Заблудившись в тенях (18+)

Тени были повсюду. На самом деле Чан давно не видел столь засорённого ими места. Они прятали от узких и острых лучей его белого фонаря на шлеме, шипели из-за углов, таяли на полу, истекая чёрной пеной, когда он протыкал их своей серебряной пикой, они подкрадывались со спины и пытались пробраться на его высокие сапоги с серебряными носками и метками тенеборца на каблуках. Они кидались на него с высоких пыльных завесей, укрывавших окна от потолка до пола, и он еле успевал отбивать их щитом, а они кричали диким криком, разрываемые его серебряными шипами. Это были взрослые мощные тени, напитавшиеся силой не одного выпитого ими человека. И казалось, их количество не уменьшалось, хотя Чан уже полчаса с ними боролся, отчаянно вертясь вокруг своей оси и отражая их атаки. Он уже сто раз пожалел, что не послушался Минхо и не подождал подмоги. Его как будто толкало что-то в этот дом на окраине Тауэра, города, в который их вызвали, чтобы они очистили это место. А ведь им сразу сказали, что здесь уже пропало несколько тенеборцев-одиночек. И разумный и осторожный Минхо связался с Чанбином и Сынмином, вызывая их на помощь. Но Чану как будто шептало что-то, что он должен сюда прийти именно этой ночью. И он подождал, пока с кровати Минхо начнёт доноситься знакомое похрапывание со свистом, встал, проверил вооружение — и пришёл. Тень, которая сбила его в ног, подкралась со спины и кинулась под колени, заставив Чана пошатнуться и сделать два шага вперёд, натыкаясь грудью на другую тень, свившуюся в толстую верёвку, которая, увернувшись от мечущихся белых лучей, ловко обвила тенеборца вокруг груди и резко потянула вниз. Чан упал, увлекаемый собственным весом, и выпустил щит, с грохотом откатившийся в сторону. Шлем от удара слетел с его головы, и фонарь погас, остравляя Чана в жутком полумраке, освещаемом только смертно-бледным светом Луны сквозь огромные стёкла окон на крыше. Тут же вокруг его лодыжек и кистей обвились чёрные ленты, не дающие пошевелиться или двинуть пикой, а над лицом нависла огромная иссиня-черная вытянутая тень, которая покачивалась, как будто рассматривая будущую жертву. О разумности теней ходили разные слухи. Сам Чан видел в них только инстинкты: убить, чтобы выпить жизненную энергию и получить возможность жить дальше. Но говорили, что тени получают и толику разума тех, кого убивают. Иначе не научились бы нападать стаей, хитро заманивая людей и, видимо, как-то деля их силы на нескольких. Чан пытался вырваться или хотя бы пошевелиться, с ужасом осознавая, насколько нелепой и странно выглядящей будет его смерть. Не дождался своих. Попёрся в дом с тенями сам. И проиграл, что было — естественно! — предсказуемо, потому что тени давно не были теми испуганными дикими пятнами, которые сами летели на свет фонарей и натыкались в суете паники на пики в не столь давние, но навсегда ушедшие времена. С тем, как росло мастерство тенеборцев, росла и организованность их противников, отдающая уже определённой разумностью. И кому как не мастеру третьего уровня Бан Чану, одному из самых перспективных тенеборцев в отряде Ли Минхо — лучшем, на секундочку, в их отделении «Север» — это знать, если темой его выпускной работы и было исследование предполагаемой эволюции теней. Да он сам не раз говорил молодым в их отряде, что соваться в дом, где были замечены не тени-одиночки, которых было предостаточно, а группа теней, в одиночку — смерти подобно. Глупой и нелепой смерти! Потому что рядом с такими группами очень часто были Чёрные ангелы. Чану стало дурно от одной мысли об этом. Любого неосторожного глупца ждёт смерть — так он и говорил тому же Чонгуку. И вот сейчас он лежит, смотрит в черноту этой самой смерти и не понимает, как он здесь очутился и что им двигало. Чернота над ним оскалилась блеклыми просветами, когда протянулась к его груди. Кожу ниже шеи опалило дикими холодом, и Чан застонал от боли сквозь зубы: тень рвала ткань воротника его форменного комбинезона, прихватывая кожу, чтобы добраться до горла, защищённого широкой кожаной повязкой с тиснёным серебряным напылением узором. Она рванула сильнее, и ткань треснула и обнажила Чана до пояса. Тени вокруг взвыли, почувствовав запах человеческого тела, и стали слетаться, склоняясь над