глупое пятнадцатилетнее сердце

Канеки уверен, что это возрастное. Всего лишь плохая шутка подрастающего организма. Канеки думает, что все его чувства к лучшему другу - лишь преумноженная гормонами благодарность, бесконечное восхищение единственным другом и не более, чем выходки глупого пятнадцатилетнего сердца. Канеки уверен, что это пройдет, нужно лишь подождать. И прошло, казалось бы, всего пару сотен дней, и вот уже не так больно смотреть на флиртующего с кем-то по телефону Хидэ и не так больно молча слушать его рассказы о прекрасной официантке из местной кофейни. И совсем не важно, что ломаются ребра под кожей, стоит взглянуть на солнечную улыбку, совсем не важно, что стоит лишь на секунду задержать взгляд на бледной шее, на хрупких ключицах, еле выглядывающих из выреза очередной яркой футболки, и сломанные кости разрывают легкие на части, а осколки впиваются в сердце, оставляя после себя лишь болезненный ком в горле. Ничего ведь нет такого в том, что задыхаешься при взгляде на россыпь рыжеватых веснушек по всему лицу, правда? Это не страшно, нужно лишь еще немного подождать. И он ждет. Зарывается с головой в книги, читает жутковатые истории об отчаянии, боли и страданиях психически нестабильных людей, свихнувшихся на почве неразделенной любви. Хэппиэнд он, к своему сожалению, недолюбливает. Думает, что так не бывает. И абсолютно точно не завидует. Но время идет, страдания и боль в книгах сменяются спокойствием, умиротворением, философскими размышлениями под кружку горячего чая и очередной бессмысленный рассказ лучшего друга где-то на периферии сознания. Главные герои более не умирают, содрогаясь в конвульсиях от передозировки, но поднимаются со дна, открывают для себя новые горизонты и живут. Смеются над своими страданиями спустя много лет и уверенно смотрят в будущее. Этого достаточно, чтобы Канеки увидел и в своём будущем что-то большее, чем бесконечные попытки заглушить боль в выпивке или наркотиках. Достаточно, чтобы ненадолго забыть о неблагополучии собственной семьи и, несмотря на неустойчивое финансовое положение, съехать от тетки. Прошло, казалось бы, всего несколько лет, но жизнь стала казаться куда приятнее. Боль при мыслях о лучшем друге сменилась тоской и легким поскребыванием в области сердца в нередкие моменты, когда Хидэ внезапно решает пофлиртовать с девчонками из общаги. Но Канеки теперь лишь слегка натянуто улыбается и ждет, пока похихикавшие над нелепыми шутками девушки разойдутся и снова занимает почетное место в тени лучшего друга. Канеки Кен продолжает упрямо смотреть в свое почти-светлое будущее, поэтому, когда в один из особенно холодных зимних деньков в местной кофейне к нему подсаживается потрясающей внешности девушка с явным намерением обсудить недавнюю книгу Такацуки, которую парень в тот момент держал в руках, он лишь кивает ей в знак согласия, тепло улыбаясь, и провожает до дома тем вечером. Камиширо Ризе оказывается на редкость приятным собеседником, весьма начитанной девушкой да и в общем настолько идеальной, что найти в ней хоть какой-нибудь дефект Канеки отчаялся еще на третий день их общения. Хорошо это или плохо, парень не знал, но когда на следующий день они с наслаждением потягивали глинтвейн из одного стакана, Канеки вдруг осознал, что значительно медлит. Здравый смысл нашёптывает, что «терпение — очень важно», что «спешить в таком деле нельзя», «ты же даже ни в чем не уверен, идиот». Внутренний голос ехидно утверждает: помедли еще немного и будешь смотреть, как она убегает с каким-нибудь плейбоем на крутом байке. А через день они уже официально встречаются. Это не сильно меняет их сложившиеся отношения, но вместе со статусом «занят» приходит ощущение какой-то неправильности. Мерзкое, невыносимо паскудное