Амбассадор карандашных огрызков

- Нужно съездить в «Цвет граната». - А, что? – Саша встрепенулся, из сонного воробушка превратившись в спаниеля, удачно искупавшегося в луже. - Это магазин художественных принадлежностей. Там австрийская пастель – коробка на 24 цвета и ещё пара товаров, которых не купишь в этой «керосиновой лавке» за углом. - А где он находится? – Малой волновался и, видимо, планировал каждый свой вопрос начинать с «а». - Планерная, - младший вдруг нахмурился, - метро, - уточнил Костя. - А на сайте нельзя заказать? – длинноволосый попытался нервно сжать пальцами обивку стула, на который залез верхом. - Да они сделали сайт-визитку и не обновляют толком. Ни ассортимента, ни корзины, пару ссылок на соцсети повесили и успокоились. Малой поездок боялся, даже не на длительные расстояния. К заселению в общагу неделю готовился, корвалол пил чаще воды. Из-за осознания, что от «Цвета граната» не отвертеться, становилось ещё дурнее – они с Пушкиным уже ментально слиплись, как макароны в институтской столовой и в одиночку рисовальщик не захочет туда отправляться. Да и у Саши не сказать, что в общаге дел полно – Васе плойку подогнали – не для волос, а чтобы играть, так что он временно потерял своего передруга. У жителей города-закрытки, который вот так обзывали на твиттерский лад в последнее время, была удобная позиция: когда-то мы Москва, когда-то нет. Всё зависело от контекста. С «зажравшимися в этой своей златоглавой личинками олигархического капитализма» себя уж точно не хотелось ассоциировать. Но и статус гостей столицы казался сомнительным. Костю с Сашей объединяло то, что они оба не терпели ярлыков. А разъединяло – что первый изящно курсировал вдоль переходов, турникетов и прочих внушающих Малому опасность шедевров урбанистики, а второй боялся буквально каждого куста. Миновать импровизированный порожек, чтобы оказаться в электричке – это было ещё терпимо. Правда, не обошлось без помощи старшего – когда рисовальщик увидел, как сашины глаза округляются и меняют цвет, чуть ли не темнея, он протянул натурщику руку, предварительно запрыгнув в вагон. Ладонь в ладонь Малой не вложил – слишком интимно, а схватил челкастого за запястье – тонкое и отчего-то невозможно горячее. Как и он весь. Брауни, а не человек. Может, даже с мороженым. А дальше Пушкину было бы впору схватиться за кисть, потому что Санечка готовился косплеить персонажа мунковского «Крика». Ну, по крайней мере, внутри себя длинноволосый истошно орал. Потому что – эскалатор, потому что – иррациональный страх: «сейчас начнётся мясорубка и мы все умрём». Лучше бы Малой всю ту энергию, что тратит на истерики, перевёл в русло спортивной ходьбы и начал соревноваться с Костей. Утренний бег за акварелью – самое то. А вы разве не знали, что после гуаши художники опохмеляются именно ей? - Пожалуйста, не уходи, - обессиленно просит натурщик, пока челкастый минует ступеньку за ступенькой. Крутанувшись на резиновой платформе демисезонных ботинок, он оказывается напротив Саши, который испуганно смотрит вверх, изучая то барочный плафон под потолком, то лицо рисовальщика, принявшее ласковое выражение. Руки студента буквально пропитаны влагой, и он думает, что его, как улитку, найдут по следу (кто вообще этим занимается, основатели детективного агентства «Грёбаный свет»?). Сжатые кулаки упираются в мягкую костину рубашку. - Всё в порядке, держись за меня, - тихо-тихо говорит Пушкин, сам осторожно опуская пальцы на сашины лопатки. Глубоко вдохнув, Малой поднимается на ступеньку выше, придерживаемый ладонью рисовальщика. Метрополитеновский ветерок треплет битловскую чёлку, в очках отражается холодно-синяя майлоика. Дима Коваль по прозвищу Чёрный лебедь, посещавший пары как угодно его натёртой дорогой пемзой пятке, плывёт на соседнем эскалаторе. В его вымытую французской эмульсией голову наконец прокралась мысль, что не такое уж это не барское дело – съездить в Москву за учебниками. Ещё минуту назад дрожащие сашины руки доверительно обхватывают кольцом тонкую пушкинскую фигуру. «Педики», - фыркает Коваль, закатывая глаза и проходясь пилочкой по миндалевидным ногтям.