Gatto

Теплый ветерок приятно ласкает кожу альфы, что решил в обличии человека полежать под греющим солнышком да вздремнуть чуток. Как-никак может себе позволить. Сейчас конец мая, а это значит, что скоро совсем потеплеет. На поляне ни души. Тишина да спокойствие. Все, как любит Чонгук. Неподалеку стоит дом, что он сам построил несколько лет назад, как только определился, где именно хочет прожить остаток жизни. Он ушел из стаи примерно пять лет назад, когда лишился родителей. Больше его там ничего не держало. Он был рад покинуть ее, вожак много себе позволял, что являлось причиной того, что многие, даже не став разбираться, ушли, перебираясь в другие стаи или создавая свои, а были и такие, как Чонгук — одиночки, которые либо не нашли себе другую стаю, либо же по своему желанию остались одни. В каких-то моментах это хорошо, а в других — тяжело. Но Чон пока что еще ни разу не желал присоединиться к кому-либо, ему действительно было комфортно в одиночестве, не приходилось ни за кого отвечать и переживать. Больше времени оставалось на себя и саморазвитие. И к своим тридцати годам может вот так просто валяться на траве и никуда не спешить. Он не сказал бы, что ему не бывает скучно, но и не страдает от этого. И как хорошо, когда поделал все дела на день, и без забот дремлешь на низкой траве, слушая журчание речки, которая тоже находится поблизости от дома. И, кажется, Чонгук действительно одинок, раз уж ему снится то, что он лежит в мягких-мягких объятиях, что греют лучше весеннего Солнца не только тело, но и душу. А аромат по воздуху какой головокружительный, что-то до жути знакомое, но в то же время что-то абсолютно новое. А мурлычет-то как! Прямо под ухо. — Не понял. Чонгук действительно не понимает, что сейчас происходит, и, открыв глаза, пялится на комок шерсти, что разлегся на его голом торсе и вылизывает его лицо шершавым языком, все так же продолжая довольно мурлыкать, и, кажется, этому пятнистому комку шерсти абсолютно наплевать на то, что альфа, вообще-то, проснулся и охреневает с ситуации. — Ты кто? — Чон смотрит на наглую морду, как оказалось, кошки… он не уверен в том, что это за вид перед ним. Омега поднимает свою морду, смотря, кажется, блаженно и лениво, не переставая громко мурлыкать. Он, долго не думая, перекидывается в человека, все также лежа на альфе и заставляя вздохнуть в удивлении. — Я твой омега. — Заявляет, словно очевидный для каждой белки в этом лесу, факт. Чонгук поднимается на локтях, скидывая с себя пепельноволосого паренька. Тот недовольно шипит и прищуривается, глядя в глаза альфы. — Но у меня нет никакого омеги! — Это звучит так истерично, словно сейчас завоет. — Детали. — Закатывает глаза омега, пододвигаясь ближе, снова приступая вылизывать кожу Чона, в этот раз предплечье. — Я же здесь, значит есть. — Нет-нет-нет! Даже не думай, иди откуда пришел, здесь тебе не рады. Чонгук старается звучать как можно жестче, чтобы отпугнуть кошачьего, но тому хоть бы хны, даже вылизывать не перестает. На это Чон громко рычит, отдергивая руку и видит, как омега губки дует обиженно и глаза прячет. Кажется, обиделся. — Плохой альфа! А нет, точно обиделся. Волк Чона возмущенно рыкнул в груди. Вот так вот. Сами лезут, сами обзывают. Альфа вздохнул, оставив напоследок «я не собираюсь с тобой возиться», встает и уходит к себе домой. — Наглая кошка! — Ругается себе под нос, когда вечером видит, что тот до сих пор не ушел, сидя недалеко от входа в дом Чона. Ему, конечно, маленько совестно, но он не спроста одиночкой себя называет. Не нужно тут ему никаких омег, тем более кошачьих. Он не уходит и на следующий день. Сидит себе в обличии кошки и греется на солнышке, параллельно вылизывая шерсть. Он ни на минуту не перестает это делать, что раздражает альфу, который частенько подглядывает за ним через шторку, и никогда не признается, что ему нравилось то, что он кому-то нужен. Но эти мысли быстро перебивались навязанным себе же раздражением. Не уходит и через несколько дней, когда с неба лило как из ведра, а от грозы закладывало уши. Омега сидел себе под деревом, стараясь хоть слегка прикрыться от ненавистной им воды, и вздрагивал каждый раз, когда сверкала молния. Чонгук не вытерпел и, громко взвыв, берет с собой теплую куртку и выходит из дома, направляясь в сторону кошки, что и не замечала его. Альфа накинул на омегу куртку и вместе с ней поднял его, таща в сторону своего дома. Он проклинает и себя, и кошку, что добилась своего и пытается сдержать мурлыканье. — Не двигайся. — Альфа говорит это, когда оставляет омегу на ковре, а сам направляется в ванну за чистым полотенцем. — Сидел бы дома со своей семьей, нет, блин, на жалость мою капать надо. — Я потерялся, когда решил прогуляться чуть дальше, чем мне было разрешено. — Омега успел перекинуться, пока Чон отходил. Чонгук смотрит долго и молчит, изучая чужое невинное выражение лица. — Но ты же кошка! Вас хоть на другой край земли через лабиринт отвези, все равно дорогу домой найдете! — Ну… у меня с этим проблемы. — И улыбается все так же невинно. — С головой у тебя проблемы. И вообще, какого ты вида? Я не видел раньше таких, как ты. — О, я андская кошка. — Что ты адский я уже понял, — Чон видит, что омега уже открыл рот, чтобы поправить его, но он не дает этого сделать, — да понял я. Как звать, малявка? — Тэхен! — восторженно восклицает, кажется, даже не дослушав вопрос. Он, видать, вообще доволен тем, что, наконец, находится в доме у альфы: мурлычет да мурлычет. — Хорошо, Тэхен, я Чонгук. И долго ты собирался сидеть у меня под дверью, если бы я тебя не пустил? — Долго. — Но… Чонгук заканчивает фразу, едва начав ее, понял, что что-то доказывать этому омеге нет смысла, лишь трата энергии и нервов. И Чон проклинает себя уже в ту секунду, когда собрался озвучиваться свои мысли: — Хорошо, можешь пока остаться у меня, — и видя восторг в глазах Тэхена, он быстро продолжает: — но меня будешь слушаться. Завтра я тебе все расскажу об условиях, а пока будем спать. Я устал. Тэхен, улыбаясь, кивает и, поднявшись с места, подходит к альфе, ластится и трется щекой о чужую грудь. Снова громко мурлычет. Сложная ему киса досталась.