разьедающее его изнутри чувство Сначала ему казалось, будто бы Ризе и была тем самым последним кусочком паззла, который всегда где-то теряется и которого всегда не хватает для составления общей картинки. Выглядит идеально, безупречно подходит с виду, просто вставь его на место — и все готово. Но он почему-то не подходит. Просто не влазит, не совпадает гранями, хоть и выглядит обманчиво верным. И Канеки как никогда себя ненавидит. Вечно с ним что-то не так. Он же всегда мечтал найти такого человека — красивую, умную девушку со схожими интересами, что помогла бы ему забыть обо всем и отвлечься от… него. И ведь нашел. Нашел красавицу Ризе, безупречную настолько, что будто бы именно ее в его жизни до этого и не хватало. Будто бы ее он и искал всю жизнь. Но, увы, как выяснилось, нужно ему было не это. Не чудесная девушка, что каким-то чудом вообще обратила на него внимание. Не она. Ему, как и год, два, пять лет до этого — нужен был только тот солнечный мальчишка, что спас его от одночества много лет назад. Как друг, партнер или просто сосед — чтобы улыбался иногда так ярко, что земля уходит из-под ног, чтобы хлопал по плечу перед важным экзаменом, чтобы выдавал свои до ужаса идиотские шутки не к месту. Главное, чтобы просто был. И хотя Кен не чувствует правильности в этих отношениях и не видит смысла в их продолжении, решает все же повременить пока с разрывом. Поэтому снова просто ждёт, сам не зная, чего именно. То ли знака свыше, то ли действий от самой девушки. Впрочем, долго ждать не приходится — Ризе заканчивает этот фестиваль фальшивых улыбок одной фразой. Он ее понимает, конечно. Ему бы тоже не хотелось строить отношения с человеком, который в этом не заинтересован. И следовало бы, наверное, с ней объясниться или хотя бы погрустить для вида, но он лишь вздыхает с видимым облегчением и виновато улыбается в ответ. Хидэ он о причине разрыва не рассказывает. Тот наверняка не оставил бы его в покое, узнав, насколько глупой она была. Встречи с ним и без того становятся невыносимыми. Казалось, будто все затухшие чувства вдруг решили напомнить о своем существовании. Будто чья-то злая насмешка, что-то вроде «действительно думал, что сможешь избавиться от этого и жить спокойно?» или «девушку себе нашел, вот умора». И Кен не то чтобы слишком этому удивлен, но боль под ребрами лишь усиливается, а держать все в себе с каждым днем все труднее. Повторяющиеся сны с Хидэ в главной роли никак делу не помогали. И ладно бы видел мокрые сны, так нет же. Ему снится идиллия: маленький рай на двоих, прекрасные отношения и нежные поцелуи. И вроде бы не должно быть в этом ничего плохого: ты влюблен, парень, мечтай себе на здоровье, но- Просыпаться было невыносимо. Стоило ему открыть глаза и осознать, что все его только что пережитое счастье — всего лишь разыгравшееся воображение, и мир вокруг мновенно терял свои краски. Было ожидаемо, что рано или поздно это скажется на его состоянии, так что нет ничего удивительного в том, что в какой-то момент он начал плохо спать. Лежал, глядя в потолок, пытаясь избавиться от мыслей о лучшем друге или забывался в снотворном. И все это было так… ненормально. Нездорово. Будто бы и не влюблен уже даже, а одержим. Насколько вообще можно назвать здоровыми подобные чувства, знать не хотелось. Психически здоровые люди не сходят в буквальном смысле с ума от своих крашей и не глотают пачками снотворное из-за невинных снов с их участием. Он вновь и вновь пытается убедить себя, что нельзя, чтобы Хидэ что-то заметил, нельзя, чтобы узнал о его чувствах к нему, что это обязательно скажется на их отношениях, появится неловкость и, вероятно, Нагачика будет чувствовать за собой вину. И все это звучит так правильно и логично, но- В глубине души Канеки