***
Уён даже не сразу осознал, что остался без истинного. Тоска, которая должна была его настигнуть, как-то запоздала, но зато когда пришла, приняла жуткий вид: он пустился во все тяжкие. Он кочевал из объятий в объятия, напиваясь чужой энергией — томительной и вредной — до состояния почти полного угасания ауры. И ничего не мог с собой поделать. Как только в нём начинал править разум, дикая, невозможная боль острыми шипами вонзалась в его сущность и терзала, тянула в разные стороны, он растекался по своей капсуле — и кричал, исходя чёрными потёками и серой мутью. В эти моменты он чувствовал, как выдавливает из него по капле жизнь безграничная, всеохватывающая безнадёжность: он не понимал, почему он должен быть и страдать, когда можно погаситься — и исчезнуть. В таком состоянии — стремления к абсолютному самоуничтожению — он и попал в объятия Хонджуна. Тот был из самого Близкого круга, но никогда не одобрялся своей семьёй за строптивый характер. Ему прочили мирное соединение в купели Блаженной с его истинным — миленьким, гладеньким, белым до голубизны Нижним из родных самого Высшего, а он сопротивлялся. И говорил не хочу. Для арфхов такого уровня "не хочу" в этом вопросе вообще не должно было существовать: Государство нуждалось в Нижних и Верхних с чистой аурой, от лучших сущностей, — а Хонджун злоупотреблял этим своим "не хочу" и, кажется, гордился этим. Познакомились они с Уёном исключительно потому, что последнему захотелось лично "попробовать" сущность настоящего бунтаря. К тому времени на его счету уже были три разбитые пары истинных, в двух он соблазнил Верхнего, в одной — вообще Нижнего. Этот был, кстати, приятнее всех. Жаль, что его злобный Верхний, когда узнал о том, что тот побывал в объятиях Уёна, сослал его в Обитель Отверженных. А вот тех, кто реально сопротивляется своей судьбе, а не просто повёлся на серебро в ауре, у Уёна ещё не было. Поэтому он действовал решительно, выцепил Хонджуна в одном из дурных Столбов, где тот уже был омрачён запретной энергией, и утянул его в капсулу. И это было лучшее, что с ним случалось в его недолгом существовании. Может, правда, потому, что и сам он был уже вполне не в себе, искрил так, что на него оглядывались. А Хонджун стал ловить эти искры — чем и покорил Уёна. Он был первым Верхним, кого они не смутили, у кого не вызвали нетерпеливого раздражения. Хонджун сиял своей тёмно-серой, со стальным отливом сущностью, никуда не спешил, а потом... Это были не просто объятия. Это было полноценное слияние — крепкое, душистое, невозможно приятное... Мало кто из арфхов решался на слияние, не узнав хорошенько партнёра, но ... Может, потому что оба были омрачены, конечно. Однако когда они очнулись, ни один не пожалел о случившемся. — Никогда не пробовал Нижнего с такой сильной сущностью, — негромко сказал Хонджун, который, к удивлению Уёна, не потерялся в мире духов после слияния. — Такого приятного, такого... Как тебя хоть зовут, милашка? — Уён из дома... — Ноёна, — закончил за него Хонджун и потянулся к нему, обхватывая снова, — иди ко мне, Уён... Мои объятия только для тебя... Они не отпускали друг друга несколько сроков, забыв обо всём и всех, отрезав все пути связи, отключив возможности проникновения в мысли кого бы то ни было — кроме друг друга. А на пике третьего срока всё закончилось. — Я хочу забрать тебя с собой и себе, Уён из дома Ноёна, — сказал Хонджун. — Ты будешь только моим, и никаких больше чужих объятий. — Хоти, — согласился Уён. — Хотеть тебе никто не запретит. Как и мне — уйти от тебя сейчас же, если я захочу. — Уйти снова шляться по объятиям всех подряд? — Аура Хонджуна блеснула жёстким металлом. — Прощай, — ответил Уён и, легко вырвавшись и не оставив и тени своей ауры Верхнему, переместился. В своей капсуле он чуть не кончился тогда. Было больно — снова. Не так, как после потери Джия, тоска не тянула, она жгла. И в сознании острым ножом резал голос проклятого Хонджуна: "шляться.. шляться... будешь снова шляться..." Но потом он постарался снова осознать себя. И вдруг понял, что всё кончилось: ему нечего было больше глушить. Слияние с Хонджуном как будто стёрло его тоску по истинному: он больше не помнил Джия. Пытался представить его — и не мог, даже цвет его был каким-то смутным в сознании.***
