СВЯТОЙ ПЁТР
Чайник кипит? Кто поставил чайник? Я открываю глаза и вижу пустой диван. Демон проснулся. Который час? 8:30 утра. — Доброе утро, красавчик! — Сеера наливает кипяток в кружку. Я в трусах и майке. Сеера в чём спал: футболка, брюки с висящими подтяжками и дурацкие детские носки. Его футболка мокрая от воды или пота. — Вообще-то, это моя квартира. — Вообще-то, ты дрыхнешь, а мне что делать? — он наливает во вторую кружку заварку и кипяток. — Садись. — Сначала кекс, — я присоединяюсь за стол, — теперь чай. Когда ждать романтический ужин? — Это не ко мне. Готовить я не умею. — Сколько сахара ты кинул? — Три ложки. — Читаешь мои привычки? — Читать полицейского себе дороже. У них всегда грязные мыслишки на уме. — Что у тебя на футболке? — я делаю глоток. Про сладость чая Сеера угадал. Он опускает глаза на пятна: — Вода. Умывался и облился. — Чистил зубы моей щёткой? — Я и не только зубы ею чистил. Сарказм. — Как прошла ночь? Приступов не было? — Я спал. После истории с Ноно мне всю ночь снились члены. Наступает неловкое молчание, словно Сеера что-то обдумывает. — Ты позвонишь Краучу? Скажешь, что мы приедем? — Не знаю, как он отреагирует. — Скажи, что нужен череп. Про меня можешь не говорить. — Спрячешься в машине? — Как вариант. Я иду в комнату за телефоном и при Сеере набираю Бена. — Странно. — Что? — Сотовый выключен. Может, он на совещании. — В девять утра аукционеры не проводят совещания. Скорее всего, он спит, а на ночь отключает сотовый. Пока мы доедем до него, Крауч уже проснётся. — Ты предлагаешь сейчас к нему поехать? — А чего тянуть? — Дай мне время умыться. В ванной я замечаю кровь. Сеера старательно отмыл раковину, но некоторые пятна остались. Ему было плохо — вот откуда мокрые следы на футболке. Начало десятого утра. Мы направляемся к Бену. Он говорил, где живёт, но в особняке я ни разу не был. — Ты был в особняке, будучи «Сеерой»? — Я был неподалёку. Меня никогда не приглашали внутрь, — Сеера ведёт Мустанг и курит. — Таких, как я, не приглашают в особняки. По дороге я снова набираю Бену, но его сотовый по-прежнему отключён. — Слушай, а если набрать в интернете «Ноно»? Он же был местной звездой, думаю, мы найдём что-нибудь на него. У звезды наверняка есть канал на Ютубе. — Смысл копаться в педике? — А тебе не хочется узнать о нём больше? — Я многое увидел в его квартире. С меня достаточно. — Ты зациклен на том, что он — гей. Вдруг Ноно сделал что-то необычное или важное? — Личности… — выдыхает Сеера, — ни к чему хорошему они не приведут. У меня такое подозрение, что я качусь очень на большой скорости на санях в пизду. Вот что я чувствую, пока мы ищем правду обо мне. А что касается Ноно, — Сеера поворачивает голову на меня, — этот мир не ценит гомосексуалистов, сладкий. «По Вашему запросу ничего не найдено», — выдаёт интернет. Ноно не существует. Или его стёрли, но кто? Сеера? Пифон? Мы подъезжаем к огромному особняку. Я и не представлял, что восьмидесятилетний старик роскошно живёт. При въезде на территорию поднят шлагбаум. — Погоди, я ещё наберу ему. — Думаешь, охрана не доложила о красном Мустанге? — А ты видел охранников на въезде? В последний момент я решил поехать на Мустанге — нельзя врать Бену. Пускай знает, что я задумал. — Та же хрень, — завершаю вызов. Сеера паркует Мустанг у особняка: — Потопали, напарник.***
Десять утра. Больница давно открыта. Бездушные люди в медицинской форме заступают на дежурство. Больные переступают порог клиники. Жертв предостаточно. Я сижу на лавочке напротив шестиэтажного здания. Хочется закурить, но нужно беречь силы — они мне сейчас потребуются. Маленький мальчик с бритой головой поднимается по ступенькам — тот самый мальчик, что разглядывал меня, тот самый мальчик, что болен раком. Его страданиям скоро придёт конец. Моника принимает первых пациентов. Мне так жаль. Я встаю, опираясь на трость. Жертв будет много.***