распятым на полу тенеборцем. Но почему-то не кидались. Казалось, они рассматривали его, не решаясь притронуться. Внезапно тело Чана пронзила острая боль. Она шла от метки — небольшого рисунка чёрных крыльев над левым соском. Этот рисунок был самой большой печалью и самым сильным разочарованием Чана. У всех нормальных людей было имя. Красивые буквы свивались в самые причудливые узоры, украшались листьями и цветами. А у Чана был рисунок. Так не могло быть. Вообще никогда и ни в каком случае. С кем бы он ни советовался, кому бы ни показывал — никто не мог ему помочь. Специалисты по соулмейтам пожимали плечами и говорили, что, возможно, это просто рисунок, а метка появится позже, потому что так не бывает — чтобы метки не было. У всех в этом мире есть предназначенный. И каждый обязательно его находит. Однако после появления теней, когда люди стали гибнуть в большом количестве и неожиданно, правило это нарушалось всё чаще. Тени обожали детей. Они охотились на них с особой жестокостью, выпивали их полностью, не оставляя практически следов, кроме пустой одежды. А ведь у каждого из таких вот «выпитых» — и не только детей, всех, кто пострадал от этих кошмарных существ, — был свой соул. Так что один из спецов, к которому обратился по рекомендации Чан, найдя его в каком-то диком притоне пьянчуг и воров на окраине столицы, предположил, что это что-то типа нового вида метки: раз имя теперь часто ничего не гарантирует, будет рисунок. Как это решало проблему, Чан не понял. Но беда была даже не в этом: больше нигде Чан не слышал, чтобы у кого-то ещё такое было. Он не раз втихомолку проклинал свою несчастную судьбу, периодически пускался во все тяжкие, таща в свою постель всех подряд, как будто мстя непонятному соулу за то, что не мог быть кем-то нормальным. Потому что — ну, какие сведения о нём могли дать крылья? Да ещё такие… странные. И не птичьи, а как будто… Нет, ерунда. В общем, в такие периоды Чан пытался забыться и не думать о своём проклятии. И вот теперь это самое проклятие горело, как будто в него воткнули раскалённый прут и проворачивали прямо внутри чёртовых чёрных крыльев. Чан не мог больше сдерживаться и закричал от боли, выгибаясь и пытаясь хоть как-то выскользнуть из-под этого прута. Но огонь только разрастался, он охватывал тело полностью и заставлял скрипеть зубами и кричать всё громче. Одно было хорошо: тени как будто замерли, остановились во времени, даже не пытаясь напасть. И огромное чёрное облако над ним вдруг стало медленно отплывать в сторону. Чан даже кричать перестал, поняв, что тени вокруг постепенно отступают и… исчезают, прячась во тьме углов и складках занавесей. Боль в метке тоже перестала быть острой, превратилось в мучительную, но ровную. Чан сжал зубы и снова глухо застонал, пытаясь пошевелиться. Однако, несмотря на то что тени с его рук и ног исчезли, пошевелиться не получалось, как будто всё тело налилось свинцовой тяжестью и никакие усилия воли не могли помочь Чану встать с чёртова пола. В глазах у него стало темнеть, и он было подумал, что сейчас потеряет сознание, однако внезапно зрение как будто снова начало проясняться, и он с ужасом увидел, как расступается перед глазами мутное марево какого-то непонятного тумана и сквозь него начинает медленно проявляться стоящая над ним тёмная фигура с огромными, раскинутыми в стороны чёрными крыльями за спиной. «Нет, — мелькнула тоскливая мысль, — только не они». От этой фигуры шла резкая чёрная острая тень, которая упиралась прямо в метку на груди Чана и как будто протыкала её. Чан заморгал глазами, стараясь прогнать мираж, однако фигура, наоборот, с каждой секундой становилась всё более отчётливой, и через пару минут Чан лицезрел перед собой того, кого боялся в этом мире увидеть любой человек, а особенно — тенеборец. Чёрный ангел. Порождение теней. Как все считали, их высшая форма. Самое страшное и опасное существо в этом мире, хотя и явно ему не принадлежавшее. Неуловимый и непобедимый. Чан прикрыл глаза и резко выдохнул. Ладно. Погибнуть от копья Чёрного ангела было почётно. Правда, почётнее было бы сделать это, отчаянно сражаясь и хотя бы раз задев его кончиком пики и увидев, как загорится под серебром белый огонь его крови, а не бесславно распластанным под ним, но… за глупость