Хонджун нашёл его через несколько сроков, которые Уён провёл в Месте силы, пытаясь понять, что теперь он может делать дальше. И это было странно: он никому не говорил, где будет. Семья всё это время пыталась взять его под контроль: всё-таки Нижние были на вес золота, а тут такой шикарный экземпляр пропадает — но Уён перемещался слишком быстро, так что Папа однажды в сердцах потребовал носить в Доме цепи укорота, чтобы не смел проявлять неуважение. А Уён не умел проявлять уважения к тем, кого не уважал. Ну, не получалось у него: аура начинала неумолимо сереть, выдавая его мрачные мысли. Так что о Месте силы он, естественно, никому не сказал, чтобы никого не пугать и не напоминать лишний раз о цепях. И как его нашёл Хонджун — он не знал. — Прости, — сказал Верхний, тихо появившись рядом. Уён в это время слушал свою любимую Сказку Ветра, пытаясь успокоиться после небольшой "синей" истерики: он осознал, что никому не нужен по сути — именно он, сам. А также осознал, что не может понять, что делать дальше. Обычно Место ему помогало, даже чуть успокаивало в особо лютые моменты тоски, но не сейчас. Вокруг было благостно тихо, как и в глубине его сущности. Мёртво и голо. Поэтому появление Хонджуна и его слова внезапно показались ему ответом Вселенной. И он мгновенно дал себе слово: он исполнит желание этого Верхнего. Не зря же тот появился рядом, что-то же было ему нужно. Зачем это ему самому, Уён не смог бы ответить. Но когда сущность арфха в отчаянии, за что только не хватается его разум. И Уён просто понадеялся на Вселенную. Хотя, откровенно говоря, с Джия она его явно подвела. — Прости и пойдём со мной, — твёрдо сказал Хонджун. — Не хочу, чтобы ты здесь расплылся или погас, сгинул. Пойдём со мной. — Куда? — легко поинтересовался Уён. — И с чего вдруг? — Я ухожу в мир сосудов. В мир... людей. Уён засиял изумлением — жёлтая аура была у него всегда особенно яркой — и переспросил: — В мир... так там же... война? — Я хочу прекратить эту войну, — уверенно ответил Хонджун. — И для этого я должен быть там. И хочу, чтобы и ты был со мной. — Это глупо, — растерянно сказал Уён. — Ты что.. ты... Хонджун... Ты один из ... мятежников?... — Разве не это тебя во мне заинтересовало? — Аура Хонджуна пошла зеленью, и Уён обиделся на насмешку. Но что ответить на это, не знал. А Хонджун между тем продолжал: — Да, Уён из дома Ноёна, я один из мятежников, будущий враг Государства, Совета и Высшего. Потому что считаю, что они ведут наш мир в пропасть. Им повезло: они нашли тех, кто может питать нас бесконечно, и отдали их на откуп низшим, теням. Они послали туда Чёрных, отобрав тех, кто как-то пострадал здесь или уже успел пострадать там — через потери. Ты —как один из Приближённых Нижних —мало что знаешь о том мире, твоё положение позволило тебе пройти мимо слов "голод", "страх", "смерть". И не говори мне о своём истинном! Он был отличным парнем, одним из нас. Но слишком наивным и открытым... — Кто? Джия был открытым? — изумился Уён. — Не для тебя, Уён, — тихо ответил Хонджун. — Я как-нибудь тебе о нём расскажу, но не сейчас. Сейчас ты должен решить: идёшь ты со мной или нет. — Иду, — кивнул Уён. — Всё равно больше некуда. Хонджун замерцал красноватыми всполохами: — Я серьёзен, — грозно сказал он. — И мне не до твоих шуток! — Хорошо, что я не шучу, — ответил Уён. — Говорят, такие, как мы, превращаются там в поистине прекрасных существ. Мне не терпится посмотреть на себя в новой сущности. Хонджун окрасился всполохами огня ещё сильнее и проскрежетал: — Я зову тебя с собой не для того, чтобы ты там любовался на себя, Уён. Мне нужна будет твоя помощь! Мне поручена важная миссия: организовать