Соткан из отвергаемых истин

pov Дарклинг

      Когда закольцованная стена плотно сплетённых друг с другом теней остаётся далеко позади, а Ланцов со своими членами Триумвирата и некоторыми стражами принимается разрабатывать обратный маршрут, становится ясно, что гарантом безопасности дома Дарклинга было вовсе не собственное произвольное подобие Тенистого каньона.       На его голову заявляют притязания лишь в Ос-Альте, так, оставаясь в Равке, по какой причине он станет искать серьёзное укрытие от чего-либо другого? К чему прятаться от тех, кто не заинтересован в поисках? Если бы Фьерда, Керчия и Шухан знали или по меньшей мере имели подозрения о его негласном возвращении из мёртвых, Николай был бы немедленно осведомлён, а на пороге Большого дворца уже бы стояли иностранные делегации. В этом мало кто сомневается. Многолетняя охота его столичных друзей, скорее, мешает, чем пугает в действительности. Именно из-за этой досадной неприятности, словно не позволяющее спать комарьё, Дарклинг с лёгкой руки воспользовался тем, что дóлжным образом служит оплотом безопасности не ему, а чему-то много большему... Он во многом способен найти нечто, удовлетворяющее его интересам.       Петразой есть каменная гряда, что лежит на северо-западе от Ос-Альты и будто огибает ту своими вытянутыми крутыми склонами. Начинается он лишь с редких булыжников и частых предгорий, усеянных самыми разными зелёными кустарниками, дающими крупные ягоды; но со временем вступает в силу, изматывая бесконечно длинными скалистыми бесцветными тропами, опасными расщелинами и холодными пустынными ветрами. Каменный кряж стоит так, будто сама природа нарекла ему беречь сердце страны от северного врага. Мало какой разумный командир решится вести свою армию через Петразой, поэтому с севера Ос-Альта всегда предупреждена от внезапного нападения. Дарклинг отчётливо замечает, как Зоя хмуро поджимает губы в осознании. Горы непреступны в обе стороны.       Его особняк располагается хоть и на приличном расстоянии, но прямо за ними. Пошли монаршие люди за ним прислужников из столицы, он узнает намного быстрее, чем его успеют найти. Любая поисковая группа возьмётся обходить Петразой, а даже если пойдёт напрямик, заклинатель выиграет во времени, ведь штурмовать горы столь же долго, сколь их обходить. Сейчас же, когда требуется противоположно добраться до Ос-Альты в самые кратчайшие сроки, каменная гряда становится не менее неприятным препятствием. Путь в обход через Раевость для них безоговорочно отрезан, потому что территория вокруг реки Сокол усеяна множеством торговых городишек, трактов для перевозок и перевалочных пунктов. Сейчас из-за беженцев с севера и активной перевозки товаров с запада речным транспортом местность густо населена. И идти туда в компании Дарклинга равносильно тому, что Николай при всех царских регалиях встанет близ здания Биржи на главной площади Кеттердама и объявит об их «маленькой, едва ли приятельской договорённости». Но и решение Ланцова – обходить Петразой на северо-востоке, мало кому приходится по душе. Сейчас – двигаться дальше в сторону Фьерды, зачастую означает добровольно сдать себя в руки дрюскелей, особенно если выйти в берёзовые леса, а потом и пустынные степные просторы – верные предвестники леденящей Цибеи. – Какая удача для северных охотников.., – чуть раздражённо и не без упрёка протягивает Зоя, когда они все вместе рассматривают разложенную карту. – Равкианский король, Ребе Два Урга, знаменитейшая портниха, ведьма, что поднимает мёртвых; парочка дворцовых собачек и Дарклинг. Прямо удивительный подарок на прошедшую Рингкеллу! – Учитывая, с каким мастерством наш тёмный генерал способен отправить их на встречу с Джелем, я должен переживать о малом? – Женя, заслышав слова своего царя, как кажется, фыркнула и отмахнулась. Сам Ланцов, должно быть, взглянул прямо на Дарклинга, пока тот продолжал рассматривать горы и север страны, тенью нависнув над картой, словно и не слыша вовсе слова о возможном кровопролитии, коих ещё будет множество.       Пройти через Петразой без потери времени можно, но он не укажет им эти дороги. Есть то, чему следует оставаться во власти мрачной тайны или красивой сказочной истории для детей и верующих. Николая интересует Старолин – небольшой городок на севере от столицы, близ одной из многочисленных военных застав. Всего четыре дня пути, но направление непригодное, если рассматривать весь пусть к стенам Ос-альты. Это растянет дорогу, возможно, до полутора недель, и даже сам Ланцов не может позволить себе столь долгое праздное скитание без серьёзной на то причины. Нет сомнений, в столице о его отсутствии наверняка и не ведают. А повод отъезда с большой точностью при дворе известен и вовсе единицам. Старолин находится в местности кристально чистых озёр и нескончаемых ключевых источников с пресной водой. Разрушаемые постоянными нападками фьерданских войск, города там не разрастаются, а сосновый бор стоит плотным строем – точно способный укрыть в тенях своего подлеска, пока они не выйдут на первые степные проплешины. Такие, чтоб удобно было посадить и поднять в воздух корабль... Путешествие выдастся на редкость познавательным.       Когда их до смешного неприметная группа отдаляется от особняка, встречаясь с ещё несколькими царскими стражами, скрытыми за формой Первой армии, и юным целителем, спрятавшим свои красные одежды за плащом грязного цвета; Дарклинг примечает отсутствие одного из шуханских близнецов. Учитывая дальнее расстояние и обстановку в стране, не стоит быть удивлённым, что Николай мог использовать одно из своих летающих суден, а после отослать то за скорым поручением. Отойди что-то от выверенного плана, оно же стало бы первой и главной возможностью отступления. Если правильно рассчитать время и место, почему бы не воспользоваться им ещё раз? – Не могу поверить, что Толя будет спать в мягкой постели через пару дней, а мы всё ещё не будем иметь возможности выйти на нормальную дорогу, – с неподдельным вздохом бурчит Зоя своим ясным голосом, когда они вброд пересекают узкую реку на лошадях, так что вода достаёт всадникам до середины ноги, едва ли не заливаясь в сапоги. – Здоровяк не походит на того, кто предпочитает мягкую постель... И чем же это отличается от наших миссий? – с улыбкой интересуется у своего генерала Нина, направляя свою лошадь вверх по склону берега. На её лице читается то ли свойственная тому хитринка, то ли понятное желание припомнить старое.       Миссии по восстановлению Второй армии. Дарклинг слышит об упомянутых немалое. Особенно много их было в первые года после гражданской войны, когда небольшие отряды разъезжали в, его спутникам хочется верить, самые укромные уголки мира в поисках гришей, способных пройти обучение, вступить в ряды армии и укрепить положение страны. Заклинатель даже помнит встречи с некоторыми из тех, кому совсем юные господы предлагали убежище и защиту в Малом дворце; и теми, кто очевидно, отказался от столь щедрых предложений. Они рассказывают достаточно – в какое время, кто и что им предлагал. Что ж, Дарклинг не забывает молву того, кто предпочёл скрываться в привычно жестоком мире; и тех, кто выбрал мягкие перины и свежие фрукты по вечерам в Ос-Альте. Нехитрым явлением всех упомянутых он встречает в одной знакомой реальности – в безнадёжных скитаниях, где очередной камень может стать последним спутником. Окликнутые миссии, если новости из столицы его не обманывают, на данный момент фактически упразднены за неимением человеческого ресурса и благоприятных исходов. Кому, если не ему, хорошо знать, в какой степени затратно странствовать по миру, не всегда имея возможность получить желаемый результат? – Там мне нет необходимости постоянно переживать и смотреть по сторонам, – совсем нетрудно в такие моменты почувствовать на себе взгляд Зои, блеску в синих глазах которой сейчас дóлжно поджечь молнией предмет её лишь растущего напряжения. Её слова предстают правдой лишь отчасти, потому что до тех пор, пока любой гриш жив, ему всегда приходится оглядываться по сторонам. И заклинатели теней далеко не первое, за чем девушке стоит присматривать.       С тех пор как они определили маршрут, они не меняют строй. Царские стражи неподалёку впереди и сзади. Николай идёт во главе колонны, рядом с ним Дарклинг и Адриан, а уже за ними Назяленская, Сафина и Зеник. И мальчонка-целитель, что жмётся ближе к своему генералу и вечно отводит глаза. Должно быть, он только заканчивает заключительный год обучения и сейчас служит в медицинском крыле одного из дворцов. Что ж, учитывая его страх, который Дарклинг чуть ли не рукой в воздухе кончиками пальцев перебирает, парень выслужит один из выпускных экзаменов у своего царя много заранее. – Нам всем необходимо подышать свежим воздухом за дворцовыми стенами, моя прекрасная Зоя, – молвит Николай, не оборачиваясь назад со своей монаршей осанкой и гордо приподнятой головой. Хоть и легко читается его собственное напряжение хотя бы в руках, что крепкой хваткой держат поводья даже при спокойном шаге коня. – Полезно для здоровья, – скоро подхватывает Женя, будто в юношеской забаве примоминая нечто, разделённое девушками в прошлом.

•

– Почему мы не взяли с собой собак? – спрашивает Адриан отца, пока они идут по относительно ровной местности, где можно не следить за деревьями впереди и пнями, что так и норовят возникнуть под копытами лошадей. Его жеребец поигрывает ушами, а ржание того отчётливо слышится тоскливым. Думается, животное утомлено отсутствием простора и постоянными манёврами особенно сильно.       Голос мальчика является вместе с подлинным интересом, за которым следует заметный отчётливо, горестный оттенок. Улла и даже её юные близнецы проживут достаточно долго, но животные зачастую умирают стремительно, память о чём пеплом оседает в сознании. Путешествуя вдвоём, они, безусловно, могут себе позволить выходить на широкие тракты, но зачастую, особенно обходя крупные населённые пункты, в обрывчатом темпе приходится идти через леса, реки и овраги. Дарклинг в пути, если смотрит на сына, то следит за тем, правильно ли Адриан держит ноги в стременах или верным ли образом натягивает поводья. Разговаривают редко, а если и выдаётся возможность переброситься парой фраз, то окружающее внимание, ощущаемое спиной и затылком, схоже с порывами разгорячённого шквального ветра. Дарклингу ненужно об этом напоминать, мальчик и так хорошо знает, что за ними постоянно наблюдают, слушают особенно внимательно. Адриану это не нравится. Мужчина явственно видел, как ребёнок однажды, потянувшись что-то сказать, надул щёки и нахмурил брови, так и не начав предложение. Его недовольство осязается отчётливо, хотя отец часто ловит мальчика на том, как он оборачивается через плечо, мельком наблюдая за идущими сзади, а потом отчего-то спешно отворачивается, улыбаясь; или, чуть отставая, посматривает за движущимся совсем рядом Николаем. Наблюдательность и заинтересованность важны, хоть и основы тех довольно заурядны. Чего не скажешь о причине, по которой им необязательно напрямую разговаривать друг с другом, чтобы общаться и на ином уровне понимать друг друга. Мудрёная обманка. – Побеги они за добычей, кто будет их ловить? – встречно вопрошает Дарклинг, лишь одно мгновение смотря на сына. Вокруг сейчас слышно поочерёдное фырчанье лошадей, будто они все могут переговариваться друг с другом. Легко доносится хруст сухих веток под копытами, а позабытые трели птиц чудятся где-то совсем далеко, словно те разлетаются на далёкие расстояния, стоит всадникам оказаться поблизости. – Они обучены возвращаться к нам, – бурчит себе под нос Адриан, зная, что отец его слышит. Он понимает, что следить за животными было бы некому, но не может устоять перед подобными человеческими порывами. Улла вместе с девочками, вероятнее всего, отведёт собак на ближайшую псарню. Возможно, они даже оставят нескольких себе.       Адриану надлежит переживать о малом, что для него большее. Когда опасаешься близости со своенравными людьми, чьи головы полны искушений и страхов, жизнь подкидывает существ иной природы, тосковать по которым в значительной степени легче. И терять их жизни тоже намного проще.       С течением времени смешанный лес, тормозящий своими поваленными деревьями с гниющими стволами, бесчисленными подъёмами и пологими склонами, усеянными всевозможной растительностью, сменяется на стройный сосновый бор. Кора деревьев играет различными оттенками красного и оранжевого в свете дневного солнца. Местность здесь усеяна молодыми оголёнными светлыми стволами, что уходят в странноватые кроны. Будто широкую шапку ярко-зелёной хвои кто-то бессовестно обкорнал до подобной неказистой верхушки. И весь этот благородный строй точно расступается, стоит всадникам выйти на прилично вытоптанную, хоть и узкую дорогу. Должно быть, лесники её используют для сообщения меж ближайшими деревнями. Пара облегчённых вздохов ожидаемо раздаётся за спиной. – Здесь вёрст сорок, – не без довольства размышляет Николай, рассматривая виляющий вдалеке – за деревьями, плотный грунт. Эта дорога отмечена на карте, и свернут ли они снова в лес, будет зависеть от того, заброшен ли ближайший населённый пункт. Ланцов даёт своему коню передохнуть, одной рукой смахивая с лица блестящую от пота светлую чёлку. Всё ещё холодный весенний ветер пронизывает эти края, но подобные странствия изматывают независимо от того, сколь прохладна погода. – Галоп?       Вопросительно подняв светлые брови, мужчина разворачивает своего гнедого коня, рассматривая мальчика, что пристроился у края дороги. В его интонации почти отчётливо слышится что-то игривое, будто он бросает дружеский вызов.       Они едва отъезжают от особняка, когда Адриан при первой же приглянувшейся возможности собирает верхнюю часть своих чёрных волос в подобие хвоста, чтобы те не мешали ему во время езды. Из неаккуратной причёски уже выпало несколько прядей, стекая за уши подобно тонким змейкам. Щёки и нос ребёнка приобрели здоровый румянец после многочасовой езды, а на лбу собрались едва заметные капельки пота. Но уставшим он однозначно не выглядит. Дарклинг, скорее, скажет, что Адриан утомлён непривычной ограниченностью действий. Подле отца и собственного жеребца он выглядит миниатюрным и, возможно, даже хрупким. Мальчик, чуть ослабив натяжение повода и позволив верному жеребцу отвести морду, с улыбкой наблюдает за его взглядом, будто безмолвно переговариваясь с животным в гармоничном понимании. Хоть и чувствует отчётливо, что обращаются к нему, но голову поднимает не сразу.       Дарклинг пробегается по сыну взглядом, но тот держит спину по-прежнему прямо, сидит правильно, ноги и руки не дрожат, а грудь вздымается ровно. Он кивает мальчику в направлении дороги, пропуская того вперёд. Адриан посылает жеребца шагом, а после спокойно поднимает в быстрый ритмичный галоп, отчего его плащ развивается с боков, а по всему лесу разносится стройный топот копыт. Хоть это и более щадящий для наездника ход, разумно пустить ребёнка впереди колонны, подстраиваясь под его темп, нежели оставить того неподалёку в середине, где непременно кто-нибудь столкнётся друг с другом.       Дарклинг отмечает пытливый взгляд Николая, что в широте настроений тянется к нему сбоку. Чего царь мог бы ожидать? Полуулыбки на лице, кожа которого всегда остаётся бледной? Хотя бы секундного довольства в глазах, что в тени леса напоминают затянутое тучами небо? Вместе с тем Ланцов, как и его верные сопровождающие, без сомнения пытается понять, как на близком расстоянии уживаются древность вместе с детской юностью. Правда, выбирать не приходится. – Мой братец расплакался бы прямо здесь, – ещё пару мгновений наблюдая за ребёнком и едва ли не хмыкая, выговаривает Николай, когда Дарклинг уже ударяет шенкелями по бокам лошади, давая той несильный толчок. Стоит кобыле перейти в галоп, в лицо моментально ударяет приятный покалывающий кожу ветер, пронизанный терпким лесным запахом.       Он, разумеется, не был свидетелем тому, как наследный принц Ланцовых учился столь полюбившейся ему верховой езде (следует отметить, весьма посредственной), но с какими настроениями о том судачили при дворе, припоминает неплохо. Царевичу несомненно утёрли слёзы и залечили ссадины, как только он упал лошади, и никто не пожалел бедное животное, с которым неумело обращался всадник. Может, езду верхом на лошади и считают развлечением для богатых, но в любом слое общества это, в первую очередь, основополагающий навык – необходимость для всякого человека. Детей учат держаться в седле с самых малых лет, что говорить о том, кто находится в нём фактически с самого рождения? Чем старше, крупнее и разумнее Адриан становится, тем ему самому неудобнее сидеть на одной лошади с отцом. Усади Дарклинг его в одно седло с собой сейчас, это нисколько не облегчит и не ускорит их путешествие.