хочет, чтобы Хидэ заметил. Чтобы улыбнулся ему так мягко, как умеет только он, обнял крепко и сказал, что все в порядке. Что в этом нет ничего постыдного. Что он всегда будет рядом. Но голос разума снова берет верх. Нельзя ему знать. Нельзя, черт возьми, нельзя, нель- — Все хорошо? Ты как-то странно себя сегодня ведёшь, — Браво, идиот, он всё-таки что-то заметил. Ещё на лбу себе все напиши — тогда он точно ни о чем не догадается. Канеки в ответ улыбается неуверенно, мажет какую-то стандартную отговорку про недосып и старается игнорировать пристальный взгляд друга, который, казалось, не верит ни единому его слову. Он понимает, что Хидэ просто волнуется, но под пронзительным взглядом становится так тоскливо и некомфортно, будто тот действительно видит его насквозь. так увидь же, ну. Хидэ вздыхает и смотрит укоризненно. пожалуйста. — Когда ты планировал мне рассказать? ты же такой умный. — Ты же понимаешь, что это довольно серьезно. ну же. — Как долго тебя мучает бессоница? идиот. — Дело не в этом. я всего лишь влюблен в тебя. — Я так похож на идиота? Ты постоянно жалуешься на недосып, буквально спишь на ходу, а вчера что? Да ты же вырубился в кафе посреди разговора! А те снотворные? Думал, я не замечу? — И хмурится, смотрит так обеспокоенно, что вмиг становится стыдно. — Ты ведь можешь мне рассказать, знаешь? — Знаю, но так чертовски боюсь. — Я всегда буду рядом с тобой. ты не можешь этого знать. — Ты мой лучший друг, Кен. в этом и проблема. — Почему же ты не хочешь говорить мне? потому что я жить без тебя не смогу. — Это что-то очень личное? — Не говори ерунды, я просто не смогу дышать, если ты скривишь лицо в отвращении. — Или проблема во мне? это всегда был только ты. — Ты боишься, что я могу плохо отреагировать? черт возьми, разумеется. — Просто скажи, почему ты не хочешь рассказать мне, и я от тебя отстану, Кен. потому что я люблю тебя, разуй глаза! — Что? ох черт. идиотидиотидиотидиот — Ты… не шутишь? — И обеспокоенный взгляд распахнутых в неверии глаз. Смотрит так внимательно, сжимает его руку до боли. лучше бы на лбу написал. Канеки так сильно сейчас хочется уйти от разговора, просто вскочить с места и убежать от Хидэ, собственных чувств и ответственности за сказанное. трус. Рассмеяться неловко, мол, извини, черт, идиотская шутка, мне не стоило. Пойдём перекусим где-нибудь? будто он в это поверит. Но он не смеет сдвинуться с места. Слишком долго держал в себе, слишком долго задыхался от собственных чувств, слишком долго себя ненавидел. Слишком- слишком. пора. Ему все же удается взять себя в руки. Он вздыхает, сжимает руку в ответ и осмеливается, наконец, посмотреть в чужие глаза. Молчание говорит за него, но зачем-то все же шепчет: — Прости, я не хотел все портить. И Хидэ вздыхает как-то рвано, будто собирается что-то сказать, но передумывает. ты не обязан меня утешать. Но тот не говорит, лишь смотрит-смотрит-смотрит. прекрати. — Канеки, я- не вздумай сейчас извиняться. — Понимаешь, я- не надо. — Мне так жаль. в этом нет твоей вины. — Мне стоило признаться тебе раньше. что. — Я просто не был уверен, я… Я не смел и надеяться. какого черта. — Что ты имеешь в виду? не смей давать мне надежду. — Я так боялся, что сам себе все придумал, пожалуйста, замолчи. — …, что мне только кажется, что могу ошибаться и- И он целует. Приближается, аккуратно кладет ладони на чужие щёки и целует. Мягко, нежно, совсем воздушно, будто до сих пор не уверен, что это не шутка. Будто боится, что Кен в любой момент оттолкнет его. Но тот этого, конечно, не делает. Лишь отвечает неуверенно на поцелуй, невесомо касается чужой дрожащей руки на своей щеке и впервые за всю свою жизнь больше не хочет проклинать своё не-такое-уж-и-глупое и уже-давно-не-пятнадцатилетнее сердце.