в мире людей базу-лабораторию. И обеспечить безопасность того, кто в ней будет работать. — Лабораторию? — недоверчиво переспросил Уён. — В том диком мире? Зачем? Для кого? Хонджун помолчал, но потом ответил решительно, показывая, что открывается полностью — полностью доверяя Уену: — Его зовут Чхве Сан. И он является нашим самым большим прорывом и достижением. — И кто он? — спросил заинтригованный Уён: кем же должен быть арфх, ради которого, вопреки всем опасностям, создают базу в мире, с которым воюют? Аура Верхнего блеснула серебром, показывая восхищение. И тут же Уён вдруг ощутил какое-то странное жжение в центре своей сущности: ему не понравился этот серебряный блеск, он ... встревожил его. — Сан — универсал! — гордо произнёс Хонджун. Уён зазолотился от изумление и тихо присвистнул: — Они ещё есть? Те, что не скрывают себя? И как он выжил? — Он был лучшим учёным Дома исследований, — всё так же горделиво ответил Хонджун. Уён поморщился: Дом исследований славился своей жестокостью и крайним равнодушием к морали арфхов. Всё для Государства, и никаких препон на пути — таков был их девиз, и все благородные арфхи относились к Дому показательно брезгливо. При этом, естественно, с удовольствием поглощая результаты его трудов. Но Хонджун сказал уверенно: — Он наша надежда. Он ищет пути нашего насыщения без уничтожения сосудов. — Это невозможно, — усомнился Уён. — Всё говорят, что сосуды обречены прокормить нас какое-то время — и исчезнуть нам во благо. — Отвратительно, не находишь? — мрачно откликнулся Хонджун. — Ну... Или мы или они, так нас учат... — философски ответил Уён. — Очень жаль, что так учат. Сан уверен, что это ерунда. И мы с тобой будем охранять его и обеспечивать его работу. Здесь ему больше небезопасно. Там, в этом отвратительно месте, где он служит сейчас, затевается что-то вообще уж вопиюще отвратное. Он собирается забрать все планы этих ужасных сущностей — и бежать. С нашей помощью. — Мм, — коротко кивнул Уён. — Значит жить будем весело, но недолго. И умрём с тобой в один день. От топора стража. Может, даже одного и того же. Романтика, однако... Хонджун усмехнулся и спросил: — Страшно? Уён кивнул: — Ещё как. Я в деле. Меня здесь больше ничего не держит. Хонджун нежно потянулся к нему и ласково овеял собой. — Не бойся, Уён из дома Ноёна. Я буду с тобой. А Сан позаботится, чтобы найти нас было не слишком просто. Он умеет путать следы, прикрывая их мороком. Уён нестерпимо блеснул золотом: — Он умеет наводить морок?? Это же сказка?! Хонджун довольно усмехнулся и сказал: — А вот увидишь. Зрелище невероятное.***
Невероятным оказалось всё, что было дальше. Сначала он запечатался в своей капсуле, чтобы изучить всё, что предоставил ему в доступ Хонджун о том мире, куда он собрался бежать — ведь он именно бежал: от себя, от своей тоски, от надоедливой Семьи своего Дома, от перспектив одна страшнее другой... И тот мир, который должен был его укрыть от этого всего, — он заслуживал тщательного изучения. Он осмотрел по Нитям знаний всё, что собрали арфхи о том мире, всю информацию, даже секретную (благодаря всё тому же таинственному Чхве Сану, они с Хонджуном имели к ней доступ) — и поразился тому, насколько сложным, ярким и многообразным был тот мир, о котором ему всегда рассказывали как о самом ужасном месте во Вселенной, не заслуживавшем ничего, кроме как напитать благородных арфхов и исчезнуть в Чёрном Мороке. Врали... Как же жестоко ему врали... Ещё даже ни разу не увидев тот мир, Уён влюбился в него без памяти: там можно было плакать и смеяться, там можно было кричать, нигде не закрываясь, там... там любили кого-то, кого называли "соулмейтами" — и страшная история превращения этих самых соулмейтов в Жаждущих так потрясла Уёна, что тот несколько сроков исходил чернотой и мутной синью. И он страстно захотел исправить эту несправедливость — когда кого-то лишали тех, кем они дорожили... Потому что о том, что такое любовь у людей, было написано как-то немного, смутно, но Уён и сквозь эти потоки невнятной информации чувствовал, насколько она прекрасна — человеческая любовь. И когда Хонджун спросил его, готов ли он — после всего того, что узнал — всё же последовать за ним в тот мир, Уён не раздумывал ни капли: — Я бы ушёл туда теперь и без тебя, Хонджун. Моё место — там. Хонджун недовольно скривился рябью, но промолчал.***
