***
— Вы видите это? — писатель слышным шёпотом обратился к стоящему в метре от него проводнику, указывая взглядом на чёрный силуэт. Дастин с небольшим насторожением принялся вглядываться вдаль густой тёмной растительности, которая будто бы смешалась с ночной пеленой, отчего казалось, что та попросту сливается с небом, полностью пропитанным непроглядной тьмой. Мужчина заметно напрягся, понимая, что писатель определённо видит то, что ему никак не удаётся улицезреть. — Там никого нет, — уверенным голосом произнёс он, всё также продолжая всматриваться в густую темноту. — Смотрите внимательно: там какой-то силуэт человека, — Джон на шаг, будто даже неосознанно, приблизился к заинтересовавшему его объекту. — Эй, — он сделал небольшую паузу, будто чего-то дожидаясь, — может уже полностью покажешь себя, а? В ответ раздавалась лишь раздражающая тишина, которая только больше навёрстывала «потусторонней» жути, а сам чёрный силуэт ни на шаг не сдвинулся с места. Будто ожидающе пожирал взглядом, будто следил и пытался уловить нужный момент. — Слушай, — голос писателя сделался более серьёзным, — по хорошему выходи оттуда сейчас же, пока я не начал предпринимать меры. Дастин лишь с большим смятением наблюдал за всей сложившейся ситуацией: он по-прежнему никого не видел в том самом направлении, куда так грозно кидал свой взгляд писатель. Казалось, словно тот разговаривает с пустотой, отчего становилось достаточно жутко. — «Совсем у парня глюки пошли. Переутомился малость» Сам того не осознавая, Джон начал медленными шагами всё ближе подходить к увиденному им силуэту, будто полностью направив своё пристальное внимание только лишь на него. В его голубых глазах отчётливо виднелась тёмная тень, которая в один миг будто бы сменила свой облик, отчего писатель сразу же ощетинился и даже отпрянул назад: на мгновение пустой чёрный силуэт, стоящий к нему спиной, полностью «засиял красками», горячо знакомыми, желанными, такими, которые Джон ищет уже сутки. Чёрные волосы и тёмно-коричневая куртка, походящая на плащ, полностью дали ему утвердиться в своих догадках, отчего в глазах в одно мгновение вспыхнула облегчённость, долгожданная радость и даже какой-то внутренний трепет. — Линч... — дрожащим голосом пробормотал он. — Твою ж мать, Линч. Ты даже представить себе не можешь, как я рад видеть тебя. Джон вновь на шаг приблизился к «журналисту», словно готовясь в тот же час кинуться в его объятья и больше никогда не отпускать от себя, однако по какой-то причине медлил с этим действием, будто в глубине души в чём-то сомневался. — Ты чего прятался-то? Ты... На этом слова писателя неожиданно оборвались. Когда-то стоящий всего в нескольких метрах от него «журналист» теперь принялся бегло удаляться вдаль, будто зазывая его за собой, словно хотя что-то показать или же наоборот – увести в непроглядную тьму. Однако бег силуэта был достаточно расплывчат, будто тот растворялся в воздухе, следуя за потоком неприятного прохладного ветра, но это совершенно не насторожило Джона. — К-какого чёрта? — судорожно пробормотал он, не отводя взгляд от отдаляющегося «журналиста». Не раздумывая, писатель бросился вслед за убегающим в никуда силуэтом, который, в свою очередь, с каждым разом будто бы больше терял свой облик, снова превращаясь в тёмный очерк. Однако это будто бы совсем не волновало голубоглазого: он боялся потерять его из виду, боялся, что тот снова куда-то запропаститься. Но самые страшные мысли крутились только лишь возле одной фразы: что если сейчас я увидел его в последний раз? — Джон, — крикнул вслед убегающему писателю Дастин, кажется поняв, в чём здесь дело, — остановитесь немедленно! Вы даже понятия не имеете, чему сейчас себя подвергаете. Проводник отчаянно понимал, что перед Джоном стоял тот самый призрак неупокоенной души, который в одно мгновение принял облик журналиста, тем самым пытаясь завести писателя за собой, дабы ввести того в полное состояние гипноза. Возможно, именно этот призрак увёл за собой Егора, тщательно изучив его внешность, дабы применить в нужный момент. Однако Дастин не понимал другого факта: почему он не видел чёрного силуэта, который так отчётливо виднелся в глазах писателя? — Линч! — начал звать журналиста Джон, полностью игнорируя слова проводника. Писатель бежал настолько быстро, отчего чувствовал сильное жжение в груди, словно внутри всё пылало горящим пламенем, который только что разжёг медленно растворяющийся во тьме силуэт. Прохладный ночной воздух полностью окутывал его тело, отчего появлялось неприятное чувство медленно бегущих мурашек, однако писатель практически не обращал на это