pov Адриан

      В течение дня останавливаются всего несколько раз. Справить нужду, испить воды, бросить на язык орехи или пару сухих кусочков тяжёлого хлеба... Последний предмет пищи Адриан пробовал всего раз, тогда у него свело челюсть, а его самого тошнило до тех пор, пока он не выполоскал рот водой от остатков своеобразного пропитания. По вкусу брусок напоминает сладковатую муку с маслом. Всего малая его порция даёт чувство насыщения, но мальчик, скорее, предпочтёт слушать урчание собственного живота, чем ещё раз притронется к подобному «лакомству». По крайней мере, он так думает.       В одну из упомянутых «остановок» отец велит поесть, как следует, так что Адриан усаживается на мху под одной из сосен, не отказывая себе в паре кусочков хлеба, выпеченного с семечками, и твёрдом сыре, которым пропахла вся сумка. Хоть и времени на обеденную трапезу почти нет, мальчик предпочитает посматривать за тем, чем заняты его спутники. Лошадей уводят к ближайшему ручью, туда же уходит девушка со смуглым оттеком кожи и собранными сзади волнами густых чёрных волос. Царь Николай вместе с госпожой Сафиной обсуждают что-то с одним из царских стражей. Последние, идущие вне видимости спереди и сзади, каждую четверть часа возвращаются к своему правителю с донесением об обстановке вокруг.       Голос девушки, которую зовут Ниной, Адриан в дороге слышит часто. На первый взгляд она действительно кажется шумной и ведёт себя излишне вольно, но к этому быстро привыкаешь, уже не дёргаясь всякий раз от звучания её звонкого цепкого голоса. А сейчас мисс Зеник смеётся, стоит мальчику только надкусить очередной шарик редиски во рту. Вкус хоть и ложится на язык некой сладостью, но всё равно обжигает своей остротой, отчего Адриан не может перестать морщится. Нина единственная, кто не отводит глаз, стоит ему задержать на ней взгляд, и в то же время она сама не смотрит на него с подозрением. Их с молодым целителем красные кафтаны, спрятанные за плащами, видятся яркими пятнами среди однообразных деревьев. Но не её одежды привлекают внимание, сама девушка походит на краснопёрую птичку, что приковывает к себе взгляд своим пением. По крайней мере, её чувства видятся понятными и простыми. Если её что-то забавит, она смеётся. В другое время Нина открыто выражает недовольство или по-простому злится. Адриана лично мало волнует, что о нём думают другие, но всегда приятнее, когда, хочется верить, на него смотрят без отвращения, страха и презрения – без постоянных подозрений. Обратного нельзя сказать об остальных.       В дороге им встречаются всего несколько некрупных деревень, которые приходится обходить лесом. Всякий раз, как разрешают пустить лошадей галопом, мальчик вынужден быть сосредоточенным на том, чтобы копыта его жеребца не угодили в яму или не споткнулись об очередное препятствие. В такие моменты с трудом удаётся заметить мелькающую далеко впереди форму Первой армии, Адриан может лишь вслушиваться в то, как один ритмичный топот накладывается на другой за его спиной. Чаще всего он думает о том, как много зайцев и лисиц прячутся в свои норы и перебегают дорогу, стоит им потревожить их покой. В этом путевом шуме слышно лишь пыхтение лошадей и скрип, треск высящихся деревьев. Иногда рядом поёт вода с ближайшей речки.       В ранних сумерках последним встречается заброшенное поселение. Ведя своего жеребца шагом, мальчик не перестаёт рассматривать похожие друг на друга домишки, огороженные заросшими травой заборами. Неподалёку виднеется даже скромное кладбище. Многие из построек просели и искривились, поддавшись суровой земле. Адриан, наверное, при всём желании не сможет определить, сколь стары эти постройки и как давно последний человек покинул эту территорию. Вблизи дороги виднеется колодец. Как оказывается, высохший. Перед многими пустующими домами с червоточинами вместо окон красуются прогнившие лавочки, словно маня путников своим видом. Деревня-призрак. Потому что кроме диких животных или сумасбродных странников, никто больше не ступит в эти дома, не наберёт воду из колодца, и никто не присядет на уличную лавочку, чтобы перевести дух. Даже они не могут здесь остаться, чтобы разбить ночной лагерь. Придётся отойти дальше, а собирать хворост и вовсе будут в сгущающихся сумерках.       Как ему самому думается и как считает отец, Адриан способный наездник, он приучен правильно сидеть в седле и хорошо чувствует своего коня... Правда, любая техника и привычка не спасают от банальной человеческой усталости и понятного утомления. К концу дня всё живое в дитяти изнывает настолько сильно, что он с трудом перекидывает ногу, слезая с лошади. Мальчик с облегчением вздыхает, когда отец ещё в воздухе подхватывает его за руку, ставя на землю, а другой рукой беря его жеребца под уздцы. Земля холодная и сырая, но Адриан мечтает осесть прямо здесь, хотя бы на пару мгновений давая отдых дрожащим ногам. Он вдруг вертит головой. Чем дальше они заходят, тем сильнее меняется лес. Сосны чуть чаще мешаются с другими деревьями и зачастую расступаются перед серыми валунами, рассыпанными по лесу. Земля устлана разнообразием хвои, травяных растений и приземлённых кустарников.       Чуждо не сказать, в такие моменты особенно сильно радует близящееся наступление ночи. Сейчас среди теней уютнее всего. Они льнут к рукам и обволакивают своими объятиями, стоит только прикоснуться. Ночь вся пронизана чёрным цветом и соткана из тьмы, что им подчиняется. И от того внимательных пытливых взглядов на себе становится больше. Их спутники всё понимают. Особенно то, что они все сейчас укутаны в обитель, которая только двум (вторит нужда припомнить, трём) людям подчиняется. И оттого им, видимо, хочется поскорее развести костёр. Успевается только поставить палатки, когда Адриан усаживается у входа своего ночного пристанища, понурив взгляд себе под ноги.       Ему не нравится сидеть, когда отец чем-то занят, но сейчас, положив подбородок на собственные колени и наблюдая за тем, как Дарклинг рассёдлывает свою кобылу, мальчик испытывает малую нужду вновь подняться на ноги. Воздух с наступлением темноты становится всё более колючим и беспощадным, так что он невольно переводит взгляд на вступающий в силу ночной костёр, чей жар должен оберегать от диких животных, насекомых и холода. Из-за огненного пламени ярко-рыжие волосы госпожи Сафины отливают красивым красным, а взгляд шквальной рядом с ней кажется ещё более суровым. Вокруг источника тепла и света теперь располагаются три массивных бревна – предназначены для того, чтобы всем было согревающее место.

