I'm afraid

1 июня, понедельник, 15:50 Пожалуй, умение, которое развито в человеке больше всего — это умение прятаться. Данный природой навык защиты, с эволюцией приобрёл новые формы и способы применения. Физически или психологически, так или иначе, эта способность призвана сохранять целостность нашей зоны комфорта. Обеспечить собственную защищённость, оградить себя от того, с чем ты, по тем или иным причинам, не готов разбираться — это ведь не плохо, не так ли?       «Но что останется от нас, если мы все спрячемся?»       Стоя на ступеньках, ведущих в небольшой ухоженный двор жилого дома, Уён знал ответ на этот вопрос, как никто другой:       «Ничего». Он ввёл нужную комбинацию цифр на кодовом замке подъезда, в котором жил Сонхва. Тихий сигнал открытия двери сопровождался включением света над входом, заставившего парня глупо замереть на пороге. Раздражённо выдыхая, Уён перевёл взгляд на световой источник — вот сколько раз он прокручивал в голове ту ноябрьскую ночь, столько же он возвращался к этому абсурдному вопросу: «почему эта световая тарелка именно тогда не сработала?». Рассеянно опустив голову, Уён боковым зрением уцепился за густо растущий виноград у самой лестницы. Растение, тянувшись по решётчатому забору, обвивало стоящие рядом деревья, тем самым полностью закрывая обзор на верхний переулок.       Но это сейчас.       В холодное время года, когда плетение листвы, окончательно сменившей свой окрас на багровый, становится реже, виноград ровным счетом ничего не скрывал. Уёну, приноровившемуся курить на этой самой площадке, это очень мешало. За счёт местоположения дома, переулок в целом был безлюдным, потому главное неудобство доставляли именно жильцы подъезда. И тут уж спасало автоматическое освещение у входа.       Чон кривит губы в досадной усмешке. «Почти всегда».

***

7 ноября — др. Хонджуна, 22:51, квартира Сонхва — Сан-и, а тебе не кажется, что всем уже хватит? И, если честно, «хватит», начиная примерно с клуба.       Подперев стену напротив дивана, Уён скептически оглядывал друга, который смешивал пиво и соджу уже явно не в тех пропорциях. — Не-а, — в ухмылке тенет Сан, поочерёдно покачивая стаканы с выпивкой из стороны в сторону. — Но зато мне кажется, — он сделал большой глоток, выпивая половину содержимого, — и это вот честно-честно, — ещё один глоток, — ты просто невыносим.       Сидящий рядом с диваном Чонхо вспрыскнул в усмешке, и потянулся за своим напитком. — Это забота, Сан, как ты можешь так? Где нам ещё такую маму найти? — А я всегда думал, что мама у вас Сонхва-а, — отозвался отходящий всё это время Ёсан, которому изрядно не повезло в «Я никогда не…», вплоть до эдак десятого хонджуновского: «Да ладно, парень, ты хоть что-то в этой жизни не делал?!». — Сонхва пьёт, — Чонхо в наигранной грусти развёл руками, — а мамой может быть только тот, кто всегда остаётся стёкл как трезвышко! — Ха-а, очень остроумно, Чон, — губы Уёна растянулись в тонкую линию зловещей улыбки, и на щеках появились ямочки, — я посмотрю, как ты будешь шутить, когда я откажусь тащить тебя домой — вот смешно то буде-ет.       Удовольствие спало с лица Чонхо, и, прикусив кончик языка, он с прищуром посмотрел в хитрые глаза напротив. — Ты не сделаешь этого.       Улыбка Уёна стала ещё более сладостной, и уверенность младшего начала размываться переизбытком этого сахара. — Поютишься с Саном на диванчике, делов-то… — Не-а, это место занято мной, — вклинулся в диалог Ёсан, отрываясь от телефона, на котором он старательно что-то печатал, — мне в таком виде домой нельзя! — Вот они, — Сан поднял указательный палец вверх, — минусы жизни вместе с родителями. — Ну-у, прямо сейчас ты видишь, как рушатся плюсы проживания отдельно, — ещё более счастливый, Уён обвёл руками Чонхо. — А всего-то нужно слушать то, что я говорю.       Чонхо обиженно поджал губы, и злобно зыркнул на смеющегося Сана. — Всё из-за тебя, — в Сана полетела подушка. — Не соглашусь! — он словил мягкое орудие обиды, округляя глаза в шутливом негодовании. — Меньше пить он говорил нам обоим!       