ma~ma 12:05
«только если ты будешь согласен испачкать свои колени»
minihong 12:05 «я всё-таки надеюсь, что ты о них позаботишься🥺»ma~ma 12:06
«а ты сомневаешься во мне?»
minihong 12:06 «нет»ma~ma 12:07
«значит позабочусь»
«мне нравится идея Чонхо😏»
minihong 12:07 «только не в классе»ma~ma 12:08
«♡♡♡»
minihong 12:08 «извращенец»ma~ma 12:08
«ты надел эти шорты, и хочешь, чтобы у меня не было реакции???»
minihong 12:09 «ты сделал ошибку в слове реакция. первые три буквы🌝»ma~ma 12:09
«по себе не судят, малыш, а твою РЕАкцию я успел почувствовать»
minihong 12:09 «иди в жопу»ma~ma 12:10
«только если в твою, солнце♡»
Хонджун понял, что с аудиторией они ещё не закончили.***
— Так, вы можете стать ровно? Это официальное фото! Выровняйтесь по линии! Так, ты и ты — поменяйтесь местами. И почему у вас разные ленты?! — А ты говорил, что он не будет задолбистым. Втягивая щёки, Сан с раздражением поглядывал на суетящегося фотографа, который уже минут двадцать мурыжил их ради нескольких несчастных фоток. — Я был искренен в своих заблуждениях, — устало протянул Минги, с такой же ненавистью прожигая взглядом торкнутого деятеля искусств. — Ребята, сделайте более серьёзные лица, это официальное фото! — Давайте пошлём его? Ну сколько можно выносить мозг? Ай! — Чонхо возмущённо потер ударенную руку. — За что? — Чем больше ты крутишься, тем дольше тут мы стоим. — А ему точно хочется ещё получить, — не оборачиваясь кинул назад Уён, — Не хватило от Сонхва. — Ты его бил? — поражённо прошептал Хонджун, заглядывая через Ёсана на Сонхва. — Я не бил его, — невозмутимо ответил Пак, продолжая смотреть в объектив камеры, и надеялся на скорое завершение этого цирка. Ещё плюс десять в карму, плюс пять к самообладанию, и Хонджун бонусом на барабане. Его, какого-то неведомого хрена, фотограф постоянно ставил рядом. А в прошлой фотосессии и вообще выставил его коленки на любование. У Сонхва постепенно сдавали нервы. — Я слышал крики, — вклинился Юнхо, стоявший сзади, — и это были очень громкие крики. Сан скептически хмыкнул. — Это не показатель, у Чонхо только шёпот не так сильно похож на крик. — Но не факт, что Сонхва не бил его. Закатив глаза, Пак обречённо собрал остатки спокойствия, моля чтобы фотограф сфотографировал их уже. Чтобы этот грёбанный прикол просто закончился, и Ким перестал бы светить своими ногами. И они наконец заняли бы правильное место. — Не бил я твоего Чонхо, смотри в камеру. Фотограф сделал ещё несколько снимков, и отмахнул парням, что они могут быть свободны. Выдохнув, все тут же поспешили во внутрь школы. — Не понимаю этого прикола, зачем делать столько фотографий. Фото в классе, фото в коридоре, фото у главного входа, фото во дворе. Кому они нужны? — А как же памятные фото, Сонхва? Чонхо подошёл к старшему, заинтересованно оглядывая его с ног до головы. — Памятные фото с каменными лицами? — Пак удивлённо вкидывает брови. — Станьте туда, сядьте сюда, повернитесь так — нет, я не это имел ввиду. — Ну да, и плюс ещё ноги Хонджуна, которые то стоят, то крутятся, то поднимаются. Постоянно то на стуле, то на парте, но всё не там, где надо, — взгляд падает чуть ниже пояса старшего, и насмешливо возвращается на многозначительные эмоции на лице. — Твоя проницательность, Чонхо, работает в неправильном радиусе, — он посмотрел на всё ещё стоящего на ступеньках Ёсана. — Не за теми ногами следишь. С этим он ещё несколько секунд смотрел в глаза друга, и, найдя там понимание смысла его слов, последовал за остальными в здание. Чхве тихо выдохнул. Сонхва не побил его физически — это точно. Но отстраняясь от шуток, морально он точно ударил. Хотя, конечно же, сделал это с целью заставить думать. Потому что Чонхо легко давать советы другим. Парень в поле зрения так и не отмер от заклятия заморозки. В который раз. Дать же совет себе было невозможно. Собрав несуществующую смелость, Чонхо направился в сторону Кана. — Эй, Ёсан, ты идёшь? Ты тут вообще? На