Между льдом и пламенем

      В то время, когда Гарри Поттер занимался самокопанием (в будущем мы увидим, как отрицательно иногда сказываются на нас же наши мрачные мысли и предположения), Гермиона, в отличии от своего друга, зарылась, как в учебники, в свои собственные чувства после того, как Малфой объяснил ей алхимию, переплетенную с астрологией, и до самого похода в Хогсмид в субботу продолжала блуждать в мысленных лабиринтах.       Стоит сказать, что гриффиндорская отличница и Героиня Войны была честна сама с собой: она не отрицала, что Малфой привлек ее внимание к своей напыщенной персоне еще на первом курсе, успев показать, что умнее всех остальных однокурсников; затем, несмотря на то, что Гермиона считала его место ловца в команде Слизерина купленным Малфоем-старшим, Драко, по справедливости держался на метле лучше других (может только уступал Гарри). Но самым важным Грейнджер отмечала тот факт, что слизеринец совсем не хотел участвовать в Войне. Вряд ли Драко придерживался чистокровных взглядов, учитывая его отношение к ней сейчас, ведь не мог он измениться только под давлением общества. Убеждения, как известно, меняются очень редко или с большим трудом. Гермиона была уверена, что именно ложь Малфоя в Мэноре, когда их с Гарри и Роном привели туда егеря, не только спасла троих гриффиндорцев от гибели, но и изменила весь ход Войны. Однако эти соображения Грейнджер никогда вслух не высказывала по той причине, что Рита Скитер, услышав на Визенгамоте или прознавшая о них от третьих лиц, могла написать глупую бессмысленную статью о запретной любви между ученицей Гриффиндора и учеником Слизерина. Девушка не сомневалась, что репутация Малфоя после подобной истории ухудшится вконец. Многие в магическом мире примут это за тактический ход чистокровного волшебника, что пытается исправить ошибки отца и восстановить репутацию древней фамилии, запудрив мозги наивной и доброй Героине, принявшей исправившегося бывшего Пожирателя Смерти себе под крыло. Однако подобного вовсе не было. И, вообще, Гермиона даже не думала о Малфое, как могло показаться, не считая, конечно, этой недели.       Драко Малфой, что ненавидел ее все предыдущие годы, вдруг перестал обзывать «Грязнокровкой», стал подозрительно дружелюбным в общении с ней, разделял обязанности Старостата, помогал с домашним заданием и был идеальным соседом (в Башню старост заглядывал из Слизерина только Забини). Грейнджер списывала столь видимые перемены на Войну. События, что разворачивались вначале только на их глазах, поглотили их на шестом и седьмом курсах. И девушка была больше чем уверена: жизнь с Волан-де-Мортом в одном доме и с его постоянными гостями, верными и безжалостными Пожирателями Смерти ко всем, кто вздумает им перечить, не сахар. Это еще очень мягко сказано. И Драко, попавшийся под руку амбиций своего отца, в глазах Гермионы оказался жертвой, но точно не самым юным Пожирателем, что считал за честь присоединиться к Темному Лорду. Да когда вообще Драко Малфой делал что-то действительно ужасное и жестокое? Никто, даже, гриффиндорцы не смогут назвать что-то более-менее существенное, пробормотав бессвязные слова о вражде факультетов, чистокровной гордости или подобные.       И, раз Гермиона начала рассуждать, она пришла к выводу, что в частности и в целом ее вражда с Драко Малфоем сводилась лишь к их успеваемости, в которой она опережала его все шесть лет подряд, занимая первое место в Хогвартсе, когда потомок древнейшего магического рода, скрипя зубами, довольствовался вторым. Разобрав у себя в голове все эти мысли под видом свитков и фолиантов, Гермиона сделала для себя сразу несколько открытий (!). Первое: она и Малфой не враги, но соперники. Второе: она, Героиня Войны, уважала бывшего Пожирателя Смерти за храбрость, проявленную при его лжи в Малфой Мэноре. Третье: Драко Малфой являлся самым умным учеником Хогвартса среди мужской его половины. И четвертое (что пришло в голову сразу после третьего, не спрашивая разрешения): Малфой весьма и весьма симпатичный волшебник и не зря ему дали прозвище — Слизеринский Принц (за ним же бегала добрая половина учениц Хогвартса!).       