Россия, тридцать седьмой

Наступает вечер, как босой пяткой на оголённый провод вступаю в него и я, замыкается цепь, зубы немеют и затылок звенит разбивающимся хрусталём. Страшно мне страшно, страшно мне страшно. Лихорадочно кромсаю батон, неровными ломтями сверху ложится колбаса, ромашкой располагаю на фаянсовой глади тарелки. Ветер разгоняется и кипуче стучит ветками об окна, серые тени шарахаются от фонарного блеска. Полирую дорогу от двери до кухни, то стою под дверью, прислушиваясь к шуму лифта, то решаю, что я выгляжу глупо и насильно пришпиливаю себя к табуретке. Ёрзаю, поправляю волосы, ругаю себя за судорожное хватание, ведь от этого пряди быстро жирнеют, но снова и снова заправляю за уши. Лязг лифтяной клетки, с протяжным зевком раскрывается пасть и снова захлопывается. Молниеносно подскакиваю к двери, вслушиваюсь в цокот каблуков – звонок. Бью себя по тянущейся руке, отсчитываю до десяти, нет, двадцати, вот теперь можно. Поворот, поворот. Дёргаю из всех сил, протестующе лязгает цепочка, о которой я в спешке забыла. В образовавшуюся щель виден серый глаз и раскрутившаяся кудряшка, прикрывающая висок. - Привет, -выдыхаю еле слышно, снова прикрываю дверь и со всей злостью выдёргиваю цепочку из паза, царапаясь о шляпку гвоздя. Палец – рот, дверь – нараспашку, отхожу и даю пройти. - Привет. Ты что? – спрашивает, кивая на раненый палец. – Так хотела меня видеть, что аж боевую травму заработала? Охотно принимаю игру, но разворачиваю всё в более серьёзный тон. Последний раз прикусываю пострадавший палец и глядя прямо в глаза, выделяя каждое слово: - Да, так хотела тебя видеть. Протягивает мне эмалированную миску, прикрытую салфеткой. Заглядываю – вальяжно-круглые сливы. - Откуда? - К мамуле приезжала родственница из деревни. В гости же положено идти с гостинцем? Я хотела купить вина, начала отсчитывать деньги и увидела, что мне не хватает. Так стыдно, в очереди потом на меня шипели, что задержала всех, зря отняла время. Ужасно стыдно. Как можно было дома не проверить кошелёк? Так что будем примерными пионерками. Торжествующе улыбаюсь и увлекаю на кухню. - А вот и нет. Это кстати не абы какое. Отец из Грузии привёз. - А ты не получишь за потрошение запасов? – какая осторожная и рациональная, надо же. Потрошение запасов вина её беспокоит, а моё выпотрошенное нутро упорно игнорирует. - Да, когда это будет-то? Мало ли что случится до того времени. Главное то, что происходит сегодня. Ну, что за счастье жениха и невесты? Булькание, стук, звон. НЕ первый раз за столом друг напротив друга, но первый раз настолько свободное пространство вокруг и стены квартиры очерчивают охранный круг, арканом стягиваются и словно подтягивают друг к другу. Пригласительно киваю на кривоватые бутерброды. - Замечательное вино. Слушай, ни в какое сравнение с тем, что продаётся здесь, - крутит стакан в пальцах Света. – Это же домашнее, верно? - Ага, да. Между первой и второй, как говорится… Второй тост – за родителей, да? Спасибо папеньке за вино и за то, что все уехали на юг. Я первый раз одна на всю квартиру. Невероятные ощущения. Пьём. Жуём. - Я думала переделать «Тот, кто с песней по жизни шагает». Что-то с посылом мол, чтобы и они шагали с песней по жизни, чтобы им весело жилось вместе. Ты сможешь её сыграть? Задумываюсь, прикидываю. - Да, вполне. Плоховато, но смогу. Мы её как-то ячейкой пели в школе на празднике. Что не вспомню, то подберу. Ну, что…доедаем и идём в комнату творить. Третью за любовь? - За любовь, - согласно поднимает стакан Света. Дай-то Бог, дай-то