Пункт охраны пуст. Слишком тихо. Дом не может ещё спать. Почему поднят шлагбаум? У гаража следы шин. Что-то не так. Мне не нравится. — Ну чё застыл? — Ты ничего не чувствуешь? — Ссаниной пахнет, — Сеера принюхивается, — от тебя. Чё ты ссышь? — Почему никто не вышел? Почему такой большой дом никто не охраняет? Почему поднят шлагбаум? Кого они ждут? — Нас? — Кто-то его поднял, чтобы выехать. Я нажимаю на дверной звонок. Звук идёт внутрь. Не слышу шагов. Никто не идёт открывать дверь. — Теперь ты понял, к чему я клоню? — Бред! — фыркает Сеера. — У старика нет врагов! Я дотрагиваюсь до ручки — дверь открывается. В холле второй пункт охраны — внутренний, рядом два трупа в лужах крови. — Это чё за хрень? — спрашивает Сеера, подходя к мёртвым мужчинам в классических чёрных костюмах. — Не трогай ничего, — я аккуратно подхожу к трупам, не наступая на кровь. — Они уже белые, — Сеера наклоняется, чтобы разглядеть лица. — Вероятно, их убили ночью. В телах по одному отверстию. Застрелили. Два охранника: один молодой, второй постарше. Кровь на губах застыла, глаза побелели. — Череп… — Сеера убегает искать артефакт. — Нет! Стой! Не наследи и не оставляй отпечатки! В особняке никого нет. Я уверен. Никто не набросится на демона. Захожу в гостиную. На полу раздавленный телефон — вот почему Бен не берёт трубку, его лишили связи. На столе открытая бутылка, но стакана рядом нет. Пил из горла? Не думаю, что Бен себе такое позволяет, манеры не те. Где же ты, Бен? Кто убил охранников? Со второго этажа спускается Сеера: — Пусто. Его нигде нет. — Телефон разбит, — указываю на осколки на полу. — Старик психанул? — Разбил телефон, убил охрану и свалил? — И прихватил череп. — Что за бред? Я смотрю по сторонам. Камеры, под потолком повсюду камеры. Мы с Сеерой переглядываемся. В пункте охраны два работающих монитора. Я отматываю день назад. Запись. Почему её не стёрли? Картинка тормозит и зернится. Почему такое плохое качество? — Не боишься, что потом найдут твои пальчики? — Сеера стоит рядом. — Я сотру их. Вчерашний день Бен провёл, скорее всего, как обычно. Ничего странного я не замечаю. Бен ходит по дому, занимается делами в кабинете, много спит. Камеры на улице ничего подозрительного не фиксируют. А потом Бен уезжает со своими охранниками по совместительству телохранителями. Я вспоминаю, что уже видел их в ресторане и офисе Бена, они всегда сопровождают его. — Вот, — указывает Сеера на монитор, — чё это за мудени? Уезжает трое, приезжает шестеро. Трое новеньких: двое маленького роста в чёрных костюмах — телохранители, а один высокий в тёмно-синем костюме — босс. — Бен кого-то привёз. — Старика? — Сеера показывает на высокого. — Друг или коллега? Бен с высоким стариком в гостиной. Бутылка. Стаканы. Они выпивают вдвоём. Низкого роста телохранители уходят в комнату, после чего один выходит на улицу покурить и остаётся там. Камеры пишут картинку, неизвестно, о чём разговаривают в гостиной. Вдруг Бен поднимается в кабинет и что-то пишет на листе бумаги. Перед камерой надпись: «Приготовьтесь, они опасны». Из сейфа Бен достаёт сумку и что-то похожее на пистолет. — Блять, старый маразматик, что он творит? — зубы Сееры скрипят. А потом всё происходит очень быстро. За секунду появляется два трупа. Признаюсь, сделано профессионально. Телефон Бена разбивают, пистолет забирают, на запястья надевают наручники. Телохранители заметают следы — моют стаканы, в пункте охраны нажимают кнопку — поднимают шлагбаум, а после — ведут Бена в гараж, и вчетвером покидают территорию. — Что за тупость? Стаканы помыли, а камеры не стёрли? — Сеера стучит по лбу. — Я тоже об этом подумал. — Окей. Они избавились от отпечатков босса. По пальцам мы его не пробьём. Но, блять, камеры! У нас есть их рожи! — Думаешь, высокий тип — преступник? Он есть в базе полиции? — Конечно нет! Когда мы его найдём, мудень станет отнекиваться, но у нас есть доказательства, что он был здесь. — Кто они? Куда увезли