•

– Он мог бы посидеть с нами, – Адриан степенно и тщательно жуёт вяленое мясо, пока отец переносит последнее необходимое под ткань палатки. К ним подходит Нина. На лице девушки мало заметна какая-либо усталость, хотя её спокойствие и умеренная интонация говорят об обратном. Взгляд сердцебитки действительно видится приветливым, будто ей нет разницы, царь перед ней, генерал или сам Дарклинг. – У костра теплее. – Я не держу своего сына на привязи, мисс Зеник, – Дарклинг не поднимает на девушку взгляд, хотя Адриан мог бы сказать, отца позабавило то, что у него спросили разрешения. В обратное речи хотят верить особенно сильно.       Под чужими пальцами, лишёнными кожи перчаток, раздаётся лязг металлических пряжек, когда мужчина забирает что-то из походной сумки. Плащ в одно движение оказывается в руке, являя миру широкие плечи и статную фигуру. Мальчик мало сомневается в том, что Дарклинг пойдёт с группой царских стражей осматривать территорию. Вернее, он нисколько не сомневается в том, что за ними последовал кто-то из людей отца и, вероятнее прочего, им необходимо встретиться. – Ваши друзья не хотят, чтобы я туда шёл, – Адриан поднимает взгляд на девушку в красном. Для него сидящего она выглядит ещё более высокой. Он отчётливо слышит недовольство госпожи Зои, когда сердцебитка едва подходит к ним. Почему-то это кажется закономерным. Не утвердить, что его подобное воистину задевает, скорее, дитяти является непонятной чужая заинтересованность в его присутствии. – Какое нам дело до остальных? – вопрошающе поднимает брови Нина. С полыхающим за спиной огнём она действительно выглядит, соответствуя своему призванию, устрашающе, хоть и есть в её глазах и улыбке что-то истинно ласковое. – Будь моим гостем, у меня есть удобное место на том завидном бревне, – без тени сомнения подчёркивает, указывая себе за спину. – Кружку не забудь, – добавляет, наблюдая за тем, как мальчик складывает в миску свою еду. Она чуть ли не подпрыгивает на месте и совсем не выглядит уставшей, точно долгая дорога для неё есть привычная прогулка. – И оставь эти формальности для придворных девиц, – говорит Зеник, откидывая с плеча свои каштановые волосы, что в ночи отливают подлинно чёрным. Они направляются к костру. Адриан замечает, как она подавляет порыв протянуть ему руку. Даже в перчатках он не подаст ей ладонь в ответ. – Зови меня «Нина».       Мальчик редко встречает таких людей, что ведут себя столь открыто. Девушка подмигивает и улыбается, так что её зелёные глаза светятся даже в темноте, а он всего поднимает на неё взгляд во внимании. Несмотря на холодную ночь, все скидывают с плеч верхние одежды. Адриан рад вновь оказаться среди красного и синего. Когда гриши находятся рядом друг с другом, это походит на средоточие самых ярких красок, что всегда выглядит воодушевляюще. Он сам оставил свой плащ у палатки и сейчас ступает, горделиво расправив плечи, укрытые лёгкой, но надёжной чёрной тканью кафтана. У того серебряные нити на манжетах рукавов ярко и играючи переливаются в свете огня. Крайнее бревно, на которое усаживается Нина, полностью свободно. Женя устроилась подле Зои, а та в свою очередь сидит близ своего царя. На третьем же притаился юный целитель, что, сжавшись, сейчас сильно сутулит спину и доедает свою порцию ароматной еды, уткнувшись взглядом в тарелку. Ребёнок и с приличного расстояния может сказать, что плечи корпориала дрожат. Интересно, чего именно тот боится? Близости к северной границе? Дрюскелей? Спать в такой удивительной компании, что не отличается милосердием? Сам же Адриан, несмотря на щедрую долю свободного места близ сердцебитки, устраивается на самом краю бревна – подальше от огня. Сюда доносится достаточно безразличного ему тепла. Под ногами пляшут тени, отбрасываемые языками пламени. А кроме треска костра и шепчущего говора его спутников, до ушей доносится ржание лошадей неподалёку и шум ветра. Почти все снимают сапоги, ставя те ближе к огню просушиваться.       Мальчик, пережёвывая солоноватое мясо, поднимает взгляд на мужчину, что находится в умеренной близости. Царь Николай, сидя на дереве, вытянул ноги вперёд и, опираясь обеими руками на бревно, отклоняется спиной назад, будто жар оказался для него слишком сильным. Сейчас он больше прочего походит на простого командира Первой армии. Того, что беспечно смеётся со своими товарищами и знает имя каждого в полку. Меч с пояса пропал, а ореховые глаза из-за окружающей темноты кажутся почти чёрными с дурным блеском пляшущего впереди пламени. Тонкая ткань его перчаток покрылась пылью и потёрлась. Правда, Ланцов, хочется верить, не из тех людей, кто способен потерять свой царский лоск из-за незначительного слоя грязи. Запонки на манжетах и пуговицы его мундира блестят тем же золотом, что и светлые волосы. Он, как думается, уже отъел и сейчас всем своим видом изображает средоточие мудрого гостеприимства и спокойствия.       Чего нельзя сказать о юном парне, что сидел на соседнем бревне по правую руку от своего царя. Целитель, доев, убежал спать так быстро, что не вымолвил ни слова и, потупив стыдливый взгляд в пол, откланялся, стоило его генералу поднять на него глаза. Госпожа Назяленская после на то с каким-то равнодушным презрением лишь хмыкнула. Наверное, парнишке то невдомёк, ведь будь Дарклинг заинтересован в том, чтобы причинить им вред, у него была бы не требующая отлагательств работа ещё с самого начала пути.       Всегда трепетно знать, нечто в каждом из них неизменно. Сидя у костра, под чужие разговоры Адриан слышит хруст яичной скорлупы, чувствует привычный сырный запах и аромат специй, коими пропитались кусочки вяленого мяса. В скором времени у самого мальчика в руках оказывается холщовый мешочек, источающий смешанный сладковатый запах. На чёрную кожу перчатки высыпается с десяток различных ягод – всё сушёные клюква и смородина с их горьковатым привкусом, кислая вишня. Он протягивает увесистую вещицу Нине, впервые примечая, как царь Николай его внимательно рассматривает с легко заметным личным интересом. Что до другого, верно, Адриан не ошибся, заметив, как Зеник насыпает себе сахар в чай, раз сейчас её лицо буквально сияет, когда на ладони оказывает курага и несколько фиников. – Спасибо, прелестное создание, – поигрывает она плечами, с завидным удовольствием кладя в рот сладость. – Ты знаешь, что если так много хмурится, появятся морщины, Зоя? – Знает и иногда, мне кажется, специально добавляет мне работу, – подхватывает госпожа Сафина, рассматривая, если Адриан не ошибается, подругу. Её рыжие волосы сейчас струятся по плечам, будто сливаясь с тканью роскошного кафтана с редкой для того синей вышивкой. Должно быть, неизбежно промёрзнув от порывов беспощадного ветра, она укрыла плечи каким-то подобием походной накидки. – Я никогда не просила тебя убирать мне морщины, – огрызается Назяленская, чуть вскинув голову, отчего несколько прядей волос падает на её идеальное лицо. Голубые глаза искрятся уверенностью и немного недовольством. – Верно, твоё лицо особенно прекрасно, когда ты злишься, Зоя, – Ланцов, улыбаясь, смотрит куда-то над собой, как думается, рассматривая чистое звёздное небо. И говорит правду. Гладкая, без единого изъяна кожа шквальной буквально сияет приятным тёплым оттенком, словно долгая дорога никак не затронула её исключительную красоту. – Льстец! – мгновенно парирует девушка. – Одно из многих моих прекрасных качеств, – пожимая плечами, подмечает то Николай как нечто истинно верное. – Мне всё чаще кажется, что фьерданцы могут накрыть перед тобой сладкую трапезу, Зеник, и ты сдашься им без малейшей борьбы, – возвращает внимание Нине Назяленская. Смотрит хоть и со свойственным генералу укором, но с долей какой-то неясной заботы, заметить которую нисколько не трудно. – Не такая уж и плохая смерть, если на столе будут вафли, – лишь отмахивается сердцебитка, продолжая неспешно жевать лакомство.       Они нередко так перебрасываются фразами друг с другом, но говорят зачастую ни о чём. Что правильно, если со всей серьёзностью предположить, что любая попытка озвучить нечто важное в присутствие Адриана, всё равно что самостоятельно передать то в руки Дарклинга. Их осторожность в этом плане разумна и понятна. Мальчика, скорее, удивляет то, что никто из присутствующих — даже Нина, не пытается его разговорить.       Довольно скоро расправившись со своей едой, он подбирает одну ногу под себя и сидит так, грея руки о кружку с кипятком. Огонь перед глазами манит своими переливами оттенков красного и жёлтого, но ребёнок предпочитает смотреть вправо от себя, наблюдая за расположившимся неподалёку лошадями. Его жеребец и кобыла Дарклинга улеглись на землю подле друг друга, так что теперь в тусклом свете шерсть первого отливает серебром на фоне ровного чёрного окраса более крупной лошади. Оба животных поднимают головы, вероятно, фыркая с пару раз, будто и правда чувствуя его внимание. – Адриан, – мальчик мгновенно поворачивает голову обратно, не встречая ничего нового, но незаметно для остальных вздрагивая. Темнеет пока рано, но время ещё не позднее. Должно быть, отголоски сонливости в собственном теле вызваны усталостью и постоянным ощущением опасности. Взгляд сердцебитки видится почти ласковым, но юному заклинателю непривычно не это. Знание, что кто-то из чужих людей может звать тебя по имени, ощущается странно. Некоторым из тех детей, с которыми он знакомился на улице, Адриан называл первое попавшееся выдуманное имя, а настоящим звали лишь родитель, тётя и некоторые из людей, служащих его отцу. – Я могла бы поговорить с Дарклингом, когда он вернётся? – Нина! – мгновенно одёргивает ту Зоя, на что корпориалка отвечает лишь наигранно непонятливым и невинным «что?». – При всём моём уважении, дорогая Нина, я не предпочту оставлять кого-то из своих людей наедине с нашим чрезвычайно добродушным союзником посреди ночи, – поддерживает своего генерала Николай без осуждения, но со свойственным тому предупреждением. Его глаза чуть сощурены, будто он только их открыл, задремав в тепле. Стоит отметить, днём он позволял своим спутникам быть менее осторожными, видимо, ощущая больший контроль над происходящим. – Почему ты считаешь, что я мог бы ответить на твой вопрос? – Адриан встречно поднимает на Зеник вопросительный взгляд, делая маленький глоток горячей воды, что чуть обжигает язык. Та в одно мгновение хочет что-то сказать, но в следующую секунду кажется потерянной. Тени у ног юного заклинателя неестественно вздрагивают, явно больше не подчиняясь самим себе.       Почему-то спрашиваемое нисколько не удивляет. Мальчик поистине и сам не помнит, сколь давно не хочется наивно верить в бескорыстность чужих помыслов. Что он мог бы предположить? Что его позвали всего лишь, чтобы погреться у костра? Он правильно сказал изначально, его присутствие здесь нежеланно. И отец то знал, позволив ребёнку потешиться простыми отголосками сомнительной надежды. Неважно, желают ли ему причинить вред или заурядно воспользоваться, но неизменно в Адриане всегда видят легкодоступную выгоду. Потому что хрупок, потому что юн и неумел... Только вот никому невдомёк, что манипулировать Дарклингом через него не получится. И подобраться ближе тоже, сколь бы ни были с виду чисты собственные помыслы и детские глаза напротив. Истинно забавляет мысль о том, сколько людей теперь ошибочно будет думать подобно Нине. Должно быть, многие с удовольствием в утешение посчитают, что, сблизься они, мальчик потом бросится между ними и Дарклингом, пожелай тот причинить им вред. Не бросится – встанет рядышком с отцом. Сердцебитка, что сидит совсем близко, ни в чём не виновата, а её вопрос, что не вызывает ничего, кроме тоскливой грусти, понятен. Она просто ничем не отличается от своих спутников. И Адриану не стоило в том ошибаться. Он, может, и продолжает смотреть на Нину, но на самом деле заглядывает куда-то глубже в самого себя, обращаясь к ледяному нраву отца. Дарклинг всё ещё где-то далеко, но должен скоро вернуться. – Можешь попробовать, – хмыкая и возвращая ногу на землю в осторожность, предполагает юный заклинатель без всякого интереса всё же раньше, чем кто-либо успевает что-то сказать. Нисколько не заботит то, как отец отреагирует на чужой визит. Хотя, стоит признать, и он, и сам мальчик испытывают к мисс Зеник определённый интерес. Чужая уникальность привлекает и манит любого. В другое время Адриан мог бы весь вечер у неё расспрашивать, какого это – управлять мёртвыми, а не живыми.       Он уже встречал подобного человека, чей нрав довольно схож с тем представлением о человеке, какое являет на близком расстоянии Нина. Того, кто дозволяет себе открыто выражать эмоции, может быть приветливым, обходительным и даже поистине заботливым; а в следующий момент встанет, выдерживая осуждающие и недовольные взгляды своих господ, и пойдёт вперёд, не боясь встретиться лицом к лицу со страхом и опасностями. Что ж, чёрная вышивка на рукавах кефты корпориалов ясно говорит о том, что переживать стоит не ей. Правда, к Дарклингу это не относится.       И всё же, сердцебитка пошла, как только он вернулся, может, на десяток минут раньше царской стражи. Адриан остаётся на своём брёвнышке один. То, что напротив, пустует. А среднее противоположно занято сразу тремя. Госпожа Назяленская раздражённо заявляет о том, что она не пойдёт спасать девушку, хотя чувствуется в том закономерная ложь. Женя мгновенно опровергает слова генерала, а царь Николай выглядит так, будто не происходит того, о чём ему должно переживать. Хотя, наверное, ребёнку опасно обманываться взглядами монарха. К лошадям не пойти – те уже спят, а тревожить не хочется. Почитать тоже не выйдет, у костра света слишком мало. Без отца он, вероятно, засыпать будет плохо, а Дарклинг устроится позже. Адриан, зевая, рассматривает свои руки. Из-под рукавов кафтана выглядывают лишь кончики пальцев, согретые и спрятанные за кожей перчаток. Ему нет разницы, он одинаково силён и днём, и ночью, но сейчас укутанный в тени мальчик чувствует себя комфортнее всего. Он поднимает голову, стоит Ланцову оглянуться с несколько раз по сторонам. Мужчина достаёт из-за спины небольшой, но, как видно, увесистый мешочек. Приходится чуть приподняться, чтобы поймать брошенное ему в руки яблоко. Адриан сперва рассматривает то как какую-то диковинку. Зелёное с розовым бочком. До сезона ещё больше трёх месяцев... Он вспоминает о теплицах гришей при дворцах в Ос-Альте, что даже зимой даруют вкуснейшие фрукты. И теперь ему ещё больше не терпится их увидеть. – Благодарю, – произносит мальчик, возвращая взгляд царю. Тот, словно специально, раздаёт пару яблок девушкам, а после достаёт очередное и демонстративно надкусывает, ещё и подмигивая. Ему это, должно быть, хорошо знакомо. Ничего не есть, пока не убедишься в собственной безопасности. Яблоко оказывается на редкость ароматным и сладким. – Удивительно тёплая ночь, – тянет Николай, проворачивая в руке яблоко. В его глазах сверкает что-то острое – точно цепляющее. Короткие слова обволакивают липкими нотками убедительной лжи, будто он способен заставить человека уверовать в то, что чёрное на самом деле белое.       Ночь по обыкновению холодная для второй половины весны и севера страны. Облегчённые под лето кафтаны защищают от холода, но не так сильно, как сейчас требуется. Верно, поэтому Женя получасом ранее принесла один из плащей с воротником из меха лисицы, и сейчас они сидят с Зоей, прижавшись друг к другу и накинув тот на плечи. У костра, разумеется, теплее, а под походным военным мундиром царя могут быть ещё несколько слоёв одежды, но он давно способен и привыкнуть к холоду. А вот почему Адриан, не вздрогнувший ни разу, сидит лишь в одном кафтане, вызывает вопросы. Хочется пожурить самого себя за невнимательность и малую осторожность, но мальчик лишь поджимает губы, игнорируя ленное замечание. – Доброй ночи, маленький Морозов, – слезая со своего бревна, он на мгновение замирает, заслышав обращение. Слова Ланцова не звучат ласково. Они звучат так, будто он способен подружиться даже с камнем на просёлочной дороге. И стоит признать, любой бы другой ребёнок с удовольствием поверил хитрому взгляду карих глаз. Юный заклинатель бросает секундный взгляд на огонь. О неосторожно пнутый незнакомый камень на своём пути можно легко сломать ногу. – Доброй ночи.       Он – не остальные дети. И раскланиваний за словами не последует.