внимание. Ему было всё равно на себя. Усталость, недомогание, сонливость, холод, голод, жажда – всё это не имело никакого значения для писателя. — Линч, мать твою, да куда ты бежишь? — запыхавшись, но всё также не останавливаясь, Джон еле улавливал уже куда-то запропастившийся силуэт «журналиста». — Послушайте меня, пока не случилось чего похуже этой ситуации! — твёрдым голосом кричал вслед бегущему писателю Дастин, который также быстро передвигался вслед за упрямым парнем. Джон продолжал игнорировать просьбы проводника, пытаясь уловить нужный след, который внезапно простыл, будто того и в помине здесь не было, кроме двух уставших путников. В его глазах возник страх, который он боялся почувствовать больше всего, от которого мысленно бежал, надеясь остановить Егора и тем самым погасить навсегда пылающий свет потустороннего страха, хранившегося в глубине его души. Писатель продолжал бежать, хоть и понимал, что уже бежит в никуда. Понимал, но бежал. Кажется, бежал бы вечность, если бы рука Дастина резко не схватила его за плечо. — Я сказал остановитесь немедленно! — он впервые повысил голос, кажется, сам того не ожидая. — То, что вы приняли за вашего друга, никаким-либо образом им не является. Он пытается вас завести за собой, пытается оставить вас наедине и сделать всё то же самое, что сделал с вашим другом. — Но я видел его: та же одежда, та же внешность, — нервно начал бормотать писатель, пытаясь отдышаться после затяжного бега. — Дастин, я не мог спутать его ни с кем-либо другим. — Вам показалось. — его голос вновь сделался спокойным и утешительным. — То, что вы видели и есть Юрэй. Кажется, они умеют менять облики, ведь так будет легче загнать жертву в ловушку. — Вот же чёрт... — шёпотом, стиснув зубы, выругался Джон, всё также тяжело дыша. Только сейчас писатель обратил внимание на окружающую его местность: всё те же дубовые деревья, всё та же зелёная растительность, всё тот же непроглядный мрак и чувство душевного холода, пробирающего до мурашек. Однако, посмотрев вперёд, в его глаза бросилось свечение красного фонаря, который будто бы создавал вокруг себя защитный барьер, в виде маленькой лужицы красного свечения. Казалось, словно именно перейдя вечно горящий кровавый свет, писатель найдёт того, кого так долго безутешно искал. — И снова эти фонари, — чуть слышно произнёс Джон, устало глядя на красное свечение, которое заметно рябило угасшие голубые глаза, — и снова я не нашёл его. — Кажется, — задумчиво начал Дастин, глядя вдаль какого-то тёмного гиганта, — всего в нескольких метрах от нас находится самое сердце этого жуткого места. Писатель в тот же момент устремил свой взгляд в сторону находящейся неподалёку от него горной местности, которая будто бы одним только видом создавала вокруг себя неприятную атмосферу, смешанную с потоком последних вдохов умерших здесь людей. От одной только мысли, что журналист может быть на вершине крутого склона и в любой момент свалиться вниз, в его глазах читался неподдельный ужас, всё тот же страх и необъятное желание начать самому карабкаться вверх, лишь бы вытащить Егора из опасной зоны. — Вы полагаете, что Линч находится именно на этой горе? — он нервно сглотнул. — Именно так, — спокойно, с ноткой какой-то печали произнёс проводник. Дастин тяжело вздохнул, понимая, что пришло время сказать до боли жгучие слова, которые, безусловно, полностью выбьют писателя из колеи. Однако молчать больше было нельзя: Джону в любом случае придётся услышать, увидеть и в конечном итоге принять это как данное, как бы тяжело, как бы больно ему не было. Мужчина вновь глубоко вздохнул, словно набираясь сил, готовя себя к чему угодно – он многое повидал за все случаи пропажи здесь туристов, отчего удивляться уже было нечему. Он давно принял для себя спокойствие, которое теперь он выражал в любых ситуациях. — Джон, — начал проводник, смотря прямо в глаза писателя, которые лишь иногда поглядывали на него, — сейчас я вынужден сказать вам то, что скорее всего слышать вам будет неприятно. Однако другого выбора у меня нет. — глубокий вдох. — Скорее всего ваш друг уже мёртв и нам остаётся только найти его тело. Точнее этим займётся полиция. Устремляя взгляд вдаль горящих красным тёплым свечением фонарей, писатель вновь игнорировал важную речь проводника, полностью концентрируя внимание на шаги, которые показались ему секундой раннее. Он заметно навострил слух, дабы уловить любые частоты. Спустя пять секунд, кажется, где-то в нескольких метрах от писателя, вновь раздались шаги, только уже ближе, кажется, медленно направляющиеся куда-то в сторону бегущих красных фонарей. — Тихо! — чуть