел и, раздувая ноздри, свел брови к переносице. — Ты под залогом! — напомнил он учительским тоном. — О чем ты думаешь?! Хочешь поехать туда стрелять в несовершеннолетнего? Я звоню в полицию. Он схватился за свой телефон, но Вил вырвал его едва ли не вместе с пальцами. — Мне все равно, — отчеканил он. — Сяду, зато убью его. — Это сейчас тебе все равно. Не будь идиотом! Ты свою жизнь на кон ставишь! А Ви... — Дирк запнулся, сверкнув осуждением из-под ресниц. — После того, что случилось, после того, как она уже поехала с ним один раз, она пошла к нему снова? Одна? Слепая ярость на него била в грудь кулаком. — Она из-за меня там! Я должен ее защитить. Их обоих. На плечо легла ладонь и тут же в примирительном жесте сжала кожу сквозь ткань рубашки. Дирк заговорил снова. Хоть голос и стал мягче, лицо его кривилось как от пытки. — Вил, ты мой друг... но ты меня не слышишь. Она пошла с ним один раз, пошла второй. Пошла сама. В каком смысле «из-за тебя»? Голова нагрелась и вздулась как раскаленное стекло. Слепое желание достучаться до Дирка высасывало слишком много сил. — Бред не неси! — заорал Вил с пеной у рта. — Ты и половины не знаешь. Что ты мне предлагаешь?! Сидеть тут?! Бросить их там?! Ждать?! — он дернулся резко, отстраняясь от чужой руки. — А жить я как потом буду?! Жить потом как мне?! Об этом ты подумал?! Лучше я поеду, стрельну ему в башку и буду спокойно спать на нарах! — Я тебе предлагаю включить мозги! Глаза раскрыть! По уму сделать! Ублюдок хорошо тебя изучил, раз ждет, что ты примчишься с дымящей задницей. Хочешь ему подыграть? Иди, стреляй! Ему, может, это и надо! Но ты не бог! И ты не судья! Ты не можешь карать! Ты не можешь решать, кому умирать! Что бы они ни сделали! — А он может?! Кто может?! Дирк поджал губы, колеблясь перед ответом. — Никто. Еще немного и смех Вила прокатился бы по всей планете. — Люди решают это каждую минуту! Везде! Постоянно! — Да, и смотри, сколько боли вокруг! — С кем я разговариваю! — воскликнул он, давя на лоб пальцами, в ужасе перед таким детским идиотизмом. — Иди спасай птенцов, выпавших из гнезда, а мне не мешайся! Давай, Дирк, лучшее, что ты сейчас можешь сделать — это вернуть мне пистолет. Каждая минута, пока они сидят там с этим ушлепком — на твоей совести, — во взгляде друга просочилась виноватая пристыженность, но он не дернулся с места. Не было времени бодаться, поэтому Вил выпалил: — Gut! Одевайся, едем. Как только Дирк бросился в спальню, он сунул его телефон себе в карман и по-тихому, чтобы не звенеть металлом, стащил с тумбочки связку ключей. Дирку и трех минут не понадобилось для сборов. Он передал Вилу пистолет и принялся надевать ботинки. — И как его нести? — возмутился Фойербах, оглядывая пушку. — Мне его в трусы засунуть? — Я уберу в куртку, у тебя даже разрешения нет! — Принеси футболку, я его заверну. Или пакет. Быстрее! Чем увереннее Вил нес чушь, тем сильнее сам в нее верил. У Дирка от волнения, должно быть, отказала часть мозга. Растерянный и запинающийся он вернулся в комнату, а Вил тихо шагнул назад, к двери, вышел на лестничную площадку и запер квартиру снаружи, уже слыша с той стороны стук и матерные синонимы, подходящие к его имени. Он прыгнул в машину, не помня, как управлять ей. Хорошо, что тело работало на автомате. Пока Вил опережал его на несколько ходов сразу и мысленно уже был в доме Драммонда, нога давила на педаль, до хрипов выжимая из Тойоты последние соки. Поворот, еще поворот, тут прямо до следующего светофора. Автомобиль фырчал, захлебываясь бензином. Город словно специально его тормозил. Отрастив руки, он хватался за багажник, оттягивая Фойербаха назад. Магазины, дома, кафетерии — все превратилось в картонные декорации, по которым бродили такие же картонные фигурки людей, оборачивающиеся ему вслед. А что, если он не успеет? Успеет. Никаких «если». И тем не менее... если он не успеет, что будет самое страшное? Небо в красных прожилках пульсировало как живая ткань. Чем больше Вил смотрел на него, тем темнее оно становилось. Бордово-ржавым, карминовым. Он сморгнул, отгоняя дурное предчувствие. Дом был уже близко. Надо позвонить Фрэнку. Как он сразу не подумал? Даже после всего, что случилось, если кто и был способен обуздать Мэтта хоть немного, то только он. Вил набрал номер. Забор щерился приоткрытой калиткой. Подъезжая, Вил смотрел сквозь стекло, улавливая каждое движение как датчик. Что-то внутри него дрогнуло и звенело без перебоя. Природа наоборот — соблюдала минуту молчания. Он тормознул, снял пистолет с предохранителя, убрал его за ремень брюк и вышел, не запирая двери. Почти сразу его настиг звук приближающихся шагов. Сначала вдалеке. Они глухо стучали по плитке, становясь звонче с каждой секундой. Топ-топ-топ. На всякий случай Вил потянулся за оружием, но... поступь