Победно улыбаясь, Уён накинул куртку, и направился в сторону выхода. — Эй, только попробуй уйти! — возмущённо прозвенело в комнате. — Я вещи оставил, дурень.       Температура на улице явно упала в минус, и морозный воздух неприятно щипал открытые участки кожи. Уён начал поспешно кутаться в верхнюю одежду, обкручивая вокруг шеи шарф. Вспомнив, во что опять одет младший, парень сокрушенно прикрыл глаза в немой мольбе. Теперь идея оставить Чонхо у Сонхва казалась ему ещё более привлекательной, но вот масштабы той пьяной истерики, что, непременно, устроит младший, предрекали невыполнимость миссии. Да и не хорошо это, оставлять Чхве ютиться, в лучшем случае, одному на футоне, в худшем — с кем-то. Он не выспится, будет раздражительный — и потом повторно вынесет мозг уже в школе. Хотя, он в любом случае его вынесет. Чон обречённо выдохнул. Чхве почему-то именно с ним становился вредным ребёнком, совершенно теряющим всю свою серьёзность и рассудительность.       «Нужно будет раскрутить Сонхва на его тёплый шарф — мысленно сделал пометку парень, плотнее стягивая свой красный хомут, который — как ни странно — тоже был подарен хёном. За старшим давно была подмечена эта магическая способность выбирать самые удобные шарфы. Уён так и не смог понять, почему все его эти разнообразные куски материи всегда уступали тому, чем, в конечном итоге, делился Сонхва. Каждый раз, когда хён отдавал свой шарф, Чон чувствовал смущение, и это его раздражало, а потому он не оставлял попытки найти этот элемент гардероба.       Теперь все они лежат красивой стопкой в шкафу.       Потому что только шарф Сонхва действительно тёплый.       Это уязвляло Уёна. Он должен был чувствовать благодарность, а это слишком граничило с зависимостью. Это значило подпустить слишком близко. И это для Уёна было просто Слишком.       Не смотря на долгую дружбу с парнями, Чон всё равно держал дистанцию. Иногда он и сам не мог найти оправдание этой осторожности — просто ощущение чей-то власти над ним само заставляло строить мосты дружбы менее прочными и только из дерева. Так легче сжигать. И не потому, что ребята вызывали сомнение, давали повод. Нет. Просто Чон понимал, что так будет не всегда. Наступит момент, когда что-то пойдёт не так, и их пути разойдутся. Это всегда происходит. Только ты сам никогда не отступишься от себя в угоду собственных интересов. Потому прирастать к кому-то кожей и сердцем глупо. В этом Уён был убеждён. Единственное, в чём он не был уверен — не прирос ли он уже к Чонхо и Сонхва. Но он же эгоист. Так что нет. Наверное.       Пройдя до середины лестницы, Чон начал высматривать впереди Сонхва и Хонджуна, которые ещё пол часа назад ушли в магазин. Хотя, учитывая количество ступеней на этот район, этого времени им могло хватить только на дорогу в одну сторону. Парень уже чувствовал, что его сердце готовится заранее выбросить белый флаг, хотя был преодолён лишь один пролёт. — Ащщ, всё-таки Хва прав — пора вставать на лыжи. Тридцать две ступени всего, блин. Тихо выругавшись, Уён снова посмотрел на уже хорошо просматриваемую улицу, и остановился, так и не переступив на следующую ступень.       То, что глаза транслировали мозгу, плохо осознавалось парнем, вернее мозг не мог анализировать эту информацию. И, собственно, его тут не в чем винить. Во всяком случае, в его методичке не было заготовок для этой ситуации, а потому замешательство было простительным.       Возможно, прошла минута, возможно — больше. Уён не взялся бы утверждать. Время будто расщепило на мелкие частицы, которые простаивали уже не продолжительность мгновения, а его детали.       Цвета на максимуме впечатывались в сетчатку глаза.       Контуры усиливали контраст.       Охра, тёмно-фиолетовый, синий.       Улица, залитая тёплым светом уличного фонаря, сквозь окунутые в жжёную убру листья винограда, вмещала в себя ещё несколько ярких оттенков. Охра, что световыми мазками разливалась по смуглой коже Сонхва, перетекала на синие волосы Хонждуна, придавая им холодный лавандовый цвет. Они были близко, слишком близко друг к другу. Достаточно, чтобы понимать, почему рука Сонхва придерживает лицо Хонджуна, а тот нетерпеливо льнёт к губам старшего.       