слышно, но отчётливо произнёс писатель, внимательно вглядываясь вдаль. Джон начал медленно подкрадываться к источнику звука, который будто грел его душу, но в то же время вселял страх и некое недоверие: что если это вновь проделки Юрэя? Однако сердце будто чувствовало что-то родное, будто писателя отделяло от долгожданной встречи с журналистом всего лишь несколько десятков метров. Джон точно знал: чувства его никогда не подводят. Слегка охрипший голос будто бы готов был сам рваться наружу, вновь звать имя лучшего друга, а ноги только бежать вперёд, дабы наконец столкнуться с ним, наконец почувствовать его дружескую теплоту, о которой ему было даже страшно позабыть: настолько он дорожил своим другом, настолько ценил его и готов был оберегать, что даже полностью наплевал на себя. — Линч! — раздался громкий крик писателя, который эхом пронёсся по округе, кажется, задевая каждый ландшафт местности. На мгновение его взгляд застыл на месте, словно увидев то, что ему хотелось улицезреть больше всего: в нескольких метрах от него при свечении кровавых фонарей стоял нужный ему человек. По телу прокатилась волна некого облегчения, неприятной дрожи и внутреннего чуть заметного крика радости, который он не собирался показывать на всеобщее обозрение. Джон лишь с каждым разом всё больше облегчённо вздыхал, словно пытаясь насладиться чувством свободы: Линч, неужели... неужели я нашёл тебя? — Дастин, кажется, я вижу его, — с небольшой дрожью в голосе от нахлынувших эмоций проговорил писатель, указывая пальцем на стоящего неподалёку журналиста. — Вот он. После произнесённых впопыхах слов, Джон в тот же момент ринулся в сторону неподвижного силуэта. Он чувствовал, как дико болят ноги, как вновь сбивается дыхание и сил уже почти не остаётся, однако всё равно бежал навстречу Егору, который будто не видел и не слышал его. В спутанных мыслях присутствовала лишь одна просьба: только не исчезай, не покидай меня снова. Несколько метров мгновенно улетучилось вместе с потоком холодного воздуха, оставив за собой лишь нить былых переживай и многочасовых поисков. Теперь Джон стоял всего в метре от Егора. Его дыхание всё также барахлило, сердце бешено стучало, а в глазах за стеклянными линзами возникла какая-то надежда, внутренняя забота и даже какая-то искра, огоньком мелькнувшая в голубых очах. Казалось, он бы сейчас же влетел в его такие родные объятия, всегда поддерживающие в трудные минуты, не раз дающие ему надежду и утерянную ранее веру. Однако осознание, что за спиной стоит проводник, полностью заблокировало такое желание. — Линч, это правда ты? — усталым голосом произнёс Джон, с большой надеждой в сонных глазах смотря на Егора. В ответ звучала лишь пугающая тишина. Журналист стоял на одном месте, не моргая смотрел только в одну точку и ровно, словно штатив, держал небольшого размера камеру. В его зелёных глазах читалась какая-то пустота, словно в них уже сутки не кипит жизнь: они излучали только холод, будто зимнюю стужу, отчего в душе становилось не по себе. Лицо и привычная одежда на нём были в какой-то серой пыли, словно тот не раз падал на какую-то каменную поверхность. Руки были слегка избиты в кровь, словно во время падения Егор хватался за горные острые скалы. — Ты меня слышишь, Линч? — уже каким-то напряжённым голосом произнёс Джон, понимая, что журналист ни разу не издал какого-либо движения. — Он под гипнозом, — Дастин внимательно наблюдал за состоянием Егора, понимая, что они вовремя подоспели и самое страшное уже позади. Затаив дыхание, писатель на два шага приблизился к журналисту, словно пытаясь тем самым вывести его из нынешнего состояния. Джона пугал его взгляд в одну точку, словно в никуда, пугал его холод, который будто исходил от всего тела. Писатель пытался увидеть в зелёных глазах всё ту же теплоту, искренность, заботу, однако видел лишь пустоту. Эта пустота, словно ударом приходилась по его обеспокоенному сердцу, которое продолжало бегло стучать в груди. На мгновение, ему показалось, словно журналист и вовсе забыл его. — Эй, приятель, это же я Джон, — в его голубых глазах всё также блистала надежда: вот-вот и журналист наконец подаст свой голос, наконец обратит внимание на писателя. Наблюдая за состоянием Егора, Дастин понимал, что без жертв здесь не обойтись: журналист находится под большим гипнозом, что подтверждал его пустой взгляд, и помочь ему медицинским вмешательством вряд ли удаться. Он с чувством жалости наблюдал за отчаянными попытками Джона привести своего друга в себя. — Он вам не ответит, — угнетенно произнёс проводник, всё также наблюдая за ситуацией. Однако писатель не собирался