Амбассадор карандашных огрызков

Костина комната завалена рисунками и эскизами, которых хватит, чтобы оклеить её всю. И ещё останется на половину маломедведьевской обители. Вася Пушкину кивает с опаской, встречая в коридоре и всё реже треплет Санечку по макушке. А в этой самой макушке, точнее, в голове зреет понимание того, что челкастый рисовальщик сейчас – единственный человек, про общение с которым можно сказать, что оно не по инерции. Но с Костей же не получится вот так, как с Васей – по-дружески и набегами. И не то, чтобы Пушкин взирал на натурщика с высоты своего таланта (вот уж точно чувак взял по максимуму от жизни, не ограничившись исполинским ростом). Просто если Медведев – это море, в которое иногда хочется окунуться с головой, а иногда просто наблюдать со стороны, то амбассадор карандашных огрызков – тёплый клетчатый плед, который необходим даже летом. Даже когда тебе совсем не холодно – ты просто приходишь в эти объятия, но не чтобы раствориться, а чтобы добавить штрихов к собственному портрету. К картине жизни. К картине мира. - Нам это не понадобится, - замечает Пушкин, кивая Малому, который нервно поправляет футболку, как будто его сейчас будут не рисовать, а фотографировать на важный документ. Да, в реальности товарища Раковских футболка с Наруто совсем не мешает официозу. Саша внимательно смотрит на старшего, и когда в его глазах уже начинают мелькать искорки непонимания, длинноволосый слышит бархатный полушёпот: - Её нужно снять. «Дождался», - в голове натурщика проносится умозаключение, а на губах подрагивает улыбка – почти победоносная, но больше всё-таки ликующая. - Саш, и… - Джинсы? – и тут рисовальщик радуется, что ему не нужно заканчивать фразу. Малой ведёт бровью, удивлённо, но без недоверия. Когда одежда оказывается чинно сложенной на стуле, который, как известно, лучший шкаф, старший подходит ближе и с минуту смотрит, играя сцепленными в замок пальцами, гоня волну. Размышляя, рефлексируя, додумывая. Представляя. - Кость, я всё понимаю, но прохладно всё-таки, - Саша плотно прижимает руки к груди, как будто пытаясь зацензурить минимум третий размер. - Я только набросаю, дальше меня кисть сама поведёт. - Кисть руки или? – Малой уже успевает схватить с полки цветочную кусудаму, повертеть её в руках и триумфально уронить. - Стой, - тихо просит Костя, пока натурщик приподнимается, - замри, - говорит, чуть отдаляясь (но Санечка-то не морская фигура, чтобы на месте замирать, он скорее Фигура из повести про Тимура и его команду). В комнате пахнет краской, столярным клеем, мускусным одеколоном и каким-то странным предвкушением. И длинноволосый невольно нет, не застывает, но поднимается очень медленно и не замечает, что его сверху, как марионетку, контролирует костина рука. Ну, пытается это делать, по крайней мере. - Прогнись, малыш, - на этих словах Саша познаёт синестезию – ну, эту доступную избранным сверхспособность, когда ты видишь звуки, слышишь запахи, окрашиваешь конкретные слова в определённые оттенки. Эта фраза перетекает из лососёвого в персиковый, а произнесённая быстро начинает напоминать цвет бедра испуганной нимфы. Рука не спускается ниже, когда поза Малого превращается в вопросительный знак или клюшку-фламинго из кэролловской Алисы. Скорее второе, и да здравствует розовый период! Ну а чем Костя Пушкин не Анри Матисс, в конце-то концов. - Выстави вперёд, вот так, молодец, - рисовальщик слегка касается его бедра, но не гладит и не сжимает – романтик. Получив позу своей мечты, Костя отходит на почтительное расстояние и лишь изредка вскидывает на парня заинтересованные глаза. Проходит пять удушающе сладких минут, погружённых в сахарно-ватную тишину, которую нарушает лишь скрип карандаша и отяжелевшее сашино дыхание. - Всё, можно одеваться, - Пушкин выглядывает из-за мольберта, проводя уставшими пальцами по собственным коленям. Только Санюша уже не хочет одеваться. Он с удовольствием бы сейчас снял с себя последнее и предстал перед рисовальщиком таким, каким его создали. - Костя, - он вступает болезненно, но потом просто подбегает к старшему на цыпочках, отчаянно обвивая. Пушкин осторожно притягивает к себе длинноволосого, очерчивая лопатки, играя с прядями, которые сейчас кажутся какими-то облачно пушистыми. - Не надо спешить, - он тпрунькает Малого пальцем по носу, когда тот перестаёт сжимать высокое тело до приветливого хруста, - давай вместе душ примем. Челкастый умеет создать кустарную романтику. Хотя в целом ограниченность в средствах её выражения заставляет проявить фантазию. Санечку берут на руки. Часы показывают три ночи – время, в которое студенты вдруг вспоминают, что назавтра нужно учить теорию всего и смешивают кофе с энергетиком, которые сходятся в неравном баттле. Костя то поднимает, то опускает голову, подставляя её под струи воды, очерчивая способными на всё пальцами сашины тазобедренные впадины. И смотрит блаженно. Их лица плавно приближаются друг к другу, и, кажется, Малому приходится решиться на титанические усилия, чтобы вдохнуть ещё хотя бы немного воздуха. Пушкин начинает в очередной изучать его губы во всех подробностях, рыская внутри – долго, ласково, умело. Ему парируют – размашисто, влажно и искренне. Всё перестаёт существовать, но в первую очередь – вода, агрессивно хлещущая сверху. А через неделю сверху оказывается Пушкин – недоглядевший и не вынувший из-за уха карандаш. К счастью, Малой ловко ловит зубами деревянное орудие, даже подмигнуть успевает, прежде чем к нему подступает новый приятный спазм, вызванный мягкими толчками. С Васей он капризно хныкал, с Костей – удовлетворённо стонет и довольно улыбается. Рисовальщик кладёт руку на сашин живот, чувствуя бешеную пульсацию и склоняется ниже, проходясь губами по подрагивающим пушистым ресницам. Малой смотрит на старшего заворожённо, держась за плечи, понимая, что его очертания размываются, как акварель, промокшая под дождём и неминуемо ослабевает. Костя вдыхает рваный воздух, то оказываясь глубже, то выныривая из тесноты. Подключает пальцы, проходясь ими методично и нежно от основания до конца, помогая Саше наконец увидеть звёзды в глазах. И вскоре разделяет с ним эйфорию, окропляя его всего изнутри, кусая тонкие губы, шепча ласковое и бессвязное. - Костя! - Что, маленький? - Нарисуй меня. - Как одну из тех Алесь? - Чт… - Шучу. Ты у меня первый и единственный.