была легкой. Детской. Он бросился в сад через ограждение. Ник бежал прямо на него, и Фойербах скорее схватил его, сжал судорожно... Тяжесть отступила и накатила снова, держа при себе старые тиски — Ви рядом с Ником не было. — Ты цел? — ладонь лихорадочно огладила мальчика по затылку, влажному от пота. — Цел? Ничего он тебе не сделал? Не поранился ты? — Ник кивал, сдерживая в себе слезы. Под носом у него размазался уже сухой кровяной подтек. — Где Ви? — Простите, герр Фербах, — затараторил он. — Я ничего не смог. Я пытался помочь... я... — Где она?! — В гараже, — Ник потянул его за собой. — Они в гараже. У меня не получилось замок сломать. Я слышал... как она кричит. Жар ужаса хватал Вила за шею. Ринувшись вглубь сада, он бежал меж кустов акации, ветви которой шипами цепляли кожу. «Стой! Куда ты? Ты уверен, что хочешь видеть? Что сможешь увидеть?» Гараж был большой, на две машины. Створчатая дверь для выезда запиралась изнутри на металлическую щеколду, дверь поменьше, для свободного входа, закрывалась на ключ изнутри и снаружи. Здание из бетона плохо проглатывало звуки и тишину, как иголки, прокалывали редкие вскрики. У Вила сердце встало на паузу. — Вон-вон, — подсказал Ник, кивая на лом, который Вил только теперь заметил у своих ног. — Я его специально принес. — Иди в машину! Фойербах поднял инструмент с земли и приставил его к двери. — Нет, — заупрямился Ник. — Я буду вам помогать. Кев пошел к соседям за помощью. Он скоро вернется и полицию вызовет. Металл скрежетал под его напором. — С Ви что-то не так, имейте в виду. Она немного... того. Вил слушал в пол уха. Бах! Проход стал свободен, Вил отшвырнул лом на автомате. Включенные фары освещали дальнюю стену, размалевывая их в ярко-желтый. Свет отвлек, помешав взгляду сразу схватиться за тени. Две. На заднем сидении. Прежде, чем заслон, опустившийся в мозгу, оградил его от чувств, Вил разобрал совсем немного. Он видел, как Мэтт толкался в нее рывками. Он помнил свои руки, срывавшие с нее его тушу. Гараж, точно собранный из конструктора, рассыпался на кубики, а Вил по-прежнему стоял — обездвиженный, тупой, такой же пластиковый как и все вокруг, и ждал, когда же кто-нибудь начнет управлять им, пока и его не порвало на части. Лежа на полу, Мэтт, изворачиваясь подтягивал джинсы, а потом заулыбался, оскалившись довольно: — Опоздал ты. «Кастрировать тебя еще не поздно», — Вил с такой силой ударил ему по яйцам, что пальцы свело на ноге. Мэтт свернулся в позу эмбриона, кряхтя, но не закричал. От раздирающей мощи, питавшей мышцы, Вил был не в состоянии дышать. Он поднял его тело и швырнул в сторону полок. Мэтт врезался в них спиной, сполз. Содрогнувшийся шкаф сыпал ему на голову гаечные ключи и чуть не прибил упавшей дрелью. Шаг, еще шаг. Фойербах встряхнул Мэтта за грудки, подцепляя пальцами ткань футболки, кожу, мясо, ребра... Он лез к нему в сердце, чтобы достать его и сожрать. Мэтт ржал, хрипами разрезая воздух. — Понимаешь теперь? — Бордовая слюна текла у него по подбородку сквозь зубы. — Как оно? Что я чувствовал? О чем он говорил? Фойербах был пустой как сосуд. Даже забыл, за что бил его. — Мечтал на твою рожу посмотреть. Чтоб увидеть, какой ты будешь, когда прохаваешь на своей шкуре. Мы целовались с ней... Рука метнулась к его шее, но слепо прошла мимо, к стеллажу. Отметая мелкие детали, Вил нащупал что-то тяжелое и, уже собираясь ударить Мэтта прикладом, кинул на инструмент беглый взгляд. — Не очень она тебя любит, а? Даже я уже догнал, а ты нет. Вил выхватил его ладонь, прижал к тонкому ребру полки. Нейлер в кулаке лежал как родной. — Как Христа тебя сейчас прибью, — сказал Вил, с упоением наблюдая, как Мэтт дергался, надеясь вырвать запястье. Пульс у него стучал, острыми пиками впиваясь в вены. Фойербах нажал кнопку. Гвоздь вылетел наружу, с хрустом впился в деревяшку, пробив плоть. Мэтт зарычал сквозь сжатые челюсти. Глаза метались по потолку, прожигая крышу крошечными зрачками. На дырявой лапе распустилась красная звезда и размазалась, стекая по предплечью. — Думаешь, больно?.. — сипел он, корчась, склоняясь к ране. — Нет, нихуя! Н-и-х-у-я! — свободная рука полезла в карман и швырнула пустой флакон Фойербаху в лицо. — Отсоси! Вил знал, что ему больно. Мэтт напрягался, в то же время стараясь не тревожить поврежденную конечность. Сколько бы таблеток он не проглотил, они не помогли до конца. Тейп у плеча насквозь пропитался кровью. Удивительно, что такая мразь могла еще чувствовать хоть что-то! Нейлер уперся ему в лоб. — Путаешь меня с Кадманном, с обсосом ссыкливым, — у Вила дрожал локоть. Секунда отделяла Мэтта от гвоздя в черепушке, но... слабость ломила кости. На руках проступили жилы от того, как сильно Фойербах сжимал рукоятку. Мэтт следил так внимательно, что даже не скрывал интереса. Мутные