Переход в мир людей — крутящийся туннель с яркими вспышками за зелёным порезом пространства, который чуть не свёл Уёна с ума. Его собственный новый образ — завораживающая картина странного невысокого существа с огромными белыми крыльями за спиной, красивого и невероятно притягательного, судя по реакции Хонджуна... Хонджун — чуть выше него самого, с какой-то острой, яркой красотой, до странности эстетичный и дикий одновременно... Уён с трудом отвёл от него глаза... Вот, кстати, наличие глаз. А ещё ушей, носа, особенно рук и... губ. Таких чувствительных, горячих, сладких... губ Хонджуна, который накинулся на него почти сразу после их прибытия в какой-то заброшенный старинный замок — так это называлось. Этот Верхний... Уён попытался сопротивляться, оттолкнуть, потому что испугался того, каким странным, сумрачным взглядом посмотрел на него Хонджун. Он попытался исчезнуть, но надо было этому ещё учиться — а Хонджун не дал на это времени. Он сжал Уёна в руках так, что было почти больно. Он стянул с Уёна костюм из покорно рвущихся под его пальцами теней так быстро, что Нижний чуть не задохнулся от бьющих через край ощущений: смеси ужаса перед неизвестностью и безумно приятными ощущениями по всей его новой сущности — по всему телу, ощущений от влажных огненных губ, крепких пальцев, которые впились в нутро Уёна — и тот впервые почувствовал боль в этом новом образе. Он снова попытался оттолкнуть Хонджуна, но тот был в невменяемом состоянии, зарычал, повалил его и прижал к пыльному ковру на нижней поверхности комнаты. — Нет... нет... Хонджун... нет!... Уён слышал свой голос-стон как бы со стороны, как и дикое, странное и страшное рычание Верхнего, который бился об него, как будто протыкая насквозь его сущность чем-то ... чем-то таким жёстким и жестоким и таким... Но не прошло и чуть времени, как Уён уже не был так уверен, что ему больно: его топили волны странного агрессивного удовольствия, которое несло его всё выше — и на пике он закричал, осознав, что может выпустить весь воздух, всю сладкую боль, весь свой дикий и жадный протест — в этом крике. Он забился под Хонджуном, который вторгался в него всё быстрее, рычал всё отчаяннее, срываясь на хрип — и внезапно Уёна накрыл такой восторг, такое счастье, что он не удержался и выстонал на пределе своих возможностей: — Хон...джу-уу-ун! Да! Да-а!! И тот, будто отзываясь на этот зов, закричал, двигаясь предельно резко и практически вколачиваясь в сущность Уёна: — Мой!... Мой!... У...Ённ!... — Он впился в него ещё несколько раз и замер, крепко прижимая подрагивающее тело Нижнего и уткнувшись головой между беспомощно распластанных крыльев. Они лежали так какое-то время — пока на Уёна не начало накатывать осознание того, что только что произошло. Его взяли.... Верхний насильно слил его с собой... заставил, хотя Уён не собирался... не хотел, по крайней мере, сначала точно... Это было ужасно, ведь в этом мире он ещё ничего не знал и не понимал — а его уже использовал этот... Хонджун... Тот, доверившись кому, он пошёл в этот мир. Это было страшно, обидно, больно... Мысли метались в мутной голове Уёна, он попытался столкнуть с себя тяжёлое тело, и то поддалось. Хонджун скатился к него, отпуская, и Уён смог, наконец, посмотреть ему в глаза. В них плескался страх и ... полное непонимание того, что произошло. Казалось, Хонджун только что очнулся ото сна — таким странным и потерянным было выражение его лица. — Что... Что это... Что я ... сделал?... — прошептал он, бегая отчаянным, почти жалобным взглядом по дрожащим губам и полным какой-то странной влаги глазам Уёна. — Никогда не прощу... — тихо ответил ему Нижний. — Насильник... Ты... Мерзавец!... — Уён... — мертвенно побледнев, позвал вставшего и быстро ладящего себе костюм из разодранных теней Нижнего Хонджун. — Уён... Умоляю... Я не понимаю, что со мной... Но тот уже его не слушал. Его чуть пошатывало, но он медленно и настырно пошёл к выходу из проклятого зала, не оглядываясь на рвано дышащего Хонджуна.***