надо платить. И Чан готов был заплатить. Он несколько раз вдохнул и выдохнул напоследок и замер, мужественно стараясь сдержать дрожь губ и даже искривив их в подобие презрительной улыбки. — Тебе смешно, тенеборец? — услышал он голос. Голос в своей голове. Чан от изумления и страха широко распахнул глаза. У ангела было светлое и прекрасное лицо — именно это поразило Чана больше всего, даже больше звучащего в голове мелодичным эхом: — Разве тебе не должно быть страшно? Но Чану было не до ответа. Он впился взглядом в глаза ангела: огромные, тёмно-карие, пронзительные, обрамлённые иссиня-чёрными ресницами. А внутри зрачка плясали серебряные всполохи огня. Да, их Чан тоже рассмотрел, когда ангел склонился к нему и нахмурил густые ровные брови. Лицо… Значит, у них есть лица! А что же тогда видели всегда они раньше? Маску? Часть их странного, как будто живого костюма? Молчание человека, видимо, сердило ангела, поэтому он тряхнул пышными золотыми кудрями, сжал пухлые красиво очерченные губы, и в голове у Чана грозно отозвалось: — Отвечай! Тебе страшно? Ты боишься меня? И Чан уже готов был кивнуть, потому что и впрямь было жутко смотреть в плотно сжатые губы ангела и слышать его голос. Но внезапно он понял, что смущало его всё это время в лице над ним. Веснушки. Чёрт возьми, серьёзно! Нежные, как будто брызги летнего солнышка, разбросанные по бледным щекам и высоким скулам. Их было немного, но они делали лицо Чёрного ангела невыразимо очаровательным, просто волшебным. И Чан невольно улыбнулся, не смог сдержать разъезжающиеся губы. — Ты прекрасен, — шепнул он, не уверенный, что ангел его поймёт или даже услышит. — Ты прекрасен, Чёрный ангел. Я счастлив, что умру от твоей руки… Реакция ангела его удивила: тот цокнул и закатил глаза. Вот прямо так — как обычный сильно раздражённый человек. — Если бы я мог тебя убить, тебя бы уже давно не было здесь, — прошипел зло ангел. — Но ты не даёшься. Я и сам не могу, и другим не могу отдать тебя! И теперь я вижу почему! Он дернул рукой, которая сжимала копьё, упирающееся в метку на груди Чана, и тот взвыл от острой огненной боли, снова пронзившей его. — Скажи мне, тенеборец, откуда этот знак у тебя? — прозвучало в голове, и голос был уже не набатно-гневным, а каким-то… жалобным что ли, отчаянным. — Этого ведь не может, не должно быть! Я, конечно, думал… Но всё же надеялся, что это лишь мои фантазии! Чан сквозь боль смог открыть глаза и посмотреть прямо в глаза своему мучителю. Он прикусил губу до крови, чтобы не застонать, и сжал ладони в кулаки. «Я могу двигаться!» — мгновенно мелькнула у него мысль, и он постарался сосредоточиться на своих ощущениях. Свинец из его тела исчез. Он снова чувствовал и руки, и ноги. Осторожно, чтобы ангел, продолжавший требовательно смотреть на него, не заметил, Чан двинул ногой. Она слушалась. — Не молчи, несчастный! — потребовал ангел. — Откуда у тебя этот рисунок? Как они могли у тебя появиться — мои крылья? Говори! Кто сделал тебе такой рисунок? Кто… В этот момент Чан, не особо вслушивавшийся в слова ангела, собрал силы в кулак и схватился за древко чёрного ангельского копья, дёрнул его в сторону, а потом, перехватив, на себя. И ангел, очевидно, совершенно не ожидавший такой дерзости от поверженного врага, не удержался, выпустил из руки копьё и грохнулся прямо на грудь Чану, пребольно двинув подогнувшимся коленом ему в живот, а острым подбородком проехав по скуле. При этом ангел так жалобно вскрикнул, что Чан, тут же ухвативший его за плечи, чтобы обездвижить, замер, растерявшись. Вообще невероятно было уже то, что этот абсолютно безнадёжный в отношении крылатого существа манёвр удался в принципе. Кроме того, Чан никак не ожидал, что существо это будет тёплым и мягким — ну, за исключением коленки в Чановом животе и подбородка на скуле. А уж то, что ангел может так по-детски вскрикнуть от страха, Чана вообще выбило из колеи. Поэтому он стормозил и просто уставился на тут же поднявшего лицо ангела, который опёрся ладонями по бокам от Чана и тоже уставился ему в глаза своими бездонными каре-золотыми озёрами. — Тебя ведь… зовут Чан? — вдруг спросил ангел. По-настоящему спросил. Шевеля своими невероятно притягательными губами. Тенеборец вытаращил глаза и ещё несколько секунд смотрел