глаза просветлели от вспыхнувшего азарта, и тут же потухли вновь. — Она права. Внутри ты рыхлый. Будь это я на твоем месте сейчас, ты бы уже сдох. — Слышь! — заорал Ник. — Сам ты рыхлый! Один нажим отделял от мести. Или от справедливой кары. Как посмотреть! — Че ж ты ждешь? Хочешь послушать, как я ее трахал? Вокруг поплыли фиолетово-синие бензиновые круги, отливавшие зеленым. Вил был словно в плотном куске ваты — ни пошевелиться, ни вырваться. Ничего не видя перед собой, он слышал приказ, который отдавал ему мозг. Нажать эту чертову кнопку! — Не надо, герр Фербах! — настойчиво попросил мальчишка. — Не надо, он вас провоцирует. Тогда вас точно посадят, он этого и хочет. Не поддавайтесь! — Хлебало завали! — рявкнул на него Мэтт. — Уебок мелкий! Он хотел сказать что-то еще, но новый гвоздь, пробивший запястье, быстро его заткнул. Вил встал как одурманенный. В гараже горел свет — должно быть, Ник успел найти выключатель — но Рэндж Ровер так и держал в салоне полутьму. Опершись локтями на крышу машины, Вил запрокинул голову и сделал два длинных вдоха. Он искал в себе храбрость заглянуть внутрь, искал силу быть спокойным. Не должен был он злиться на нее и ставить случившееся ей в вину. Главное, что она жива. Но обида, прижженная словами Дирка, тлела в груди. «Как могла ты пойти сюда одна?!» Он наклонился, стараясь не выдать никаких эмоций, кроме сочувствия. Стараясь затолкать их дальше, дальше... глубже... Ви сидела, сжавшись, и кусала себя за ладони. Ее лица Вил толком не разбирал. Яркая полоса света схватила в фокус искусанные чужими зубами ноги и пятна крови, черневшие на сидениях. На Ви не было ничего, кроме водолазки, Фойербах видел это тоже. Все еще державшаяся за крышу рука скребнула ногтями по металлу. — Иди ко мне, — позвал он тихо, тут же ощутив тычок сбоку — Ник протягивал ему ее одежду, собранную с пола. — Иди сюда, я помогу одеться. Он влез в салон, но к Ви не прикоснулся, просто сидел какое-то время рядом, пока она сильнее впивалась зубами в кожу. — Хватит, — попросил он и потянулся к ней, чтобы прекратить это, даже не надеясь, что Ви позволит. Она позволила. Что он должен был сказать? «Прости»? За то, что опоздал? Он мог ехать сюда сразу, не терять времени, он вообще забыл, что у него был с собой пистолет, как только пересек ограду! Или извиниться за то, что из-за него она попала под раздачу? Будь он когда-то давно, еще до знакомства с ней, умнее... знал бы он, с кем связался, она бы теперь тут не сидела. Но где заканчивалась его вина и начинался уровень ответственности Ви? Здесь, позади них, сидел человек, на которого можно было взвалить все несчастья. Мэтт виноват во многом, но так ли они сами невинны на самом деле? Ви, не моргая, смотрела на подголовник. Вил перебрал вещи. Видя кровь у нее между ног, он сделал первое, что пришло в голову — принялся вытирать колготками ее бедра. Белье превратилось в рваную тряпку, а руки Фойербаха в беспалые обрубки. Совладать с ними не получалось. На ухо давило чужое дыхание. Ник, переминаясь, робко заглядывал ему через плечо. — Я не смотрю, — выпалил он быстрее, чем Фойербах раскрыл рот, и с уважением отведя глаза, отошел подальше. На лице у него ужас перемежался с жалостью. Виви не заговорила, а Фойербах не задал ей вопросов. Он надел на нее джинсы, застегивал пуговицы и завязывал шнурки как ребенку. — Это ничего не меняет, — сказал он, не зная, что еще сделать. Ви ухмыльнулась, будто говоря: «да что ты?» На нижней губе отчетливее проступила зализанная ссадина. Он хотел узнать, о чем она думала, хотел, чтобы она снова, как и всегда, подсказала, транслировав мысли прямо ему в голову, но вместо этого ее пальцы до боли вцепились ему в колено. Странный звук, похожий на его имя, вырвался из нее за секунду до того, как она сделала рывок к двери. Он не успел... только оглянулся... А Мэтт уже был рядом с Ником. Как он поднялся, как умудрился отодрать себя от стеллажа, Вил не слышал. Испуг полоснул по спине. Вил выскочил из машины. Видел замах. Ник даже не вскрикнул. У Мэтта что-то лежало в здоровой руке... Оно ударило Нику в грудь, а потом вышло, повинуясь воле хозяина. — Лови своего щенка! Он отшвырнул мальчишку прочь, а Вил подхватил его, но было уже слишком поздно. Ник не мог стоять. Он оседал, хотя Вил держал его крепко. Кажется, никогда и никого он не держал вот так — до онемения пальцев, до напряжения в каждой мышце, до комка в горле. В памяти что-то вспыхнуло. Что-то старое, далекое, забытое уже давно. Другой мальчик. Теперь уже взрослый мужик, а для него, как и раньше, — всегда мальчик, всегда маленький. И ему тоже больно, а Вил ничего, почти ничего не может сделать. Какая-то пара секунд и он бы вырвал его, он бы успел!.. Мэтт, цепляясь за полки, шел к выходу. В дальнем уголке сознания ярость еще