pov Дарклинг

      Темнота леса, точно раскланиваясь, строем расступается, стоит только выйти из-под тени деревьев. Они разбили лагерь в небольшой низине, что делает их не слишком заметными издалека, хотя лёгкое свечение костра независимо от того видно даже с большого расстояния. Половина скромной царской стражи осталась разбросанной среди сосен, высотой с человека валунов и кустарников. Может, они и одеты как солдаты Первой армии, но даже лоск их формы легко выдаёт истинный статус. Ступают они много иначе, двигаются более отточено и говорят приметно малое, чем мог бы любой другой человек, взявший в руки оружие и решивший посвятить свою жизнь службе его царскому величеству. Николай взял с собой минимальное количество людей, чем мог бы любой другой монарх. Может, чтобы привлекать как можно малую долю внимания, а может, в доверии, что его гриши окажутся более дóлжной защитой в случае непредвиденного. Но взять с собой именно членов придворной стражи, предстаёт поистине разумным решением из прочих. Они обучены сражаться, защищать и охранять лучше остальных; и по приезде будут находиться во дворце и нигде больше. А болтать станут меньше любого солдата и лишь в пределах дворца.       Дарклинг переводит взгляд на Адриана, что лениво перебирает одной ногой землю, сидя перед костром, и маленькими глотками отпивает что бы то ни было в его кружке. Думается, мальчик и не подозревает, сколь странно выглядит то, что он сидит на самом краю – подальше от огня. Его чувства и переживания сейчас одной волной на другую нахлёстываются, утягивая всё глубже и глубже... Для него сейчас всего много. Ожиданий, страхов, эмоций, новых понятий и желаний. – Позволите? – Нина плавно обходит стоящую неподалёку палатку. Её уложенные на одно плечо волосы развивает ветер, что за пределами лагеря властвует в полную силу. Она походит на того человека, что повидал достаточно монстров, возможно, даже жил среди них; и теперь её не напугать подобием детских сказок. Но монстры Кеттердама и севера, что выточены из плоти, не одно и то же с монстрами, что сотканы из самой ночи. – Пришли задавать вопросы, мисс Зеник? – Дарклинг поднимает непроницаемый взгляд лишь на мгновение, стягивая с каждого пальца кожу перчаток, и оставляет те на одной из дорожных сумок подле их с сыном ночного укрытия. – Пользуюсь открывшимися возможностями, – одаривает сердцебитка той улыбкой, которая покорила бы любого мальчишку. Она идёт за ним, когда заклинатель подходит ближе к лошадям, а после двигается дальше. И всё же девушка держится на предусмотрительном расстоянии. Разумно. – И пренебрегаете указаниями своего генерала, – безразлично отмечает Дарклинг, смотря вперёд. Взгляни на мир через призму восприятия этих детей, и серьёзные вещи покажутся забавой. Безнаказанным проступком, лишённым последствий. До тех пор, пока они не столкнуться с откатной волной. – Скорее здравым смыслом и своей жизнью, – спокойно пожимает плечами Нина, чуть прибавляя шаг. Большинство сломалось бы, пройдя через плен дрюскелей, холод и смрад Кеттердама, рабский труд, путешествие в Ледовый двор и выворачивающее наизнанку действие юрды-парема, но не эта девушка. Стоит сказать, она будто и была создана связанной с бездыханной смертью. – Вы тогда упомянули мои уникальные способности... – Полезные, – невозмутимо исправляет Дарклинг почти сразу, так что Зеник заметно вздрагивает, чуть ли не делая шаг в сторону. Он снисходительно улыбается, как мог бы самый добродушный командир, но сердцебитку это, как видится, не успокаивает. Она продолжает ступать рядом, но уже будто крадучись и осторожничая в словах. – Полезные? – Нина вопросительно склоняет голову набок, точно пробуя понятие на вкус. – Вы не считаете их исключительными? – Как долго вы изучали Малую науку? – встречно вопрошает мужчина в размеренном тоне, убрав руки за спину и смотря с высоты своего роста. Их природа имеет множество граней, одна из которых всегда может оказаться предметом той самой обманчивой уникальности. – Я не закончила обучение, – говорит девушка так, точно с равнодушием отмахивается, хотя даже в темноте на её лице легко заметить секундную потерянность.       Дарклингу известно, за какие таланты корпориалку отправили в путешествие по миру, откуда она уже не вернулась. И за какие сейчас из Малого дворца отсылают многих юных гришей. Но это и есть одна из проблем. Теория Малой науки была и остаётся тем, что изучают далеко не для полей сражений. Она нужна для того, чтобы человек лучше понимал себя, свою природу и суть. А чем больше ты пренебрегаешь собой, тем слабее становишься. – Корпориалы зовутся орденом живых и мёртвых, чем же тогда ваши способности неестественны? – Но.., – Зеник внезапно останавливается, складывая руки на груди, будто может замёрзнуть. Возможно, так оно и есть. Если заклинатель верно предполагает, что она не использует силу как прежде. Дарклинг не сразу следует её примеру, доходит до ближайшего дерева и, разворачиваясь, оставляет то за спиной незначительной опорой. – Сердцебитам отведено делать нечто мёртвым, а не управлять им. Мы всё ещё работаем с живой материей... – Даже с костями? – ведёт головой мужчина. Корпориалы нередко тренируются на частях животных до того, как им доверяют людей. Это нисколько не ново. – Вначале о юрде-пареме говорили как о том, что меняет сознание гришей, – Нина, кажется, верила в эти слова, но сейчас в них слышится сомнение. – Расширяет, – предусмотрительно исправляет Дарклинг с лёгкостью чайной беседы.       Парем может быть ядом, наркотиком и самой страшной отравой, но это всё ещё всего лишь порошок, созданный руками человека. Учёным, что пытался бороться с тем, с чем бороться не следовало. Любое существо, оказывающееся лицом к лицу со смертью, выйдет за привычные для него рамки во спасение собственной жизни. Не сам ли заклинатель, наречённый Беззвёздным, тому многократное доказательство? – Вы ведь знаете таких, как я, не правда ли? – спрашивает Зеник со смесью подозрения или надежды. В её поставе чудится попытка сделать шаг вперёд, но девушка разумно себя останавливает, поджимая губы.       Знает ли Дарклинг? Он знавал подобных Нине ещё задолго до создания парема. Клетки живые или мёртвые, в чём разница? Это всё всего лишь материя живого, из чего они все сотканы. Материя, что подчиняется корпориалам. Переживших наркотик единицы, но сердцебитка далеко не единственная. И тот факт, что не все из них могут похвастаться соответствующими открытиями в своей силе, уже о многом говорит. Мир гришей ограничен не из-за правил. Он скован чужими предрассудками. Если бы у них была возможность свободно ходить по земле и иметь достаточно времени на обучение, они бы лучше понимали свою суть. Возможно, девушка даже столкнулась с неприязнью со стороны своих же товарищей, но не в том же ли причина? – А царь осведомлён об истинной цели вашего визита? – Скажете, ваши помыслы чисты? – вскидывает без стеснения брови Нина. Она определённо знавала героя, она знавала и убийцу. Возможно, для неё это был один и тот же человек. – Нисколько, – Дарклинг чрезвычайно не любит тратить время попусту. – Мисс Зеник, вы стоите здесь, потому что хотите знать, как вернуть свои прежние способности и при этом не потерять обретённые, – отрезает безотрывно, потому что вопрос далеко не в том, кого он знает. В голосе сквозит истинное равнодушие с ноткой поддельного утомления, словно все эти поучения наводят тоску.       Что в мире бесконечно? Вселенная да человеческая жадность. Но разве жадностью можно назвать то, когда желаешь вернуть тебе принадлежащее и без сожаления отобранное? Сила гришей никогда не была ногами, отрезав которые, ты потеряешь способность ходить. Они рождаются с ней в крови, в дыхании, в каждом ударе сердца – во всей их сути. Это то, что разлито в них при самом творении в сердце мира. Что-то невидимое для клинка. – И вам это не по душе? – заключённый в улыбке интерес теснится с нитями азарта, что цепляются за нависающие сверху ветви. – Я это уважаю, – одним взмахом лезвия утверждает Дарклинг, так что Нина на пару мгновений кажется сбитой с толку, а лес вступает в силу тишиной. Шумом гуляющего меж деревьями ветра и ручья неподалёку.       В его словах сквозит сталь безразличия, вторя чужому молчаливому страху. Он протянет ей руку всего раз, а после они разойдутся – каждый со своей истиной, притаившись под покровом ночи в надежде, что та не преподнесёт им нежеланных даров. Заклинатель разбирает на давно изученные составляющие слова одного из своих корпориалов. Так на его памяти говорили многие, но тот один их последних. Возможно, дело в том, что именно эти слова ему нередко припоминает другой сердцебит. Убивать или лечить? У каждого из нас свой дар. Его нельзя отнять, лишь расширить, взглянуть с другой стороны. Малая наука не терпит низменные человеческие желания, ей требуется холодная голова.       И Дарклинг протягивает руку.

•

      Ткань палатки покрылась влагой и теперь выскальзывает из-под пальцев. Под низ постелен толстый слой лапника, отчего внутри всё пропахло хвоей. Адриан устроился в углу, примостив за спиной одну из сумок. Время близится к полуночи, и он будет зевать и маяться, но дождётся Дарклинга. Сапоги мальчика составлены где-то у входа, кафтан в небрежной манере накинут на плечи, а верхние пуговички рубашки расстёгнуты. В лёгком свечении от костра неподалёку, что доносится через узкие прорези в передней стене палатки, видно плохо, но гадать не приходится. – Белое в дорогу? – мужчина устраивается по центру, ослабляя шнуровку на сапогах. В тесноте приходится постоянно пригибать голову. – Есть ли разница, что стирать? – хмыкает маленький заклинатель, увлечённый собственным подобием игры.       Он испытывает какую-то чрезвычайную слабость к белым нижним одеждам. Особенно к своим рубахам с запáхом и вышиванкам, что вытканы из неведомой остальным ткани и расшиты удивительными узорами. Те подарила Улла. Правда, они ему ещё велики. Адриан любит говорить, что рядом с белым чёрный выглядит ярче и наоборот. Что ж, Дарклинг склонен верить его восприятию красок.       Он минута за минутой наблюдает, как вокруг него стягиваются тени и уплотняются в руках у мальчика. Кролик, что темнее самой ночи. Даже уши подёргиваются. Многие ошибочно думают, что тень в своё время суток даётся легче. Нисколько. Когда всё вокруг соткано из силы, сложнее ухватиться за нечто конкретное. Поэтому Адриан отправляет своего кролика прыгать вокруг Дарклинга. Этот образ животного проще всего, остальные пока ребёнку даются хуже. Обратить тени в оружие намного проще, чем научиться ими искусно управлять. А мальчик заинтересован во втором далеко не меньше. – Создай второго, – велит мужчина, наблюдая то за образом, мелькающим перед глазами, то за руками ребёнка. Когда в ладонях Адриана оказывается второе животное, первое начинает рассеиваться. – Следи за обоими и дыши глубоко.       Мальчик расслабляет плечи, теряя верно ощущение, что за ним кто-то гонится. Он меняет кроликов местами до тех пор, пока не создаёт третьего и не знает, что делать с двумя на каждой ладони и третьим, кружащим по палатке. Дарклинг подаётся вперёд, должно быть, рассеивая один из мороков, и слегка щёлкает сына по руке, чтобы тот расслабил пальцы. Физическое напряжение ему здесь не может. Правда, стоит похвалить за поразительную сосредоточенность, несмотря на то, что у Адриана в голове сейчас картинки собственного дома, дворцов и образы незнакомых ему людей вместе мешаются.       Дарклинг совсем не быстро привык к тому, сколь сын быстро засыпает у его груди, будто он способен укрыть ребёнка от любых кошмаров. Словно не сам мужчина наречён худшим из них, что является не во сне — наяву. И проспит маленький крепко – до самого утра, даже если отец уйдёт, едва начнёт светать. Таков есть удивительный парадокс. С этой руки слетает разрез, делящий живое и нет пополам; эта же пробирает рассыпавшиеся под ладонью волосы, пропахшие костром и расчёсанные перед сном.