Бена? — Захера им череп? Джимми, это сейчас самая важная проблема. Артефакт в руках левых людей. Я не знаю их. — Ты можешь отыскать их? — Я тебе чё, собака-поисковик? — Ищи череп, пёс. Мой телефон звонит — Лиза. — Блять, этой-то чё неймётся? — Сеера выпрямляется, позвоночник хрустит. — Лиза, что случилось? — Джеймс, катастрофа! — она истошно кричит. — В чём дело? — Пироманьяк поджёг больницу Святого Петра. Я выхожу из-за стола, но Лизу не сбрасываю, направляюсь к выходу, не успевая стереть отпечатки с компьютерной мышки. — Чего? Чего случилось? — кричит вслед Сеера. — Машину быстрее заводи! — я открываю дверцу Мустанга. — Лиза, что там? Сколько жертв? — Сотня! Не меньше! Пожарные не могут потушить огонь. Горящие люди до сих пор выбегают на улицу. Мустанг рычит. — Куда? — спрашивает Сеера, когда я кладу трубку. — Больница Святого Петра. Взрыв настолько мощным, что выбил окна соседних домов. За несколько миль я замечаю чёрный дым среди высоток и чувствую запах жареного мяса. — Нет! Нельзя подъезжать слишком близко. Паркуйся здесь, дальше пешком, — я отстёгиваю ремень безопасности и на ходу выхожу из машины. Сеере трудно идти. Воздух тяжёлый, нечем дышать. Я и сам с трудом ступаю по чёрным осколкам. Огонь переходит на стоящие рядом дома. Паника. Взрывы. Как будто взрывается несколько газовых баллонов. Я в апокалипсисе, не иначе. Горящие люди бегут нам навстречу. Когда ты хочешь жить, не думаешь о боли. Я вижу, как кожа сгорает на их лицах. У больницы четыре пожарные машины. Два вертолёта поливают водой стены и крышу. Все тушат здание, в то время как охваченные пламенем врачи и пациенты выбегают на улицу. — Почему не тушат людей?! — кричу на Сееру. — Джеймс, им уже не помочь. Больница — это кратер, который нужно потушить. Иначе будет больше жертв. — Как им помочь?! Достаточно жертв! Сеера смотрит мне в глаза с сожалением: — Ты не поможешь пожарным. Полицейские тоже не помогут. — Ты предлагаешь стоять и смотреть?! — Джимми, — Сеера показывает на мужчин и женщин, выпрыгивающих из окон четвёртого этажа, — они уже трупы. — Почему ничего не тушится? Огню не страшна вода? Что за огонь такой?! — Это не поджёг. Это воспламенение. Пироманьяк сжёг себя. — Останови время, ты же можешь! Останови воспламенение! Сеера, это ад. Ты не видишь? Это безумие! — Так должно быть, — спокойно произносит Демон. — Я не остановлю время. Они должны умереть. Я со всей силой хватаю Сееру за грудки, что тот начинает кашлять: — Тебе насрать?! Тебе плевать на свою жизнь, ты сдохнешь через несколько дней! Эти люди не виноваты в твоей никчёмности! Там могут быть дети! Если у тебя есть способности, так воспользуйся ими, мать твою! Сделай хоть одно доброе дело перед смертью! — Я никого не спасу, Джеймс, — спокойствие и сожаление в хриплом голосе. — Прости. Я управляю временем, но не могу изменить его. Они все должны сегодня умереть. — Сколько?.. — Двести шестьдесят семь человек. Я отпускаю куртку Сееры и отхожу. Демон сгибается пополам и кашляет, плюётся кровью. Чем дольше мы здесь остаёмся, тем труднее становится дышать. Криков меньше. Трупов больше. Жарко. Гарь прилипает к одежде и оголённым участкам тела. Каково это, когда горящая кожа слезает с мышц, когда мышцы слезают с костей? Каково это, когда тело превращается в прах за считанные секунды? Я смотрю на ужас вокруг себя. Он останется в памяти. Меня будут преследовать кошмары. Пускай это будет сон. Пожалуйста. Я сейчас проснусь у себя дома. Я закрываю глаза. — Падает! — крик. — В укрытие! Сейчас рухнет! Я открываю глаза и вижу, как падает больница. Волна отбрасывает меня назад. — Мистер! Мистер, Вы слышите? Машина скорой помощи. На мне кислородная маска. Я вижу перед собой фельдшера и киваю в ответ. Он констатирует, что со мной всё в порядке, и оставляет одного. — Ты потерял сознание, — Сеера подпирает открытые дверцы и стирает с лица сажу. Из-за красной кожи не могу понять, насколько он пострадал. Моё