— Идиоты, — холодно сказал им Сан. — Я же всю информацию вам дал! Вы зачем вместе шагнули? Там же ясно было сказано, что у Верхнего, впервые пришедшего в этот мир, алая агрессия через край бьёт! Скажи спасибо, — отнёсся он к поникшему и чуть дрожащему Уёну, сидевшему в кресле, сжавшись в комочек, — что он тебя только трахнул. Мог бы и убить, начни ты сопротивляться поактивнее. — Я сопротивлялся! — сломленно выкрикнул Уён. — Хреново сопротивлялся, к счастью, — отрезал Универсал. — Поэтому всё ещё жив.. — Да лучше б... — Не надо, Уён... — умоляюще произнёс Хонджун. — Я виноват и вины с себя не... — Нет никакой твоей вины, — безапелляционно отрезал Сан. — Виноваты оба — в том, что не изучили Нити знаний по-нормальному. Если бы Нижний задержался на пару сроков, ничего бы не было. Замок был бы разгромлен, возможно, но твоя задница осталась бы нетронутой... — Как ты можешь! — выкрикнул взбешённый Уён. — Что ты вообще понимаешь, ненавистный универсал! Сан только презрительно усмехнулся и хотел что-то ответить, но его прервал Хонджун. — Не надо, Сан, — просительно сказал он. Голова его была опущена, он был бледен и страшен в своём отчаянии. — Это было... Я никогда не думал, что такой возможно со мной... Это и впрямь проклятый какой-то мир... — А вы думали, почему здесь Чёрные такими бесстрашными становятся? Почему низшие здесь бесчинствуют по-страшному? Просто так? — холодно поинтересовался Сан. — Они вообще себя контролировать не могут. И решают проблему агрессии своим способом. У них она направлена на иное желание. — Пить... — прошептал Уён. — Именно. — Сан поднялся, хлопнув себя по коленям. — Поэтому хватит тут устраивать публичные страдания. Вы должны были мне подготовить лаборатория — а я вижу только нераспакованные торбы. Чем вы занимались? Уён молчал, опустив глаза. Он понимал, что Сан ни за что не поймёт и не простит его страдания последних трёх сро... дней. Здесь сроки были цикличны, сменялись светом и тьмой. А Уён три дня не мог заставить себя выйти из комнаты, где заперся от Хонджуна, чтобы посмотреть тому в глаза. И Верхний тоже, видимо, всё это время не мог прийти в себя, осознавая, что натворил. Поэтому ничего они не сделали. Сан окинул их холодным взглядом и снова презрительно хмыкнул: - Избалованные и изнеженные Приближенные… Ближний круг! Как же... На что я вообще рассчитывал? – И вышел.***
Но потом под чутким руководством Сана замок они обжили. Уён постарался отпустить горечь в себе, осознавая, что противиться чёрной тьме в себе Хонджун, очевидно, действительно не мог. И стал мягче к нему, они снова начали общаться, работали вместе, помогая Сану. Уён на удивление быстро перестал вздрагивать, когда Хонджун подходил к нему — хотя эта дрожь с самого начала бесила самого Уёна, однако он ничего не мог поделать со своим новым образом: крылья трепетали, а что-то внутри ухало и колотилось откуда снизу, когда он замечал за собой или в отражениях огромные прекрасные крылья Хонджуна. Впрочем, некогда им было особенно заморачиваться анализом собственного состояния. Сан поставил им чёткую и почти невыполнимую задачу: для опытов ему нужны были люди. И именно Уёна, как они сказали — самого милого, — послали налаживать с ними общение. Естественно, что всё получилось не сразу. Правда, люди больше боялись чёрных ангелов: они были более привычными врагами. А о Белых, как понял Уён, у них было особое мнение: они считали, что те несут последний свет тем, кто погибает или умирает в борьбе с Чёрным проклятьем или тенями. Уён воспользовался этими милыми глупостями без всякого