•

      Следующий день встречает пасмурным небом, промозглой погодой и запахом болотной сырости. Лес под гнетущей тяжестью серого неба выглядит ещё на пару оттенков темнее. Разговаривают по-прежнему мало, и даже Зоя, кажется, не стремится гневить небеса больше прежнего. Иногда сзади доносится пение Нины. Девушка тянет то уличные, то походные мотивы, независимо отчего за её голосом всегда следует почти всеобщее негодование из-за совсем скромного певческого таланта. Керчия всегда остаётся страной тех, кто меняет маски и костюмы словно перчатки. Их люди живут спросом и предложениями, а подлинники жизни они прячут за уличными развлечениями, плотскими утехами, стенами укреплённых сейфов, погоней за удачей и азартом. В подобном влияние островного государства, что оставляет невидимые шрамы, неоспоримо. И с тем всё труднее понять себя. Возможно, Зеник понадобятся годы. Кому-то потребовался бы день. Ей может повезти, и она найдёт гриша подобного себе. Правда, неизбежно проку в том будет мало. Такова их природа. Люди будут кричать, страдать и упираться, не принимая одну простую истину... Чужое плечо и жилетка для слёз не вытащат со дна пропасти. А рука помощи всегда может столкнуть ещё глубже.       Дарклингу показалось, или слышался звон цепей ночью? Он осведомлён, какое множество самых разнообразных путей испробовал Ланцов в попытках избавиться от скверны в теле. Сказки о древних ритуалах, записи о творениях Костяного кузнеца, слухи о необыкновенных исцелениях... Один способ чудесатее другого. Первые человеку простому по духу не даются; вторые покрылись толстым слоем пыли, измученного вымысла и обмана; а третьи столь скользки на ощупь, что никак не удаётся поймать за блестящий от морской воды хвост. Хочется знать наверняка, попыталась ли Багра со всей высоты многовекового великодушия помочь своему отбившемуся от рук щенку, чья шерсть переливается золотом? Отказала ли или с какими словами признала собственное бессилие? Она не признавала, Дарклинг в этом нисколько не сомневается. Его мать никогда не желала прикасаться к чужой скверне, хотя сама же и была ей создана.       Под конец второго дня, когда уже стремительно начинает темнеть, они сумбурно уходят с дороги, стоит одному из идущих впереди стражей вернуться с донесением о повозке, двигающейся навстречу. Малая доля, свидетельствующая тому, что за несколько десятков вёрст раскинулся небольшой город, признаки жизни которого стали встречаться много ранее. Облагороженные родники с ледяной специфичного вкуса водой, лавки для отдыха, наспех оборудованные охотничьи угодья... В одном из таких дерево стола для свежевания пропиталось кровью животных до карминово-коричневого цвета.       Нину и парнишку-целителя решили отправить в город за продовольствием. Всех остальных даже простым людям признать было бы слишком легко. Без своих кафтанов двое гришей выдают свой подлинный статус разве что лоском здоровой кожи и волос, так что в них сложно признать кого-то, кроме балованных жизнью молодых господ, которыми они предстанут пред чуткими суровыми жителями, затаившимися вблизи севера под кровом высоких лесов.       По возвращении корпориалов они немедленно вновь отправляются в путь, на ходу выслушивая то, что Зеник узнала у местных жителей или подслушала в подобии таверны. Им нельзя задерживаться близ крупного поселения, а в небе уже сгущаются плотные сумерки. Отходить на необходимое расстояние приходится потемну, где темп теряется, а оступиться легче всего. Они все сбиваются в группки по два и три, придерживаясь друг друга. Далеко не каждый сразу понимает, почему в какой-то момент Дарклинг степенно начинает спрашивать с сына вопросы, имеющие сейчас мало смысла. Сколько дней в году, как называется крупнейшая из равкианских рек... Его голос звучит ровно, но цепко – точно безразличный ночной холод, что сковывает их с каждым шагом. Может, им с сыном и есть до неблагоприятных условий малое дело, но уставшим лошадям те определённо приходятся не по душе. – Столица Шухана? – в какой-то момент в своей манере подхватывает Николай сзади, идя нога в ногу с Зоей и Женей. Слова словно звенят, отскакивая от ближайших деревьев и тишины лесных просторов. – Амрат Ен, – отвечает Адриан чуть громче, чтобы его услышали. Дарклингу нет необходимости поворачивать голову, чтобы знать, что сын хмурится. Нет ничего интересного и привлекательного в вопросах, на которые знаешь ответ. – Для чего вы это делаете? – звучит юношеский голос совсем тихо. В нём дрожь страха сменяется неуверенностью. – Чтобы не пришлось петь колыбельные посреди леса на радость суеверным горожанам, – выговаривает Зоя, чья ясность и точность каждого слова сравнима с ударом молнии. – Присоединяйся, Егор, – миролюбиво предлагает юноше-целителю его царь.       Они перебирают пограничные страны, столицы, ордены гришей, известнейшие исторические факты (на одном из таких Дарклинг позволяет уголкам губ подняться в подобии улыбки. Прошлое искажают от человека к человеку. Но что свидетелю тех событий ложные истины?) и даже простейшие математические примеры. – Первый гриш? – в какой-то момент спрашивает молодой человек, которого зовут Егором.       Хочется развернуться, чтобы отметить, как сильно меняется его лицо, когда на несколько мгновений сдавливающая со всех сторон тишина становится звенящей. Так что хруст веток, уханье совы, пыхтение и топот лошадей слышны особенно отчётливо. Дарклинг чужую секунду человеческого ужаса даже спиной чувствует. Сколь же велико непонимание этого юноши... Возможно, тому ровня лишь незнание Нины. – Первый известный гриш, – нарочито исправляя, отвечает Адриан. Заметно, как он слегка приподнимает голову. – Костяной кузнец.       Илья Морозов. Столь близок по крови и так далёк по веку... «Святой гриш». Людям свойственно нарекать нечто недоступное их пониманию праведной благодатью, пока им то угодно. Не Дарклинг ли, наречённый Беззвёздным, наследник Костяного святого – тому первое живое доказательство? Что в мире поистине блаженно? Даже людские молитвы, возносимые к святым в агонии и страхе, полны греха. И в то же время нет ничего сильнее веры. Она живёт даже там, где не остаётся подлинного блага. Потому что верить можно во всё что угодно. А заставить верить в желаемое зачастую ещё проще.

•

      Следующим утром в воздухе колко пахнет сосновой хвоей и пихтой, чей аромат перебивает запах тлеющего костра. Дарклинг открывает глаза, глубоко вдыхая. На улице занимаются первые лучи солнца. Адриан сопит, морща нос во сне, и дышит ровно. Лежащую на спине сына руку заклинатель опускает на пустое пространство подле них. Земля вторит ему породнившимся холодом. Моргает с раз... Два... Что не так? Он закрывает глаза вновь и вслушивается. Совсем рядом слышится треск высоких елей, что укрыли их под своим кровом. Птицы не поют. Лес застыл в безмолвии своих верных обитателей, что даже самое раннее утро своим голосом знаменуют. Где-то слышится привычный хруст ломающихся веток. Что за ним следует? Что это за глухой сдавленный звук? С таким на землю падает что-то тяжёлое, с похожим ломаются человеческие кости, а тело ударяется о землю или само дерево... «Проснись».       Дарклинг садится в палатке и тянется к фляге с водой, выливая немного себе на ладонь себе и зевающему вблизи мальчику, что щурит глаза, не до конца проснувшись. Протерев лицо, мужчина пробирает влажной рукой густоту волос, так что те распадаются гладкими завитками сзади и по бокам. Адриан быстро теряет отголоски крепкого сна и лишь морщится, потому что кипячёная вода за ночь прилично остыла. Он подобно отцу в пару точных движений надевает обувь и затягивает шнуровку своих сапог. Кафтан застёгивает и вовсе – не глядя. Первостепенные умения, в точности доведённые до данных с рождения понятий. Дарклинг надевает себе на плечи уплотнённую накидку, под которой они спали. Та пропахла травами, костром и вымокшей кожей. Оливково-коричневый цвет хоть и укрытием не сослужит, но определённо отведёт внимание. Мужчина без резких движений откидывает ткань при входе в палатку. Рассвет постепенно вступает в силу, отчего небо пестрит различными оттенками серого и ярчайшими звёздами, что всё ещё заметны. Но солнца пока недостаточно, чтобы совладать с темнотой, нависающего в непосредственной близости леса. Внутри всё млеет в искушении, когда тени сплетаются вокруг плотным покровом. Выйти открыто сейчас равносильно команде «огонь».       Дарклинг бесшумно – с царской лёгкостью ступает через их небольшой лагерь, обходя костёр и останавливаясь у одной из палаток, что, стоит только присесть, становится временным укрытием для его высокой фигуры. Он бросает взгляд на лежащих поблизости лошадей. Те тоже проснулись и теперь, изредка моргая, ведут головами, рассматривая местность. Их беспокойство легко осязаемо. На противоположной стороне возведена палатка стражей. И есть мало сомнений в том, что она пустует с того времени, когда должен был смениться ночной дозор. Щёлк... Щёлк-щёлк. Вдалеке переламывается ещё пара веток. Не так, как их мог бы сломить ветер. Тени молчаливо ниспадают к земле плотным покровом.       Дарклинг улыбается, прикладывая указательный палец к губам, когда по щелчку взводимого курка на него направляется дуло мушкета. Сама картина смиренного покаяния у чужих ног, если бы не холодная сталь острейших лезвий во взгляде. – Стреляй, Женя. И я продолжу спокойно спать, – шёпотом приказывает Зоя, чьи кудри рассыпались по белой ткани рубашки. Сафина рядом с ней нехотя опускает оружие, не отводя пристальный взгляд. – Рановато для кровопролития, – Николай ведёт головой, вскидывая брови, и в пару движений застёгивает каждую пуговицу армейского мундира. Он со своими подчинёнными создаёт поистине занимательную картину. – И поздно для дипломатии, – заключает Дарклинг, не стремясь продолжить разговор, и отходит, чтобы проверить палатку придворных стражей. – Дрюскели? – предполагает Ланцов, чей голос из отдаляющейся палатки всё ещё едва слышен.       Царь со своей верной свитой не спал, когда беда нежданно оказалась на пороге. И неизвестно, кто здесь беда большая. Как там нарекли за спиной в очередной раз? Просохший порох. Тот, что перенесли из-за стен дворца прямо в покои правителя.       Палатки царской стражи и правда оказываются пусты, что нисколько неудивительно. Если они разбрелись по лесу, то вполне возможно, что некоторые из них так и не узнают об опасности до первого серьёзного шума. Как только Назяленская покидает своё ночное пристанище, подвязав волосы сзади, поднимается поток ветра в сторону шума. Пыль, лишающая врагов столь необходимой видимости. Просто, но хитро. Имело бы ещё больший смысл, будь земля сухой. Вокруг них становится всё темнее, но тени не густые – почти прозрачные, неподдающиеся занимающемуся рассвету. Дарклинг лишает и себя зрения, но на открытой местности важнее скрыться из видимости. Веет могильным запахом плесени с нотками лекарственных трав. Заклинатель находит взглядом яркий кафтан Нины, девушка что-то обсуждает со своим генералом, пока Женя ступает близ своего царя в направлении шума. Стоит задаться вопросом, почему лишь с одной стороны, почему не окружены... Хотя всё проще, чем кажется. Их нежданных гостей слишком мало. Пришло бы больше, если бы, нет сомнений, дрюскели последовали не просто за двумя подозрительными странниками, что забрели в поселение. Они просто не знают, за кем пришли. Это забавит. Как там сказала Зоя? Удивительный подарок. Что ж, выйдет поистине славная неожиданность.       Дарклинг подмечает, что звуки вокруг становятся иными – более ясными, лишёнными зова ветра. Он не видит Назяленскую, но чувствует потоки её силы, распространяющиеся сквозь лес. Вернее всего, кто бы ни был впереди, он сбит с толку звуковой иллюзией. Походка плавная – та, с которой можно было бы расхаживать по земле, наслаждаясь красотами их природы. Руки заклинателя сложены за спиной, и в какой-то момент он поднимает одну перед собой. Юркие тени извиваются меж пальцами и собираются на бледной коже ладони. Думается, все замирают, когда дальше с левой стороны раздаётся отчётливый глухой удар, а за ним механический щелчок.       На подобной территории выгоднее всего использовать мечи, топоры или кинжалы, потому что сама местность служит жителям Равки преимуществом. Но фьерданцы всегда были такими, особенно с тех пор, как начали активно использовать своё стрелковое оружие. Излишне шумные, громоздкие, необузданные... Равкианский лес их не принимает, извечно противостоя захватчикам. Эта страна всё существование борется наравне со своими людьми, много не хуже солдата любой из армий. Природа всегда остаётся на стороне тех, кто будет пытаться защищать себя и других, имея в руках лишь камень, подобранный с ближайшей дороги. Просто не каждый желает то разглядеть и не каждый способен попросить саму матерь о помощи. Дрюскелей же, может, от простых солдат и отличает уникальная боевая техника, но они всегда допускают одни и те же ошибки. Ступают неосторожно и, главное, вообще приходят на их землю.       Дарклинг стягивает тени к себе, когда звучит первый выстрел, секундной вспышкой мелькая в лесу. Он не старается наблюдать за тем, как Николай и Женя вступают в перестрелку, работая в паре. Где-то слева мелькает бревно, которое, думается, Зоя одним сильным потоком ветра швыряет по нападающим. Пространство вокруг наполняется грубоватыми фьерданскими перекрикиваниями, приглушёнными стонами и запахом пороха. Выходящий из-за ближайшего валуна дрюскель роняет винтовку, стреляя в сторону, когда тени в одно движение расслабленной руки смыкаются на его шее, предоставляя взору самого Дарклинга в свете ранних сумерек. Столетиями изученная картина. Жёлтая борода, светлые - почти прозрачные ресницы, тёмно-серая сборная форма старого поколения. И в другом тоже всегда что-то схожее предстаёт впереди. Секундная надежда в прозрачно-голубых глазах – момент чаяния собственного сумасшествия. Всего миг прежде, чем каждый из охотников падает на колени, беспрерывно вознося молитвы своим чудаковатым богам. Но они не встретятся с Джелем, умерев от его руки. «Evige ønskir vandrung en rkenen», – принадлежащими северному народу словами мысленно стелет заклинатель, когда фьерданец тянется за кинжалом на поясе. Дарклинг такой милости ему не окажет. Сила стекается к руке, когда он делает один ленный взмах рукой, от которого чужая шея изворачивается с неестественным хрустом. Клинок падает следом, чужое грузное тело оседает на землю, а губы застывают в незаконченном вознесении славы своей стране.       Ещё один оказывается за самим валуном, а когда тени плотным покровом окутывают его голову, дрюскель с булькающим хрипом и кровью на губах падает замертво. Тонкий осколок кости в его шее мгновенно возвращается в руки хозяйке. Дарклинг не поднимает взгляд на Нину, замечая справа мелькание тёмных силуэтов. Надо же... Редкая картина, как отважные фьерданские воины – гордость своего королевства, пускаются в бега. Верно подпитываемые надеждой суметь доложить ужасающие новости своим предводителям. Мужчина ступает на один из плоских валунов близ себя. Хоть и дрюскели зачастую медлительны в силу своей крупной комплекции, за ними не придётся бежать. Дарклинг безразлично складывает ладони перед собой, чувствуя, как бурлящие потоки силы разливаются по всему телу, а пространство вокруг наполняется отголосками грома, приумножаясь эхом в лесу. Разрез слетает с руки, задевая несколько деревьев вместе с иссякающими жизнями двух охотников. Независимо от того округе стало известно об их маленьком беспорядке ещё в тот момент, когда раздался первый выстрел.       Нога едва ли не проезжает по мшистому склону камня под ногами, когда плечо рассекает тупой болью, а в округе разносится ещё пара выстрелов. Заклинатель лишь ведёт левой рукой, продолжая идти дальше и замечая Зеник у одного из царских стражей. Она закрывает лежащему мужчине глаза, одними губами произнося ведомые лишь ей слова. Молитвы о милости святых, как же... У прислужника разбита голова, а лежит он так, будто двигался в сторону лагеря. Должно быть, один из тех, кто служил в ночном дозоре.       Рядом с Николаем, у которого, кажется, даже воротник мундира не помялся, сейчас находится его целитель, Женя и один из стражей, что почти сразу уходит, выслушав указания своего царя. Ногу зацепило, отчего теперь по тёмной ткани брюк расходится красноватое пятно. Частое происшествие для тех, кто предпочитает традиционную военную форму. – В-ваш, ваш.., – заикается юноша, когда Дарклинг проходит мимо. Заклинатель заинтересованно склоняет голову набок, поворачиваясь к корпориалу всем телом, отчего тот мгновенно отводит взгляд, поджимая губы. Он сидит на коленях, пока Ланцов опирается спиной на дерево, сложив руки на груди и с хитрым блеском в глазах наблюдая за своим гришом, пока тот залечивает касательную рану на бедре. Женя подаёт ему очередной пузырёк. – О-о-он... – Святых ради, Егор, – бранит Сафина без недовольства, но со свойственным тому утомлением. Парень не боится Дарклинга. Он просто боится. Оружия, смерти, запаха, что за ней следует... Сейчас целитель не может вымолвить даже слово, хотя его руки не дрожат. Он знает своё дело, несмотря на то, что плохо мирится с подлинным страхом. – Говори, – звучит твёрдо и ясно, как очищенных от снежной крошки лёд. Руки Жени вздрагивают. – В-ваш сын там... Он-н в порядке, – на выдохе выговаривает юноша слова, что могли бы быть трогательными, и указывает в сторону их лагеря, следом утирая рукавом кафтана пот со лба. Возможно, со стороны взгляд Дарклинга покажется даже обманчиво снисходительным. Что-то в этом есть.       Они отошли на приличное расстояние от лагеря, отчего сейчас лес уже озаряется множеством желтовато-розовых оттенков рассвета. Адриан и правда сидит у давно потухшего костра, жуя, думается, ириски, которыми с ним вчера поделилась Нина. Несколько стражей неподалёку оттаскивают ещё одного дрюскеля подальше от лагеря. У них нет возможной роскоши взять пленных. Сжечь тела тоже – лишь оставить, хотя о тех отправят весточку в ближайшие поселения. Земля хоронить всё равно не позволит. – Этот целитель странный, – говорит мальчик, смотря словно в пустоту, когда они оказываются в своей палатке. – Что же в нём такого? – интересуется Дарклинг, доставая из сумки плоскую баночку, в коей хранится мазь с сильным травяным запахом. Он хорошо знает, в своих мыслях проще, там картинки в самые красочные образы строятся, и мысли следуют друг за другом так, как ты сам пожелаешь. Но Адриану необходимо уметь говорить. А подобные способности не приходят с кровью. – Какой толк оставлять ему оружие, если он не может им воспользоваться? – он складывает снятую рубашку у себя на коленях. Его кожа кажется почти прозрачной – белой с тёплым розовым оттенком, где виднеются голубоватые ниточки вен и сосудов.       Дети нередко особенно чувствительны к окружающим людям, но этот ребёнок читает чужие чувства и способности как подетально с особым трудолюбием отрисованную карту. Исключительная проницательность. Адриан неограничен в пище. Отец, скорее, сам есть не станет, чем будет подобным образом беречь продовольствие, но мальчик действительно некрупный для своих лет. Хотя эта отличность уйдёт во время периода активного роста. Он рассматривает серебряные завитки полумесяца у себя на шее, будто видит собственный медальон в первый раз. Дарклинг разворачивает его спиной, осматривая краснеющую гематому на одной из лопаток. – Я укрыл нас в тенях за одной из палаток, когда в лагерь пришёл дрюскель. А этот корпориал всё пытался оттащить меня подальше, выдав нас, – фыркает Адриан, жмурясь, пока отец отточенными движениями втирает мазь в его спину. Его глаза слезятся от резкого запаха, и он вновь морщит нос, будто один из тех кроликов, которых заклинатель держал на ладонях в одну из предыдущих ночей. – И что ты делал с тем охотником? – Ослеплял его, стража довольно быстро пришла на шум, – пожимает плечами мальчик, говоря о том, как о чём-то простом и мало способном нарушить пришедшее с первым младенческим криком восприятие мира.       Дарклинг находит это знакомым. Нисколько не быть удивлённым смердящими смертью и громкими грубыми мужчинами, что в два раза тебя выше и крупнее ещё в несколько раз. Но притом поистине бояться чего-то другого. Более простого, а от того неподвластного и бесконтрольного. Даже к самым неистовым ужасам можно привыкнуть, ведь те не посмотрят на возраст, сковав в своём пропащем дыхании.