лицо стянуто и горит, болят спина и голова. — Сколько времени прошло? — снимаю кислородную маску. — Полчаса. Дотрагиваюсь до лица — щиплет. — У тебя осколки и ожоги. Фельдшер сказал отвезти тебя в больницу промыть раны, — Сеера закуривает. Пускай мир рушится, а Демон закурит и понаблюдает в сторонке. — Не до этого сейчас, — слезаю с носилок и выхожу из машины. Небо красное — оно поглотило пламя. Облака — чёрные тучи, они впитали копоть и гарь. Всё в тумане. Нет. Всё в дыму. Я вдыхаю его, потому что больше дышать нечем. Лёгкие чернеют хуже, чем у курильщика. Криков нет. Всё закончено. Больше двадцати машин скорой помощи увозят чёрные мешки. Двести шестьдесят семь трупов. Здесь нет раненых и пострадавших. Здесь смерть. Не понимаю, как это остановить. — Он убил Монику, — я смотрю, как медики закрывают чёрный мешок, — единственную связь с миром. Мурир ни перед чем не остановится. Сеера стоит позади меня. Я слышу свист его лёгких. — Сейчас он ослаблен. Заляжет в берлогу, чтобы набраться сил, а после ударит снова. Нам важно не допустить следующего удара. Мурира необходимо поймать в ближайшие два дня. — Где он? — Я не знаю. — Что ты видел? — Мурир подошёл ко входу, встал на ступеньки и воспламенился. — Зачем? — Они поругались с Моникой. Это его месть. — Он мог поджечь её, но он сжёг двести с лишним человек! — поворачиваюсь к Сеере лицом. — Ты знал, что больница взорвётся? — Нет. Откуда? — Артур Роуч видел смерть человека, лишь взглянув на него. У тебя такие же способности. Ты должен был увидеть смерть Моники, когда мы с ней разговаривали. — Я видел другое. — Что? — Несмотря на обиду, Моника никогда не откажется от него. Она не даст ему умереть, — немного погодя и затушив сигарету, Демон продолжает: — Ну ладно, поплакали, покакали, теперь снова, — гортанно смеётся, — опять на позитиве! — надевает на кровавую лысину широкополую шляпу. — У нас дела, Джимми. Его шутки отныне не уместны. — Моника мертва, Сеера, — я смотрю на место, где пару часов назад стояла больница. — Они все мертвы, — хрипит Демон за спиной.***
Мы разделились впервые за два дня. Каждому необходимо побыть одному. Мне бы сейчас отлежаться и промыть лёгкие. Мне крайне не хватает кислорода. Из горла выходит кровь с сажей. Остаётся пять дней. Потерпеть, потом станет легче, на том свете станет легче. Двести шестьдесят семь человек не поместятся в одну больницу. Трупы распределили в пять клиник. Я в последней, она называется «Феникс». Как иронично. Все сгорели, никто не восстанет из пепла. В четырёх предыдущих клиниках трупы. В «Феникс» привезли выживших и мёртвых. Выживших. Как смешно. Вход строго воспрещён. В городе траур. Клиника оцеплена — поджигатель может вернуться и устранить выживших. Как смешно. Мурир не дает шанс трупам. Не знаю, зачем я это делаю, но почему-то хочу. На входе меня не останавливают, камеры видеонаблюдения не видят, я — невидимка. Никто не следит за тем, как я прохожу от палаты к палате. Трачу много сил — не страшно. Потерплю. Выжившие не такое терпят. В ожоговом отделении не принято кричать и повышать голос. Это царство тишины и смирения. Здесь доктора не спасители, а привратники на пути к смерти. Доктора знают: никто не выйдет отсюда живым. Тридцать пять выживших. Они умрут — я знаю. Они уже мертвы. Трупы достаточно сложно идентифицировать, живой труп — ещё сложнее. Кожа — угольная корка, или нет кожи. Здесь нет имён у пациентов, все пронумерованы. Номер Восемь. Мальчик. Возраст: десять лет. У него рак печени. Был. Теперь нет. Что должен чувствовать человек, когда перед ним лежит ребёнок с вытекшими глазами? Я бы отдал ему свои. Я разворачиваюсь и ухожу к выходу. Довольно. Я видел слишком много. Они не станут фениксами. Никто не восстанет из пепла. Они умрут. Бог дал им небольшую отсрочку. Никто не обманет смерть, никто не отвернётся от смерти. Мальчика зовут Кори. Его родители в морге, в холодильнике. Кори умрёт через час.