громкие щелчки перед глазами темноволосый отпрянул назад, едва не споткнувшись о верхнюю ступеньку. Чонхо своевременно подхватил его за плечи, не дав корпусу наклониться в сторону. Между ними не было прям вот того неловкого момента, какие тут и там штампуются в дорамах, но, даже несмотря на такую простоту жеста, Ёсан почувствовал неловкость. Медленно переводя взгляд с одной руки на другую, он оторопело взглянул в лицо напротив. — Эй, земля вызывает Ёсана! Что случилось? Смотря прямо в карие глаза Чонхо, Ёсан чувствовал многое. Находясь вот в таком положении, ему было что сказать. «Твой Чонхо». «А что же такое случилось с Ёсаном?». «Знаешь, на теме Чхве ты слишком легко подвисаешь». «Не завидуй и не ревнуй». Все эти разговоры, насмешки, вся эта несерьёзность била прямо по хрупкому, разбивая раз за разом так, что, казалось, больше не склеишь. Чонхо смотрел во все глаза и всегда слушал, но при этом он никогда ничего не видел и не слышал. Этакая мягкая игрушка, с которой можно говорить, играть, делиться тайнами. Смирившись, что она никогда не ответит. Проще ли было Ёсану раньше, когда он толком не общался с Чхве, и оставался со своими мыслями и желаниями один на один? Проще, чем сейчас, когда он в зоне доступности, но при этом далёк даже больше, чем прежде? Ёсану есть что сказать. Но. — Ничего. И тупить взгляд в пол со всеми словами, роящимися в голове. — Это ты минутный ступор называешь ничего? Думаешь, я не замечаю? И Чонхо даже не знает, как задевает словами Ёсана. Как больно припечатывает ими прямо в сознание. Как много теряется, когда он говорит так открыто, в лоб, не вуалируя ни одной части речи. Никакой деликатности. Только напор. Никакого смущения. Ёсан теперь это понял вполне. — А что ты замечаешь? — получается, возможно, более резко чем стоит, более грубо, чем хочется. Кан, на самом деле, не понимает, откуда берётся злость и обида, и так же не понимает, чем её запихнуть куда поглубже. Чонхо на грубость не реагирует, будто бы тон старшего его вообще никак не задевает. Хотя Чонхо на слова не разменивается, и не терпит чужой вспыльчивости. Всегда говорит в лоб. Чёткими и лаконичными словами. — Тебя замечаю, Ёсан. Тебя. Ни отнять, ни прибавить. Но понимание плохо выстраивается в голове Кана, и, когда он смотрит в глаза перед собой, он не может связать один плюс один, получая при этом правильный ответ. А у Чонхо опять на экране глаз пушистые тучи и голубое небо, которого, в этот раз, больше. Ёсан не такой, как Чонхо. Ему сложно говорить прямо. Он находит в глазах младшего то, чем запихивает-таки ненужные чувства, и смягчается во всех понятиях. Не потому, что ему хочется прятаться, нет. Он научен примером Джуна, что из этого выходит. Просто, смотря на человека перед собой, он не может его потерять. Одна мысль, что парой нелепых слов можно разрушить внимание Чонхо, можно оттолкнуть его без варианта возврата, склеивает каждую разбившуюся деталь ёсановских чувств. Это настолько сильно, что даже чувство стыда за враньё и за тайны не способно заставить действовать как-то иначе. Ёсану просто нужен Чонхо, даже если это всё не продвинется дальше дружбы. — Это хорошо, — улыбается правдиво, ведь не важно, что у него и Чонхо вкладываются разные понятия в это «замечаю». — Это приятно. Чхве выпрямляется, оставляя руки на предплечьях парня, и взгляд его пробирает решительность. Он, похоже, впервые, может быть неуверенным в чём-то, и с каждым выдохом нерешительности, единственное, в чём он нуждается — в силе. Ведь что-то только из этого и делается. — Нет, Ёсан, ты не понял. Я вижу Тебя. Я вижу, как ты на меня реагируешь. Смотреть друг другу в глаза получается как-то иначе. Ёсан следит за плавно текущим небом в глазах младшего, и видит там что-то другое. То, что он запретил себе искать в них. Чувства опять начинают звенеть пустотой приближающего разбития, и Кан изо всех придерживает этот звук в рамках самого себя. Хотя хочется по-другому. Впервые