pov Адриан

      На третий день местность начинает сильно меняться. Лес становится всё более редким, каждое новое дерево ниже прочего, узкие речки сменяются небольшими озёрами с чистой ледяной водой и чёрным дном, усыпанным мелкими камешками. А по земле всё чаще рассыпаны различные причудливые травы, а не скромные цветастые мхи и лишайники. На голых после зимы деревьях завязываются пышные почки, а ветер всё сильнее обозначает себя приметным запахом свежей зелени.       Если в светлое время суток, они не находятся в дороге, отец занят бесчисленными отчётами и письмами, что он получает, думается, с каждой точки этого мира, а в определённое время и сам отправляет не меньше. На многих из них самые разные печати иных цветов, а значительная часть и вовсе выполнена на тех языках, к изучению которых мальчик ещё не притрагивался. Однажды Адриан видел в руках отца непривычно выбеленную бумагу с затемнёнными чёрной краской уголками и переливающимся блеском страниц. На свету та проявляла себя россыпью звёзд и синеватых линий, похожих на волны. Правда, ребёнок, выглядывающий из-за плеча родителя, не понял ни слова, написанного на бумаге. Язык был похож на керчийский, но и не был одновременно. Доставать собственные книги не хотелось, влажность могла легко их испортить. Поэтому большую часть своего свободного времени юный заклинатель проводит, вытягивая из теней всё новые и новые формы, находя более удобные и полезные.       Их с отцом сила не есть что-то конкретное. Инфернам нужно то, что будет гореть; у Проливных есть их вода, а у Шквальных воздушные течения. Но тень есть живой подвластный поток энергии противоположной солнечному свету. Его можно усиливать, можно и ослаблять, рассеивая до едва заметной дымки, чувствуя, как сила разливается по телу искрящимся потоком тепла. Это ощущается легко и естественно... Равно в той степени, как и поднять руку, сделать шаг или перевернуться; как сделать вдох свежего воздуха или заплакать. В сравнении его способности могут показаться смехотворными, нежели умения Дарклинга, и Адриан нередко спрашивает и его, и самого себя, почему ему не даётся тот же разрез. Но ведь дело никогда не было только лишь в скрытой силе. Вопрос в тренировках, оттачивании мастерства и искусности. В том, чтобы чувствовать собственное тело и каждое мановение силы, которой оно обладает. Адриан рассматривает тени, плывущие вокруг него и переливающиеся в солнечном свете. Что для него большее укрытие – день или ночь? Они уникальны по-своему.       Под вечер третьего дня с возвышенности показывается предместье искомого ими городка, что носит неприметное название Старолин. А ещё дальше в тумане виднеются лишь верхушки смотровых башен, чьи взоры обращены к северу. Они по-прежнему идут в направлении Сикрузоя, но теперь всё больше смещаются в сторону Ос-Альты, как можно сильнее отклоняясь к югу страны. Царь Николай в это время чаще обычного сверяет карты. И, кажется, он солидарен со своей свитой в том, что нет смысла вновь разбивать лагерь и пережидать ночь в лесу. Сделают лишь привал и пойдут дальше.       Они останавливаются в озёрной долине, что находится позади Петразоя. Хоть и в это время года природа наделена красотой не в полной мере приметной, Адриан жалеет лишь о том, что они пришли сюда уже потемну, и он не может разглядеть всю очаровательность местности. За Старолином – дальше на север, наверняка ещё лежит поздний весенний снег.       Сейчас мальчик спускается по крутому прибрежному склону, что ведёт к одному из здешних водоёмов. Где-то вдалеке слышатся шорохи ночных животных и птиц, шумит ранняя листва. Диск воды, предстающий впереди, залит одним лишь беловатым светом, а на воде играет лунное отражение. Ребёнок уже вычистил зубы и обтёрся полотенцем, вымоченным в воде с добавлением эфирного масла, как они делают это зачастую на ночь, но остаётся то, с чем он не может справиться сам. Холод здесь прежне пробирает до костей, но, не извечно противостоя тому, телом завладевает внутреннее тепло.       Дарклинг сидит на коленях у воды, зачёрпывая ту в ладони и следом пробирая пальцами свои смоляные волосы, так что в лунном свете с его фарфоровой кожи лица стекают капельки воды, что похожи на россыпь хрусталя. Взгляд светлых ясных глаз из-под чёрных ресниц сейчас предстаёт наиболее острым. Озеро, без сомнения, ледяное. Горячие источники находятся много ближе к горам.       Адриан оставляет свои вещи в непосредственной близости и садится совсем рядом, складывая ладони на коленях и рассматривая их изображения, рябящие от нагоняемых ветром и брызгами волн. Его рубашка с запáхом, что завязана у пояса, на водной глади выглядит не менее ярким пятном, чем лунный диск поблизости. Сложно не признать их с отцом ужасающее других сходство. Но правда есть в том, что никто не желает присмотреться. Когда то необходимо, Дарклинг может иметь выражение лица юноши, которым он и выглядит, но сейчас отражение его взгляда столь же ледяное и беспощадное, сколь и вода в озере поблизости. Тогда же как в глазах Адриана поигрывает блеск схожий со звёздами на нависающем сверху небосводе. Мальчику нравится думать, что из-за их связи он в тот или иной момент знает, о чём думает отец. Но это далеко не всегда истина, сколь бы та не была желанной. А иногда ребёнку и вовсе не удаётся уловить его мысли, будто те являются одними из редких прекрасных животных, которых уже довелось встретить или ещё только предстоит. Взгляд... Улыбка. И это вовсе есть не главное, чем они отличаются.       Дарклинг набрал в бурдюк тёплую воду, остывшую после костра, и сейчас поливает ей голову сына, склонившего голову над озером. Другой ладонью, покрытой пеной от щелочного мыла с несильным ореховым масляным запахом, он пробирает его волосы. Говорить не хочется, в таких местах всегда будто дышать становится тяжелее, а тело сковывает невидимыми нитями. Хочется спать, отчего Адриан в который раз зевает. Отец говорит, что он может подремать, пока они пойдут дальше спокойным шагом. Теперь лучше перебраться в седло к Дарклингу, чем свалиться со своей лошади. Кобыла мужчины много своенравнее, и мальчику нравится прислушиваться к её шумному дыханию и, кажется, недовольному фырканью, но, прижавшись спиной к груди отца, он не может противиться сонливости. В чьих бы ещё объятиях он мог спать наиболее крепко? – Парень проспит всё веселье, – слышится где-то совсем рядом голосом господина Ланцова. Адриан присматривался к нему каждое утро и каждый вечер. Но ни отца, ни, кажется, верных подчинённых короны не беспокоит чужая иная ипостась, что сейчас точно скрылась и выжидает, норовя напасть. Возможно, царь и сам тому удивлён. Возможно, мальчик чего-то не понимает. – А вы всё зрителей ищите, ваше величество, – следует за своим властителем госпожа Сафина. – Что может быть чудеснее подлинного восхищения?