на это чудо… в перьях. Вот в прямом смы… Стоп! Откуда он знает его имя? Этого не может же быть! Хотя… он ведь разумен… «Может, он вообще за мной следил, — замирая от внезапного тепла в сердце, подумал Чан. Но тут же постарался взять себя в руки: — Естественно, как за врагом! Может, это разведчик…» Всё это время Чан продолжал сжимать плечи ангела, чувствуя невероятное тепло, которое исходило от него. — Да… А… тебя? — тихо спросил он. — Ликс. Меня так называют, хотя у меня много имён, — ответил ангел и прикусил губу, от чего у Чана слегка помутилось в голове и чуть дрогнули руки. Он увидел, как ангел перевёл взгляд куда-то за его голову и глаза у него расширились. — Это твоё оружие? — дрогнувшим голосом спросил он, кивая на лежащую в отдалении пику. — Твоё личное оружие? — Да, я сам его сделал, — не сводя с него глаз, как заворожённый, ответил Чан, хотя любой вопрос о личном оружии считался конфиденциальной информацией: откуда оно, кем было сделано, сколько ему лет, является ли семейной реликвией, насколько славным оно было. Но сейчас Чану было абсолютно на всё это наплевать. Как и на то, что ещё пару минут назад он думал, что этот ангел — разведчик. Он хотел знать — Чан расскажет: — Сам нарисовал наконечник и… выковал из калёного серебра. Ликс оттолкнулся руками от пола и бесцеремонно уселся Чану на бёдра. Он быстро сорвал с руки длинную чёрную перчатку, блеснувшую как будто жидкой сталью под чернотой, а потом резко рванул высокий стоячий ворот своего литого костюма. Некоторые вообще думали, что это кожа ангела — чёрная, как смоль, и блестящая, как чешуя змеи. А теперь Чан видел, что это именно костюм. И под ним, в разорванном вороте, он увидел божественно светлую, нежную даже на вид, будто бархатную кожу. И прямо под ключицей светлым огнём рисовался наконечник Чановой пики — в точности повторявший и форму её, и узор из треугольников, который Чан сам придумал и выжег на ней. Тенеборец замер, отказываясь понимать, что здесь происходит. — Кто ты? — с трудом спросил он. — Как это… возможно? — И он невольно потянулся к метке пальцами. Ликс нахмурился и отбил его руку жёстким ударом, чуть не вывихнувшим Чану плечо и с силой отбросившим его руку в пол. — Не смей меня трогать! — крикнул ангел. — Это ты мне скажи, что это! И почему на тебе мои крылья! Откуда ты узнал их рисунок? Чан, сжавший зубы от боли в плече, стиснул ладонь в кулак и зло ответил: — Я не буду с тобой говорить. Можешь убить меня, Чёрный ангел. Он закрыл глаза, поняв, что, каким бы ни был он сам быстрым и сильным, существо перед ним не победить, потому что оно в разы сильнее. А вот у Чана сил почти не было. Он почувствовал себя вымотанным, как будто тени всё же выпили часть его энергии. — Ты будешь говорить! — сердито сказал ангел. — Я приказываю тебе! Ты должен немедленно мне всё рассказать. Но Чан снова сосредоточился на своих ощущениях. Он чувствовал, как уходит из него жизнь. Медленно вытекает, словно по капле, тонкой струйкой. Он попробовал понять, где именно центр этого ощущения — куда уходит его энергия. И понял: его комбинезон был порван на бедре, там была царапина. И прямо на этом месте расположилась нога ангела, обтянутая чёрным костюмом. Вот туда и текли по его телу силы, устремляясь, как мелкие реки в крупную, в эту рану. Между тем ангел как будто тоже стал прислушиваться к чему-то и тоже посмотрел на эту ногу Чана и свою поверх неё. Они одновременно поняли, что происходит, и подняли друг на друга глаза. — Тени моего костюма пьют тебя, человек Бан Чан, — негромко сказал Ликс. Он потянул ноздрями воздух и неожиданно жадно провёл языком по розовым губам. Чан и ахнуть не успел, как ангел выхватил откуда-то небольшой чёрный нож и полоснул его по горлу, перерезая защитную повязку. А потом, прикрыв глаза, положил руку без перчатки на обнажённое горло Чана. И тут же тенеборец почувствовал, как силы, текущие по его жилам, разделились и потекли с новой, удвоенной силой теперь и к его ноге, и к руке ангела на его горле. На место им приходила свинцовая тяжесть, а с ней — такое же свинцовое безразличие. Он посмотрел тускнеющим взглядом на Ликса. И прошептал то, о чём не мог не думать всё это время: — Оказывается, мои соулмейтом был Чёрный ангел… Утрись, Минхо… — И потерял сознание.