Спустя какое-то время, одёрнувшись от ступора, Уён развернулся, и начал спускаться вниз, параллельно путаясь в своих мыслях.       Нельзя ведь просто вот так смотреть, верно? Это очень личное — то, во что нельзя врываться. Тем более нельзя пытаться понять, делать выводы, вот так, сразу. Он спросит. Он узнает. И ему ведь расскажут? Ведь не может быть иначе? Да? 1 июня, понедельник, 16:04       Но ему так и не рассказали. А он не смог спросить. Банально не знал как.       После произошедшего той ночью, Уён, смотря на Сонхва, видел закрытые двери, к которым он не умел подбирать ключи. Тогда он внезапно понял, что никогда и не знал о существовании этих дверей. Он не знал такого Сонхва.       С каждым месяцем его друг всё больше становился чужим, неузнаваемым, и Уён уже просто не был уверен, что Пак Сонхва вообще был его другом. Старший с лёгкостью игнорировал его у входа в школу, спокойно пересел на другой ряд в классе, с хладнокровием проходил мимо в коридоре. Они перебрасывались какими-то пустыми диалогами, по сути, дежурными фразами, и это вгоняло парня в ещё большее непонимание происходящего. Даже оставаясь наедине с Сонхва и говоря о Чонхо, о учёбе, о погоде — Уён не чувствовал друга. Вернее, он понял, что чувствовал его раньше. Это была такая связь, которую нельзя объяснить словами, и которую, естественно, не смог бы понять Уён. Только потеряв, он вообще узнал о её существовании.       Но потеряв, он не стал искать.       Утратив, он не стал бороться.       Он просто спрятался.       Так было проще, и именно вот так было естественней для него. Чон не обладал стенобитным характером Чонхо, который все месяцы упорно пытался понять, что вообще произошло с Сонхва. Да, Уён даже не обладал теми качествами, которые заставили бы его рассказать всё Чонхо, что уже говорить о том, чтобы он сам стал на передовую их дружбы, и не позволил бы ей высыпаться сквозь пальцы. Уён не был таким.       Он позволил Сонхва отдалиться, не препятствовал тому, как друг закрывал себя на новые замки. Он даже не пробовал стучаться — просто не умел. Не понимая, как исправить это положение вещей, Уён просто спрятался. И, сделав это, он поместил внутри лишь боль.       Полотно двери, ведущей в квартиру Сонхва, медленно отошло в сторону, и в проёме появился сам хозяин. Растрёпанный и в домашней одежде, Пак выглядел очень уставшим, сонным. — Я могу войти? — без приветствия, вкладывая в вопрос просьбу. — Да.       Зайдя в кухню, Уён ощутил терпкий запах кофейных зёрен, и, заметив на плите турку, поражённо посмотрел на друга. — Ты ведь не пьёшь кофе.       Сонхва подошёл к закипевшему напитку, гася синий цветок газа под конфоркой. Опёршись руками о столешницу, он посмотрел на тёмный кружок у ободка турки. — Пытаюсь, – он поджал уголки губ в полуулыбке, бросая боковой взгляд на Уёна. — Я рад, что ты пришёл. Я хотел с тобой поговорить. — О том, что вчера произошло между тобой и Чонхо? — Ты с ним говорил? — Нет, мы не виделись, — увидя замешательство на лице друга, Уён поспешно добавил, — по школе быстро пошли обсуждения. — Что-то конкретное?       Чон увидел в лице Сонхва лёгкий испуг, и мысленно убедился в своих догадках. — Нет, конечно.       Пак опустил голову и выдохнул. — Хорошо. Мне… мне нужно будет рассказать тебе кое-что ещё. Я давно должен был это сделать, на самом деле… Изначально всё было вообще по-другому.       Он замолчал, собираясь с мыслями, а Чон пытался понять куда деть паршивое сердце, которое начинает ощутимо биться в груди.       Он точно бросит курить — лыжи лучше.       Сонхва казался натянутой струной: дотронешься — лопнет к чертям. И это так пробирало Уёна — до дрожи, до срывающегося пульса. Перед ним был его друг: не двери, не все эти проклятые замки, а именно человек — как есть — со всеми проблемами. Арты, картинки, которые старший ставил между собой и окружением все эти месяцы, с каждой эмоцией облетали одна за другой. Чонхо всё-таки добился своего.  — Хён, я, — Уён сделал вдох, пытаясь остановить пульсацию в горле — я, наверное, знаю, — выдох. — Да, я знаю.       Сонхва какое-то время смотрел на друга, а потом усмехнулся и опустил взгляд вниз. — Да, я очень наивный, — в его глазах отразилась подсветка кухонной поверхности, и Уён мог видеть все чувства друга. — И как давно ты знаешь? — С ноября.       Старший точно замер, продолжая бесцельно смотреть на световую полоску у тумбы. — Так давно? — Да, хён, я… — и стоило бы уже собраться, но Чон с неуверенностью оглядывал Сонхва. Он почти уверен, что момент, с которого всё окончательно пошло под откос, это именно та ночь. — Я видел тебя и Хонджуна… тогда, после празднования его дня рождения, — видя непонимание в глазах хёна, он тихо добавил. — У лестницы. Пак растерянно отступил назад, и струна лопнула, заставляя его обессиленно прислониться к стене. Какое-то время он продолжал смотреть на друга, а после вновь вернулся к рассматриванию световых бликов на профиле дверцы. — Тогда ты знаешь намного больше Чонхо. — Сонхва, прости меня, — Уён сделаел шаг в его сторону, — я не имел права оставлять тебя одного в этом. Просто я даже не знал, как подойти к этому. Как сказать. Видя тебя… Сонхва отрицательно махнул головой. — Ты и не должен был — это моя проблема. Тебе не за что извиняться. — Нет, хён! Ты никогда не оставлял меня, никогда не отказывался, чёрт возьми, терпел меня и мои загоны! И когда тебе понадобилась помощь, я просто спрятался. — Уён... — Помнишь, — парень сделал ещё один шаг, — ты как-то говорил, что человек всегда будет проигрывать, но, на самом деле, смысл не в том, чтобы выиграть, а в том — чтобы сражаться за самое ценное для себя. Нельзя бояться, если тебе так велит страх. Хён, — он взял Сонхва за руку, — нельзя прятаться.       Чон смотрел в глаза Сонхва и видел там боль и тот самый страх. — Я знаю, что я буду бороться за тебя, за нашу дружбу. И ты борись за неё, борись за всё, что тебе дорого — падение не означает конец боя, — глаза старшего начали блестеть от собирающихся в них слёз. — И если ты сломан, знай — всегда найдётся тот, кто соберёт тебя, — Уён выдохнул, опустив взгляд на их руки, — так же, как ты собирал меня множество раз. — Я причинил вам столько боли за этот год, — тихо, ощутив, как внутри него всё срывается. Он с сожалением вглядывался в друга, не в силах сделать что-то большее. — Не больше, чем её было в тебе самом.       Их взгляды встретились, соединяясь в той общей горечи осознания, насколько всё взаимосвязанно.       Сонхва втянул носом воздух, пытаясь остановить солёные ручейки слёз. Он позволил себе сомкнуть пальцы вокруг руки Уёна, и от ощущения тепла прикосновения, его буквально повело сторону. Он крепче сжал руку. Слёзы начали течь сильнее. — Я был уверен, что вы меня не примете. — Сонхва, — младший затянул старшего в объятия, не оставляя тому и шанса на сопротивление. Крепче прижимая друга к себе, он провёл ладонью по спине, останавливая дрожь в его теле. — Это ты себя не принимал.       Уён чувствовал, как сердце кольцом сжимает отчаяние. Друг в руках казался до невозможности маленьким, абсолютно утратившим свой стержень и силы внутри. Если бы только Чон разобрался в себе раньше, если бы перестал прятаться и нашёл своё место, то всего этого можно было бы избежать.       Столько боли из-за сборника глупостей и страхов — сейчас казалось нелепым, как можно было довести всё до этой черты.       Но это жизнь, а мы все просто глупые люди.       И это нормально.       Мы все падаем и прячемся. Ломаемся сами и ломаем других. — Хён? — он отпустил Сонхва из объятий, возвращая ему его личное пространство. — Я могу спросить?       Пак неуверенно посмотел на Уёна, зная наверняка, о чём тот хочет спросить. Поджав губы, он безмолвно кивнул. — Что произошло между тобой и Хонджуном после того поцелуя?        Сонхва болезненно сощурился, смещая расфокусированный взгляд в сторону, и младшему больше всего на свете хотелось увидеть то, что могло вот так вот рвать старшего — безрассудно и беспощадно. — Я думаю, он тоже спрятался.