•

      Адриан просыпается от сильнейших порывов ветра, что шумят вокруг, почти царапают нежную кожу щёк и сперва мешают дышать. Голова ощущается тяжёлой, а глаза открывать тяжело, как это всегда бывает, когда спишь хоть и крепко, но слишком мало или наоборот много. Дарклинг держит сына на руках (точнее ребёнок теперь фактически сидит на одной из них), а его лицо глубоко спрятано за капюшоном плаща. В такой же завёрнут и сам мальчик, что сейчас щурит глаза ото сна и обнимает отца одной рукой за шею, пока зрение привыкает всё к той же темноте ночи. Ему кажется, или звёзды стали ближе? И откуда взялось это покачивание, сопровождающееся скрипящими звуками? Адриан чуть оглядывается вокруг себя, понимая, что они стоят у борта в носовой части корабля. Должно быть, на одном из тех летающих суден, что он видел во снах, или тех, что представлял, пока о подобных рассказывал отец. Мальчик выглядывает за плечо Дарклинга, замечая на карме двух шквальных, что, подняв руки, сильнейшими потоками воздуха раздувают широкие паруса. Он даже не сразу обращает внимание на Нину, стоящую рядом. Не без труда удаётся вытащить руку из кокона плаща и потянуться ближе к бортику. Хватка на бедре становится крепче, но Адриан и сам хорошо держится за отца, слегка перевешиваясь за край. На мгновение кажется, что он всё ещё спит...       Нет ничего приметного в скрытой тьмой местности на далёком расстоянии, но эта дивная истина, что они действительно перемещаются в воздухе и чувствую себя вполне уютно... Их родная Равка является первой и единственной страной, освоивший воздушный транспорт. Многие страны могут использовать гришей, но для подобного недостаточно просто их уникальной силы. А корабли, похожие на этот, остаются продуктом уникального судостроительного мышления, секреты которого, думается, держатся в строжайшей тайне. Кроме того, недостаточно просто раздувать паруса, команду необходимо обучать специальным образом, чтобы успешно добираться из одной точки в другую. Адриану стоит припомнить, что Дарклинг тоже расхаживает на подобном впервые, хоть и видел их множество раз и обладает некоторыми чертежами. Он мало обладает способностью к восхищению, но уважает столь занимательные вещи.       Раз Нина выступает с ними, верится, они единогласно решили не обозначать своё присутствие на виду экипажа, чтобы люд потом не болтал невесть о чём. Сложно судить о возрасте гришей, поддерживающих их полёт, но мальчик мало сомневается в том, что они молоды. Может, шквальные или другие гриши и почувствуют их с Дарклингом присутствие рядом, но кто подумает о человеке, что уже с десяток лет должен быть мёртвой сказкой с неутешительным концом, как о том, кто стоит на борту с маленьким ребёнком, в близости с незнакомой им сердцебиткой? Вещи зачастую бывают совсем неприметными, если ты поистине в них не веришь.       Перспектива провести весь следующий световой день в каюте не кажется такой уж ужасной, когда всё тело изнывает от продолжительной езды верхом; а незначительная травма хоть и заживает быстро, но доставляет беспокойство. Будь возможность не скрывать своё существование, тенью скользя по судну, Адриан с удовольствием бы сел рисовать у бокового борта корабля, рассматривая пейзажи Равки сверху. Это не похоже на обычное морское путешествие. Корабль покачивается иначе и на борту не пахнет топлёным китовым салом. Следующим утром маленький заклинатель садится в углу кровати, разложив перед собой несколько книг. Это никогда не были просто учебники, атласы или исторические сборники. Отец мало признаёт современные книги, зачастую находя в них расхождения с реальностью, поэтому перед мальчиком зачастую лежат самые разные старые издания с причудливыми обложками. Многие из них Дарклинг вытаскивает из своего личного собрания, некоторые из закрытых отделов библиотеки Кеттердама. К их значительной части Адриан не притрагивается за незнанием языков. Другие же читаются с трудом из-за замысловатого повествования, но ему нравится всё, что удаётся прочитать. Малая наука, история, основы астрономии, алгебра и география, принципы всего живого...       Следующей ночью, юный заклинатель мало понимает, что ему сниться. Это не походит на то, что могло бы страшить его. Что это? Серые сырые стены с запахом плесени, гнили и непонятного ему масла. Покрытые толстым слоем пыли лавки. Образ закованного в цепи Санкта-Ильи с ошейником и оковами в триптихе на алтаре. Незнакомое подобие церкви и смехотворный образ предка. Он совершенно не такой, каким его изображают. Но ведь в молитвах то, во что веришь, так или иначе обретает правдивый смысл?       Адриан оглядывается вокруг себя, не понимая окружающего места, что будто сжимается вокруг. Неподалёку стоят позолоченные подсвечники, висят лампадки, но ни один фитиль незажжён. Откуда-то доносится частый звон колокола. Что он ощущает? Ему незнакомы эти чувства. Его детские желания просты и понятны. Учиться, без утайки использовать свои силы, понять свою мать, знать, что такие как он свободны и находятся в безопасности... Но те, что пронизывают сейчас – это не его желания. Морозовы не чают имена святых, но в этот момент Адриан может поклясться, что его маленькое хрупкое тело сковывает глубокая и незнакомая ему вера, вспыхивающая светом тысячи звёзд. Светом, что исчезает столь же быстро, сколь появляется, будто озарение было всего секундным. Во что он веровал? Вернее, во что веровал не он. Что-то в этот момент в представшем месте изменилось. Застыло в осознании. Насколько давно это было? «Обрушьте», – звучит скудно знакомым женским голосом, на который мальчик не успевает обернуться.       Адриан поднимает голову к купольному потолку в тот момент, когда он начинает обваливаться прямо на него.

•

      Дарклинг будит его после полуночи, веля одеваться, а сам уносит некоторые сумки, думается, обратно в специальный трюм, в котором содержаться лошади. Это кажется удивительным – преодолевать такие расстояния настолько быстро. На палубе рядом с ними держится не только Нина, но и тот целитель – Егор, стоит подле, выглядя более уверенным, словно он мог привыкнуть. Даже Зоя иногда показывается поблизости. Откуда-то доносится голос царя Николая. Его капитанские навыки в управлении командой впечатляют, и он однозначно уверен в своём деле.       Они с отцом вновь устраиваются в носу корабля, а Адриан забирается к нему на руки. Выглядывая из-за плотной ткани капюшона и плеча Дарклинга, он наблюдает за происходящим на палубе. Где-то мелькает светлая голова господина Ланцова, а людей больше, чем мальчик видел в прошлый раз. Экипаж готовится к прибытию. Интересно, скинь заклинатели капюшоны и развернись к ним лицом, насколько сильный хаос поднимется?       Должно быть, чем ближе они подбираются к столице, тем больше поселений и деревень попадается на пути. Иногда Адриан может различить их тусклые огни, а иногда те совсем неприметны. Даже воздух близ города другой. Сухой и более лёгкий. Дарклинг перехватывает сына иначе, стоит им немного снизится, а мальчик приглядывается к скоплению огоньков впереди. И только когда они подлетают ближе, становится ясно, почему свет так плохо виден. Со столь далёкого расстояния, он скрыт высокой, простирающейся в обе стороны каменной стеной с многочисленными укреплениями, Адриан на мгновение позволяет себе залюбоваться аккуратными смотровыми башенками и небольшими колокольнями. Зачем дозорным смотреть наверх, если угроза может прийти лишь по земле? Но мальчик всё равно чувствует, как сила отца собирается под ними. Для присутствующих поблизости она останется незамеченной, а для жителей столицы корабль на небе предстанет одним беззвёздным пятном.       Юный заклинатель не может отвести взгляд от находящегося за бортом, когда они пролетают над знаменитейшими двойным стенами Ос-Альты. Город-крепость. Уникальное историческое сооружение. Со стороны никогда так легко не скажешь, насколько это место хитро устроено. Адриан не перестаёт рассматривать пролетающие внизу, прижатые друг к другу домики, из окон которых иногда доносится слабый свет; и округлые торговые площади, пустующие в ночи. От резкого встречного ветра слезятся глаза. Картинка резко сменяется, когда они пролетают широкий канал с заметными даже на высоте лодочками, справа и слева раскидываются мосты. То тут, то там мелькают купола и колокольни часовен и церквей. Мальчик совершенно отчётливо подмечает освещённые фонарями парадные площади с многочисленными фонтанами и широкие бульвары. Когда взору открываются самой разной красоты министерские дома, кажется, что земля начинает приближаться. Отчасти так оно есть – царские угодья, окольцованные столицей, находятся на возвышенности, поглощённые паутиной бесконечных гравийных дорожек. И именно сами владения приближаются к кораблю.       Адриан мало понимает, как кто-то может смотреть на столичные власть имущие дома, не задержав дыхание, чтобы не мешало. Дворцы огромны и величественны. Не отводя глаз, он вспоминает, каждую из рассказанных Дарклингом историй и тайн, что хранят эти места. Мальчик невольно расправляет плечи. Золотые купола буквально нависают над ними в своей важности. И ему истинно кажется, что он может различить каждую статую из белого мрамора на террасах Большого дворца, стоит им пролететь в достаточной близости.       Но его взглядом в одно мгновение завладевает иное величие. Изящные деревянные своды и арки. Резные ставни уходящих в несколько этажей окон. Хрустальная прозрачность одного из куполов. Это место выглядит точно вышедшим из сказки. Адриан столько выискивал образы Малого дворца, нашёл бесчисленное количество изображений, но ни одно в достаточной степени не походило на настоящее. Он ловит себя на том, что прикусывает нижнюю губу и сильно сжимает ткань плаща на спине отца. В такие моменты кажется, что Дарклинг лишь наблюдает, подмечает каждую деталь в поведении сына и издавна знакомом ему городе. Слишком много собственных чувств и мыслей, чтобы прислушиваться ещё и к чужим.       Они с достойной плавностью садятся на воду озера, что простирается за дворцами. Экипаж непривычно даже старшему заклинателю ведёт себя тихо, думается, стараясь не привлекать внимание дворцовых слуг. Хотя, что может быть приметнее белых парусов, развивающихся над водой в золотом свечении дворцов, несмотря на собственные всевозможно потушенные огни. Они с отцом сходят с корабля на незамысловатый причал одними из первых. «Он не потеряется. Идите отдыхать, Нина», – слышится где-то совсем рядом голосом Зои, пока Адриан не стремится перестать оглядываться вокруг.       Слева предстаёт прямоугольное здание школы, что сейчас верно пустует. Стоит им сойти с причала, Дарклинг опускает ребёнка на землю, ступая медленнее, чем мог бы. Отовсюду доносятся различные звуки, так что не удаётся сосредоточиться на чём-то одном. Мальчик рассматривает лес, что раскидывается за школой и тянется по противоположной стороне озера, храня своих обитателей, пока не переходит в открытую местность. Ему хочется вновь приблизиться к берегу, чтобы рассмотреть заурядные, но столь значительные постройки. С другой стороны озера павильоны заклинателей выглядят как белые коробóчки.       Чем сильнее они приближаются к Малому дворцу, тем выше он выглядит. Нина с юношей-целителем держатся на почтительном расстоянии, а в какой-то момент и вовсе уходят вперёд, растворяясь в ночи. Вблизи зданий отмечается тропа, что ведёт к берегу, на котором тренируются эфиреалы, и уходит дальше в лес. Сложно перебороть желание присмотреться. – Постой, – велит Дарклинг, как только они выходят на покрытую гравием дорожку, что похрустывает под подошвами сапог. Его взгляд предстаёт холодным. Иным, но знакомым.       Он присаживается перед сыном, и только сейчас Адриан замечает, что отец снял свой плащ и теперь несёт тот в руке. Его волосы аккуратно ниспадают густыми волнами с обеих сторон, а кожа лица и глаза отливают каким-то неясным едва заметным сиянием. Мужчина легко подцепляет застёжку у ребёнка на шее, снимая с его плеч верхние одежды и поправляя воротничок чёрного кафтана. А следом стягивает с волос мальчика ленточку, отчего те распадаются россыпью чёрных змеек за ушами. Тот прямит спину и расправляет плечи, когда отец встаёт и смотрит на него сверху вниз. – Добро пожаловать в Малый дворец.       Может, Дарклинг и не из тех, кто желал бы, чтобы его наследие ходило по их проклятой земле. Но это место было им создано для таких, как они. И провести он может маленького заклинателя только как своего сына. Мальчика в чёрном с большими умными глазами – того, кто слушает особенно внимательно, чувствует больше другого и запоминает сполна. Они не рождены для того, чтобы склонять голову, но способны уступить, когда то необходимо.       Адриан замечает, что отец теперь даже ступает иначе. Его походка плавная и неспешная, но со свойственной тому твёрдостью в шаге. Мальчик же чуть ли не подбегает к стене Малого дворца, что высится над его головой. Он прикасается к искусной резьбе с такой аккуратностью, словно боится, что орнамент из птиц, цветов и невиданных животных может исчезнуть прямо под его пальцами. Сложно разглядеть блеск перламутра без дневного света, но творение и без того предстаёт воодушевляющим. Дерево под руками уникально по-своему, его свойства изменены десятками талантливых фабрикаторов несколько веков назад. Можно сжечь убранство Малого дворца, но он сам сгореть не может. Это здание хранит сполна истинных чудес. Адриан догоняет Дарклинга, держась поручь. И когда они обходят здание с одной из сторон, он подмечает множество окошек общежитий гришей. Ни в одном из тех не горит свет. Стоит припомнить, что уже за полночь, хотя от прежней сонливости остались лишь смутные отголоски.       Мальчик подмечает вооружённых стражей, когда они поднимаются по ступенькам и входят в тёмную прохладную приёмную, в которой коридоры расходятся в несколько сторон. Он точно заворожённо разглядывает всё вокруг, когда следом они попадают в просторный шестиугольный зал с четырьмя длинными массивными столами, стоящими квадратом по центру. Кто-то зажёг свечи в изящных светильниках. Пол выложен каменными плитами, вдоль стен тянутся печки с изразцами, а сверху нависает точно парящий в воздухе купол, озаряющий пространство своим тёплым золотым сиянием. Адриан даже в приглушённом освещении с удивлением находит, что он не идеален. В золоте виднеется продолговатый шов. Кто мог исказить подобное творение?       Верхняя бóльшая часть стен покрыта тем же орнаментом, что и стены снаружи. Правда, здесь он объёмный, так что к каждому лепестку можно прикоснуться. Мальчик стремительно в нетерпении подходит к резным чёрным дверям, где за лозами винограда и бегущими животными прячется их символ. Дарклинг толкает те ладонями, проходя внутрь и сворачивая направо по тёмному коридору. Адриан чувствует. Может пройти хоть столетие, но его отец всё ещё будет передвигаться в этих стенах даже на ощупь.       Зал военного совета. Средоточие вековой борьбы за свободу, власть и безопасность. Мужчина зажигает, видимо, заправленные ночные лампы и подсвечники, венчающие стол. Когда помещение озаряется тёплым светом, мальчик невольно охает. Есть малый интерес в дорогой мебели... Он подбегает к одной из стен, где разворачивается древняя, выжженная на шкуре животного карта всей Равки. Она объёмно расписана ещё на староравкианском. Циркев Два Санкт-Елизавета. Удоли двоу стуба. Почивалыштье розувернику...       Адриан улыбается и отчего-то подпрыгивает на месте, когда в некоторых уголках морей находит русалок. Сколь много людей смотрели на эту карту и не понимали истинных значений? Он с упоением заглядывает на стол и пробегается взглядом по стеллажам. Сколько всего хранят эти стопки бумаг и бесчисленные свитки? На лице Дарклинга играет полуулыбка. Он, разумеется, догадывается, кто позаботился о сохранности проклятых Еретиком палат. Но для того, чтобы разбрасываться подобными догадками, время слишком раннее. – Ты оставил это место таким же? – интересуется мальчик, когда они попадают в большую официальную гостиную, где пахнет пылью. Каждый предмет мебели буквально вспыхивает красками, когда зажигается свет. – Более живым.       Какое количество несоответствующих деталей подмечает внимательный взгляд Дарклинга? Двери, что теперь предстают взору, походят на одни из самых высоких, что Адриан успел повстречать за свою крохотную жизнь. Он осторожно ведёт пальцами по серпам луны, что сделаны из обработанной кости с холодным оттенком. Сколько не отворяли эти двери? Независимо от того петли не издают ни звука и поддаются легко. Мальчик глупо утаскивает с ближайшего стола закрытый стеклянный подсвечник с огоньком внутри. Привычный шестиугольник и резные стены из тёмного дерева, чьи рисунки лишь предстоит изучить. Он радуется, находя, что полки в комнате не пустуют – они заставлены книгами. Возможно, не теми, которые Дарклинг бы действительно берёг, но, думается, считал необходимыми в определённое время. Кровать с иссиня-чёрным тяжёлым балдахином выглядит совершенно необъятной.       Вернувшись, видимо, из пустующих покоев стражей, отец забирает у него единственный источник света и достаёт оттуда свечу. Всего секунду кажется, что он подносит её прямо к стене, но потом Адриан подмечает завитки кованой стали подсвечника на высоте роста взрослого человека. Такие расположены на каждой стене шестигранника, кроме тех, что скрыты постелью или другими предметами мебели. Стоит комнате озариться светом, мальчик взирает к обсидиановому потолку, что отливает оттенками синего и фиолетового. Повсюду виднеются перламутровые вставки, что составляют целый ночной небосвод. Адриан, наверное, не сможет заснуть под звёздным небом, пока не изучит каждое светило.