хочется иначе. Рациональность отступает под этим напором Чонхо. То, как он выделяет последнее предложение, заставляет смотреть на него выжидающе. — И что это значит? — страх услышать осуждение проглатывает сантиметр за сантиметром. Сценарии с завидной скоростью клепаются в сознании, будто Кан офигеть какой режиссёр. И самая худшая кинолента, в которой Чонхо больше не захочет с ним общаться, снялась во всех дублях и на всех локациях. Реакция младшего на Сонхва и Джуна прочно бьёт убеждением, что другого расклада попусту не может быть. Даже не стоит надеяться на эпилог, где они смогут просто общаться как раньше. Ёсан ждёт ответа секунду за секундой, не понимая, что ему делать. Быть может, уже стоит находить оправдания, пытаться убедить младшего, что маленькие кановские проблемы совсем его не касаются. Что он ни за что не рассказал бы и не стал бы портить своей сложностью ему жизнь. — Значит, что ты не заныкаешься за своими ступорами и молчанками. Не будь Сонхва, пожалуйста, — на лице мелькает тень улыбки, — я устал копаться в людях, которые мне дороги. Если у тебя есть что-то, что стоит сказать мне, — он замолкает, и опускает руки на запястья Ёсана, неуверенно притрагиваясь пальцами к ладоням, — просто скажи мне, — глаза как звёзды и просят они чувственно. — Пожалуйста, Ёсан-и. Ёсан смотрит на большие ладони Чонхо, которые так хорошо обхватывают его запястья, поднимает глаза к широким плечам, и замыкается на тонкой линии губ, что так и манят. Хрусталь внутри разбивается. — Ты так красив, — почти шёпотом, хотя хотелось увереннее, и к губам Чонхо абсолютно не думая, хотя хотелось как-то рациональнее. Когда Ёсан чувствует, что ладони младшего смещаются в его собственные ладони, и что Чхве более чем не отталкивает его, то он с силой упирается в его грудь, и прижимает к своду арки. Стараясь хоть как-то скрыть их от совсем ненужных сейчас глаз. Оказавшись в тени прохода между аркой и дверьми, Ёсан неожиданно понимает, что отпустить Чонхо он не может. Отпрянув лишь на мгновение от его губ, он видит его перед собой ещё ярче, чем раньше. И опять прижимается носом, целуя ещё требовательнее. Руки тянутся выше. К лицу. На округлые щёки, к прекрасности которых Ёсан нашёл тысячи синонимов. Он прижимается к Чонхо всем телом, будто от этого зависит его собственная возможность держать себя на ногах. Приятная дрожь пробирает плечи, когда сильные руки напротив прижимают крепче. Оказываясь слабее всего этого, Кан просто опирается на них, тем самым позволяя Чонхо перехватить инициативу. Отвлекаться с ним вообще нельзя. Тёплый язык младшего толкается дальше губ, и всё, что было в Ёсане от неуверенности и обиды просто растапливается в этой температуре. Спустя несколько непонятных временных измерений, воздух напоминает-таки, что он в лёгких не шутки ради нужен, и парни наконец отрываются друг от друга. В проёме насквозь бьёт белый дневной свет, разливаясь по каменным плитам полосами. За пределами прохлады кирпичных блоков шумят виноградные листья, а не задёрнутые растением окна отражают голубое небо. Чонхо держит в руках с определённой точностью Ёсана, и не может понять, когда в его жизни всё стало так странно. Когда всё успело перевернуться с ног на голову. Но, утыкаясь носом в чёрные пряди старшего, он соглашается с этими красками. Никогда он не смог бы подумать, что целовать человека может быть даже не просто приятно, а Настолько приятно. Скептик в нём куда-то провалился, и вдыхая запах лавандового шампуня Ёсана, Чонхо просто рад быть именно в этом моменте. — Ты тоже красивый, — так же тихо, как слова Ёсана. Будто боясь разрушить эту дрожащую вечность в минутах. В ответ смущённо хмыкают в складки драповой ткани пиджака. — А ещё нас подозрительно долго не ищут. — А ты думаешь, это было долго? — Не знаю, — Чонхо ведёт руками по спине, и, хорошо обхватывая талию старшего, прижимает его ближе, — но с памятными фотками мы стопроцентно пролетели.