кричала, изнывая от бешенства: «У него был нож! Надо было выстрелить ему в лоб, какого черта ты не выстрелил?!» Не понимая, что делал, Вил аккуратно опустил Ника на пол, стараясь не причинять ему лишней боли, и сгорбился перед ним на коленях. Лампочка наверху жужжала как настырная муха. Этот звук, проникший сквозь ушные перепонки, перебивался испуганным детским дыханием. Вдох долгий, глубокий, выдох резкий. Вил слушал жадно и считал, боясь остаться один на один с гулом электричества. Он зажал рану изо всех сил, хотя сам даже не взглянул на нее толком. — Ладно, ладно, порядок. Не страшно, приятель. Темное пятно под футболкой расползалось дальше. Ладони сразу стали влажными. — Quatsch! Просто царапина. Он говорил, а сам чувствовал, как проседал голос. Руки давили Нику на грудь так, что можно было прощупать каждое ребро. — Не надо... — прошептал он, отодвигая его запястье и вытягивая шею. — Больн-но... Че там? Плохо все? Ох, блядь! Сколько кровищи! Извините, герр Фербах. Так и знал, вот-т я так и знал... она там меня караулила. Стояла там... Гадина! Я что, умру? Половину из того, что он говорил, Фойербах не понимал, остальное даже не слышал. — Sei still! Молчи! Силы береги. Сказал же, нормально все. Ничего с тобой не будет. Помирать собрался! Рано тебе еще. Повязку. Надо завязать чем-то... Он огляделся — в гараже они с Ником остались вдвоем. Где Ви?! Кровь бежала сквозь пальцы и, становясь бледнее, размывалась как краска, разбавленная водой. Что-то давило на глаза. Дышать не получалось. Ник отдалился, растворяясь в пространстве, но когда заговорил снова был совсем рядом: — Не плачьте, герр Фербах. Тут это... вроде как женщина с нами. Если что, всем скажите, что я с ним дрался, лады? Чтоб я как герой был. Все нормально, реально. Вы не виноваты. Я же сам захотел остат... ться... вам помогать... И мамке моей скажите... Крыша как будто легла ему на плечи, тяжелая как мраморная колонна. Вил сомкнул губы, пытаясь овладеть собой. — Ну-ка давай, — не глядя Нику в лицо, он сложил его руки на ране, — придержи, — а сам быстро расстегивал рубашку. — Я тебя сейчас замотаю. В больницу быстро поедем. Крепче держи! Что тебе больно? Чиркнул и все. Вил смотал рубашку, продел ее у Ника под поясницей, обернул дважды. Взгляд потянулся сам. Мальчик хрипел, белея от каждого движения. Слезы, повисшие у него на ресницах, срывались на щеки. — Я никогда столько крови не видал. Герр Фербах... Не уходите только. Не бросайте меня т-тут... одного... Я не хочу один... умирать. Пожалуйста, только н-не... уходите... Надо брать его и нести. Надо уезжать. Помощи ждать неоткуда, это его тут ждали как манну небесную. Надо бежать. Значит... ему придется оставить Ви здесь. Он может идти и звать на ходу, но если она не выйдет, ему придется уехать без нее. Разорваться надвое он не сможет. Этого Мэтт хотел? Помучить его? Заставить выбирать между ними? — Никто тебя не бросает! Я тебя сейчас подниму, а ты старайся не шевелиться. — Герр Фер-рбах, — опять взмолился Ник, хватаясь за него испуганно, и попытался заглянуть ему в сердце, чтобы найти там правду. — Я боюсь. Я боюсь... а д-думал, будет легко... если что. Что там? Дальше? Я просто рас-створюсь? И меня больше никогда-никогда не будет? Как Карен? Вил улыбнулся через силу. — Ты будешь всегда-всегда, Ник. Он подхватил его под коленками и поднял — быстро и осторожно. Ник вскрикнул. Потом затих. Должно быть, потерял сознание, но Вил не мог заставить себя проверить. Ему тоже было страшно. Так страшно, что он не моргал, не сглатывал, просто шел и все. Как зомби. Где Ви?.. Где она? Он вышел наружу и позвал ее. Замедлялся, зная, что не мог позволить себе задержку, что дорога каждая минута. Вил шел, осматривая сад, в надежде заметить ее, где бы она ни пряталась, но в переплетении ветвей не было ни души. Потом кто-то просочился через ворота и побежал, быстро перебирая ногами. Это была не Ви. Кевин, красный и запыхавшийся, мчался в его сторону, сбрасывая скорость, пока не остановился как вкопанный. — Кев! — Тот смотрел на Ника, как завороженный, и Вилу пришлось привлечь внимание криком: — Кев! В машину его сможешь оттащить? Помощь вызвал? — Да, — сказал он в трансе. — Они вызвали. И полицию, и скорую. Соседи... не хотели меня отпускать, хотели, чтобы я остался там. Я убежал. Поэтому долго. Что случилось? Понял он уже, не мог не понять. Вил без объяснений перекладывал Ника ему на руки. — Отнеси его в машину, а мне дай две минуты. Я вернусь и едем в больницу, ждать не будем. Я быстро. Иди! Кевин перекидывал взгляд с одного на другого. Он весь прогнулся от натуги, но вес друга выдержал стойко. Напряжение отрезвило, наконец донеся до него смысл слов. — Куда вы?! — заорал он, а Фойербах уже бежал назад. — Вы куда?! Нет этих двух минут!То же место, 16:47