pov Николай

      Шаги гулким эхом разносятся от паркетного пола по одному из коридоров Большого дворца. Свет от бра на стенах по ночам приглушённый, но помещения, исполненные в светлых тонах, не позволяют прижиться мраку, что не терпит вычурной роскоши. Николай ступает на второй этаж по широкой лестнице из белого мрамора, что устлан голубой с золотом ковровой дорожкой. Он проходит дальше, пропуская многие покои и игнорируя высокие арочные проходы, что ведут в самые разные залы. В конце коридора его встречают двойные двери с отполированными ручками. Лакеи мгновенно пропускают своего царя внутрь, где в лицо ударяет запах старых книг, бумаги и чернил. Библиотека здесь не столь же роскошна, сколь в Малом дворце. Первый представший пред взором этаж, что исполнен бесконечными стеллажами из дорогого дерева, лишён окон и вредного старым писаниям в киóтах солнечного света, чего нельзя сказать о втором. Николай чуть спешно взбегает по лестнице, нисколько не сомневаясь в правильности своей догадки. Шелест бумаги был слышен уже внизу.       Здесь напротив вытянутых окон стоят диваны и кресла, обтянутые самыми разными роскошными тканями, но именно эта девушка их всё время игнорирует, садясь на широкий заниженный подоконник с нескольким подушками. К её уголку всегда пододвинут один из столиков, чьи ножки расписаны золотом. На нём по обыкновению располагается лампа с мерцающей свечой; различные государственные бумаги и читаемые ныне книги. – Не устану задаваться вопросом, спишь ли ты вообще, – беззлобно говорит Ланцов, переставляя одно из кресел и садясь прямо напротив своей советницы, взгляд которой не отрывается от бумаг. Возможно, стоило по прибытии урвать себе минутку покоя, но когда он выбирал проще? – Будешь уделять мне столько внимания, я стану бахвалиться так же, как и ты, Николай, – утверждает София в своей ворчливой манере. – И Зое придётся придушить кого-то из нас во сне, – следующий за тем мягкий перелив смеха, кажется неестественным, видимо, из-за усталости. – Уверен, она сделает это с большим удовольствием, – соглашается Ланцов, представляя разъярённую девушку, чьи изящные пальцы сомкнуться вокруг его шеи. Он стягивает с рук прискучившие за время их путешествия перчатки, рисунок чёрных вен уже нисколько не приковывает взгляд, и оставляет те на подлокотнике. В кармане подворачивается кольцо, которое он забрал из своих покоев. Что от того толку, если за тканью в любом случае не видно? В какой-то момент мужчина не без интереса вскидывает в подозрении брови. – И ты даже не подсмотрела? – Что нового я там увижу? – пожимает плечами госпожа советница, впервые поднимая взгляд. Если она прячет ужас за полнейшим безразличием и свойственным ей упрямством, то, стоит признать, мужчина восхищён. На белом полотне её рубашки сейчас особенно ярко выделяется расшитый золотой нитью синий жилет, что в такие моменты кажется особенно тёмным. – Судя по тому, что я не услышала раскаты грома, твои способности в переговорах превосходят все ожидания. – О, ты называешь эту прелестную беседу переговорами? – Николай улыбается почти добродушно. С такой же улыбкой он мог бы миловать очередного дезертира. – Держу пари, Зоя с завидным упорством пыталась умереть, – лишь отмахивается София, возвращаясь к своей работе. Её тёмно-русые волосы сейчас едва касаются плеч и собраны по бокам парой шпилек, чтобы не лезли в глаза. – Есть ли то, в чём она не преуспеет? – Ланцов в неподдельном очаровании склоняет голову набок. Он хорошо знает, как бы она о себе не говорила, эта девушка перед ним ненавидит бумажную работу. Но в ней всегда это было – эта едва ли нелепая преданность выделенному ей делу, сколь бы скудным то ни было. Николай предпочитает напоминать себе о том, с кем имеет дело всякий раз, когда его советница ругается над очередной стопкой документов после собрания министров. – Только Дарклинг не станет ломать об кого-либо зубы, – без запинки утверждает София. Она выглядит уставшей и даже, возможно, больной со своими впалыми щеками. А за одеждами заметна острота её плеч. Приходится себе напомнить, что девушка всегда такая, как бы они ни пробовали помочь. А зачастую та и вовсе отказывается от поддержки. – Он просто схлопнет пасть и жевать не станет, – об этом они осведомлены хорошо, как никто другой. – С удовольствием стану причиной его несварения, – прикладывает руку к груди – близ сердца, Ланцов. – Стоит признать, сколь бы я не веровал в обратное, Дарклинг умеет удивлять. Уверен, у него припасён для нас не один козырь в рукаве, – он в пару движений поигрывает плечами, будто всё это действительно было «легко». Но их тёмный владыка никого из них не пощадит, поэтому не стоит рассчитывать на милость судьбы. – Предлагаешь бояться завтрашнего дня?       Это позабытая дерзость слышится в её голосе? – Скорее, быть готовой. – Прикажи близнецам перестать опекать меня, – звучит пощёчиной – с таким же ударом закрывают с трудом прочитанную книгу. Уж лучше бы ударила. – Я ценю то, что они делают, но это привлекает слишком много внимания. С чего бы меня так охранять? – Николай сталкивается с тёмными карими глазами. Это не дружеская просьба и не подобие бессмысленного приказа. Это взывание к лживым истинам, не ко всем из которых он желает привыкать. – Во дворце и так говорят не пойми о чём. Только лишний раз кличут на себя беду. – Предлагаешь идти против их священного долга? Апрат был бы недоволен, – журит по-доброму Ланцов. – Он всегда был недоволен, – отчего-то ему радостно, когда она вновь начинает ворчать. В такие моменты хочется верить, что это всё ещё та непокорная девушка, которую Николай когда-то старался узнать и понять. – Это же недовольство свело его в могилу в собственной часовне. И восхваляемые святые ему не помогли. – Тогда мой долг как государя оберегать свою бесценную царскую советницу, что всегда стоит за моей спиной. – Твои покои заждались тебя, Николай. – Что ж, в этом нам обоим замаливать грехи, – мужчине нет нужды приглядываться, чтобы заметить верные сероватые синяки под её глазами. Те почти никогда не уходят, сколь бы отдыха он ей не давал, на чём бы не настаивал. – И обоим теперь всматриваться в каждый тёмный угол. – Ты ведь видел это, – София аккуратной стопкой укладывает бумаги на столик рядом. А в следующее мгновение её взгляд обращается к ночи, властвующей за окном. Она кладёт одну из ладоней на собственное плечо. – Как тьма смотрит в ответ. И осознаёшь, что она в любой момент может напасть. – Предпочитаю любоваться своим отражением исключительно в лучах полуденного солнца и не обращать внимания на всяких... Монстров, – не без улыбки подчёркивает Ланцов, вспоминая одного. – Только вот он обратит внимание на тебя. – Ничего не попишешь... Я привлекателен, – пожимает плечами царь и задирает подбородок, щуря глаза, будто прячась от лучей яркого полуденного солнца. – Если юмор и сведёт кого-то в могилу, то это тебя, – на мгновение ему кажется, что его верная советница особенно сильно хочет в него что-то бросить, но её рука так и застывает над очередной книгой, точно она передумала в последний момент. – Ты в безопасности... – Вы сами-то в это верите, ваше величество? – говорит София с холодностью фьерданских ледников. Будто рухни сейчас столичные стены, она перешагнёт через них, самозабвенно подняв оружие на врага. – Я способен поверить во многие удивительные вещи, – без довольства хмыкает Николай. Он, может, на свой век и не повидал полное множество подлинных чудес, но некоторые из них были особенно важными, и ожидает увидеть ещё больше. – Надеюсь, твоя вера в то, что мы доживём до лета, сильна в той же мере, – месяц, предшествующий тёплому времени года, очевидно может растянуться в истинное подобие самых изощрённых пыток. И кто над кем будет подлинно измываться вопрос не со столь уж и однозначным ответом. – Я в самом расцвете сил, мир должен это видеть, – Ланцов чуть присматривается к чужим волосам, которым дóлжно иметь бронзовый отлив. Но даже на расстоянии заметна их серость и бесцветность. Он, конечно, мало сомневается в том, что они встретятся с Женей завтра, но последствия её десятидневного отсутствия легко заметны. – Идём спать, Николай, – вздыхает девушка с какой-то подлинной безнадёжностью. – Завтрашний день обещает быть тяжёлым. И у нас встреча с министром торговли, – Ланцов выслушивает чужое недовольство не раньше, чем они покидают зал.