кто-угодно, дайте мне все во вселенной, чтобы тост оправдался. Пьянею не столько от вина, сколько от страха и злости, почему, почему, почему она спокойна. Почему она спокойна? Ну, уж нет. Я тоже буду спокойной. - Прихвати сливу и вино с собой. Остальное в комнате допьём, ладушки? Перемещаемся. Блокнот, карандаш, рифмы, слова. Слова я готова выдавать на-гора не приходя в сознание, пытаюсь только отслеживать исходный ритм. Собственно, не особо я прихожу в сознание, работая сейчас, чёркаем, вписываем, чёркаем, вписываем, подбираю аккорды. Что хорошего может сочинить человек, мысли которого заняты тем, чтобы взять за руку другого человека, но не находящего предлога? Нет, это не мысли, я не думаю это, я чувствую это кожей, мышцами, костной тканью, притяжение, влечение, желание. Удивительно, но что-то ладное выходит, Света отзывается одобрительно, кивает, комментирует. Пробует пропевать получившиеся строчки. Роняю руку в миску в миску в стремлении ухватить сливу, сталкиваюсь с другой рукой. Вспыхиваю. Нет, не смущенно, нет не страстно, нет, не вот эта романсовая слащавость, вспыхиваю спичкой, нет, добротно высушенной копной сена, в которую эта самая спичка падает. Вспыхиваю от злостни. А не страсти и нежности. - Может, хватит уже? – переворачивается посудина, сливы катятся-катятся, одна ударяется о стену, сладкий сок вытекает из треснувшего бочка. Недоумённые, ошеломлённые глаза. Ополоумев от гнева придвигаюсь всё ближе, кричу впритык к лицу: - Как ты можешь сидеть вот так и делать вид, что ничего нет? У тебя хоть какая-то совесть есть? Не делай из себя дурочку, ты что не понимаешь, что ты со мной делаешь? А ты ведёшь себя так, как будто ничего не происходит? Как будто тебе всё равно! Как тебе может быть всё равно? - Диана, я не… - пытается вклиниться, но я обрушиваюсь со всех сторон и не даю сказать ни слова. - Ладно, хорошо, пусть я дура малолетняя, первый раз, вот и глупая-глупая, непонимающая. Но ты-то нет. Почему ты молчишь? Или поговори и скажи нет, сразу скажи нет, зачем ты меня мучаешь? Или если да. Если ты видишь и ты тоже, то скажи мне! Хоть что-то скажи! Скажи, что тебе всё равно, если тебе всё равно. Но имей совесть. Я же тоже человек, я живой человек. Ты понимаешь, чего мне стоит ходить с тобой рядом? Просто скажи, что тебе всё равно. - Диана, я…мне не всё равно. И это не вежливый ответ. Не успокаивающий ответ. Мне нельзя соврать сейчас, я флюгер взметнувшийся вверх, любое колебание воздуха улавливаю и вижу, что она дрожит. И губы, и плечи. Дрожит – значит боится. Боится – значит любит. Нет любви без страха. Хочешь освободиться – переложи на другого, раздели. - Ты понимаешь, что я говорю? Что я….люблю тебя? Как-то так. Пускай будет. - Не понимаю, - всхлипывает. - Как? - Как? – то ли шиплю, то ли рычу. Вот так. Руками в плечи, косточки птичьи вдавливаю внутрь тела. От пола несётся запах свежей мастики, сшибает меня, придавливаю своим весом, невеликим, но упорным. Всеми ногами, бегающими кроссы и обретшими мощь, руками, вертящимися в утренней гимнастике, хватаю и удерживаю, словно жду сопротивления, словно хочу его, словно без него победа буде неполной. Но сопротивления нет. Губами по шее опасливо белеющей из-под воротника, рассоталась нитка, которым он примётан, щекочет мне подбородок. Белая шея, ходящий туда-сюда комок внутри, по шее вверху, где челюсть переходит в скулу губами. Рукой по плечу и вверх и вниз, потрясённо и ожидаемо, долгожданно нащупав мягкое и тёплое под рукой замираю, выдыхаю и губами в губы. Мягко, влажно, настойчиво, яростно.