отступать: он готов был сделать всё, чтобы наконец утопить пустой, холодный, такой непривычный взгляд журналиста. — Линч, ну это же я Джон, — он вновь с каким-то глубоким чувством взглянул в зелёные угасшие глаза. — Это я, твой друг, а это Дастин – проводник, которого ты нанял. Мы ищем тебя уже сутки и наконец нашли. Джон всё также наблюдал за состоянием Егора, всё ещё веря, что тот сможет без посторонней помощи прийти в себя. Однако с каждой минутой эта вера постепенно угасала. — Линч, да... — писатель тяжело перевёл дыхание. — да что с тобой такое? Почему ты мне не отвечаешь? — Джон, вы знали, что всё так будет. — Дастин вновь поддерживающе смотрел в сторону писателя, всё также храня спокойствие в голосе. — Давайте заберём его отсюда. Мало ли, чего здесь ещё может произойти. Джон положительно покачал головой, понимая, что сейчас главное вывести журналиста из этого гиблого места, в котором нет ничего, кроме отрицательных эмоций, наполненных болью и страданием. — Давай-ка, Линч, я заберу твою камеру, и мы пойдём отсюда, — он в плотную приблизился к журналисту, аккуратно вынимая технику из его рук, всё также смотря в его изумрудного цвета глаза. Джон взял камеру в свои руки, направляя объектив на Егора, попутно вспоминая всё сказанное ранее Дастином. Он чувствовал некую вину за то, что не слушал, не доверял и не относился серьёзно к словам проводника, который, в свою очередь, несколько раз останавливал его от необдуманных поступков. В глубине души он был благодарен мужчине за его поддержку и всю проделанную работу, с которой он сам бы точно не справился. — Это всё гипноз, да? — со вздохом устало спросил писатель, направляя камеру на проводника. — Именно так. Он под влиянием Юрэя, — Дастин продолжал наблюдать за журналистом, дабы тот вновь не начал куда-либо удаляться. — А он вообще нас слышит? — задумчиво произнёс писатель, пытаясь полностью понять, как гипноз влияет на человека. — Здесь я ничего точного сказать не могу, однако всё же осмелюсь предположить, что так и есть, — Дастин всё также спокойно и чётко разъяснял. — Чёрт возьми... — Джон тяжело вздохнул, вновь взглянув в сторону обездвиженного друга, по-прежнему читая в нём пустоту, которая до глубины души пугала его. — И какой план? — Всё тот же: найти того, кого мы сможем обменять на вашего друга или если быть точнее – принести в жертву. Только так мы сможем вывести его из этого состояния. Писатель медленно перевёл дыхание, понимая, что такую добровольную жертву найти будет сложно: в Японии их никто не знает, здесь они впервые и только они есть друг у друга. В его голове пронеслась даже такая страшная, кажется, необдуманная мысль, от которой будто бы встал ком в разболевшемся горле: если не получится привести Линча в себя, если не получится найти жертву, то... у него есть только я, а это значит, что только я смогу помочь ему... Кажется, он готов был пожертвовать собственной жизнью ради лучшего друга, готов был полностью отдаться Юрэю, лишь бы журналист смог выйти из нынешнего состояния. — Ладно, — глубоко вздохнув, начал он, — давайте выведем его из этого места. Выключив камеру, Джон медленно приблизился к Егору, будто боясь спугнуть его. В голубых глазах читалось всё прежнее волнение и отчаянное понимание критичности всей ситуации. Он хотел было вновь начать что-то говорить журналисту, однако понимал, что это абсолютно бесполезно: тот всё равно не сможет подать голоса. В глубине души Джон чувствовал, как сильно соскучился по его приятному голосу, по его тёплому взгляду, по блистающим искрам в его изумрудных глазах, напоминающих таёжную красоту, которую так любил писатель. Кажется, он даже начал тосковать по его словам, которые не всегда были приятны. Кажется, лучший друг стал необходим ему как кислород, как нечто важное, без чего человек не имеет возможности жить. «Крепкая дружба» – именно так называл проявление таких чувств писатель. — «Надеюсь, ты не будешь против» Джон аккуратно, будто спрашивая разрешения, взял за холодную руку Егора, крепко сжимая её в своей ладони, словно боясь, что тот вновь испарится в воздухе. Он боялся, что это всего лишь глюк, сон, видение. Казалось, словно писатель больше не переживёт ещё одного похожего случая: он чуть не потерял его две недели назад и чуть не потерял сейчас. Он понимал: пока не выведет журналиста из окружающей нагнетающей тьмы, ни за что не отпустит его руку, будет лишь крепче сжимать её, согревая своим теплом. И одно он знал точно:«Потерять лучшего друга – страшнее, чем быть похороненным заживо, страшнее, чем находиться в глубокой депрессии, страшнее, чем умереть мучительной смертью»