Последнее открытие удивляло еще и тем, что до этого момента Гермиона не могла назвать кого-нибудь из парней симпатичным или красивым, приятным — да, но не более. К тому же, невозможно было воспринимать Рона или Гарри, с которыми она проводила все свободное от учебы время, когда Грейнджер не строчила эссе за два месяца вперед или не сидела подолгу в Библиотеке, пытаясь найти что-то полезное для Гарри в борьбе с Волан-де-Мортом впридачу к учебному материалу, что ею кропотливо изучался.       А Виктор Крам вообще был не в ее вкусе. Просто болгарский игрок в квиддич на тот момент оказался единственным, кто посмотрел на Гермиону Грейнджер, как на девушку, а не ходящую Всеобъемлющую Энциклопедию. Что касается Кормака Маклаггена, то гриффиндорец был временным помутнением рассудка на фоне влюбленной в Гарри Джинни и Рона, что резко начал встречаться с Лавандой, положившей на однокурсника взгляд с того момента, как он попал в факультетскую команду по квиддичу. Остальные однокурсники не попадались на глаза Гермионы как представители противоположного пола, воспринимаемые ею просто друзьями-товарищами. Правда, Невилл стал мужественнее, но он тоже числился у девушки в категории друзей.       Все эти мысли по кругу проносились в голове Гермионы с периодичной частотой, прерываясь занятиями или Старостатом.

***

      — Гарри, ты все три дня меня избегаешь! — воскликнула Гермиона, когда неожиданно на входе в Большой Зал перед завтраком она нос к носу столкнулась с другом, который после инцидента на поле старался не попадаться ей на глаза, зная, что, как и следует Главной Старосте, девушка прочитает лекцию по соблюдению школьных правил, затем отчитает просто, как подруга, в конце защитив пострадавшего Малфоя.       Герой же, напротив, не хотел ставить слизеринского хорька в более выгодное положение по сравнению с самим собой. И подходящее оправдание поступку, как назло, в голове Поттера не возникло и к утру пятницы. Он еще со вторника удачно увертывался от встреч с Гермионой: друг погибшего Добби рад был принести еду Герою магического мира прямо в спальню; на занятия Гарри приходил последним, а выбегал из класса самым первым; в свободное время скрывался на поле, где одиноко или с Роном кружил в воздухе, соревнуясь в мастерстве владения метлой. Но в последний учебный день недели, поддавшись уговорам обоих Уизли, Гарри все же пошел на пятничный завтрак. Джинни убедила его, что ни одна девушка не будет так долго злиться на близкого друга. Особенно из-за хорька.       — Просто столько домашнего задания… Не успеваю сделать одно, как появляется другое, — смущенно пробормотал Гарри, проводя рукой по волосам.       — Неужели, Гарри? Ты взялся за ум? — Гермиона ни на минуту не сомневалась, что друг врет.       Она потянула его за мантию от входа в Зал, давая пройти другим ученикам, проходившим мимо и бросавших любопытные взгляды в их сторону.       — Экзамены в Аврорат очень тяжелые, — продолжил Поттер, но Гермиона остановила его одним только взглядом в духе Макгонагалл, нет, скорее Снейпа.       — Я знаю про Малфоя. И тебе не стоило этого делать. Я не защищаю его. Но он получил травму, — покачала головой Грейнджер, не скрывая разочарования поступком друга. — Ты просто не представляешь, какую боль ему доставлял тот ушиб! Гематома была на половину спины! — воскликнула гриффиндорка.       Гарри воззрился на подругу неверящим взглядом, приоткрыв рот от только что услышанного.       — Что ты сказала? — переспросил он, в глубине души надеясь, что это воображение сыграло с ним злую шутку.       — У Малфоя был сильный ушиб. Я не могла пройти мимо этого и применила Заживляющую мазь, — Гермиона осознала, что сказала, и смутилась от промелькнувших воспоминаний.       — Ты помогла Малфою?! — громче, чем следовало, спросил гриффиндорец, и парочка хаффлпаффцев, выходящих с завтрака, посмотрели на однокурсников.       — Да, помогла. И что? — девушка с вызовом посмотрела на друга, скрестив руки на груди.       Вопросы Гарри начинали ее злить. И если во вторник Грейнджер подозревала слизеринцев в каком-то заговоре против Гарри, то теперь казалось, что он сам затеял что-то против Драко. Эти мысли крепли с каждым днем, и Поттер совсем себе не помогал, избегая подругу. Наоборот, по мнению Гермионы, вина была за тем, кто скрывался.       — Ничего. Прости. Ты, как всегда, добра ко всем, Гермиона, — на свое счастье Гарри не продолжил расспросов. Если бы он узнал, как именно помогла Малфою Гермиона, то путь слизеринца начался бы с Больничного Крыла и закончился в Святом Мунго.       Именно такие мысли успели посетить голову Избранного, когда он услышал о помощи бывшему врагу. Откуда они взялись и как бы Поттер осуществлял их, уже другой вопрос. Но он точно ни с кем бы не советовался и ни у кого не просил бы помощи. Даже у Рона. И у него, и у Лаванды были слишком длинные языки (безобидные, конечно, но глупые), которые всенепременно в случайных разговорах открыли бы причину пребывания Малфоя в печальном состоянии.       — Да. Я все сделала правильно, — не то себе, не то Поттеру сказала Гермиона с решительностью, говорившей тому, что и впредь, если понадобится, она будет помогать Малфою, что бы ни говорили другие. — Надеюсь, ты написал эссе по Защитным чарам. Снейп не будет церемониться с тобой, — и получив от Гарри положительный ответ, девушка, попрощавшись с ним до ЗОТИ, поспешила на завтрак, в голове прокручивая реакцию Гарри на его слова о помощи слизеринцу. Чем была вызвана столь бурная реакция друга, учитывая, что он, как и она, давал в Визенгамоте показания в защиту Малфоя?

***

      Невозможно было поверить, но Северус Снейп опаздывал на собственное занятие. Прошло уже непозволительно много с его начала — целых пять минут, а профессора и директора в кабинете не наблюдалось. Слизерин, бывший раньше под руководством Снейпа, не отказывал себе в шумных разговорах, перебивающихся еще более громким гоготом мужской половины, когда кто-нибудь из них говорил смешное или нелепое. Гриффиндорцы, боясь потерять баллы в самом начале семестра или, что хуже, уйти в минус, тихо переговаривались, иногда кидая недовольные взгляды на хохочущих змей.       — Нет уж, я не хочу быть укокошенным в следующем матче, — неестественно громко ответил Блетчли на заданный ему кем-то из однокурсников вопрос.       Гриффиндорцы посмотрели на своего Героя. В кабинете в мгновение ока повисла напряженная тишина.       — Майлз, ты берешь на себя слишком много. Ты только вратарь, — протянул Малфой с усмешкой, не поворачиваясь в сторону львиного факультета.       Рон выразительно посмотрел на Гермиону, как бы говоря, что в произошедшей ранее ситуации виноват сам Малфой, который, как всегда, спровоцировал Гарри. Гермиона закатила глаза и развернулась к себе, все внимание переключив на пергаменты с эссе, тем самым говоря друзьям, что она не желает быть втянута в конфликт.       — А ты значишь очень многое, белобрысый хорек? — встрял Уизли.       Видимо, в этом году Рональд решил потягаться в остроумии, в котором он и раньше проявлял кое-какие таланты, но на восьмом году обучения довел их до возможного для себя совершенства.       — Во время моих отборочных никто не насылал на другого потенциального ловца Конфундус, — проговорил Драко, кинув быстрый взгляд на Грейнджер, чьи щеки залились краской, которую она постаралась скрыть копной густых непослушных волос. Но никто из двух факультетов не обратил на Золотую Девочку внимания, так как никому, кроме Малфоя, случайно подслушавшего разговор Уизлетты и Грейнджер о неудаче, постигшей Маклаггена в виде заклинания, незаметно вырвавшегося из волшебной палочки второй, ничего известно не было.       — Неужели? — неожиданно раздался голос Поттера. — Мне кажется, что именно благодаря мне ты стал походить на ловца. Следуя моему примеру, Малфой, ты смог понять, как правильно гнаться за снитчем, — выпад со стороны гриффиндорца заставил оба факультета уставиться друг на друга, не понимая, какой гиппогриф укусил Героя.       — А мне думается, что именно ты должен благодарить меня, Поттер, — усмехнулся слизеринец презрительно. — Ведь, если бы не я и Напоминалка Лонгботтома на первом курсе, за которой ты так доблестно погнался и поймал, попав на глаза Макгонагалл, вряд ли ты мог бы сейчас открывать рот, — в чем-то Малфой действительно был прав, говоря это.       — Квиддич у Гарри в крови, — Рон яростно выступил в защиту друга.       — Лучше бы у него в крови было нравиться Снейпу, — хохотнул Забини, вызывая новый приступ смеха у остальных слизеринцев и бледность от удерживаемой злости на лице у Поттера.       — Не завидую твоим женам, будут помирать словно мухи, как и дорогие муженьки твоей мамаши. Какой уже по счету у тебя отчим, Забини? — блеснуть остроумием решила и Лаванда.       — Начни хотя бы вести приличный образ жизни, школьная подстилка, чтобы говорить о чьих-то женах, — Паркинсон не смогла удержаться, одаряя Браун испепеляющим взглядом.       — Заткни свой грязный рот, шавка, — Лаванда вскочила со своего места и уже направила палочку в сторону слизеринки, как классная дверь с грохотом ударилась о стену, являя директора Хогвартса.       — Минус пять очков за поведение, минус десять очков за оскорбление и минус двадцать очков за направленную на студента волшебную палочку, — все это Снейп проговорил холодным, заставляющим покрываться мурашками от страха перед последующими событиями тоном, проходя между двумя рядами старшекурсников к профессорскому столу.       Гермиона потянула за рукав джемпера опешившую Лаванду, и та тряпичной куклой села на место под насмешливые взгляды змей, среди которых особенно выделялась сияющая и улыбающаяся каждому Панси, и осуждающие взгляды своего львиного факультета, что обвиняли однокурсницу в чересчур эмоциональном порыве и минус десятью очками в копилке факультета (а ведь до этого львы лидировали с 25).       Профессор взмахнул палочкой, и все эссе, что были готовы (а были они готовы у абсолютно всех), с парт перелетели к нему на стол.       — Выражаю сомнение в том, что хотя бы половина из них является чем-то большим, чем переписывание учебника, — пренебрежительным жестом Снейп указал на стопку пергаментов. — Сегодня мы изучаем чары Невидимости Повышенной Сложности. Ученики Гриффиндора должны не только подготовить эссе на данную тему с аргументацией, зачем же им нужно изучать что-то сложнее Жалящего, но и успешно продемонстрировать владение Дезиллюминационным заклинанием ровно через неделю. Слизерин готовит только эссе, — гриффиндорцы, во избежание еще большей потери баллов, подавили вздохи недовольства, а со стороны Слизерина раздалось несколько смешков, которые не удостоились внимания бывшего декана факультета.       — Ты уже отпросился у Снейпа в Мэнор? — спросил Забини шепотом у своего друга, когда профессор в очередной раз отвлекся на одного из гриффиндорцев.       — Сегодня трансгрессирую, — коротко ответил Малфой.       — Ты оставляешь поход в Хогсмид на меня? — Блейз не хотел брать на себя обязанности Главного Старосты и следить за младшими курсами, пока другие факультетские старосты наслаждаются отдыхом за стенами Хогвартса в свое удовольствие.       — Я вернусь завтра утром, — успокоил чуть не ставшего в один миг несчастным однокурсника Драко.       — Надеюсь, вы обсуждаете специфику сложности чар? — перед слизеринцами, что на ЗОТИ сидели за первой партой, возник Снейп.       — Да, профессор, — ответил Забини и, получив в ответ предупреждающе ледяным тоном «хорошо», говорившее, что не стоит позорить факультет Салазара праздными разговорами на уроке, оставил разговор с Драко на потом.