Аня шагнула прочь. Нож. Темнота расступилась, позволив ей улизнуть из своей ловушки. Он воткнул в него нож. Свежий воздух царапал легкие. Нож, который принесла сюда... она. Хватая его жадно, она не могла надышаться, хотя пыльная духота закрытого помещения осталась позади. Она принесла сюда этот проклятый нож! Аня прислонилась к гаражу. Идти было больно. Внизу все горело и пульсировало, как будто в задний проход вставили раскаленную трубу. Ник! Он ударил его! На светлых камешках, уложенных полумесяцем вдоль строения, виднелись влажные кровяные пятна. Стена помнила прикосновение его рук. Куда бы Мэтт ни шел, за ним тянулся след. Лес наблюдал издалека. Стоял там безмолвный — ни шороха, ни гудящего треска стволов... Мэтт не перелез бы через ограду, слишком поистрепался, Аня уже поняла. Вторые ворота для выезда, выходящие к полю, были заперты изнутри — он не открывал их, а значит, не сбежал. Он еще здесь, не мог уйти далеко. И она не смогла. Она была наедине с ним так долго, словно они умерли и падали в пропасть целую вечность, а пока летели вниз, он был частью нее. Уродливой, мерзкой частью, которую Аня хотела отрезать, но не успела. Обогнув здание, она заглянула в узкий промежуток между металлической пластиной забора и задней стеной гаража. Какая прелесть! Мэтт сидел там, вытянув ноги и зажав в кулаке последнюю надежду отбиться. Заполз туда как червяк! Он... оно пробралось внутрь нее. Чтобы найти его, ей пришлось вскрыть себя наживую, но то, что она искала, было неуловимо, и Аня не знала, какую форму оно обрело. Наизнанке она вся была в струпьях и язвах. Аня с жадностью наблюдала эту картину — как он, огромный, втиснулся туда, в эту дыру, где ему даже дышать было тесно, и все вокруг заляпал своей вонючей кровью. Ей хотелось посмотреть еще, запомнить детали. Жаль, времени было мало. Она сделала к нему шаг: — Не можешь бежать? Мэтт улыбнулся, но его выдала морщина, врезавшаяся меж бровей. Аня чувствовала... Там, в углу. Липкий комок боли разбухал как бутон, который стеблю был не по силам. — И ты тоже. От его голоса ее тошнило, но она, перебарывая себя, присела, задавив стон. Левая рука Мэтта, проткнутая гвоздями, лежала рядом без признаков жизни, правая держала на животе нож. Аня потянулась, чтобы разогнуть его пальцы. Чересчур просто, подозрительно, без усилий, без выворачивания костяшек. — Пришла добить? Правильно. Я бы тоже пришел. Не то что твой фриц. Это тело до сих пор принадлежало ей? Да. Наверное. Тогда почему у нее были чужие руки? Его руки. Лезвие вошло ему под ребро легко и еще легче было замахнуться. Раз! И все. Теплая волна знакомого наваждения лизнула за ухом и, пройдясь по лопаткам, приятным щекотным касанием отошла к пояснице. Сила потекла по предплечьям, устремляясь выше, прямо к сердцу, заставила его сжиматься от предвкушения, а потом биться оглушающе быстро. — Это за моего брата, — прошипела Аня, вытаскивая острие. Мэтт мычал, зажевывая всхлипы, но они все равно проступали наружу. Она могла наклониться и до дна испить его мучения, купаясь в них как в сиропе. Дрожь, пробравшая до спинного мозга, тоже была приторной, торжествующей. Ран становилось больше, а конечностей, чтобы зажимать их, у Мэтта не прибавлялось. В ложбинке у него над губой собрался пот. — Я тебя подожду. Будем гореть в Аду вместе. Пока погрею тебе местечко. Я же знаю... что у тебя внутри... Я был в тебе. Мы уже были одним целым. Они были одним целым. Он — ей, а она — им. «Врешь ты все! Паскуда несчастная!» Ничего она не помнила! Ничего! Стало жарко. Кожа липла к одежде. Тут и там вспыхивали и гасли яркие точки. Аня растягивала момент, чтобы попробовать боль на вкус. — Сколько хочешь дырявь, — сказал Мэтт, звуча глухо на последних слогах. — Опоздала. Я выиграл. Трахал тебя уже раком, пока ты в кулак мне слезы собирала... Он говорил еще, говорил, говорил, открывал рот, Аня не слышала. В ушах шумело до дурноты. Она старалась вынырнуть на поверхность. — Век теперь не забудешь. Я уже был сильнее, так что мне похуй! Ты проиграла. Аня качнулась вперед, ближе к нему. — Я буду смотреть, как ты сдохнешь! Как мусор сгниешь тут, под забором! Сдохнешь! А я буду жить. — И че? Хочется тебе жить, что ли? Ты проиграла, смирись. Хотел бы убить — убил. Ты бы оттуда живой не вышла, если б не фриц. Я ж даже не бил тебя сначала в гостиной, долбанная ты идиотка! Берег на потом, а ты уже там, скажешь нет? Уже там все силы растеряла. Глумись над моим телом сколько хочешь, если тебя это утешит. Что поменяется? — Ничего. Но я поглумлюсь, не переживай. Пока ты еще не сдох, будешь видеть мое лицо, — рука ей уже не принадлежала. Била сама. Ей понравилось, как вошел нож, но не понравилось, что во взгляде Мэтта не нашлось страха. — Это за Ника, ублюдок! Крови в тебе, как в свинье! Аж умываться можно! Она