сожаления. Он пояснил старосте большой деревни, которого достал во сне, что теперь они находятся под охраной Белых ангелов, что является особой высокой милостью небес (эту формулировку он вычитал в местных книгах) — и Белые будут им помогать, а в ответ они должны будут отдавать часть своей энергии. Староста сначала перепугался из-за слова "энергия", но Уён обещал показать, что это совсем нестрашно. К этому времени Сан уже познакомил их со своими способами добычи энергии. Они не работали на полное насыщение, были достаточно медленными и трудоёмкими (нужно было постоянно сосредотачиваться, чтобы не перестараться), но голод утоляли сносно, а главное — сосуды, то есть люди, оставались живы и здоровы, чуть только уставали. Но учитывая то, что потом Белые ангелы угощали своих добровольных кормильцев вкусными фруктами из своего сада — Уён был в восторге от самого процесса выращивания при помощи своих сил, так что увлёкся этим — и дарили букеты красивых цветов, отбоя в желающих помочь прекрасным и добрым Белым ангелам у них не было. Хонджуна, правда, жители побаивались — ровно до того момента, пока тот не отбил в одиночку атаку одичалых низших, которые набрели на деревню. И тогда они стали ему поклоняться практически как божеству. А Уёна просто обожали — потому что он любил просто приходить к ним и помогать. Кроме того, он выяснил, что, используя нехитрые приёмы игры с людской аурой, может лечить кое-какие болезни вроде насморка или простуды. Месяцев через пять жители познакомились и с Саном, который до этого потребности в общении с ними не имел. Мог бы и дальше таиться в недрах замка, но староста робко заикнулся Уёну о необходимости осушить болото, которое было посреди леса и в котором потонуло несколько детишек в прошлые времена. Услышав об этом, Уён тут же потребовал от Универсала способ сделать это. Сан закатил глаза: он тогда дёрганый был, так как как раз в это время начал проявлять себя странным образом созданный со вполне обычно целью, но выходящий из-под контроля отряд Хёнджина, от которого Сан с Хонджуном сразу не ожидали ничего, кроме неприятностей, — и оказались правы! А тут ещё этот сердобольный со своими людьми. Но отказывать ему он не стал: они сами поручили Уёну связь с людьми, так к чему было пенять на то, что тот так увлёкся своим заданием? Так что Сан, осмотрев местность вместе с Ангелом под пристальными и восхищёнными взглядами старосты и нескольких селян, просто подсказал Нижнему, как использовать силу, чтобы быстро и эффективно исполнить просьбу людей. И уже через месяц Уён с гордостью показывал старосте свою работу. — Больше здесь ни одно дитя не пострадает! — уверенно сказал он. Дети стали огромной слабостью Нижнего: он просто влюбился в этих хрупких, нежных, чисто и свежо пахнущих существ, которые умели смеяться так звонко и искренне и с такой радостью реагировали на эмоции, которые, не стесняясь их, проявлял Уён. Так что стоило какой-нибудь глазастой девчушке (а Уён просто с фантастическим трепетом относился ко всем женщинам, девушкам и девочкам — для него они были сродни сокровищу, которого он никогда раньше не видел, но восхищаться которым не мог перестать ни на секунду, чего не понимали ни Хонджун, ни тем более Сан) — так вот, стоило какой-нибудь зеленоглазой проказнице надуть губки и попросить "чудесного Ангела" о чём бы то ни было, он был готов душу вынуть и положить к её ногам. Обожал, что и говорить. Иногда даже пожилые селянки укоризненно качали ему головами: — Балуешь ты их, Светлый наш Ангел! Нельзя так! вертят же тобой, как хотят, паразиты. — Что вы, тётушка, — нежно отвечал счастливо улыбающийся Уён, выглядывая из кучи облепивших его детишек, зарывающихся мордашками в его крылья и треплющих нещадно его перья. — Они у вас такие... Их только и баловать. Разве можно иначе? Может, знай он, чем всё закончится, он и не стал бы так привязываться к этому чудесному явлению своей новой жизни – детям. Но ведь никто не знает своего будущего…