коснулась его живота, обмакнула ладони. В угол, занавешенный тенью склонившихся деревьев, свет закатного солнца почти не проникал. Кровь казалась черной. Она пахла солью, но отдавала сладостью, когда попала на язык. Кончик его скользнул по зубам, загоняя остатки в десна. Чтобы распробовать. Чтобы запомнить. Она словно стояла в ванной, наполненной паром, и вглядывалась в запотевшее зеркало. Один взмах ладони — она увидит его напротив. Человека, которого ненавидела, которого так боялась. Незнакомца, у которого были ее глаза. Мэтт резал воздух своих смехом. Аня слушать не собиралась, уже наслушалась. Чтоб он заткнулся, она нащупала сквозь мокрую ткань его футболки дыру от ножа и пихнула туда палец, как в куклу, которую надевают на руку. У зла тысячи форм, но есть общий признак — ему всегда мало. Заполняя собой все, оно распространяется как вирус и заражает каждого, до кого может дотянуться, кто не выработал иммунитет. Оно жрет слабых и стачивает сильнейших. Оно научилось усыплять совесть. «Плохой» — всегда кто-то другой, не ты. Кто первый начал, тот и виноват, а ты просто отомстил, просто ответил тем же. На тебе вины нет. Это неправда. Зло — это не только незнакомец, бьющий исподтишка, не только враг, ждущий момента. Иногда у зла знакомое лицо. И оно твое. Аня затылком почувствовала его присутствие. Еще не обернувшись, она уже знала, что он был сзади, стоял и смотрел на нее из щели. Ярость опять подкатила к горлу. — О! — просиял Мэтт, глядя ей за спину. Это стоило ему больших усилий. Все тело у него подобралось от натуги. — Вот он! Ну? Кого на шее пригрел? Он протянул руку и тяжело опустил ее Ане на шею, испачкав волосы. В прошлый раз не запомнил, ничего, ведь есть еще возможность научиться перед смертью. Она вгрызлась ему в предплечье, дернув на себя кожу. Мэтт зашипел, вырываясь, но Аня не отпустила. — Др-рянь! Челюсть разжалась, рукав вытер подбородок. «Убирайся! — рычала она про себя. — Убирайся! Пошел ты!» Ненависть драла грудь в клочья. Кто просил его приходить?! Не насмотрелся еще?! Мало было?! Мало?! «Это ничего не меняет!» Как мило! Как будто ей было дело! Да ей наплевать, насрать! Аня расправила плечи и повернулась. Фойербах сидел на корточках в трех шагах от нее. «Ну, смотри! Смотри! А теперь? Меняет?» От мысли, что она так низко упала в его глазах, ей хотелось упасть еще ниже, туда, откуда уже не подняться. Лишь бы он ушел, бросил ее здесь. Она взглянула, жаля быстро, с вызовом ища в Виле презрения, но нашла только сухую жесткость. — Идем, — сказал он ей строго. Аня не помнила, когда бы еще он говорил с ней вот так. — Оставь его. Возьми себя в руки! Не было человека, которого она бы ненавидела сейчас больше — за то, что видел ее униженной, за то, что позволил Мэтту быть сильнее него. Зачем он ему это позволил и как ей теперь забыть?.. — Нику нужна помощь, у меня нет времени убеждать тебя. Хочешь остаться с ним — сиди. Я ухожу. Что-то стонало и ныло в ней, изворачиваясь. Больше не будет ничего. Ничего! Она знала еще тогда, ночью, у него в квартире... Поэтому старалась запомнить ощущения, старалась в моменте подменить ими страх и боль. Аня не встала. Фойербах дал ей на раздумья еще пару секунд, но длились они вечность. Один. Нет, она не пойдет, она еще не закончила, она не доделала... Еще не все! Вил прочел эту мысль, было понятно по его исказившемуся лицу, вмиг обросшему не то морщинами, не то тенями. Два. Он ухмыльнулся, не отводя глаз, и что-то незнакомое проскочило в этой едва заметной ухмылке. Вил выпрямился, не разрывая зрительного контакта. Он мог бы схватить ее и увести насильно, но не сделал даже попытки. Ушел. Ушел... Она как ошалелая таращилась ему вслед, а на губах по-прежнему играл привкус его улыбки. Острота разочарования, приправленная жгучими нотами обиды. Что-то было не так. Ей надо было идти за ним, а не сидеть здесь с полудохлой развалиной! Аня подскочила. Взгляд упал под ноги. Мэтт уже был без сознания, и она стояла над ним, рассматривая напоследок. Вот он лежит, привалившись спиной к забору, беспомощный, жалкий, омерзительный... Хочешь пинай его тяжелую тушу, хочешь терзай его, грызи до мяса. Все было ради этой секунды, ради мига возвышения. Ради эмоции бога. Сегодня Аня решала, жить ему или умереть, и приговор уже подписала. Она победила, влезла на вершину пирамиды, на свое прежнее, на свое законное место, а его место вот — внизу, на уровне грязи, на уровне ее ботинок. Она была сильней, она, она, она! Наклонившись, Аня харкнула ему в лицо: — Я! Понял, мешок с дерьмом?! Я! Мэтт уже не мог ей ответить, даже если бы захотел. Хоть и дышал. Дышал! Грудь поднималась. Ничего, сдохнет, не обломится! Ощущение превосходства жрало мозг как пламя, но гасло быстро. Мало. С самой высокой точки Аня теперь разглядела, что она отдала слишком много, а получила взамен недостаточно. Когда она шла по саду, деревья шептались, склоняясь друг к другу у нее за спиной. Недовольные тем, что она ломала им пальцы, хватая ветки, они жалили ее своими шипами. С каждым новым шагом боль пронзала как шампур. Нести за собой собственное тело было трудно, а Вил ушел так далеко, что уже потерялся на горизонте. Да нет, вон он, еще здесь! Стоял прямо у железной калитки и... это еще кто? Какой-то бородатый мужик преграждал ему путь. Она прищурилась, напрягая зрение. А! Папаша! Мразь, которая посылала деду угрозы, мразь, из-за которой Вила обвинили бог знает в чем! Ей нужно посмотреть на него поближе. Слева от него младший сын из последних сил держал Ника на руках. Он кричал, и чем ближе Аня подходила, тем больше слов разбирала. — Я с тобой не поеду! Герр Фойербах, не отдавайте его! Я поеду с ним! — выговаривал он отцу, как обвинение. — С тобой — ни за что! Вил пихнул Драммонда с прохода, но тот намертво вцепился в ворота. — Сучара! Не заставляй грех на душу брать. К чертовой матери тебя сейчас застрелю! Не знаю, что ты сделал, раз родной сын с тобой в машину садиться не хочет и знать не хочу!.. Мальчишка ранен по вине твоего засранца. Пусти, сука! Аня лишь теперь увидела у него за поясом пистолет. Фрэнк, заметив ее, переменился в лице, даже позеленел. — Где Мэтт? Приблизившись, она прижалась к Фойербаху сзади. Кожа у него была теплой и влажной. Фрэнк стоял в паре дюймов — хорошее расстояние — и так вылупился, что чуть не выронил глазные яблоки. Этот взгляд ей понравился. В нем был и страх, который она не дождалась от Мэтта, пусть затаенный, но все же был, и злоба, граничащая с отчаянием. Он догадался. Ее боевой раскрас не оставлял шансов. Будь Мэтт жив, он бы выбежал первый и, виляя хвостом, запрыгал перед ним на задних лапах. Рука нащупала пистолет, выдернула его быстро, чтобы хозяин не опомнился раньше времени, и положила стволом Фойербаху на плечо, используя его как подставку. Драммонд заскрипел громким басистым смехом. Аня привстала на мыски, чтобы видеть больше. Он до кислой отрыжки напоминал Мэтта, только старше лет на тридцать и весь заросший волосами. Она помнила, как звучало его дыхание, там, на заднем сидении машины, как пахла его близость... Взгляд насмехался тоже. Ишь ты! Деловая! Кого вздумала пугать? — Убери свою блоху от меня! Палец зажал спусковой крючок. Бах! Шея взорвалась красным и горячим. Фрэнка отшвырнуло в запертую калитку, он упал как подбитый в тире солдатик. Фойербах согнулся, схватившись за ухо. Кулак, в котором Аня зажимала рукоятку, отскочил ей в лицо и врезал в челюсть, вышибая из зрачков искры. В голове зазвенело, будто кто-то щелкнул по тонким стенкам стеклянного бокала. Она уронила пистолет, но быстро спохватившись, подобрала. Вил подполз к Фрэнку, чтобы зажать ему горло. Аня еще никогда не стреляла, только видела, как это делали другие. Ей и секунду назад казалось, что она не выстрелит, лишь примерится, лишь узнает, каково это — иметь такую власть над другим. Пусть она и думала раньше, что пистолет не принесет удовлетворения, стрелять из него было интересно. И зрелищно. Смелости требовалось меньше, а разрушительная сила была больше. Аня столько всего пережила за последние полчаса, что хватило бы на отдельную жизнь. Люди вокруг двигались медленно, а она была ловчее них в сотню раз, видела, чувствовала все: как покалывало под лопаткой; как сердце стучало в груди — бешено, на разрыв, выламывая ребра; как молодая трава колыхалась от ветра у ее ног, такая зеленая, словно кто-то раскрасил ее кистью. Перебрав стебельки газона, она повела взгляд дальше, мимо Фойербаха, который по-прежнему стоял на коленях рядом с телом, и... Аня вздыбилась изнутри. Она опять столкнулась с Мэттом. Этот, второй двойник, был похож на него еще больше прошлого, только выглядел младше и почему-то рыдал. Уродливое лицо опухло. По нему без конца катились слезы. Наверное, он совсем ничего не видел. Хорош! Прямо актер. У нее бы так натурально не вышло. Ника он больше держать не мог, опустил его и тащил назад к гаражу без оглядки. Двигался тихо, наверняка надеялся, что про него забудут и не заметят. — Стой! — приказала Аня, когда он почти поравнялся с ней. Пистолет наблюдал за ним своим черным зрачком. — Руки! — Да ты что?! Охренела совсем уже?! Фойербах точно кричал, она знала, но крики его звучали странно, будто доносились из дальней комнаты, и неуверенно, будто он и сам не слышал, что говорил. «Не мешай!» Ей надо было подойти к Мэтту поближе, иначе она бы не попала. Пистолет разрывался, нагреваясь от напряжения, и не мог выбрать, за кем следить. Нельзя, чтобы Вил отобрал оружие. Нельзя, ей надо было защищаться, а нож остался там! — Ну что, и в меня пальнешь?! Аня взглянула на ладони. Смотрела и так, и сяк, но не узнавала их. Они были как деревянные. Откуда у нее пистолет?.. — Две минуты, да?! Две минуты?! Вот они! Ваши две минуты! За ней вы ходили?! Ник умрет из-за нее! Стреляй, хочешь?! Я виноват!.. Я хотел умереть! Мэтт орал, захлебываясь слюной, соленой влагой, стекающей в рот, воздухом, орал до истерики и наконец закашлял, сбив голос. Никогда в жизни она не видела, чтобы кто-то надрывался так, что даже посинел. Аня слушала жадно. — Это справедливо даже! Пусть он только Ника увезет. На остальное мне плевать! Хочешь убивать — убивай! Она убила его в настоящем, убила в будущем, если она убьет его в прошлом, есть ли вероятность, что он наконец-то сдохнет окончательно, и ничего, из сделанного им, не случится? — Поплачь еще, бедняжка, — сказала она, подступая, — я послушаю. Мальчик не соврал, он не боялся. В нем горел не испуг, но презрение. Оно жгло неприятно. Аня уже видела, как он смотрел так... в гостиной. На своего брата. На брата. Она схватилась за эту мысль. — Аня... — ее передернуло. Фойербах стоял ближе, чем раньше. Подходил, пока она отвлекалась. Щеки, лоб, волосы, вся шея у него были измазаны чем-то красным. Где он так испачкался? — Что ты делаешь? Вопрос поставил ее в тупик. Она закопошилась в сознании, ища там вразумительный ответ, потом, не найдя ничего подходящего, огляделась. Дом на участке был ей не знаком. Вокруг редкие деревья, металлический забор, сад, не до конца проснувшийся после спячки... Где она?! Она пыталась вспомнить, как попала сюда, и не могла. Где же она?! Когда она сглатывала, сводило челюсть. Кто-то ее ударил? — Мальчик тебе ничего не сделал. Он еще ребенок. Есть люди, которые любят его. Люди, близкие мне. Ты сделаешь больно им и сделаешь больно мне. Отдай пистолет. Она слышала уже лучше, а вот Вил вроде бы нет. Ветер принес по воздуху чужой вздох и новый голос. То ли от боли, то ли от криков Ник пришел в себя, а может, уже давно наблюдал за ними, прости никто не обращал на него внимания. — Ну вы даете! — сказал он тихо-тихо. Он был весь белый, уже почти как Фойербах. Кевин все еще держал его со спины, чтобы он не упал совсем, хоть Ви и велела ему убрать руки. — Глупая ты! Я ж-ж его прости... л... давно... Я его за все прощаю, ему это нужно. Было б н-не нужно, не простил бы... А ему нужно. Ес-сли... он где и ошибся, так это было... не со зла. Я тебя прош-шу, Ви. Не надо. Чтобы цепочка из домино перестала падать, достаточно убрать одну фишку. Иногда достаточно одного шага, чтобы злоба не пошла на новый виток. Достаточно отступить. Чаще всего ненависть — этот тот забег, где побеждает тот, кто первый сходит с дистанции. Аня опустила пистолет. Чьи-то руки забрали его, стали обнимать, а ей это было неприятно. Она зажмурилась. Узнала его запах. Ладно, если он, тогда можно. Сердце у него билось как оголтелое. Толкалось изнутри ей навстречу. Ну и что, что он не убил Мэтта? Разве она не за это его любила? Не за его сердце? Вдруг в этом даже было больше духу — не выстрелить, когда появилась возможность? Казалось, они переместились куда-то, где не было больше никого, кроме них, и время потекло густой патокой. Прошли десятки миллионов лет и не больше секунды. Сколько на самом деле? Она понятия не имела. Вся усталость мира навалилась на нее в один миг, такая неподъемная, что она едва могла стоять на ногах. У нее не осталось ни крупицы, ни капельки сил. Где-то вдали заливалась сирена. Звук усиливался. От него никуда нельзя было спрятаться. Аня смеялась, но боялась открыть глаза. Мимо мелькали фигуры, кто-то постоянно входил и выходил сквозь калитку. Она вцепилась в Фойербаха до боли. — Не бойся. Это врачи. Идем, тебе тоже нужна помощь. Поэтому они никуда больше не спешили. Некуда было теперь спешить. Она не знала, что с Ником, где он, погрузили ли его в машину скорой на каталке или Фойербах все-таки положил его к себе на заднее сидение, но они не успели уехать? Она не была уверена ни в чем. Даже не помнила, уходил ли он от нее или все время стоял рядом. Она не шевелилась, но продолжала смеяться. Смех уже стал идиотский, похожий на икоту, долгий, кричащий и лихорадочный. Как будто добивали птицу и никак не могли убить. Хорошо, что Вил наполовину оглох. Ей было стыдно, что она никак не могла заткнуться. Он гладил ее по макушке, как дитя. Не видел, что ей было уже лет триста. Ткни — и рассыплется, развалится как сухая коряга. — Что с тобой, Schatz? Почему ты не плачешь? Ви промолчала. Если истеричный стон, который вырвался наружу, можно было назвать молчанием. Страх взорвался в ней, спазмом скручивая тело, и оглушил снова. Что случилось?! Что она наделала?! — Все закончилось. Никто тебя больше не тронет. Это я стрелял, поняла меня? Пистолет мой. Скажем, что стрелял я. Ее смех затих, лопнул, как пузырь, и наконец зазвучал рыданиями.